Недобрая сказка xxxvi
- И чему ему надобно? Вот же нахал! И когда ты только заткнёшься?!– пробурчал себе под нос Феликс, однако решил пока глаз не открывать.Пускай этот резкий, как наждак голос и его обладатель катиться в болото! Пусть оба сгинут в чавкающей топи и больше не смеют тревожить измученного и усталого человека. Ишь, чего удумали, стервецы – на пару мне мозг конопатить. Э, нет – не дождётесь! Просыпаться и уж тем паче вставать я не собираюсь! - вяло промелькнуло на задворках сознания Жнеца.
Промелькнуло и растворилось в кисельном студне непреодолимой ленивой усталости…
Всё прочее, кроме дрёмы отодвинулось на задний план. Мнилось в теперешним его положении абсолютно мизерным и ненужным. Он хотел только одного – спать! Так сильно, что казалось - это навязчивое желание сильнее его инстинкта самосохранения. Он уснул бы сейчас прямо в клетке крокозубра, возле его зубатой, гостеприимно распахнутой пасти. Только бы продолжать спать - и плевать на все опасности гипотетические и реальные.
- Пускай жрёт, гадина! – прошептал бы тогда Феликс не шевелясь и сопротивляясь. – Только бы не будил! Не прерывал этой неги растворения, покоя.
В другом состоянии, он и сам бы рассмеялся от этих своих несуразных размышлений. Но он сейчас был в этом, расслабленно-апатичном…
Вечный покой, покойник… – выплыла откуда-то из бездны подсознания нелепая связка навязчивых ассоциаций. Но Феликс решил не поддаваться на провокацию и век не размыкать…
Главное - спать, не отвлекаясь на неудобства. Да, ему в щёку неприятно упиралась костяшка кулака. Но это ничего, вот он сейчас он вытащит руку из-под щеки и жизнь наладиться, ну или, по крайней мере – сон не прервётся…
Подташнивало, и промёрзлая земля неприятно холодила бока, будто бы он валялся не на своей койке, а в какой-нибудь канаве или даже хуже - под забором.
Пару секунд Феликс вяло, в полудрёме представлял себе забор в самых живописных деталях. Покосившейся и потемневший. Ставшим шершавым и ветхим за давностью лет и отсутствием должного ухода за недвижимым имуществом. Весь в трещинах, с ямками вывалившихся сучков, покрытый бахромой плесени или, к примеру, увитый непомерно разросшимся плющом. Дотронься до такого – мигом пальцы в налипшей грязи измараешь, если не в чём ещё хуже…
Вот сейчас, из такого же завалившегося набекрень грязного домишки наверняка вылезет крикливая старушенция и окатить его – нежданного лежебоку-вторженца помоями из ведра.
- Ну и пусть! – смирился с водными процедурами Феликс. - Почитай бабка не так опасна, как некормленый крокозубр и заметно менее кровожадна. Как-нибудь переживём, сдюжим, сударь Жнец! И не в таких переделках бывать приходилось.
Время шло, а бабка всё не появлялась и не появлялась. Это смущало и отчего тревожило и беспокоило сонного Феликса.
- Может, случилось чего с ней, с болезной?! – не на шутку забеспокоился Жнец. – Может с сердцем плохо? Или радикулит одолел на старости лет? Того гляди, скрючило поди старую да так, что и не разогнуться самостоятельно. Охает и стонет, несчастная. А придти на помощь – некому! Кряхтит и клянёт на чем свет стоит и старость свою и весь этот суровый к старикам мир. Старикам здесь не место, а молодые лишь случайные путники, заплутавшие на маршруте – колыбель – могила. Дед-то её помер, а сам он лежит кулём у забора вялый до отвращения и приятно расслабленный.
От этих мыслей, от своей наплевательской недееспособности должно было стать стыдно. Однако апатия накрепко сжала его в своих объятиях и не думала отпускать подобру-поздорову.
В итоге - визита бабки Жнец так и дождался. Кряхтения и ругань была слышна, но явно не из уст престарелой женщины. Напротив – голос был хрипловат, басовит, и сомневаться в его половой принадлежности никак не приходилось…
-Воды, д…дай воды! – все не унимался некто охрипший, пока невидимый, назойливый как комар, может и более неприятный.
И вот тогда Феликс всё понял.
- Ага! Ясно-понятно. Это же Олаф, паршивец мерзкий! Небось, набрался пойла в кабаке, упился до поросячьего визга и паралитической беспомощности. Припёрся в общежитие, упал и лежит, поди в луже блевотины и хрипя взывает о помощи. Это вполне в его репертуаре. Потревожить и разозлить среди ночи. Как же он порой бесит, этот верзила долговязый, с попутным ветром в голове и с раскалённой кочергой в заднице!
- И почему пьёт один, а голова должна болеть у всех прочих?! - задался извечным вопросом Феликс. На секунду захотелось собраться с силами, встать и дать просящему… нет, не воды, а увесистого пинка. Однако Феликс преодолел и это искушение.
- Или может мы упились самогоном на пару? - неожиданно прострелила мысль в клейкой, разваренной овсянке дремоты. - И теперь оба валяемся как пьянчужки неприкаянные на улице, не дойдя и до общежития. Не зря же меня тоже подташнивает, и сил нет ни капли, ни половины ложечки! – после некоторых размышлений предположил Феликс.
И тогда он глаза всё же открыл. И тут же пожалел об этом…
В глазах все двоилось и размывалось. Тошнота комом подскочила к горлу, и прошло минута, прежде чем Жнец смог сфокусировать зрение и оглядеться.
Никакого Олафа не наблюдалось. Вместо него Феликс увидел голого волосатого мужика, связанного и вследствие этого беспомощного и неподвижного. Пленник, спеленатый ремнями и самодельной перевязью, лежал у сосны, хрипел и чуть слышно, под нос матерился.
Бородач трясся мелкой, рваной дрожью озноба. Зубы его выбивали бешеную чечётку. Сам он был до синевы бледен и обессилен. Глядя на него со стороны - и Феликс почувствовал, как и ему самому холодно и неудобно лежать на палой хвое, обдуваемый неугомонными даже в чаще лесной ветрами. Колючие сосновые шишки упирались в спину и болезненно тяготили своим соседством. И во рту был такой привкус, словно бы там сначала пировали, а потом гадили не меньше десятка студентов-старшекурсников.
- Лучше бы ты… ты… - стуча зубами захрипел бородач увидев, что Феликс наконец-то соблаговолил открыть глаза, -…меня убил! Или ты тварь, специально связал, а теперь измываться вздумал над бес…беспомощным?!
- Может и лучше! – съехидничал Феликс. - А ты теперь точно кусаться не будешь?
Бородатый одарил его озлобленным взглядом, и прошипел:
- Не буду!
- Обещаешь?
- Обещаю! – скрипя зубами, выдохнул злой как тысяча чертей Отто фон Ульбрихт.
Почти ползком Феликс добрался до продрогшего Отто. И начал возиться с неподатливыми узлами негнущимися замёрзшими пальцами.
- Пить, п…пить с… сначала дд..дай! – заикаясь выдавил из себя молотобоец.
Феликс глянул на ветку, на которой висел его наплечный мешок. Его опять замутило. С земли расстояние до ветви казалось каким-то особенно большим, почти издевательски огромным. В нынешнем его состоянии взбираться на дерево за мешком и флягой представлялось непосильной задачей. Сначала надо было придти в себе. Дождаться пока туман выветрится из головы, и первым делом надо следовало бы одеться. А значит, для этого придётся, как не крути развязывать Отто.
- А нету! – раздраженно выдал Феликс, борясь больше с пальцами, нежели с узлами.
- Моя фляга осталась в наплечном мешке. А мешок этот - высоко на дереве. А не хрен было на меня кидаться и загонять чуть ли на вершину!
- Так я же не с..специально! Т…так само вышло!
- Гениальное оправдание! А главное – какое оригинальное!
- Если т..ты наконец-то м..меня развяжешь, я к..клятвенно обещаю тебе придумать ч..чего по-лучше!
- Лежи, не дергайся раньше времени, шутник. Дай крови разойтись по жилам.
- Спасибо за м..мудрый совет, б..благодетель! Я с..сполна распробовал в..всю глубину твоей д..доброты, пока часы напролёт в..валялся рядом с твоей бес..сознательной личностью! – ядовито просипел Отто.
- Всегда, пожалуйста! Ты только попроси, я тебе столько советов надаю, за раз не унести! – ухмыляясь, Феликс, справился с последним тугим узлом.
- Я уж, к…как-нибудь с…сам. С..своим умом об..бойдусь! Преж..де обходился и над..деюсь в будущем, б..без сердобольных с..советчиков продолж…жить своё с..существование! – стуча зубами ворчал Отто, медленно и осторожно разминая успевшие затечь от продолжительной лёжки конечности...
Свидетельство о публикации №216022301070