Дис. Глава 11. Безумец

                — Так что же мне теперь делать? — спросил наконец Антон, после того как наверное минут десять молча смотрел в окно. — Ведь мне теперь совершенно невозможно жить как прежде. Как после всего того что было, я могу на людей смотреть? О чем мне сейчас думать, что говорить? Ведь не могу же я как и ты улететь отсюда на какой-нибудь доисторической зверюге и жить… — он обернулся и с тревогой посмотрел на девочку, — в космосе.
— Я не живу в космосе, — ответила на этот, не вполне ясно сформулированный вопрос Люн. — Я тоже живу на планете и даже почти рядом. То есть, не слишком далеко, по крайней мере. В этой звездной системе, вы ее еще Солнечной называете. У нас, конечно, все совсем не так как на Земле, но многое похоже. Поэтому ты сильно не расстраивайся. Ведь при желании, вполне неплохо можно жить и здесь. К тому же, ты теперь единственный по-настоящему зрячий человек на свете. Хотя, как мне кажется, ты этому совсем не рад.
— «Не рад», — чуть даже раздраженно повторил Антон, — конечно. Я никогда еще не чувствовал себя настолько одиноким. И это несмотря на то, что там, — он указал на окно, — полно людей. Но ни с одним из них, даже из самых близких, я не могу теперь всем поделиться. Какая уж тут радость. Ты вот сейчас вспорхнешь как бабочка и улетишь в свой мир. А я-то здесь останусь.
— Да погоди ты, кротик, не расстраивайся так, — попыталась успокоить его Люн. Ей на миг вдруг показалось, что этот, почти взрослый уже мужчина сейчас, наверное, заплачет. Да и было, признаться, от чего. — Я постараюсь очень часто прилетать к тебе и по возможности помогать. И кстати, — тут она сделала подчеркнуто серьезное лицо, — ты ведь тоже можешь мне помочь, и даже очень.
— Это чем же? — Антона последние слова девочки немного заинтересовали.
— А тем, что у тебя иммунитет к живому свету звезд, и ты легко можешь собирать для меня информацию, бывать везде, читать. Я то, несмотря на всю свою защиту, не могу здесь долго оставаться. Потому что тут ужасно жарко, да еще и свет такой, что…
— Да-да, ты говорила, — Антон стал проявлять нетерпение, — я помню. Но все же, что вообще могу я делать, чем помогать? Ведь я же обыкновенный человек и ничего особенного не умею.
— Ну, «не умеешь», — на этот раз повторила за ним уже Люн, — так я тебя научу. Да тут и просто все. Нужно только иногда ходить в музеи, посещать исследовательские центры. На раскопки ездить и в научные экспедиции. Все записывать. Ведь не случайно же я вчера нашла тебя. Ну, то есть случайно, конечно, но только лишь отчасти. Поскольку давно уже занимаюсь этой вашей Землей. И она меня очень интересует. Я много изучала вашу историю и то, что происходит сейчас. А будущее, — я совершенно уверена, что оно у вас все-таки есть. Хотя, признаться, и не знаю какое. Ты вот не знаешь, конечно, но из нас, из элов, вами кроме меня вообще больше никто не интересуется, считая всю вашу цивилизацию случайной, нелепой и абсолютно тупиковой ветвью эволюции. Все думают, что вы ни на что существенное не способны. Лишь на бесконечное копание в неживом и иногда, очень редко, на слабые интуитивные прозрения. Но я никогда не соглашалась с такими выводами и мне всегда было очень вас жаль. Ведь вы же такие бедные.
«Жаль, бедные, такими выводами», — Антон продолжал повторять про себя эти последние слова девочки. Действительно, он в очередной раз убеждался, что перед ним был вовсе не ребенок. Ну, то есть ребенок, конечно, но по каким-то иным, инопланетным меркам. С точки же зрения простого современного человека эта Люн была вполне сформировавшейся личностью. Разносторонней, умной и развитой.
— Так сколько же тебе лет? — спросил он как-то неожиданно, причем, по всей видимости, и для себя самого.
Девочка аж вздрогнула. Она никак не ожидала от Антона такого резкого и прямого вопроса «в лоб». Но тут же быстро спохватилась и ответила:
— Триста.
И тут вздрогнул уже Антон. Нет, он, конечно, предполагал нечто подобное, но все же и не ожидал такого. «Триста, — повторил он про себя, задумавшись, — так это что же, когда же она, получается, родилась? Еще до Наполеона и Екатерины Второй? Задолго до отмены крепостного права? Боже мой, да я так с ума, наверное, скоро сойду». И эта мысль, преисполненная удивления и растерянности, так ясно отразилось на его лице, что даже Люн не выдержала.
— Ну что ты, кротик, не пугайся уж так, — она чуть прыснула, — ведь не настолько я и старая. Просто мы живем довольно долго, намного дольше вашего. Да к тому же мне еще и не триста в точности, а чуточку меньше.
Антон улыбнулся. «Вот уж велика разница, — подумал он, — триста или чуточку меньше». Хотя, как это ни странно, но последнее замечание девочки его почему-то успокоило. Он даже стал хотя и медленно, и словно все еще пребывая в задумчивой нерешительности, ходить по комнате, лишь иногда и искоса поглядывая на Люн.
— А мне вот двадцать шесть, — продолжил он рассуждать, фактически уже разговаривая сам с собой. — Но за последние два дня я, похоже, прибавил к своему возрасту примерно столько же. Ведь мало того, что вчера вечером я видел того, как его… темного человека… не помню точно. Потом был взрыв, невероятно мощный. Потом удар, полет, падение. Ты вот тоже еще появилась, но через какое-то время, — он мельком глянул на девочку. — Да в добавок ко всему, после того как к себе домой вернулся, и здесь тоже кое-что произошло. Ведь этой ночью я чуть было не помер тут со страха. И это прямо здесь, в своей постели. Да и сейчас,  — он посмотрел по сторонам,  — мне все еще слегка не по себе. Но вот не знаю, — он с сомнением поглядел на Люн, — даже не знаю, стоит ли тебе все это рассказывать.
Люн положила на стол кусок стекла, которым до сих пор легко поигрывала в руке и посмотрела на Антона. Она не понимала о чем он говорил. Однако его интонация да и сам голос, который отчего-то вдруг переменился, ее немного рассмешили.
— Тебе приснилось что-то страшное? — произнесла она с улыбкой. — Ты знаешь, кротик, плохие сны у всех случаются. Поэтому переживать тут не о чем. К тому же, если я теперь, как ты примерно выразился, единственное близкое тебе живое существо, то может быть тебе и стоит рассказать мне все? Я, правда, не могу уже здесь долго оставаться, а значит и выслушивать тебя. Но все-таки попробую помочь. Ведь мы теперь с тобой почти друзья, как ты считаешь? — девочка тихонько засмеялась.
Но вот Антону было вовсе не до смеха. Поскольку он и сам уже засомневался в своих воспоминаниях. Конечно, он буквально жаждал рассказать ей все. И тем не менее, насмешливый настрой, да и само все поведение девочки отвадили его от этой мысли. Да и вообще, как мог он рассказать о том, чему и сам теперь почти не верил. Когда в его сознании привычная реальность и ночной кошмар почти перемешались. А так бывает лишь во снах.
— Нет, Люн, прости, я что-то не могу. Я вижу, что тебе все это интересно. Но, может, как-нибудь потом поговорим? Тем более, что все это скорее просто бред, чем что-то важное.
Но он уже не мог оставить все как есть, поскольку Люн из-за своей природной склонности, была весьма настойчивой. А значит шансов промолчать и удержаться у Антона просто не было. Сама же девочка решила проявить терпение и повела себя весьма по-умному:
— Как хочешь, — произнесла она спокойно, — тогда я улетаю. Ты только, знаешь, если уж вчера не сделал ничего, то хоть сегодня выясни, как у кого дела. А я, когда потом к тебе наведаюсь, так ты мне все расскажешь. И если все же были пострадавшие, то полечи их. Ведь, помнишь, я тебе сказала, что ты можешь? Вот, дай мне свои руки.
Антон вытянул руки вперед. А девочка взяла их и поднесла к своим щекам.
— Очень хорошо, — произнесла она, — греют. Да ты и сам-то попробуй. Только смотри, когда лечить будешь, руки держи на некотором расстоянии от того места, где болит. А то обжечь можешь. У тебя теперь большая сила в руках есть. Почти такая же, как и у меня, да и вообще у всего живого. Ты теперь способен лечить ими и восстанавливать даже сильно поврежденные места. А все потому, что у тебя не только восприятие непосредственное, но и воздействие. Ты теперь можешь безо всяких посторонних предметов или других приспособлений, чем обычно люди пользуются, видеть других людей, причем самую их сущность и воздействовать на нее. И кстати, даже на сны. Поэтому, полечи их, кротик.
Антон поднес ладони к своим щекам. Да, действительно теплые, даже горячие. И что же, он способен теперь ими лечить и избавлять людей от кошмаров? Не верилось ему как-то. Нужно было как-нибудь попробовать при случае. Хотя, конечно, сама Люн вряд ли могла его обманывать. Ведь даже та, ужасная женщина этой ночью, которая пыталась его задушить, такая холодная и скользкая, тоже пострадала от его рук.
— Вон она прямо как к стенке отлетела, даже след остался. А я-то не так уж сильно ее и ударил. А она мало того, что неживая была, так все равно силу почувствовала. И тепло. А потом еще зажженной свечки испугалась, тоже горячей. И за шкаф платяной спряталась, а до этого по потолку ползала…
Антон посмотрел на Люн. Он и сам не заметил, как невольно разговорился вслух и случайно выболтал ей кое-что из того, что произошло сегодня ночью. Но ведь он так не хотел об этом говорить. Да, очень не хотел, но рассказал. Да еще и напугал ее едва ли не до полусмерти. Потому что девочка смотрела на него такими глазами, что у него у самого заныло сердце.
— Люн, прости, — попытался он все исправить, — ничего этого не было. Это я просто так, — мысли вслух. Не видел я эту женщину, не трогал ее. Да это все ночной кошмар. Она… да я… да ее вообще здесь не было.
Но девочка его уже не слушала. Она немного отодвинулась на стуле от стола и словно бы плотнее вжалась в его спинку. Лицо ее вдруг стало неподвижным и, несмотря на легкую флуоресцирующую прозрачность, побледнело. Нижняя губа ее слегка дрожала, а маленькая ручка невольно потянулась ближе к ней, как будто бы в отчаянной попытке сдержать крик. Так она и сидела около минуты, а затем неторопливо встала и приблизилась к окну. Антон сразу догадался, что Люн сейчас уйдет.
— Нет, — едва не закричал он, — нет, прошу, выслушай меня! Я не хотел тебя пугать всеми теми ужасами, что были этой ночью. Просто как-то само-собой вырвалось. Да ты, быть может, и не веришь, что эта женщина действительно тут была. Да ты глянь только. Вот, — он подбежал к кровати и разгладил простынь. — Вот, смотри, видишь следы грязные. А вон там, на стене, где она… та пропала, тоже след остался белый. И на потолке, наверное, тоже должны быть следы. Да и не было здесь ночью ничего. Люн, не уходи!
— Я столько лет искала того, кто увидит меня, — тихим и ровным голосом произнесла девочка даже не оборачиваясь. — Я просмотрела миллионы людей. Везде бывала, все видела. Изучила море записей о Земле и прослушала тысячи часов информационных курсов. Я верила, я всего лишь одна изо всей нашей цивилизации верила, что вы все-таки что-то можете. Пусть даже не сейчас, пусть когда-нибудь потом. Но сможете. И видеть, и понимать. Я ждала. Я так долго ждала этого момента. Мечтала как о счастливом дне, что вы говорите со мной, видите меня и не отправляетесь как неразумные животные на эту бойню, на Арон. И вот, спустя почти сто лет я наконец нашла тебя. И ты мог видеть меня, и говорить со мной. Понимать все. И ты ведь совсем неплохой человек, Антон, — она неожиданно назвала его по имени, как будто бы знала, — добрый и умный. Ты умеешь слушать и понимать, воспринимать новое. А сейчас я потеряла тебя. Утратила навсегда, потому что ты безумен. И не спорь, и не говори ничего. Я просто не могу тебя больше ни видеть, ни слышать, — Люн по-прежнему говорила повернувшись лицом к окну. — Забудь обо мне, пожалуйста, а я… я тоже постараюсь. И не надо прощаний. Вы люди, похоже, и вправду должны по-настоящему сойти с ума, чтобы прозреть. Все, это конец, я ухожу.
После этих слов девочка плавно прошла сквозь стену комнаты, где было окно. Потом громко свистнула, и опять, как и в прошлый раз откуда-то с неба камнем спикировало вниз и приземлилось рядом с ней все то же крылатое чудище. Но на этот раз Люн не запрыгнула на него сразу. Она еще какое-то время стояла рядом с этим «птеродактилем» и гладила его по шее и спине. А затем залезла на него, поднялась в воздух и, не произнеся ни единого слова, неспешно скрылась где-то за далекими деревьями.
Антон же молча провожал ее взглядом. Доказывать ей что-то было бесполезно, он и сам это понимал. Ведь та ночная история действительно больше походила на бред сумасшедшего, чем на рассказ нормального человека. И Люн, наверное, правильно сделала, что вот так все порвала. Уж слишком тяжело это было для них обоих. А в таких случаях лучше резать сразу. Пусть это и больно, пусть по живому, но зато и не мучиться долго. А больно-то было. Так больно, что Антон, едва не скрючившись, как и в тот, прошлый раз, когда впервые увидел свет, медленно подошел к своей кровати и, плашмя рухнув на нее, тихо завыл. Так он лежал очень долго. Час, два, а может и дольше, он забыл тогда о времени. Это продолжалось до тех пор, пока абсолютную тишину его старого деревенского дома не разрезал резкий, дребезжащий и, как казалось, невероятно громкий звук. Кто-то звонил ему в дверь.