Ненавистная суббота февраля

Лунный свет режет глаза. Боюсь идти к тебе навстречу. Боюсь разочаровать тебя, боюсь просто окатить тебя своим айсбергом пропавших чувств. Тело дрожит, холодные, давно переломанные пальцы просят боли. Вижу твою спину, казалось бы, твою безразличную черную спину. Жаль, что она на самом деле не безразлична. Прячусь в уголке и молю Господа, чтобы ты не подошел и не заговорил со мной. Но ты не можешь не подойти. Медленно присаживаешься справа. Прячу взгляд в щелках между досок пола. Не смотри, не смотри на меня, я не выдержу. Вглядываешься в мои холодные глаза, пытаясь найти там ответы на свои вопросы. Но там ничего нет. Со смущением и неким страхом поднимаю голову и смотрю в твои. Забота, любовь и переживания. «Даже не поцелуешь меня?». Целую. Кротко, но искренне и даже с закрытыми глазами. Кажется, ты доволен. Только кажется. Отодвигаю половицу и кладу туда свой взгляд, заботливо прикрыв покрывалом. Ничего не найдя, уходишь. Становится легче, но сердце дребезжит, рвется пуще прежнего. Не вижу радости ни в чем, даже в твоем голосе. В качестве оправдания себе ищу в нем то, что могло бы меня раздражить. Нахожу. Успокаиваюсь. Убеждаю себя в верности моего выбора. Но каждый мой выбор не верный. Неудобно ложусь на стулья, поставленные в длинный ряд, смотрю в пластиковый потолок, еще раз мысленно произнося свою речь, этакую тираду, оду нашему расставанию. Все кажется таким простым и правильным, а, главное, неизбежным. Смотрю на твои руки. Мне не хочется взять их в свои. Мне ведь даже никогда не нравилось их целовать. О каких высоких чувствах я говорила, когда чуть ли не каждый день приходилось выдумывать причины не позвонить тебе, когда могла не думать о тебе целый день. Ты сделала правильный выбор, поверь, поверь себе, все хорошо, эта минута наступит еще не скоро. Но вот мы выходим из кабинета в темный холодный коридор. Все как во сне. Улицы как-то по-особому безразличны, люди-тени, даже деревья, небо, воздух, все как будто ненужное и неважное. Чувствую себя неживой. Спрашивает, с усмешкой, не беременна ли я. Все намного серьезнее, мой милый, любимый, прости, прости меня, нет, нет, я не беременна, успокойся. Нет, до перекрестка еще далеко, все нормально, смотри, ты даже заговариваешь с ним. Но говоришь так, будто полностью отказалась от него, будто он тебе друг наподобие каждого из рядом идущих. Посмеиваешься над его шуткой в нескольких метрах от перекрестка, даже не представляя, что тебя ждет впереди.

И вот вы наедине. Одни в этом мире, под этой ослепляющей луной. Все лишнее и неважное. Сердце марширует, пляшет у огня, ему неймется в груди. Рот не может открыться. Все, что ты планировала, звучит в твоей голове, но рот не открывается. Задает нелепый вопрос в данной ситуации. Отвечаешь отрицательно. И вот ты начинаешь. Какая-то глупая фраза смешным голосом, дрожащим, жутко неуверенным в себе. Ты себе не веришь, даже ты. Он останавливается. Ты не знаешь, куда деть взгляд, ведь деревянного пола больше нет. Не находишь ничего лучше, чем вцепиться в его куртку и наполнить легкие его запахом. Кажется, он отвечает взаимностью. Судорогой боишься порвать ему куртку. Говоришь, что не достойна его, несешь чушь, не веря себе, дрожащим слабым голосом. Даже бесчувственным. Спрашивает страшным голосом, разлюбила ли ты его. Бормочешь в правое плечо, что он очень-очень тебе нравится. Переспрашивает. Бормочешь то же самое. Отсоединяется, шмыгает носом, стоит боком к тебе. Боишься взглянуть ему в глаза. Говорит, что не стоит стоять на морозе. До следующего перекрестка идем в полном молчании. Все еще боишься взглянуть на него. Чтобы не врезаться, наблюдаешь за его тенью. Пару раз все же куртки трутся друг о друга. Говоришь тем же безразличным голосом, что он тут ни в чем не виноват, что тебе нужно было разобраться в себе с самого начала. Кривляет твое «с самого начала». Даже не думаешь обижаться на него за это, поделом, поделом, поделом. Метры до подъезда продолжаете идти молча. За эти несколько минут между вами выстраивается бетонная стена, с обеих сторон мерзнущая от холодного северного ветра. Подъезд. Останавливаешься и боишься предположить, что будет дальше. Мнется, садится на лавку, сидит пару секунд, встает, говорит, что холодно, что ты без шапки, зайди в подъезд. Тихо-претихо мямлишь, что тебе не холодно. Но в подъезд заходишь. Не хочет идти туда, где вы нежничались две недели назад. Стоит между двумя дверьми. Ты-напротив, но продолжаешь прятать глаза. Берет твою руку в свою, мнет ее. Чтобы не царапать себя, мнешь его. Перекладывает что-то из своей правой в твою правую. Подарок недельной давности. Зачем-то принимаешь, понимая, что не хочешь его оставлять у себя. Обнимаешь его зачем-то, просто чтобы обнять. Целует тебя в лоб. Именно тогда у тебя появляются скупые слезы, но они есть, слезы, смотрите, смотрите! Без конца просишь простить тебя, но он говорит, что ты не виновата. Опять целует в лоб. Именно оттого, что он такой хороший, а ты такая сука, становится невыносимо плохо. Отсоединяется. Открывает входную дверь. Стоит на пороге пару секунд. В полной тишине слышны только просьбы двери поскорее ее закрыть. Невыносимые звуки. Медленно-медленно закрывает ее. Ты теряешь его из виду, но слышишь его присутствие, он в метре от тебя, но так далеко. Его сердце разорвано, а ты продолжаешь греть отвратительную коричневую деревянную дверь своим лбом. Привет-пока. Назад пути нет. Алую розу, которая еще день назад страдала от жажды, убивают тяжелые капли весны. И сердце никогда не остановит свою бешеную огненную пляску.