Немного совместной жизни

На свои 68 лет она не выглядела, те, кто не знал ее возраста, давали ей 58. Небольшого роста, с хорошей фигурой, ухоженная. Прямой греческий нос, карие глаза, тонкая кость и красивые руки придавали ей аристократизма, хотя родом она была из обычной деревни в Смоленской области. Она походила на девочку-подростка. Когда, бывало, она шла вечером уже в сумерках на озеро купаться, иногда шедшие сзади молодые парни путали ее с девушкой и даже предлагали познакомиться. Она оборачивалась, и парни, увидев ее лицо, сильно конфузились, извинялись и быстро ретировались, а она, счастливая, шла дальше. Звали ее Эвелина Федоровна. Для русской деревни имя совсем не типичное, но в годы, когда рабоче-крестьянская страна боролась с тяжелым царским наследием, ломала многовековой патриархальный уклад, такое имя у передовых рядов советского крестьянства, наверное, было неким символом борьбы.
Эвелина Федоровна намного пережила своего мужа, который умер уже лет двадцать как. Точимый хроническим недугом, не то сердца, не то почек, он принял смерть как долгожданное избавление, и Эвелина осталась одна. Сын ее, давно выросший, жил в своей отдельной квартире с женой и сыном. Сначала он работал на невысоких должностях в торговых организациях, которые обеспечивали падающую, но все еще живую отечественную промышленность какими-то химическими реагентами. После двадцати лет работы, уже ближе к пятидесяти годам, Георгий, так звали сына Эвелины Федоровны, открыл собственное дело по поставкам реагентов, и у него началась другая жизнь. Появились деньги, которые он постоянно вкладывал в дело, расширяя его. Появились и излишки, не представимые в прошлой жизни, а теперь с легкостью образовывающиеся в течение месяца в объеме его прежней годовой зарплаты. Раньше, когда денег не хватало, Георгий иногда брал у матери в займы без определенного срока возврата. Мать никогда не отказывала ему, хотя деньги, которые она отдавала, доставались ей достаточно тяжело - репетиторством. Эвелина Федоровна всю жизнь проработала преподавателем английского языка в институте. В последние двадцать лет она весьма хорошо поправила свое произношение, которое как и у подавляющего большинства педагогов в бывшем Союзе, у нее сильно хромало. Появившуюся с развалом Союза возможность выезжать за границу, она использовала с максимальной пользой для себя. Поездки по обмену, практиковавшиеся в 90-х и оплачиваемые принимающей стороной, дали возможность общаться с непосредственными носителями языка, поэтому, когда пришел срок уходить с кафедры, теперь уже университета, ее родной институт к этому времени по новой моде уже переименовали, Эвелина Федоровна не осталась без куска хлеба. Свободный график пенсионера и устойчивый спрос на ее услуги позволял выбирать учеников вблизи от дома, иногда, правда, поступаясь деньгами ради собственного удобства. Впрочем, ее скромные запросы и не требовали от нее сверхзагруженности. Бывали у нее достаточно проблемные ученики, обычно так называемые "новые русские" или их дети, которые хотели за свои деньги получить знание английского языка. Они не учились, они хотели купить владение языком. После нескольких попыток помочь этим людям в освоении английского, она положила себе за правило никогда больше не брать таких учеников.
В конце 90-х она скопила тысячу долларов, по тем временам сумму значительную, и купила старый дом в деревне в Псковской области, куда выезжала на лето отдыхать. Здесь она обычно проводила три летних месяца в режиме дачницы из интеллигентской городской среды. Еще крепкий дом простоял несколько лет без людей. Хозяйка умерла года за три до того, как Эвелина Федоровна купила его у наследников. Баню топили по-черному, что уже было экзотикой. Эвелина Федоровна даже пару раз мылась в ней, но попариться нормально у нее так и не получилось. Баня была такой старой и разваливающейся, что полноценно пользоваться ею было опасно, поэтому Эвелина Федоровна просто подтапливала ее, чтобы нагреть воду в большом закопченном алюминиевом бидоне с оторванной крышкой, в каких раньше перевозили молоко.
Деревня стояла меж трех непохожих друг на друга озер. Они находились на разных уровнях, и во время дождей или весенних паводков вода из переполненного Верхнего озера через короткий перешеек перетекала в Нижнее, а из Нижнего, уже по руслу ручья, в Плаксу. В Плаксе уровень всегда был одинаковый, и куда уходила пришедшая из двух верхних озер вода не знали даже аборигены, которых на всю некогда большую деревню осталось четыре дома. Плаксой озеро прозвали за то, что в нем периодически тонули люди. Само по себе небольшое, почти круглое, переплыть которое можно было за десять минут хорошим кролем, таило в себе холодные ключи, из-за чего вода в нем слоилась по температуре. Наверное, поэтому в этом озере часто тонули люди.
Эвелина Федоровна имела обыкновение по утрам купаться на Нижнем озере, а вечером в Плаксе. В Верхнем озере никто не купался, говорили, что там живет какая-то мелкая живность, которая кусает кожу, и на ней образовываются маленькие волдырики, которые плохо заживают. Никто не хотел испытывать это утверждение на себе, поэтому в Верхнем только ловили рыбу, а легенда про подводных мошек оставалась неподтвержденной.
Обычно рано утром часов в шесть-семь она шла в легком сарафане с полотенцем на шее в направлении Нижнего озера, до которого от ее дома по дороге было метров пятьсот. Если шел дождь, то она надевала плащ, а полотенце лежало в матерчатой сумке с длинными ручками, которую Эвелина Федоровна несла на плече. Единственная улица, как это обыкновенно бывает в маленьких русских деревнях, была немного извилиста и зажата заборами и домами с обеих сторон, только за домом Эвелины Федоровны заборы расступались, и дорога, как бы почувствовав окраину деревни, весело изливаясь песчаным языком, начинала свой бег сначала мимо Верхнего озера, а затем, раздвоившись одним рукавом, приводила к Нижнему, в то время как второй рукав убегал через заброшенные, когда-то колхозные поля через лес к далекому озеру с сильно заболоченными берегами, где местные со всей округи осенью собирали клюкву. По дороге к озеру еще десять лет назад, последним строением была соседская баня такая же полуразвалившаяся как и у нее, но теперь дома стали строить и дальше по дороге, постепенно вырубая деревья, которые здесь уже густо выросли после развала колхоза и исхода людей, кого в города, кого на тот свет. Лес рос сорный: ольха, кусты ивы, черемуха, сосны, и елки только года три назад начали обгонять их по росту. Бывшие колхозники постепенно продавали свои паи людям, у которых появились небольшие деньги и интерес к загородной жизни, вот они-то и начали новое освоение старых русских земель. Большинство из них было из соседнего райцентра. Километрах в пятнадцати от деревни, за большим озером, вокруг которого шумит сосновый бор, на берегах древнерусской реки находился небольшой городок - районный центр. Раньше жизнь в нем кипела: работал домостроительный комбинат, который изготавливал железобетонные конструкции для строительства домов, завод по производству каких-то радиодеталей для военной промышленности, молокозавод и ревела реактивными двигателями большая военная авиабаза. В 90-е годы заводы все закрылись, а авиабазу, в рамках очередной реформы армии, перевели куда-то на Волгу, много молодежи уехало в большие города, часть умерла от водки и наркотиков, и город затих. Только ближе к середине "нулевых" город начал оживать. До регионов начали доходить жалкие остатки долларов от продажи нефти в виде повышения пенсий, зарплат бюджетникам и довольствия военным, к этому времени вернули обратно и базу. За время отсутствия военных, местные растащили все, что можно было, и даже часть того, чего, казалось бы, украсть невозможно. Местные бичи в одну зиму выкопали два километра бронированного кабеля спецсвязи и сдали его в металлолом. Восстановление базы дало толчок местному строительному рынку и рынку труда. Мужики пошли на стройку, и жизнь, находящаяся до того в состоянии анабиоза, окончательно решила вернуться в городок, хотя бы на некоторое время. Вот тогда и появилась у людей возможность покупать машины и строиться. Цены на землю в самом райцентре подскочили сильно и по местным меркам стали заоблачными, поэтому предприимчивые горожане стали осваивать заброшенные сельхозугодья в недалеких деревеньках, скупая у местных паи на землю. Дома с приусадебными участками в близлежащих деревнях уже не продавались, так как были скуплены еще в 90-х такими же дачниками из Питера, как Эвелина Федоровна. Дома в количестве семи штук таких вот горожан стояли почти на самом берегу Нижнего озера, до недавнего времени пустого и дикого, с остатками железобетонных фрагментов сгоревшего коровника. От домов наискосок по крутому берегу среди высокой травы сбегала маленькая тропинка, которая приводила к старым мосткам. Мостки эти сделали лет десять тому назад строители. Они почистили вход в воду и даже отсыпали одну машину песка на берег и дно возле мостков. В то жаркое лето парни, а они все, кроме бригадира, были молодые ребята, устроив себе хорошее место для купания и отдыха, споро отстроили первый дом. Они приезжали и на следующее лето и построили еще один дом. Место стало популярным у дачников и городских, специально приезжающих на машинах купаться на это озеро. По большому счету других мест для купания в деревне и не было, никто не расчищал заросшие берега, не чинил старые мостки, поэтому все пользовались тем, что сделали рабочие для себя. Но через некоторое время мостки обветшали, дно вокруг них заросло, и почти никто уже сюда не ходил. Но две энтузиастки, Эвелина Федоровна и ее молодая соседка Варя, приезжавшая из Питера на один месяц к родителям, тоже дачникам, ходили сюда ежедневно. Иногда вместе, если Варя просыпалась рано, иногда порознь. Пока Эвелина Федоровна жила на даче, она каждый день при любой погоде ходила плавать на мостки. Нижнее озеро было не только самым большим из трех, но и самым живописным: овальной формы окруженное с трех сторон сосновым лесом. С левой стороны от мостков под сенью двух огромных дубов росло несколько молодых яблонь. Возле одного из дубов она любила отдохнуть после плавания. Когда с ней была Варя, они могли сидеть и болтать по два часа. Еще она занималась своим садом и небольшим огородом. Нельзя сказать, что ей нравилось возиться на огороде, но будучи человеком аккуратным, грядки она содержала в образцовом порядке. Все ровно, прополото, каждый кустик помидоров и огурцов в парнике подвязан. С садом ей, когда было время, помогал сын. Георгий приезжал несколько раз за лето на выходные. За это время он успевал отпилить засохшие ветви яблонь, поставить ловушки на кротов, которые перепахивали буквально все огороды в деревне, подправить что-то в доме и сарае. Этих его приездов хватало на то, чтобы ничего не развалилось, отвалилось или не пришло окончательно в негодность.
Раз в два года у Эвелины Федоровны, и не только у нее, случалось настоящее бедствие - на плодовых деревьях вызревал огромный урожай яблок, груш и слив,  усыпая землю паданкой. Плоды лежали толстым слоем и гнили, а на них налетали тучи ос, пчел и мух. Эвелина Федоровна даже не пыталась бороться с этим, и в такое время просто не заходила в сад. Сосед, тоже дачник из Питера, ворчливый дед лет семидесяти пяти, каждое утро отвозил из своего сада по несколько тачек осыпавшихся яблок и слив на помойку, которую он сделал за своей оградой, вырыв глубокую яму. Он сердился на то, что рядом Эвелина Федоровна создает рассадник разнообразных насекомых, но поделать ничего не мог. С другой стороны, он понимал, что ей одной справиться с этим невозможно, ведь он, крепкий еще человек, каждое утро по два-три часа сначала собирал, а потом грузил и отвозил паданку. Раньше здесь в деревнях сажали большие сады, чтобы кормить свиней и птицу, но теперь дачникам эти сады здорово осложняли жизнь. Некоторые вырубали деревья, а некоторые мирились с тем, что раз в два года на них сваливался огромный урожай яблок, который они никуда не могли деть. Эвелина Федоровна даже не хотела обсуждать вопрос о вырубке сада, который для нее был видимо неким талисманом наподобие вишневого сада Раневской. Когда Георгий предложил ей вырубить сад, она сильно рассердилась и не разговаривала с ним до самого его отъезда. Не у каждого дачника и кошка имелась, а уж про домашнюю скотину и птицу вообще говорить не приходится. В их деревне давно уже не было коров, не было своего молока и сметаны, поэтому дачники ездили за ними за пять километров в большую соседнюю деревню, в которой жили не только пенсионеры, но и люди среднего возраста, которые еще держали коров и даже лошадей.
Как-то в начале сезона, году этак в 2007, Эвелина Федоровна приехала на дачу на незнакомой легковой машине. За рулем сидел поджарый, почти лысый, незнакомый старик. Когда вечером они вместе пошли на озеро купаться, встречным знакомым Эвелина Федоровна представляла его как своего бойфренда Аркадия. Этот нарочитый отказ от отчества и звание бойфренда при знакомстве, омолаживали его на несколько лет. Старик был подтянутый, спортивный и производил очень благоприятное впечатление на всех бабушек, с которыми Эвелина Федоровна его знакомила. Он тоже, как и Эвелина, не выглядел на свои годы: живые карие глаза, флотская выправка и нежная влюбленность, с которой Аркадий Викторович смотрел на нее, делали его настолько не старым человеком, что порой казалось - Аркадию не больше пятидесяти лет. Он так себя и чувствовал. Безусловно, для него это была любовь, последняя в жизни и от того безоглядная и всепрощающая. Со стороны Эвелины это была скорее не любовь, а принятие поклонения с ответным чувством благодарности. Они оба ходили как влюбленные подростки и, держась за руки, все время о чем-то говорили, говорили.
Познакомились они в городе на танцах. Аркадий туда ходил, чтобы заглушить острое чувство одиночества, которое возникло у него после недавней смерти жены. Он всю жизнь проплавал в морях капитаном на торговых судах. Пока он плавал, две его дочери росли без его участия. Жена давно привыкла жить без него и поэтому дочерей воспитывала соответствующим образом. Когда папа приходил из плавания, все ждали от него заграничных подарков и только. Сам он чувствовал себя дома гостем, причем не самым желанным. Но все это время его согревала мысль, что когда он выйдет на пенсию и выдаст дочерей замуж с хорошим приданым, они с женой смогут спокойно доживать свой век на небольшой, но уютной даче, которую он купит. Однако все получилось немного не так, а вернее совсем не так. Дочери, правда, вышли замуж, родили детей, он купил дачу, но на даче жена занималась с внуками и дочерьми, которые постоянно гостили у них, а он опять оказался не у дел. Нет, с женой они общались, и она была единственным человеком, которая с ним разговаривала и вообще относилась к нему хоть с каким-то интересом. Друзей он себе как-то не нажил, впрочем, как и врагов. Когда жена умерла, он понял, что дочерям он не нужен вовсе и просто тихо устранился, отдав им дачу и отсиживаясь в своей городской квартире на последнем шестнадцатом этаже точечного дома, как старый рыцарь в своей родовой башне. И вот, как-то раз выйдя из дома в магазин за продуктами, он увидел на столбе объявление о наборе в класс танцев для пожилых людей. К тому времени ему совершенно надоело сидеть дома, перечитывать книги, смотреть бесконечные сериалы по телевизору, и он решил "сходить в общество". Эвелина уже давно ходила в этот танцевальный кружок с целью поддержания фигуры и общения. Там они и познакомились. Аркадий сразу заприметил Эвелину и попросил руководителя кружка поставить его в пару с ней. Поскольку мужчин не хватало, а у Эвелины не было постоянного партнера, то их без лишних вопросов поставили вместе. Аркадий перед каждым занятием дарил цветы и вообще красиво ухаживал за ней. Все женщины на танцах завидовали Эвелине, кто белой, а кто и чёрной завистью. Она приняла ухаживания Аркадия и вскоре ответила взаимностью. Они стали встречаться у него дома. Их пара быстро прогрессировала, став самой красивой на танцах. Не только техникой танца, котрая была у них на высоте, но их помолодевшими счастливыми лицами, своим внутренним свечением они ободряли и зажигали всех вокруг. Людям нравилось смотреть на эту пару, на их взаимное влечение, которое невозможно сыграть, и самим верить, искать, находить в своих партнерах хорошее, красивое. Это была зима и весна чудес, пожилые одинокие люди влюблялись, сходились и расходились, любовные страсти в кружке кипели, а ядром и двигателем всего этого счастья были они - Эвелина и Аркадий.
Они не стали съезжаться в городе, вернее это она была против. Ей нравилось жить порознь, ей нравилось приезжать к нему домой на свидания и не хотелось вести совместное хозяйство, хотя Аркадий был готов тащить все на себе. Только летом на даче они жили полноценной семейной жизнью. Они все время проводили вместе: ездили на машине за молоком в соседнюю деревню, в город за продуктами и стройматериалами, они никогда не отказывали знакомым, если те просили подвезти их. Молоко и сметану они по заказу соседей брали сразу на несколько домов, в общем, жизнь их в деревне тоже была интенсивной и насыщенной. За три лета, которые они успели провести вместе, Аркадий сделал новый забор из штакетника, подлатал баню, подправил сарай, поработал золотарем, вычистив переполненный туалет, удобрив все деревья и кусты, а также два раза блестяще справился с огромным урожаем яблок. Жили в деревне они в основном на деньги Аркадия, которые он тратил не задумываясь.
Дочери где-то через полгода уже поздней весной обратив внимание, что папа перестал звонить и интересоваться их делами, приехали к нему на квартиру. В это время там была Эвелина, с которой они познакомились. Увидев, как отец изменился и помолодел, дочки, надо отдать им должное, порадовались за него и уехали, счастливые тем, что их наследной квартире ничего не угрожает. Возможно, после этой встречи Эвелина окончательно утвердилась в мысли, что им не следует съезжаться.
С Георгием оказалось все немного сложнее. Он любил мать, всегда поддерживая в меру своих возможностей. Когда у него появились деньги и большие возможности, у матери появился Аркадий. Георгий заезжал к ним в гости со своей семьей: женой и сыном, но это были уже другие приезды. В хозяйстве, пусть маленьком, чувствовалась мужская рука и пригляд, поэтому они просто отдыхали, а Эвелина с Аркадием ухаживали за ними с радостью и вниманием. Как-то зимой, Георгий приехал к матери с проектом реконструкции дома и перестройкой всех надворных построек. "Мы сделаем из этого дома наше родовое гнездо, расширим дом и все вместе заживем там: мы, вы с Аркадием", - сказал Георгий, и мать согласилась.
Когда началось лето, Эвелина с Аркадием как всегда приехали на дачу и нашли здесь уже работающих во всю строителей. Они разобрали часть дома, завезли материалы, Эвелине пришлось остаться, чтобы присматривать за ними, а Аркадий уехал, здесь уже все шло без его участия. Они созванивались. Аркадий каждый день порывался приехать, но она отговаривала его. Она нервничала, видя как все, к чему она так привыкла и с чем сроднилась, безвозвратно разрушается. Она в первые же секунды приезда сильно пожалела о том, что согласилась на эту перестройку, но ничего уже изменить не могла.
Зимой Аркадий заболел, его положили в больницу и вырезали семьдесят процентов желудка. Эвелина приходила к нему в больницу, а потом домой и ухаживала. На танцы она больше не ходила, но дома делала зарядку и гимнастические упражнения. Следующим летом все повторилось, дом был почти перестроен. Ей выделили "светелку", как она ее называла, когда рассказывала соседям об изменениях в доме. "Светелка" - маленькая, метров пять комнатка, с небольшим окном на север. Окно выходило на улицу, и Георгий сказал, что это хорошо, теперь она сможет быть в курсе всех новостей в деревне. Эвелина не сказала ему, что ей не нужны новости, ей нужна жизнь, Аркадий, но промолчала. Они теперь редко созванивались, правда, Аркадий один раз приезжал в гости, но прежнего взаимопонимания между ними уже не было. В этот приезд он постоянно ел чипсы и пил пиво, как бы нарочно делая все, чтобы быстрее себя прикончить. На ее укоризненные замечания он так и отвечал. Аркадий звонил ей, звонил часто, но она редко отвечала, ссылаясь на то, что забывает телефон в доме и не слышит звонков.
Зимой Аркадий и Эвелина расстались, и она не знала, что с ним. Она как-то быстро постарела.
Следующее лето Эвелина уже проводила одна в пустом отремонтированном доме, редко выходя из своей "светелки". Она постоянно смотрела на дорогу, будто кого-то ждала.