и выпусти из клетки ласку!

... и тут Женька Фрейман лопухнулся.

  - У меня есть ФРГ-вский бритвенный станок 1939 года, - похвастался он.

  - Не верю! - моментально закинул я приманку: - Врать - не хорошо. А нехорошо врать - еще хуже, чем не врать совсем.

  - Спорим?! - заглотил приманку Фрейман.

  - На пять бутылок коньяка! - вцепился я в руку Фреймана и повел его в ближайшую комнату.

  Из-за мистической архитектоники общежития, ближайшей  всегда оказывалась комната Кольки Абрамова.

  - Опять? - спросил Колька, едва мы втиснулись бочком в дверной проем: - Вы в спорах срослись, как Сиамские близнецы. Что на этот раз? Разнимаю, разнимаю, свою долю получаю! - он даже не встал с кровати. Так... Отмахнулся и снова принялся с отвращением разглядывать сложенные  горкой, ощипанные и плохо прожаренные тушки  голубей - результат ночной зачистки  чердака от летающих крыс.

  Я пояснил - в чем прокололся Женька Фрейман.

  - Фрейман, читай внимательнее контурные карты, - сказал Колька и ткнул пальцем в стену, на которой, просочившись из общего туалета, набрало окрас и затвердело огромное пятно в форме Европы: - Если не поможет, потрись тщательно родовым сознанием о страницы учебника Новейшей истории.

  - Но денег от этого не прибавится, - сдался Женька на волю мне, - надо немедленно продать ласку или пойти сдать рабочим и колхозницам свою элитную кровь. Все равно она по всем генеалогическим и хозяйственно-биологическим показателям давно просрочена.

    
  (Mustela nivalis) или простая и потешная, крохотная хищница ласка из семейства куньих попалась Фрейману в лесу еще зимой. То есть сама приткнулась к Женьке, учуяв в студенте химико-биологического факультета своего - в доску; напросилась на зимовку в комфортабельные условия; пожаловалась на хроническую усталость и резкое сокращение популяции мышей в прошедшем 1976 году.
 
  Женька спер из лаборантской клетку для ласки, пообещал ей и нам, что выпустит всех на волю в конце весны - начале лета, а сам, придушенный своей жидовской натурой, постоянно вел сепаратные переговоры со скорняками и шорниками.

  Матерая хищница Ласка, разумеется, что-то подозревала. Вела себя так, как вела бы всякая жена, полностью зависимая от финансов мужа - в мучительном ожидании удачного момента и часа расплаты. Но корм брала только из рук Фреймана, а к последним числам мая и вовсе пренебрегла железами внутренней секреции, чтобы половые инстинкты не отвлекали ее от чистых отношений, преданности и беззаветной любви к хозяину. До её выхода по УДО оставались считанные дни.

  - Никто тебе не позволит продавать ласку. Поезжай на станцию переливания крови, - предложил я.

  И, щедро перебинтованная осиным гнездом голова, подхватив меня на последнем слоге, простонала из койки под окном:

  - Не продавай ласку
    Не предавай нежность
    Надень на череп каску
    Прикрой свою промежность.

  - Пельмень, это - ты, что ли? - угадал я: - И что у тебя с головой?

  - Тоже вчера поспорил,- ответил за Пельменя Коля Абрамов.

  - На что?

  - Кто проиграет, тот накрывает на обед стол мясной или птичьей скатертью - самобранкой.

  - А о чем спор?

  - Смогу ли я с пяти попыток пробить ему вилкой череп. Видимо, вчера не мой был день, - посетовал Коля Абрамов.

  - После всего увиденного, я один кровь сдавать не поеду, - предупредил всех Фрейман.

  И мы поехали вдвоем.

                2.

  Сперва решили сдать по 250 грамм. Но за это давали мелочь и обеденные талоны, а в плазме, за которую платили по 100 рублей, медики почему-то не нуждались.

  - Напиться никак не могут нашей кровушкой. Им и 400 граммов, что стакан Ркацители, - испуганно отшучивался длинный и прозрачный от истощения парень из нацменов. Он лежал на топчане рядом с Фрейманом, но говорил громко, на публику: - А жрачку готовят без трусов. Каждый раз кудрявый волос нахожу то в супе, то в макаронах. Правильно я говорю, девки?

  - У нас в Харькове так шутили еще во времена Второго съезда РСДРП(б), - осторожно наводил контакты с нацменом Фрейман.

  - А у нас, в Казани, за более безобидные шутки, товарища Ленина вышвырнули из Университета. Правда, он потом вернулся и отомстил всем своим обидчикам, - распалялся не на шутку тощий парень.

  - А у нас, в Ижевске, когда три национальности собираются в одном пункте по сдаче крови - уже скабрезный анекдот с печальным концом, - пытался вовремя осадить я еврея и татарина, чувствуя, что добром это знакомство не кончится. И - как в воду глядел.

  С провисшими от макарон и котлет за 12 копеек кишечниками мы попытались на остановке сосчитать бакшиш и перевести его в стеклянные рубли.В знаменателе число не дотягивало до пяти. На кон Фрейман опять поставил ласку.

  - Не надо никого продавать, - вмешался татарин, - поехали со мной в Казань. Там - жена. Она меня очень любит и ждет. Мы приедем ко мне, я попрошу у нее в долг - она добрая, не откажет. А потом вы деньги  вернете. Меня, кстати, Ринатом зовут.

  - Тебе зачеты или экзамены в ближайшие два дня сдавать не надо? - спросил меня Фрейман.

  - Не знаю. Я еще до расписания сессии никак не доберусь, - признался я и вдруг мне крайне важно стало доехать до второго корпуса и глянуть на расписание, даже зубы заболели от дурного предчувствия. Наверно, декан поминал всуе недобрым словом. Он предупреждал уже меня неоднократно. Говорил: " Я бы тебя давно выгнал, но ты - вылитый я в молодости". Пожалуй, кроме этой схожести привычек, никакое чудо не могло спасти меня от отчисления.

  - И это хорошо. Когда ничего не знаешь, тогда ничего и не мучает. Нет ни подозрений, ни бессонницы. Сплошная воля выбора и полная готовность к нирване, - рассудил по-брахмански еврей Фрейман: - Нас поджидает где-то счастье.

  - А, если не поджидает?

  - Спорим, что поджидает?

  - А, если не нас?

  - Спорим, что нас?

  - Кто спорит, тот говна не стоит.

  - А кто - нет, тот говноед.

  - Спорим, что не говноед?

                3.
   Плывущие, ядовито-зеленые от озимых бескрайние поля мы провожали уже из окна вагона-ресторана.
 
  Незаметно прояснился ответ - зачем мы понадобились Ринату в качестве сопровождающих. Он рассказал, что трижды пытался по путевке доехать до Болгарии и трижды его то высаживали, то просто сбрасывали с поезда.Вот, такой он не простой парень.

  И в доказательство неизбывного своего фатализма еще на первом перегоне  подрался с очкариком. Звал на помощь. Мы, конечно, пришли, наваляли очкарику, потом извинились и лишь после узнали, что Ринат попросил у очкарика спички, но разглядев в его подозрительных телодвижениях ненависть ко всему человечеству , не удержался и впал в реактивный психоз.

  - И такое счастье поджидает нас на каждом перегоне пути, - упрекнул я Фреймана.

  - А мне нравится, - парировал Женька, - за счастье надо драться. Вот, скажем, брат мой двоюродный: хотел жениться на младшей дочери Калашникова, а не дрался...

  - Купца Калашникова? - попросил уточнения Ринат.

  - Нет. Конструктора, который Михаил Тимофеевич, ну, автоматы АК-47. Любовь у брата с дочерью конструктора случилась не земная, страстная и без страховки. Пришел он, значит, знакомиться с родителями. Михал Тимофеевич и спрашивает: "Кто у тебя родители, кем работают?" Брат отвечает: "Папа - главный инженер в стройуправлении, мама - глав. врач".

   "Пошел вон! - говорит Михал Тимофеевич,- нам ЧЕРНЬ не нужна!"

   А у самого семь классов образования и единственное изобретение, вызывающее большие сомнения в его авторстве.

    Врезал бы по уху Калашникову, чтоб конструктор прочувствовал на себе всю глубину иудейской страсти, взял бы за руку дочь деревенского барана и увел с собой. Так нет: склонил он виновато кудрявую башку с пейсами и ушел привычно, как поц, опозоренный.

  - Но младшая дочь Калашникова разбилась  на машине, - вдруг обиженно заявил мужчина с обветренным лицом. Он сидел за соседним столиком.

  - Это случилось спустя год, - пояснил Фрейман, а Ринат добавил от себя:

  - Иди отсюда, сексот!

  - Я хотел угостить вас, да вижу агрессию, - расстроился попутчик.

  - Идите к нам, товарищ! - тут же поменял свое мнение Ринат.

  - И попадете в крепкие объятия Венеры Милосской, - озвучил в довершение я его мысль.

  Мужчина подсел. На вид - лет сорок. Лицо, казавшееся обветренным, при детальном рассмотрении было налито необычным южным загаром, но не крымским или кавказским, а синайским, с проступающими, точно наледь, холодными струпьями проказы.

  - Сейчас я очень богатый, но уже серьезно пьяный, - предупредил он нас первым делом: - При себе у меня 14 тысяч 850 рублей. Я знаю, что через несколько минут усну за вашим столом, и вы ограбите меня. Поэтому договоримся на берегу: пока при памяти, я добровольно дарю каждому по 495 рублей, а вы охраняете до Казани мой сон и остальные деньги, заработанные мною почти честным трудом. Точно Авраам, плативший 10 процентов царю Мелхиседеку за пользование своей веры на чужой территории. И за выпивку я у вас не вычту.

  - Вот и счастье нас дождалось, - облегченно вздохнул Фрейман.

  Ринат погладил себя по щекам, быстро подсчитывая что-то в уме, и спросил у прокаженного:

  - Кроме царя, ваш Авраам никому больше не приплачивал?

  - А ваш? - на вопрос ответил вопросом богатенький Буратино, обращаясь ко всем сразу.

  - Идеально получилось бы, если сверху накрыть эту колоду ден.знаков тремя сотенными купюрами, - набрался наглости Ринат.

  - Значит, всё же ограбите?

  - Можете не сомневаться.

  - Ваша наглая прямота обескураживает, - погрустнел попутчик: - Впрочем, для гнилых потомков Измаила это - в порядке вещей. Даже в Библии ваш род...

  - И вас - в рот. Я даже Корана не читал.

  - А я не читал Новый завет, - подхватил Фрейман признание Рината: - Мне и не надо.

  - А Ветхий? - подковырнул я.

  - Тем более. Мне "Политэкономию социализма" легче  было усвоить, здесь из четырех арифметических действий широко применимы только два - делить и отнимать. А складывать и умножать - это уже не по-советски.

  - Или, как сказал один запрещенный в Союзе сатирик: "Кто что охраняет, тот то и имеет. Поэтому и лозунг - "Все на охрану государственного имущества!"

  Прокаженный дважды дернулся, отрыгнув смехом, схватил рюмку и сказал:

  - Теперь я спокоен. Полагаю себя в ваши надежные руки. Вы мне все нравитесь, кроме татарина.И, хотя вы еще не знаете, что верите в Бога, хочу открыть вам одну тайну, - склонился он через стол доверительно ко мне и Фрейману: - Ребята, я родился 19 января, в час пятнадцать ночи. А вы знаете, что это значит?

  - Ягодичное предлежание? Стояли лютые морозы? Роды были сложные, и мир вы сперва познали не тем местом? - услужливо спросив, Фрейман попытался разгадать тайну рождения попутчика.

  - Нет... А, впрочем, - неожиданно засомневался богатенький буратино, но тут же залил сомнения грузинским коньяком: - Нет. Все же - нет. 19-го во всем православном мире празднуют крещение. Раз в год наша планета попадает под прямые лучи одной далекой звезды, и вода у нас очищается от скверны, преображается, будто рождается заново.Люди начинают новую жизнь, а те, кто родился в эту ночь, несут в себе нелегкое бремя оракулов, всевидящих и опечаленных знаниями предсказателей.

  - Проще говоря, чертовщина и мракобесие, - подсказал Ринат и, незаметно оттянув боковой карман пиджака у попутчика, по-снайперски одним глазом детально рассмотрел в нем содержимое.

  В школе и институте нас не учили отделять суеверия от религии и строго следили, чтобы злоба к опиуму для народа и агрессивное неприятие Бога не ослабевали. "А замаливать грехи в церкви, - уверяли нас учителя, - ходят лишь нищие бездельники и смиренные старушки, про****овавшие свою комсомольскую юность в притонах".

  Легче было прочитать в "Роман-газете" "Один день Ивана Денисовича" и "Матренин двор", чем отыскать Библию во времена, когда самыми тиражируемыми в мире признавались работы В. И. Ульянова (Ленина).

  В учебнике по научному атеизму ни слова не было сказано о какой-то далекой звезде, но там говорилось о Ваньке-Окунателе, позже прозванным христианами Иоанном-Крестителем, и о троюродном брате его Иисусе Христе, которого, как доказывал научный атеизм, в природе не существовало, потому что так было угодно Богу. А, если бы не было угодно, то Бог не стал бы придумывать  Научный атеизм. Так что, в общем и целом Ринат был прав.

  Но попутчик из последних пьяных сил сопротивлялся. Отпихивая локтем Рината от своего бокового кармана пиджака, он успел поведать нам забавную историю о двух друзьях, встретивших незнакомца и уехавших с ним в чужой город, чтобы там, после испытаний, постараться забыть друг о друге.

  - Меня вы в расчет не берете? - откуда-то сбоку полюбопытствовал Ринат.

  - Вам не на что рассчитывать. Вы в моих расчетах не присутствуете, поскольку рассчитались со всем уже сполна.
                4.

  В Казань мы приехали финансово оздоровленными. Не столько мучила совесть, сколько похмелье.

  Ринат позвонил по телефону-автомату домой, сказал с придыханием в трубку три слова: "Любимая, я приехал", внимательно выслушал с усталым видом ласковый лепет жены, измученной терпеливым ожиданием, потом, не выходя из телефонной будки, перевел ее слова с татарского:

  - Жена говорит, что видеть и желать меня больше не хочет. Еще спрашивает, не потерял ли я пальто, которое она купила мне месяц назад?

  - Врет, - сказал я, - если спрашивает про пальто, значит чего-то еще хочет.

  Ринат, не утруждая себя переводом на татарский, с ленинской прямотой потребовал у телефонной трубки:

  - Врешь, любимая, глаз сердца моего! Скажи, чего ты еще хочешь? Молчишь?

  Фрейман немедленно поддержал:

  - Как в анекдоте: "Хочет и молчит".

  - Да, - подтвердил Ринат трубке, - хочешь и молчишь, молчишь и хочешь. Сейчас приеду и убью, чтоб больше не хотела и не молчала.

  Фреймана моментально отрезвил азарт:

  - Спорим, - предложил он мне, - если он убьет жену, то жена, как не захочет, но не молчать уже не сможет?

  - У тебя предложение построено на трех отрицаниях. А любое отрицание, отрицающее предыдущее отрицание, уже не является отрицанием. Например: "Срал, упал и жопу не замарал" и - для сравнения: "Не срал, не упал, жопу не замарал?" Знаешь, в чем отличие этих предложений?...  Вот и я не знаю, хотя ума в голове столько скопилось, что глупым мыслям приткнуться негде...

  - Спорить будешь, или опять не смог разглядеть очевидного?

  - Конечно, буду. Грешно - не спорить.

  - Чего тут спорить? - вмешался Ринат: - Сейчас зайдем в общежитие киношников, бросим там мои вещи и поедем в "Могильник" деньги тратить.



  Между прочим, богатенький попутчик, перед тем, как зачерпнуть в обе ладони из тарелки макароны с поджаркой и решительно уложить в них лицо, успел предупредить нас:

  - Если хочешь избавиться от вещих снов, постарайся хотя бы раз заснуть честным перед самим собой, - сказал он мне.

  Женьке Фрейману он тоже не стал разъяснять брошенную приговором фразу: - Что бы ты не делал, Америка тебе все простит и торжественно погребет.

  А Ринату предрек: - Близится развязка. Путь твой определен названиями.


  Уже в общежитии киношников я не сдержался и спросил  Рината, не очень ли  сложный путь он выбрал для развязки. Ринат ответил, что "Могильник" - это всего лишь название  самого престижного и дорогого в Казани ресторана, и умереть там - дело почетное и важное.

  - Я бы хотел перед почетным делом в Харьков слетать и увидеться с родителями, - попросил Фрейман отсрочки.

 Я не помнил, чтобы с такой неуемной теплотой и грустью Фрейман вспоминал когда-нибудь своих родителей. Хотя, расшифровать его генетическую печаль, вклеенную в лицо еще при родах, было так же сложно, как понять, что антисемитизм придуман самими  евреями только ради того, чтобы человечество не забывало, кто подарил ему возможность существования.

 Не знал я лучших рассказчиков еврейских анекдотов, чем евреи. Не видел я более злобных и презрительных выражений на лицах евреев, когда, пусть близкий друг, но другой национальности, пытался рассказать им еврейский анекдот.

  Ринат успокоил Женьку:

  - Мы пошлем твоим родителям телеграмму прямо из "Могильника", - сказал он, - там будет несколько слов: "Веру пропил с Мохаммедом тчк жду когда отвалятся рога и хвост тчк".

  Вот так, незатейливо, на зависть и растерянность всего Синая мусульманин вписал в свои ряды семита и доверил ему роль своего ординарца.

  - У меня есть знакомый татарин Рафа, по прозвищу Марафет, - успел я пересказать Ринату один случай,пока мы петляли по коридорам общежития и скакали по ступенькам черной лестницы - он тоже очень чутко относится к своим друзьям. Приехал к нему приятель, усидели они две бутылки, показалось мало. Дальше - от первого лица: "Послал я приятеля еще за одной, - говорит Марафет, - глянул в окно, а там, на улице, дождь, грязь, темень. Жаль стало приятеля, показалось, что обидел. Ринулся я следом за ним напрямки, через свежевырытую траншею, нога соскользнула с мостков, и я мордой - в канаву со всей дури.Приподнялся, очистил глаза от грязи, глянул: вдали только одиноко лампочка на проводах качается. И ни одного прохожего - некого ударить. Сел я опять в грязь и горько заплакал. Так было обидно, так муторно на душе".
                5.

  Общага киношников - не совсем точное определение. Там кинорежиссеры не жили. Общага была принадлежностью фабрики кинофотопленки "Тасма" (Татарские светочувствительные материалы), хотя попадались до рези в глазах известные личности, видимо, приехавшие в командировку за кинопленкой, но с годами так ужились в общаге, что давно забыли - откуда они и с какой целью погрузились здесь в беспробудное пьянство.

  - У фабрики 250 корпусов, - похвастался Ринат, заворачивая на очередной этаж и всасывая ноздрями воздух, пытаясь определить местонахождение.
   
  Женька Фрейман порывался все время  помочь Ринату. Он слюнявил палец и выбрасывал руку над головой, определяя направление ветра в закрытом помещении. Об этом методе поиска еще три с лишним столетия назад подробно рассказал полякам Иван Сусанин.

  - 250 корпусов я не осилю, лучше пристрели меня здесь, - попросил я Рината.

  - Сейчас дойдем и передохнем немного, - успокоил Ринат.

  - Передохнем - с ударением на предпоследнем слоге? - поинтересовался Фрейман: - это я говорю к тому, что у меня был знакомый по фамилии Забьюхер, так он просил не ставить ударение в его фамилии на предпоследнем слоге.

  - В прошлый раз ты говорил, что у знакомого была фамилия Воткнухер, - поправил я Фреймана, - или Всажухер...

  - Это три разновеликие личности. Каждому из них ничего не известно о существовании двух других.

  - Спорим, что известно?

  - Давай, лучше я тебя пристрелю, друг?

  Мы ввалились в просторную и почти круглую комнату с таким же круглым столом посередине, на котором, придавив металлической сферой круглую электроплиту, закипал чайник. За столом сидела супружеская пара и молча ожидала, когда чайник просвистит о готовности.

  - И так каждый раз, - пояснил Ринат, - нас здесь ненавидят, но ждут.

  Хозяин даже не обернулся к гостям: ни звука, ни слова, ни здрасьте, ни насрать. Было видно, как, багровея, каменела от напряжения его шея.

  А хозяйка, наоборот, привстала, одернула халат, растерянно оглядела нас и, оседая на стул, обреченно произнесла:

  - Опять?

  - Не опять, а снова! - поправил ее Ринат и спросил нас: - Вам что налить - чая или чаю? От лица моей ненаглядной кысаньки могу еще предложить нам азербайджанский черный чай, байховый.

  Половину кипятка он вылил в заварочник, затем привычно захватил с полки пару огромных керамических бокалов, каждый размером с кувшин, слил в них оставшуюся воду и, взвесив в руке пустой чайник, вдруг резко размахнулся и ударил им по голове хозяина. Звук был глухим, но раскатистым, точно у шаманского бубна. Хозяин нерешительно качнулся, будто выгадывая, как бы поудобнее завалиться ему на пол, потом обмяк и рухнул со стула.

  - И чаю не попьем? - спросил Фрейман у хозяйки.

  Она пожала плечами:

  - Как хотите. Это ваш выбор.

  Казалось, ситуация для нее складывалась настолько ожидаемо, что по-другому быть и не могло.

  - Всё в порядке, парни. Отдыхайте, пейте чай и не обращайте внимания на наши, внутриполитические разборки. Этот труп утверждал, что кинопленка Шосткинского комбината "Свема" много качественнее нашей "Тасмы", - успокоил нас Ринат.

  - За такую гнусную ложь, - предложил Фрейман, хлебая горячий чай, - хотя я и не подстрекатель,но не стал бы предварительно выливать кипяток из чайника.

  - Предусмотрительно, - будто извиняясь, успела вставить слово хозяйка: - Ринат Булатович уже пробовал и - с кипятком. Потом месяц сам ошпаренный ходил и лечил от ожогов моего мужа.

  - Кого-о-о? - выкатив от возмущения глаза, распевно спросил Ринат.

  -Моего гражданского мужа, - гордо повторила хозяйка: - Пока тебя, Ринат Булатович, не было месяц в Казани, мы обзавелись общим хозяйством, - она махнула рукой в сторону нового углового дивана, заправленного шерстяным пледом: - Мы думали, что наш участковый врач навсегда сгинул.

  - Она - кто? - спросил я у Рината про хозяйку.

  - Теперь, значит, моя бывшая любовница, - не совсем уверенно произнес Ринат.

  - А он - кто? - показал я на недвижимость, разлегшуюся возле стола.

  - Чабан из Чечено-Ингушетии. Все-таки прорвался хмырь к комиссарскому телу, - с сожалением сказал Ринат, точно липкую гадость пытался стряхнуть с руки:

  - А ты кто?

  - А я участковый врач, я тот, кто знал о его подлых замыслах, оберегал эту ****ь, как мог, и - не уберег.

  - Знаем мы, как ты меня оберегал, - скромно призналась хозяйка: - Пришел на вызов с фонендоскопом, ощупал всю меня, посчитал на спине прыщи, положил голову между лопаток, сказал "дыши-не дыши" и на больничном листе написал, что больна каким-то люэсом, а на оборотной стороне дописал:"Всякая красивая женщина должна быть чуточку таинственной и обладать шанкром. Мне потом в аптеке объяснили, каким шанкром этот люэс обладает.

 

  - Может, он дагестанец? - предположил Фрейман, все также блаженно хлюпая чаем: - Я слышал, что дагестанцы особенно наглые и не чтут советских законов. У них даже на ж/д вокзале про поезд Махачкала - Москва диктор объявляет так:"Поезд Дагестан - СССР отправлен с третий путь". Хотя, большой разницы нет, все они на одной горе живут, только разными тропинками в долину спускаются.

  - Как во время Великой Отечественной их всех загрузили в столыпинки и развезли по необьятным просторам, так с тех пор бродят по стране обиженные, всё ждут, когда у них прощения попросит товарищ Сталин. И наших девок иначе, как овцами, не называют. Гниет народец вырванными корнями, и чем больше гниет, тем настырнее к себе уважения требует. Они же ничего не умеют, кроме как красть баранов и людей, а потом мстить всем тем, у кого украл. Просто им никто вовремя не подсказал, что можно еще как-то иначе заработать денег. Так что, Ринат, жди - чабан тебе очень скоро отомстит.

  - Но они оба тем только и живут, что лупят друг друга.

  - Молчи, давалка бессердечная! Когда это он меня лупил? Чего-то не припомню. Хоть раз было?

  - Всегда когда-то бывает первый раз, - настойчиво гнула хозяйка свою линию, указывавшую на дверь.

  Между тем, ее новый сожитель дважды дернул ногой и  силился очнуться.

  Нам пора было ехать в "Могильник".

  Фрейман третий бокал чая так и не допил.

                6.
  К гранитным перилам у входа в ресторан подбежал рыжий пес и обнюхал мое лицо. Я очнулся от щекотки, и мы посмотрели друг другу в глаза. Спина занемела от холодного камня.Пес застонал и отпрыгнул в сторону. Нет, это я застонал, а пес отскочил на всякий случай подальше.

  "Ни тебе судить: удалась у тебя жизнь или нет. Сперва жена осмотрит свой гардероб и потом вынесет правильное решение",- обозначил себя знакомым голосом сверху бывший богатый попутчик. Он сидел у меня в изголовье и разговаривал с псом.

  - Мне плохо. И это хорошо, - признался я, - значит, я еще не умер.

  - Это  решительно ничего не значит. Знакомый работник крематория как-то рассказывал, что треть трупов, которых ему приходилось сжигать, орали и корчились в печи.И среди них, можешь представить, попадались порядочные люди. Им было еще хуже, но они, в отличие от тебя, не стонали от грузинского коньяка, - пристыдил меня богатый попутчик.

  - Далеко отсюда до крематория? Может, как-нибудь договоримся? - без особой надежды попросил я.

  - Ты на фиг никому не нужен. Твоя гнилостная душонка стоит меньше одной понюшки табака. О чем с такой мелочью можно договориться? Живи уж и помни доброго дядю.

  "Душа все-таки есть", - пьяно улыбался я.

  Богатый попутчик привез меня снова в общагу. Уложил на широкую кровать в громадной круглой комнате с пятью большими, как витрины, окнами, заботливо укрыл одеялом и исчез. Сквозь сон о путнике в песках я слышал топот по коридору и хлопанье дверей. Кто-то заглянул в комнату, потом привел еще кого-то, сдернул с меня одеяло и спросил: - Ты кто?

  - Я труп. Лежу тихо в морге и жду, когда меня препарируют и наведут косметику на лице. Врачи уже диагноз поставили: умер от каннибализма. Съел свинину, а себе подобных в Казани есть строго запрещается. Вынос моего тела - завтра, в час дня, - что-то еще объяснять или признаваться мне было лень и муторно.

  - Нет, это - не он. Тот был еще живым и свинину уплетал за обе щеки, - подтвердил кто-то второй, и они убежали искать живых и халяльных.

  Путником в песках оказался я сам. Сон был длинным и держался на одном эпизоде - я всё шел и шел неизвестно куда. Но ощущал физиологически внутренние изменения.Душа, в которой прятался Бог, находилась под прямым контролем мозгов управляемых Сатаной. В путь я вышел египтянином, по дороге успел превратиться в еврея, но потом принял Ислам, глубоко внутри оставаясь христианином с элементами черемисского язычества.

 На боку, привязанной к пеньковому поясу, болталась клетка с лаской. Я должен был выпустить зверька в первом же оазисе. Но пески под палящим солнцем рисовали мне одни миражи. Я уверился в том, что не дойду и держал руку на замке дверцы, считая что падая замертво успею открыть клетку и выпущу ласку на волю. В моих исканиях четырех пирамид и возвращении в отчий дом - это станет единственным благородным поступком...
                7.

Утром разбудил меня Фрейман.
- А где Ринат? - спросил я его.
-Ты опять увернулся, а нас всю ночь били. В разных комнатах. Меня меньше. Он успел отдать мне свое пальто. Сказал, что в гробу оно его не согреет и сильно не
украсит. Просил подождать: если утром не появится, то надо позвонить жене и передать ей пальто с глубокими соболезнованиями.
Пальто мы выкинули в мусорный бак возле общаги. Денег у нас хватило купить в гастрономе две бутылки кефира, буханку хлеба и два плавленных сырка "Дружба".

 Мы поехали к моему другу детства Арслану. Там пообедали, послушали вторую часть сумасшедших бриллиантов пинк флойда из альбома "Жаль, что тебя здесь нет",которую Фрейман почему-то называл "Железные цветы", помянули Рината, поспорили о том, что два зуба, выбитые у Женьки ночью и залитый кровью его кожаный пиджак - это результат извечного конфликта иудеев и мусульман в части правильного обрезания крайней плоти, потом, как лицо многострадальное,много претерпевшее не только по половому, но и по национальному признаку, Женька попросил у Арслана двадцать пять рублей на авиабилет с обязательным возвратом из Харькова и оставил в залог диск "Пинк Флойда".

В аэропорту Женька Фрейман вдруг очнулся и сказал мне:

- Да, еще: и выпусти из клетки ласку! Хотя, я думаю, она не захочет уходить в лес. Прикормили всей общагой.

Мы проводили Фреймана, сели в троллейбусе на передние кресла, и только тогда Арслан не выдержал и спросил:
- Это твой новый друг?

- Нет, это не его друг? - ответил за меня богатенький попутчик. Он навис надо мной, вцепившись в поручни, и покачивался как орангутанг на каждой кочке: - Они вообще больше никогда не перекинутся даже словом. Ну, может быть, через тройку с лишним десятилетий Фрейман кинет весточку из штата Флорида, да и то с похвальбой, что выпускает на волю очередную ласку.