Ефремов и Пугачева

                Повесть

1.
Ефремов открыл дверь и, пропустив вперед уже успокоившуюся женщину лет тридцати пяти, вошел следом и щелкнул замком. Повесив свой и ее плащ на вешалку в прихожей, он предложил даме тапочки, а сам, разувшись, в носках прошел в большую комнату, включив свет. Хрустальная люстра слегка зазвенела, словно приветствуя хозяина. Следом вошла и неожиданная гостья. Она с интересом рассматривала красивые обои, картины на стене. Квартира была однокомнатная, и женщину удивило, что в этой единственной жилой комнате не оказалось двери. Даже намека не было на дверь, в комнату можно было пройти прямо из прихожей. Мебели практически не было – лишь компьютерный стол с компьютером и наваленными на столе бумагами и стоящим рядом крутящимся коричневым кожаным креслом, встроенный шкаф-купе, да секретер, наполовину заполненный книгами, наполовину посудным хрусталем и фарфором. Да еще в углу большая двухместная кровать с тумбочкой, на которой, кроме ночника, ничего не было с креслом, в тон с кроватью.
- Есть будете? – спросил Ефремов, не глядя на женщину.
Он тут же включил компьютер и подключился к интернету.
- Нет, вы знаете, я после всего этого приключения страшно устала, – голос женщины слегка дрожал.
Она стояла посреди комнаты, не решаясь никуда двинуться без приглашения, не зная, можно ли сесть. Ефремов, судя по его виду, явно был чем-то недоволен, и она это относила на свой счет. Еще бы! Первый раз приехать в Москву из своего сибирского Захарьева и сразу так влипнуть.
Ефремов возвращался домой в тот раз очень поздно. Был второй час ночи, а он не любил ездить по ночам – он в темноте хуже видел, и ему постоянно приходилось напрягаться, чтобы рассмотреть дорогу. А улицы даже в Москве далеко не все и далеко не всегда были освещены фонарями. Проехав площадь трех вокзалов, он уже включил поворотник, собираясь повернуть направо, в сторону Малой Спасской улицы, как вдруг в последний момент заметил на обочине какую-то женщину. Она ступила на мостовую, сделала пару шагов и остановилась. В этот момент сюда и выехала машина Ефремова. Женщина вскрикнула и, желая отскочить в сторону, подвернула ногу и присела прямо на то место, где до этого и стояла. Ефремов едва успел нажать на тормоз. Тут же выскочил из машины и едва ли не с кулаками набросился на нее.
- Ты это что же, шлюха, прямо под колеса бросаешься? А если бы я тебя в темноте вообще не заметил?
- Я вам не шлюха, – как-то неуклюже поднимаясь, ответила женщина и из ее глаз брызнули слезы.
- Ага, ты будешь мне сейчас рассказывать, что ты ночью у трех вокзалов просто прогуливаешься?
Женщина, наконец, вернулась на тротуар, машинально отряхивая и поправляя плащ, и тут рука ее коснулась висевшей на плече сумочки. Она погладила ее снаружи, затем отстегнула молнию и сунула руку вниз. Даже в ночной полутьме Ефремов заметил, как рука женщины проскользнула сквозь всю сумочку и тут же вынырнула снизу – дно ее оказалось разрезанным. Женщина громко всхлипнула и она с диким взвизгом и злостью швырнула уже ни на что не годный кусок кожи в сторону – бывшая сумочка ударилась в ствол растущего дерева и опустилась рядом с ним на землю.
Ефремов молча смотрел на все это и тут вдруг до него дошло, что женщина попала в беду. В его сердце что-то щелкнуло и он, давший себе слово больше никогда не иметь никаких дел с женщинами, вдруг сжалился.
- Что с вами, мадам? – спросил он.
Она, услышав подобное обращение, даже улыбнулась сквозь слезы и заглянула в его глаза.
- Вот! – развела она руки в сторону. – Ограбили, разрезали дно сумочки, а я даже не заметила, кто, когда, как и где.  А там и все мои деньги, и документы, и карточка, и… словом все, – она беспомощно махнула рукой и слезы снова полились из ее глаз. – Даже платочка не осталось, чтобы слезы и сопли вытереть, – смущенно хихикнула она, шмыгнув носом.
 - Кто же по ночам в этом районе с документами и с деньгами ходит, мадам? Давайте, я вас домой отвезу.
- Так я и не хожу. Я только что приехала. Вот, хотела Москву посмотреть… Посмотрела, – она снова махнула рукой. – Век бы ее не видеть. Не зря говорят у нас, что в Москве одно ворье живет. Зря ты, мол, Женька, туда едешь. А у меня отпуск – первый за три года. Думала, куда съездить – в Турцию на пляже полежать или на Москву поглазеть. Вот и поглазела.
Ефремов усмехнулся.
- Это где же это у вас так про Москву говорят?
- Да у нас, в Захарьеве, где ж еще.
- А Захарьево это где?
- В Сибири, на Енисее.
Ефремов даже присвистнул.
- Далекая вы птичка, оказывается.
- А тот как же.
- Ну, и куда же вы теперь?
Она беспомощно посмотрела на Ефремова: а, в самом деле, куда она теперь? Без денег, без паспорта? Ее же ни в одну гостиницу не пустят. Хоть и в самом деле, иди на панель, может какой сердобольный подберет, да и ночлегом на ночь обеспечит. Ну да, на панель. С ее- то далеко не стройной фигурой и совсем не юным возрастом еще и настоится. Хоть и не очень холодно, но за ночь в легком плаще все равно продрогнет.
- Не знаю, – простодушно ответила она. – У меня в Москве никого нет.
- А как же вы собирались на Москву смотреть? Где жили бы?
- Так у меня же деньги были и наличные, и на карточке. Думала, номер в гостинице снять. Я же не догадалась заранее забронировать…
- А чемодан ваш где? Вы же не будете утверждать, что из Сибири приехали в Москву налегке, с одной сумочкой.
- И чемодан у меня украли… Пока сообразила, что у меня сумку разрезали, пока бегала туда-сюда, не до чемодана было. А вернулась – и чемодана нет, – женщина продолжала плакать.
- Мне кажется, что вы не из Сибири приехали, а с печки только что спрыгнули. И потому не знаете, что вещи без присмотра оставлять нельзя.
Мимо них прошла какая-то молодая парочка, умудряясь прямо на ходу целоваться. Ефремов посмотрел на них и скривился. Затем снова перевел взгляд на сибирячку. Вид ее был настолько жалкий и растерянный, что Ефремов почему-то решил ей помочь.
- Ну, вот что! Могу предложить вам переночевать у меня, а завтра обратитесь в полицию, напишите заявление, что вас ограбили, украли документы…
- И что, вы думаете, найдут грабителей? – с надеждой посмотрела она на него.
- Думаю, что не найдут, но по-другому вы не сможете восстановить ваш паспорт.
- Это верно, – согласилась она.
- Ну, так вы едете со мной или нет? – Ефремов глянул на часы. – Почти два часа ночи. Я устал, хочу спать.
- У меня нет другого выхода.
- Ну, тогда садитесь быстрей и поедем.
Почти всю дорогу ехали молча. Наконец, Евгения решилась прервать молчание вопросом.
- Скажите, как вас зовут?
- Не важно!
- Какое странное у вас имя.
Ефремов в ответ только хмыкнул. Но женщина снова заговорила.
- Я просто хотела спросить, почему вы, совсем меня не зная, пожалели меня и предложили у вас переночевать?
- Просто я не хочу, чтобы в вашем Захарьеве думали, что в Москве живут одни воры. Хочу, чтобы вы своих земляков убедили в том, что здесь встречаются и хорошие люди.
- А вы, значит, хороший человек?
Вместо ответа Ефремов нажал на педаль тормоза и выключил зажигание.
- Приехали, выходите.
Евгения вышла из машины, тревожно оглядываясь по сторонам, затем, задрав голову, посмотрела на самый верх шестнадцатиэтажной башни.
- А вы на каком этаже живете? – поинтересовалась она.
- На четырнадцатом.
Ефремов щелкнул кнопкой сигнализации на брелоке, положил его в карман и подошел к двери подъезда.
- Ничего себе! Это ж сколько минут подниматься нам нужно? – продолжала удивляться Евгения.
- Там лифт есть.
И в самом деле, не прошло и пары минут, как лифт остановился на нужном этаже…
- Если вы не возражаете, я бы спать легла.
Ефремов проверил свою электронную почту и, не найдя там ничего интересного, тут же выключил компьютер.
- Пожалуйста! Только кровать у меня, как видите, одна. Правда, есть два одеяла. Если такой вариант вас устраивает, можете располагаться.
- А если не устраивает?
- А если не устраивает, можете подыскать себе новое место для ночлега, – хмыкнул Ефремов.
- А вы всегда такой злой бываете?
- Я не злой. Просто не люблю разговаривать с незнакомыми женщинами.
- Ага, вы женоненавистник?
- Я не женоненавистник, просто у меня немалый и, к тому же, печальный опыт общения с вашим братом, точнее, сестрой.
- Ну, наша сестра тоже бывает разной. Так же, как и ваш брат, мужик.
- Ну, так вы будете ложиться, или до утра собираетесь меня забалтывать?
- У меня нет другого выхода, – обиженно поджала губы Евгения. – А душ у вас есть?
- Санузел – прямо по коридору, не доходя до кухни. К сожалению, совмещенный. Полотенце там, в шкафчике, чистое возьмете. Да, в качестве ночнушки могу предложить вам свою рубашку поло, – Ефремов подошел к шкафу-купе, раздвинул дверцу, вытащил из стопки белья шелковую, светло-голубую рубашку-поло, протянул ее гостье. – Вот, пожалуйста. Она чистая, только немного мятая.
- Спасибо, – улыбнулась Евгения.
Через минуту она уже была в ванной комнате и включила воду.
Ефремов в это время снял покрывало с кровати, достал из того же шкафа-купе второе одеяло и чистый пододеяльник, заправил в него одеяло, бросил его на постель. Выключил свет. Приоткрыл фрамугу окна. Быстро разделся, аккуратно сложил одежду, положил ее на кресло и нырнул под свое синтипоновое одеяло. На улице еще стояло бабье лето, ночи были пока еще нехолодные, но Ефремов любил тепло и даже летом не изменял этому одеялу. Ну, разве что, если на улице стояла несносная жара, он мог либо прикрыться простынью, либо даже вообще не укрываться. Наконец, сообразил, что гостья в темноте будет долго добираться до постели, вытащил руку из-под одеяла и включил ночник.
Едва он погрузился в полудрему, Евгения вышла из ванной и, оказавшись практически в темноте, ойкнула от неожиданности. Она на миг остановилась в проеме бывшей двери, приглядываясь к кровати. Затем подошла поближе.
- Вы спите уже, что ли? – шепотом спросила она.
Ефремов ничего не ответил, лишь едва размежил веки, сквозь ресницы наблюдая за женщиной. Все формы ее полноватой фигуры, все еще немного влажной после принятого душа, просвечивались сквозь плотно облегающую рубашку, но Ефремову было лень ее разглядывать. Он лишь пробубнил не очень внятно:
- Если у вас голова мокрая, можете прикрыть фрамугу, – и тут же повернулся на другой бок.
- Да нет, я же голову не мыла.
Евгения прошла к своей половинке кровати. Ефремов оставил ей место у окна, а проход между подоконником и кроватью был довольно узким, так что, протискиваясь, Евгения несколько раз толкала кровать. При этом Ефремов даже вздрагивал, но глаза не открывал. Еще несколько минут она разбиралась со своим одеялом, поцокала языком, чертыхаясь про себя из-за того, что подушка слишком тонкая, а она привыкла спать на высоких. Ничего, зато матрас вроде мягкий, с удовлетворением пощупала она его рукой. Наконец, устроилась, как ей было удобно, зевнула во всю ширину своего рта, и выключила ночник.   
Утром она проснулась первая. Рассвет уже неплохо освещал комнату – шторы были наполовину раздвинуты. Она пару минут соображала, где это она и как сюда попала. Вспомнив, осторожно повернулась на другой бок и оказалась лицом к лицу со своим спасителем. Испугавшись, что она могла разбудить его, на пару секунд замерла, прислушиваясь. Но Ефремов мирно и спокойно посапывал, досматривая, очевидно, свой последний за эту ночь сон. Она улыбнулась и стала его разглядывать. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять, то есть, практически ее возраст. Но она понимала, что внешний вид может быть обманчив. К тому же, не слишком густые шатеновые волосы в некоторых местах уже разбавлялись тонкими паутинками седины. Красивый, с едва заметной горбинкой нос, густые брови и довольно длинные для мужчины ресницы. Тонкие и довольно маленькие губы, и большой, острый кадык. А потом, словно совершая некое магическое действо, не касаясь Ефремова, ладонью прочертила весь тот абрис его лица, который она только что разглядывала.
 Она опустилась на спину, пару раз слегка зевнула. Лежала с открытыми глазами, рассматривая потолок и красивую хрустальную люстру на четыре лампочки.
- Что же я лежу? Ему, может, скоро на работу вставать. Пойду, посмотрю, что там у него на кухне творится.
Она тихонько встала, аккуратно протиснулась в узком проходе. Прошла в ванную, захватив по дороге свою одежду. Сняла рубашку, в которой спала, положила ее сверху на стиральную машину, оставшись в одних трусах. Повертелась перед зеркалом, оглаживая себя с разных сторон. Вдруг ей почудился какой-то шум. Она вздрогнула и тут же стала одеваться. Затем умылась, причесалась. Благо, волосы были чуть выше плеч и поэтому долго возиться с ним не пришлось. Наконец, оказалась на кухне. Кухня была не очень большой, но уютной. Высокий холодильник, небольшой круглый обеденный стол, висящие на стене шкафчики, вытяжка над газовой плитой, раковина. Даже маленький плоский телевизор стоял у стенки на маленькой, узкой тумбочке. Она открыла холодильник. Он был наполовину пуст, или наполовину полон. Кому как. Проверила морозильник. Стояла пару секунд, почесывая голову, думая, что бы такое приготовить на завтрак. Решила начать с самого простого – яйца и молоко есть, огурцы с помидорами тоже.
- Сделаю-ка я омлет и салат порежу, – бормотала она себе под нос. – На первый раз, думаю, сойдет.
Но не все оказалось так просто. Долго искала спички. Не могла найти. Пока, наконец, не заметила на подоконнике зажигалку. Нашла сковородку, салатницу, принялась за работу.
Увлеченная готовкой, она даже не заметила, как на кухню вошел Ефремов.
- Доброе утро! – поздоровался он.
 Евгения даже вздрогнула от неожиданности.
- Ой, здравствуйте.
- Я уж думал, вы сбежали.
- Да нет, я тут немного поразбойничала у вас на кухне. Вот, завтрак приготовила. Садитесь, пожалуйста. Я думаю, вы за это на меня не рассердитесь?
- Ну, это будет зависеть от результатов вашего разбойничанья.
Он присел на табурет, Евгения тут же поставила перед ним тарелку, разрезала на сковороде омлет и большую часть выложила хозяину, придвинув к нему и салатницу. Положив оставшуюся часть омлета себе на тарелку, она присела с другой стороны стола.
- С плитой, вот, правда, намучилась. Долго не могла спички найти.
- У меня плита с автоподжигом, – начиная жевать, ответил Ефремов.
- С чем, не поняла? – переспросила Евгения.
- С автоподжигом, – более членораздельно произнес Ефремов, затем встал, взял в руку чайник со свистком, проверил, есть ли в нем вода, поставил на плиту и ткнул пальцем на панель плиты. – Вот здесь есть такая кнопка, щелкаете ее, затем включаете газ.
Ефремов зажег конфорку с чайником и вернулся на место.
– Ну, надо же, не техника, а чудо, – удивленно покачала головой Евгения, рассматривая плиту. – А вторая кнопка для чего?
- Для духовки.
- Поняла. Вернусь домой, надо бы и себе такую же приобресть. А то со спичками иногда у нас проблемы бывают.
Некоторое время они молча ели. Вскипел чайник, засвистев. Ефремов дернулся было встать, чтобы его выключить, но Евгения его опередила. Тут же нашла заварочный чайник, влила туда кипяток.
- Если бы только со спичками, – доедая салат, произнес Ефремов.
- Что, простите?
- Я говорю, если бы у нас в стране были проблемы только со спичками, была бы не жизнь, а малина... Там, в шкафчике, есть сахар, печенье, по-моему.
Евгения кивнула, подошла к шкафчику, все нужное достала, поставила на стол, разлила в чашки чай и снова села.
- Ну, как омлет?
- Недурно, спасибо.
- Вы меня простите за назойливость, но я не могу так, не познакомившись. Вы меня, можно сказать, выручили, а я даже не знаю, как вас звать.
- А вас?
- Меня Евгенией, Женей. Пугачева моя фамилия.
- А я Ефремов.
- А имя?
- Просто Ефремов. Впрочем, родители когда-то назвали меня пошлым именем Анатолий, а вы, как хотите, так и зовите. А можете и вовсе по фамилии.
- Ну, я так не привыкла, Анатолий. А можно, Толя? – робко спросила она.
Он в ответ лишь молча пожал плечами, допил чай и поднялся.
- Итак, какие у вас планы на сегодня?
- Так, какие ж у меня планы. Я ж без гроша в кармане, без одежды, можно сказать… Но если скажете убираться отсюда, я, конечно, уйду с благодарностью за то, что ночью не оставили меня на улице.
- Так, понятно! Тогда я вам расскажу про свои планы. Сейчас мы собираемся и идем в полицию писать заявление…
- Зачем в полицию?
- Но вас же ограбили? Пусть хотя бы это зафиксируют. Я же вам вчера говорил, без этого вам паспорт получить будет сложнее, придется штраф платить. Затем поедем на вокзал, я куплю вам билет на обратную дорогу.
- А вам… на работу… не надо? Вас ругать не будут?
- Это не ваши заботы. Сделаем, как я сказал.
- Хорошо. Я просто… Я бы хотела хотя бы денек по Москве погулять. Ну, там, Красную площадь посмотреть, по Арбату вашему походить. Говорят, там песни поют, художники рисуют.
- Купим билет на ночной поезд, и будет еще у вас время походить по Арбату.
Евгении даже странно было, отчего это она слушает, в общем-то, незнакомого ей мужчину. Но, с другой стороны, в эти минуты ею овладело какое-то неизвестное ей прежде чувство – чувство женской незащищенности и слабости.
В отделение полиции, которое было не так далеко, они отправились пешком. За стеклом в отсеке дежурного сидела женщина в погонах старшего лейтенанта. Ефремов сразу же подошел к ней.
- Добрый день! Нам бы заявление написать о грабеже.
- Кого ограбили?
- Вот, женщину, – Ефремов кивнул в сторону Евгении. – Она вчера поздно вечером приехала в Москву, первый раз в жизни, и ее тут же поприветствовали карманники-резаки – разрезали дно и все содержимое присвоили, включая и личные документы.
- А вы чего за нее рассказываете? Она что, глухонемая?
- Почему же это я глухонемая, – сделала шаг вперед Евгения. – Просто я в шоке, как такое может быть у вас в столице? Куда только ваша милиция смотрит?
- А что, ваша милиция смотрит в другую сторону, чем наша? – недовольно хмыкнула старший лейтенант.
Мимо по коридору прошло несколько сотрудников, одни были в штатском, другие в форме. Все приветствовали дежурную.
- Товарищ старший лейтенант, не о том говорим. Вы нам скажите, куда можно пройти, чтобы написать заявление, – Ефремов недовольно посмотрел на часы.
- А вы мне не рассказывайте, о чем мне говорить, – грубо отрезала дежурная. – И вообще, вы ей кто?
- Знакомый, – после секундной паузы ответил Ефремов.
- Ну, вот и отойдите в сторону, знакомый. Я вас никуда не пущу, а вы, дамочка, пройдите в шестой кабинет.
- Да как же? А можно и он со мной пройдет? – начала упрашивать Евгения. – Я ж была в шоке, а он все обстоятельно расскажет.
- Ладно, идите, – поморщилась дежурная и открыла турникет.
После полиции они сразу поехали на Ярославский вокзал. Подошли к кассам дальнего следования. У одного из окошек стояло всего два человека. Ефремов сразу пристроился третьим. Евгения дернула его за рукав и зашептала.
- А можно, пока очередь, я хоть прогуляюсь тут, по площади? Посмотрю.
- Ага, познакомитесь с местом, где вас ограбили, – Ефремов хмыкнул.
- Вы и в самом деле очень злой, – обиделась Евгения.
- Да нет, считайте, что это я просто так неудачно пошутил. Далеко только не уходите, очередь небольшая.
 Евгения кивнула и пошла к выходу из вокзала. И вдруг, на самом выходе, она замерла: ей показалось, что в углу, возле охранников-чоповцев, обклеенный красной липкой лентой стоял чемодан – ее чемодан. Она повертела головой, ища Ефремова, но он был далеко и даже не смотрел в ее сторону. Она уже поняла, что в Москве нужно держать ухо востро, поэтому решила больше не упускать из виду свой чемодан, и решительной походкой направилась в тот самый угол. Это же надо: она-то думала, что его украли, а его, оказывается, даже еще и охраняют. Однако дойти не успела, ее остановил грозный окрик одного из чоповцев, преградившего ей путь.
- Куда?! – строго спросил он, приподняв руку с ручным сканером.
На ремне сбоку у него висел электрошокер, а сзади еще и наручники. Она глянула на охранника в упор и рукой показала на чемодан.
- Но там мой чемодан. Спасибо, что уберегли от воров.
- С чего вы решили, что это ваш чемодан, женщина? – спросил второй охранник.
- Ну, как же, что я свой чемодан не знаю, что ли? Могу с закрытыми глазами сказать, что в нем лежит.
Охранники переглянулись, осмотрели Евгению с ног до головы, затем один кивнул другому:
- Зови милицию.
Второй кивнул и тут же поднес ко рту рацию.
- Зачем милицию?
- Протокол оформлять будем, – пояснил первый, пока второй вызывал по рации сотрудника линейного отдела полиции.
- Зачем протокол? – Евгения готова была расплакаться. – Это мой чемодан. Меня вчера здесь ограбили, сумку с деньгами и документами порезали. Я думала, что и чемодан украли.
- Вот поэтому и нужно составить протокол, чтобы все по закону было.
К ним уже подходил лейтенант линейного отдела полиции. А Евгения заволновалась, она боялась потерять Ефремова – ведь если ее сейчас уведут с этого места, он уже ее не найдет. И тут она нашлась.
- А-а у меня там… муж в кассе за билетами стоит, – дрожащим голосом произнесла она. – Он же не знает, куда я уйду.
- Ну, хорошо, подождем вашего мужа.
А Ефремов в это время разбирался с кассиршей.
- Девушка, мне один билет до Красноярска на самый поздний поезд.
- Купейный, плацкартный?
- Давайте купейный, – после небольшой паузы произнес Ефремов.
- Верхняя, нижняя полка?
- Давайте нижнюю.
Кассирша щелкала кнопками на клавиатуре, подыскивая нужный вариант билета.
- Паспорт давайте.
- Да, да, сейчас, – Ефремов полез в карман, нащупал паспорт, но тут сообразил, что нужен-то не его паспорт, а ее. – Вы знаете, билет нужен не мне, а… знакомой моей.
- Ну, так давайте ее паспорт.
 - Видите ли, у нее паспорт украли. У нас и справка из полиции, о том, что приняли заявление о краже.
- Послушайте, молодой человек, не морочьте мне голову. Или давайте документ, или не держите очередь.
- А нельзя ли оформить билет на меня, а поедет по нему дама?
- Ну, если вы хотите, чтобы проводник ее не пустил в вагон или высадил на первой же станции, то давайте.
- Что, значит, не пустил. Какая ему разница, кто едет – билет он и есть билет.
- Ну да, а если по вашему билету поедет какой-нибудь террорист, кто будет за это отвечать?
- Какой террорист, господи? Если кто-то захочет взорвать поезд, он купит билет по фальшивому паспорту, или сунет в зубы вашему проводнику бабло и поедет без билета.
- Мужчина, повторяю, не морочьте мне голову. Или берите билет, или отойдите.
Ефремов постоял пару секунд у окошка, посмотрел, что за ним уже образовалась очередь, махнул рукой и отошел от кассы с искаженным от злобы лицом.
- И где сейчас эта чертова баба?
Ефремов вертел головой по залу, пока не заметил, что недалеко от выхода в окружении охранников и полицейских.
- Что она еще натворила? – он ускорил шаг.
Евгения увидела его издалека.
- Вот он, вот он идет, – махнула она рукой в его сторону.
- Что еще случилось? – недовольно проворчал он.
- Толя, чемодан мой нашелся, – с радостью крикнула она. – Только, говорят, вот протокол нужно составить.
- Какой протокол?
- Чемодан всю ночь стоял, откуда мы знаем, что в нем, – пояснял лейтенант. – Мы вызвали эмчеэсников. Теперь пришлось давать им отбой. 
- О боже! И угораздило же меня вляпаться в эту историю, – зашептал Ефремов.
Лейтенант взял чемодан и пошел в линейный отдел, радостная Евгения поспешила за ним, а Ефремов замыкал процессию.
Когда все чемоданные формальности были закончены, Ефремов с Евгенией, которая держала в руках свой найденный чемодан, вышли на улицу. Она облегченно и полной грудью вздохнула: теперь хоть с одеждой и бельем проблемы не будет.
- Ну, как, билет купил…ли? – осеклась она, поняв, что незаметно перешла на «ты», и тут же исправилась.
- Не купил, – огрызнулся Ефремов.
- Как?
- А никак! Без паспорта билет не продают… А у вас, случайно, паспорт в чемодане не завалялся?
- Нет, он у меня в сумке был, – настроение у Евгении тут же испортилось. – И как же мне теперь домой попасть?
- Вот и я думаю, как? Придется подключить свои связи… Ладно! Давайте ваш чемодан и поехали.
Он выхватил у нее из рук чемодан и быстро пошел к автостоянке.
- А куда едем-то? – скорым шагом поспешала она за ним.
- Домой! Там разберемся.
Он положил чемодан в багажник, сел за руль, включил зажигание.
- Ой, и попадет вам, наверное, на работе из-за меня, – охала она. – Поди, и уволить могут, за прогул-то?
- Не уволят, – хмыкнул Ефремов, выезжая из автостоянки.
- Отчего ж не уволят? Я, в таких случаях, увольняю…
- Вы помолчать можете, хоть пять минут? – прикрикнул он на нее. – Ремень лучше пристегните.
- А вы знаете, у нас, в Захарьеве, таксисты шутят: мол, не пристегивайся, дурная примета.
Ефремов волком посмотрел на нее и Евгения тут же осеклась. Впрочем, поняв, что несколько перегнул палку, Ефремов решил немного сгладить ситуацию.
- У вас в Захарьеве еще и таксисты есть?
- А как же! Дерут, как козлы липку…
И тут она сообразила, что Ефремов таким образом просто съязвил и, обидевшись за свой городок, прикусила язык. Оставшуюся часть дороги ехали молча.
Пока Евгения разбирала свой чемодан, проверяя, все ли цело, и во что ей сейчас лучше переодеться – в платье или в блузку с брюками, Ефремов взял телефонную трубку и вышел на кухню.
- Алло, Серёга, привет, это Ефремов… Как дела?.. Как шеф?.. Ну, привет ему передавай… Спасибо… Слушай, у меня к тебе просьба. Я тут вляпался в одну историю… Короче, одну мою знакомую из Красноярска… Да, да из Красноярска, и не иронизируй, пожалуйста. Ты думаешь, что это только у тебя могут быть знакомые в разных концах света?.. То-то же! Короче. Ее ограбили, сумку подрезали, а там все документы и паспорт. А без него теперь, сам понимаешь, даже билет на поезд не купить. Ну, ты меня понял? Ну, разве что на такси. Правда, дороговато выйдет. Так ты мне поможешь, напряжешь своих ментов, а, чтоб временную справку выдали? Да, буду должен, буду. Я вечно и всегда кому-то что-то должен. Ну все, пока! Спасибо!
Ефремов вернулся в комнату в тот момент, когда, стоя боком к нему, переодевалась. Она только что застегнула плотно облегающие ее брюки, а сверху был один только лифчик. Увидев Ефремова, Евгения ойкнула и тут же схватила с кресла блузку, прикрывшись ею.
- Извините! – Ефремов отвернулся. – Что же вы в комнате переодеваетесь, шли бы в ванную.
- Так я ж думала, вы долго там разговаривать будете. Ну, впрочем, я уже.
Когда Ефремов снова повернулся, Евгения оправляла на себе одежду.
- Ну, как я вам?
Она стала поворачиваться перед Ефремовым в разные стороны, улыбаясь, но, увидев его сморщенное лицо, посерьезнела.
- Что-то не так, Толя? Это мои самые новые брюки. Перед поездкой в Москву купила.
- Хотите правду?
- Конечно!
- Никогда не надевайте на себя плотно облегающие брюки. Вам не идет.
- Это почему же? – удивилась она.
Ефремов задумался на некоторое время: стоит ли это говорить, но потом все же, пояснил.
- У вас слишком большая… как бы это сказать…
- Жопа, что ли? – простодушно выпалила Евгения.
- Ну да, если хотите, – кивнул Ефремов и тут же почему-то покраснел.
- Ну, а штаны здесь при чем?
- Видите ли… Женя. Плотно облегающие брюки как раз и чересчур выпячивают у всех полных женщин то самое место, которые вы… только что назвали. А это его и без того утяжеляет и тянет вниз.
- Подумаешь! Знаток бабских жоп нашелся, – обиделась Евгения, подошла к креслу, собрала с него выложенные вещи, скомкала их и швырнула в чемодан. После этого села в кресло и опустила голову.
- Простите, вы же хотели правду? Я вам сказал правду. И не о… заднице вашей, а о конкретных брюках, которые вам не идут. Если вы не нуждаетесь в моих советах, не надо было и спрашивать.
Ефремов повернулся  и снова ушел на кухню. Налил воды в чайник, поставил его на плиту. Через некоторое время туда пришла и Евгения, снявшая брюки и надевшая сверху на блузу теплый байковый халат.
- Простите, Толя. Я была не права. Куда мне, провинциалке, за столичной модой гоняться?
- Кофе будете?
- Буду! – кивнула она, а затем тут же предложила. – А хотите, я обед приготовлю. Я посмотрела, у вас в холодильнике все есть. И пельмени слеплю, настоящие, сибирские.
- А вы и готовить умеете?
- Я уже начинаю привыкать к вашим шуткам.
- Ну, хорошо. Тогда вы готовьте, а я, с вашего позволения, заварю кофейку, и пойду за компьютер поработаю.
- Я поняла! – улыбнулась она. – Вы, наверное, этот, как его, фрилансер, что ли?
- Что-то типа этого, – хмыкнул он, взяв в руки кофемолку и насыпав туда пригоршню кофейных зерен.
- Давайте, я вам помогу, – протянула было она руку, но он не согласился.
– Я люблю не растворимый, а настоящий кофе. И никому не доверяю его готовить. У меня есть собственный рецепт приготовления.
- Ну, как хотите, – пожала она плечами, доставая из холодильника курицу, капусту, морковь и картошку.
Ефремов, наконец-то уселся за компьютер. Рядом дымилась чашка с кофе, наполняя кофейным ароматом всю большую комнату. Нужно было срочно доделать заказ, а он и так почти полдня потерял. Работа спорилась, но вдруг, когда с кухни потянуло запахом щей, он понял, что это его раздражает. Тут же щелкнул мышкой не в том месте и, рассердившись на себя (или на гостью?), хотел было стереть почти готовую работу. Лишь в последний момент, хлебнув кофе, остыл и, покачав головой, откинулся на спинку кресла. Покрутился на нем туда-сюда и, окончательно успокоившись, снова взялся за работу. Но теперь стал замечать, что мысли его начали кружиться вокруг Евгении: что она за дама? Чем занимается там у себя, в этом, как его, Захарьеве? Есть ли у нее семья, муж, дети? Встряхнул головой и тут же вновь уставился в экран компьютера.
А тут и она сама заглянула в комнату.
- Толя, прошу прощения, можно я от вас домой позвоню, чтобы не волновались, как я, мол, доехала, как устроилась.
- Звоните, если у вас разговор не на час, – не отрываясь от монитора, ответил Ефремов.
- Да нет, что вы. Пока там все готовится, я лишь буквально на пару минут.
Она взяла трубку радиотелефона и ушла с ней на кухню. Но работать после этого Ефремов не смог: Евгения так кричала в трубку, словно пыталась не по телефону, а голосом докричаться до своей Сибири.
- Алё! Мам? А, это ты Настьк? Привет, это я тебе из самой Москвы звоню. Представляешь? А слышно, будто всего лишь из Красноярска… 
В это время зазвонил мобильник Ефремова, лежавший рядом с ним. Он взял его, нажал на кнопку ответа.
- Ефремов слушает… Да, Александр Иванович… Работаю, вот и сейчас сижу за компьютером. Неплохо получается, я вам скажу. Завтра-послезавтра закончу… Да нет, больше выезжать на объект не обязательно. Да это у меня гости кричат. Пытаются из Москвы до Красноярска через окно докричаться… Да, да, да, – засмеялся Ефремов. – Хорошо, обязательно. Да пусть не волнуется. Я же вас никогда не подводил. Да, пока.
Евгения позвала обедать. Щи съели молча. Ефремов про себя отметил, что его неожиданная гостья неплохая повариха, но вслух ничего не сказал. Поставив на стол пельмени, от души сдобрив их сметаной, Евгения не выдержала.
- Толя, можно у вас спросить?
- Смотря о чем?
- Вот вы говорили, что у вас был печальный опыт общения с бабами. Вы можете об этом более подроб…
- Нет! – грубо обрезал он. – Об этом я ни с кем не говорю и говорить не буду.
- Извините.
Некоторое время снова ели молча. Евгения, впрочем, больше следила за тем, как ест Ефремов, нежели сама подносила вилку ко рту. Ефремову это очень не нравилось, но он старался не обращать на нее внимания. Пельмени-то были и в самом деле вкусные.
- А хотите?.. У меня в чемодане есть настоечка. Собственного приготовления. Я боялась, что разобьется, но ничего, цела. Настаивала на кедровых шишках.
- Спасибо, я не пью.
- Как, совсем?
- Совсем.
- Зашиты, что ли?
- Я же сказал, совсем не пью. Если только коньячок иногда. Что, не привычно, что русские мужики могут не пить?
Ефремов в сильном раздражении поднялся, загремев отставляемой табуреткой.
- За обед спасибо. И персонально за пельмени.
Он вышел, а Евгения сидела за столом, опустив голову и покраснев. На глазах, того и гляди, появятся слезы. Но она взяла себя в руки, вздохнула и встала. Убрала посуду в раковину, включила воду и взялась за губку.
Немного успокоившись и выполнив поставленный самому себе на сегодня план работы, Ефремов решил посвятить остаток дня сибирячке. Та, не желая мешать Ефремову, да и боясь лишний раз зацепить его, помыв посуду и прибравшись, сидела на кухне и смотрела телевизор – очередную серию какой-то мыльной оперы. Впрочем, она только смотрела на экран, а мысли ее были далеко от телевизора. Она пыталась понять, что ж за человек такой, этот Ефремов? Чем он занимается? Была ли у него семья? Судя по тому, как он вспыхивает при одном только упоминании об этом, сейчас-то он бобылем живет. И, судя по его характеру, никакая баба с ним не уживется. Но, видать, характер характером, а человек-то он хороший. Другой бы там, на улице ее бы и оставил, да уехал себе домой. Ведь кто она? Откуда он знает? Может воровка или шарлатанка какая. А этот помогает ей в такой ситуации. У себя дома приютил. Даже ночью и то не приставал. А она этого больше всего как раз и боялась. Даже спала плохо, оттого и рано проснулась.
   - Послушайте, Евгения!
То ли он так тихо вошел, то ли она так сильно задумалась, но от неожиданности она даже вздрогнула и повернула к нему голову.
- Если хотите, можем прогуляться остаток дня по Москве. Посмотрите Красную площадь, походите по Арбату.
- Ой, правда? – она вскочила на ноги.
- Правда. Я доделал сегодняшнюю работу и можно отдохнуть. Только поедем на общественном транспорте. Вы же не хотите, чтобы мы этот остаток дня провели в пробках на дороге?
- Да, конечно, конечно. Я ж и на метро никогда не ездила. У нас, в Красноярске с этим метро что-то не понятное: его то ли строят, то ли уже не строят.
- Ну, тогда одевайтесь.
- Ага, я сейчас.
Она подбежала к чемодану, начала перебирать вещи.
- Послушайте, что же у вас вещи-то в чемодане. Давайте я вам выделю в шкафу пару вешалок, да полку.
- Правда? Спасибо. А утюг у вас есть?
- Конечно, есть. В ванной, в шкафу под мойкой.
- Ну, это я так, на всякий случай. Я пойду в том, в чем и сегодня была, – и вдруг, вспомнив его реакцию на ее брюки, почему-то спросила, робко заглянув в его глаза. – Так же нормально?
- Сойдет, – с серьезным видом кивнул он. – Ну, вы тут одевайтесь, а я пока в ванную пойду.
- Так давайте лучше я в ванную…
- Я же вам сказал, одевайтесь тут!
- Боже ж ты мой, что за человек такой, – пробубнила она себе под нос, когда он вышел, а она начала переодеваться.
Домой вернулись за полночь. Она была уставшей, но весьма довольной. Ефремов оказался не только прекрасным знатоком Москвы, но и очень интересным рассказчиком. Красная площадь, Кремль, собор Василия Блаженного – все ей разложил по полочкам, ничего не упустил. А про Арбат чего рассказал? Даже какой дом в каком архитектурном стиле построен. И то, что это одна из самых древних улиц Москвы. Евгения даже решилась косвенным образом все-таки выяснить, кто же он по профессии. Ефремов так же косвенно ей ответил, из чего она могла только понять, что он имеет какое-то отношение к строительству. Впрочем, она и так, по неплохой квартире и обстановке в ней поняла, что Ефремов человек далеко не бедный.
- Я разогрею ужин? – неуверенно спросила она.
- Себе можете разогреть, а я стараюсь не ужинать.
- Форму блюдете?
- Что-то типа этого, – Ефремов позволил себе впервые в ее присутствии улыбнуться, и это не прошло для Евгении незамеченным. Она почувствовала, как мурашки пробежали по ее телу. – Если только попрошу вас заварить мне чашечку чая.
Он снова сел за компьютер, а она ушла на кухню.
- Простите, Толя, вы когда спать ложитесь?
Он глянул на часы в компьютере и, не оборачиваясь, ответил:
- Да минут через двадцать лягу. А вы ложитесь, если хотите. Раздевайтесь, я на вас не смотрю.
Она молча кивнула и села на край кровати. Сегодня ей спать будет комфортнее. Во-первых, она уже не боится хозяина, во-вторых, она вытащила из чемодана свою ночную сорочку. На всякий случай, кося глазом в сторону Ефремова, она начала переодеваться. Затем сняла с кровати покрывало. Взбила обе подушки, поправила оба одеяла. Собиралась лечь, но вдруг спросила:
- Толя, а можно я сегодня лягу с другого краю?
- С какого перепугу? – повернулся он в ее сторону.
Она стояла босиком в не очень длинной, чуть выше колен ночнушке и, когда он повернулся, немного засмущалась.
- Просто я люблю спать с этого краю. Впрочем, ложитесь, где хотите.
- Понимаете, мне немного трудновато там протискиваться, – оправдывалась она.
Он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, выключил компьютер и верхний свет и ушел в ванную. Она даже всплакнула немного. Впрочем, когда он вернулся, она уже успокоилась. Лежала на спине, укрывшись одеялом по самый подбородок. Он снял халат, бросил его в кресло и в одних трусах прошел на свое место. Лег. Евгения прикрыла глаза, еле слышно вздыхая. Он, видимо, почувствовал это, повернулся на другой бок, перед тем сказав:
- Спокойной ночи! 
- Спокойной ночи, Толя.
Она хотела с ним поговорить, но не решалась, боясь этим его снова раздражить. А он опять, видимо, это почувствовал и, не поворачиваясь, негромко произнес:
- Терпеть не могу разговоров в постели.
Она улыбнулась его интуиции, и сквозь ее тело словно электрическая струя пробежала. Зевнув, она повернулась в ту же сторону, что и Ефремов, и закрыла глаза.
В эту ночь она заснула быстро и спала долго – ее организм окончательно отошел от стресса и дал полную расслабуху. А, когда проснулась, оказалась в постели одна. При этом, ее одеяло лежало на полу и ночнушка, неприлично задравшись, оголила ее округлые ляжки. Она быстро схватила одеяло, накрылась им и, затаив дыхание, прислушалась – но в квартире не было ни единого звука. Значит, Ефремов куда-то ушел. Желая в том окончательно удостовериться, она позвала:
- Толя!
Но никто не откликнулся. Тогда она встала, посмотрела в окно: в отличие от вчерашнего погожего дня, сегодня небо давило своей серостью и барабанил по жестяному подоконнику мелкий, но, видно по всему, противный дождь. Она прошла на кухню и сразу же увидела на столе записку: «Мадам, мне нужно срочно на пару-тройку часов съездить по работе, так что не пугайтесь. Сами хозяйничайте на кухне. Из квартиры лучше не выходите, поскольку дверь может захлопнуться, а ключа у вас нет (у меня, к сожалению для вас, ключ только один). Ефремов».
- Заботливый, – покачала головой Евгения. – Из квартиры не выходите. Я с балкона-то четырнадцатого этажа вниз боюсь смотреть, а он мне, чтоб я на улицу не выходила.
Но, оставшись одна, она вдруг почувствовала себя хозяйкой. Расслабилась. Заправила кровать. Ходила в одной ночной сорочке и хозяйских тапочках по квартире с тряпкой в руке, выискивала по углам пыль и тут же безжалостно ее уничтожала.
- Мужик есть мужик. Какой бы ни был крутой, а бабы в хозяйстве нет и всё – квартира запаршивела, – разговаривала она сама с собой.
Затем зашла на кухню, поставила на плиту чайник, с удовольствием и интересом несколько раз пощелкав кнопкой автоподжига, вновь удивленно покачав головой.
- Приеду домой, найду такую плиту и обязательно куплю. Это ж какая экономия на спичках!
Пока чайник нагревался, достала из холодильника остатки вчерашних пельменей собственного приготовления и тут же их с удовольствием умяла.
- Стоп! А Толя-то чем позавтракал? Ну, засоня ты, Женька, ну засоня!
Выпив чаю, она пошла в ванную.
- Коль уж больше делать нечего, в ванной, что ли посидеть?
Вчерашнее ее полотенце висело на полотенцесушилке, она пощупала, высохло ли? Разумеется, за целый день и ночь на такой батарее даже морской царь Нептун высох бы.
Она с удовольствием, постанывая, опустилась в ванну. Погрузилась в нее с головой. Лежала бы так, казалось, целую вечность. Затем взяла губку, полила на нее жидким мылом и стала намыливать тело сверху донизу.
Долго и тщательно, до красноты вытиралась.
- Нет, все-таки баня – это баня, а в ванне полежать – другое дело.
Она обмоталась большим полотенцем, на голову накрутила полотенце поменьше, вышла из ванной и в коридоре… столкнулась с какой-то девушкой – среднего роста довольно красивой блондинкой лет двадцати или что-то около того. Они смотрели друг на друга едва ли не полминуты, а потом вместе испуганно заорали.
- А-а-а! Вы кто? Как вы сюда попали? – крикнула Евгения, дернув руками так, что едва не потеряла полотенце, но в самый последний момент ловко подхватила его и вновь сделала узелок чуть выше груди.
- Нет, это вы как сюда попали? И кто вы такая?
- Вообще-то, я была здесь, а вот вы только что появились. И потом, как вы вошли?
- Через дверь, разумеется! У меня есть ключ от квартиры моего отца, – ответила девушка.
- А, так значит, Толя – ваш отец? – немного успокоилась Евгения.
- Он уже для вас Толя? Хорошенькое начало дня. И как далеко зашли ваши отношения с папой?
Евгения решила играть ва-банк. Не говоря ни слова, она прошла в комнату, села на кровати, взяла с тумбочки расческу, раскрутила с головы полотенце, повертела головой, распрямляя волосы и начала расчесываться.
- Странно! – хмыкнула девушка.
- Что странно?
- Странно, что он, во-первых, обратил внимание на вас, вы же совсем не в его вкусе…
Евгения даже едва расческу из рук не выронила. Ее задели слова этой молодухи.
- А во-вторых, спросила она? – все же спросила она.
- А во-вторых, странно, что он вообще обратил внимание на женщину.
- А он что у тебя гомик, что ли, что на баб внимания не обращает?
- Вообще-то, я его дочь, а, как известно, у гомиков детей не бывает. И даже похожа на него, так что о помощи соседа здесь говорить не приходится.
- Похожа, похожа, – закивала Евгения. – Ты уж извини, девочка, что я так и на ты сразу, и про отца твоего. Так получилась, и я ему благодарна. Но можно мне сначала все-таки одеться? А то неудобно как-то.
- Да, пожалуйста, – передернула плечами девушка и прошла на кухню, где она оставила пакет с продуктами и большим круглым тортом.
- Тебя как зовут-то, милая? – одеваясь, крикнула Евгения.
- Валей.
- А меня Женькой, Евгенией. Ты не думай, Валя, я не того, не шарлатанка, не воровка какая и не эта, как ее, шлюха. И ничего у меня с ним не было. Хоть и в одной кровати спали, но под разными одеялами. Просто я приехала в отпуск в Москву, а меня ограбили. Все содержимое сумочки почистили, деньги, паспорт, телефон…  Я была в шоке, выскочила на дорогу, чуть под машину не попала. А за рулем как раз и был Толя, ну, отец твой. Набросился на меня, ну, я ему все и выложила. Так он пожалел, к себе пригласил…
- Узнаю Ефремова, – ответила Валя, заканчивая загружать продуктами холодильник. – Ему пожалеть кого-нибудь – хлебом не корми. А потом сам страдает от этого. Прогнать не может, хамить не умеет.
- Ну, на счет хамить – не знаю, не знаю.
 Евгения, уже одетая, вошла на кухню.
- Что, уже научился, значит? Тогда я за него рада, – улыбнулась Валентина. – Я с ним, правда, давно не виделась и на эти темы как-то не общалась.
- Ой, а по какому случаю торжество? Торт, коньяк, – удивилась Евгения.
- Как, он вам разве не сказал. У него же сегодня день рождения.
- Не, ничего не сказал. Укатил с самого утра, я еще спала. Вон, кивнула она на листок бумаги, записку только оставил… Слушай, давай на ты, а? Я – баба простая, сибирячка. А сколько ему годков-то стукнуло?
- Ну, еще не стукнуло, – Валентина посмотрела на настенные часы. – Это произойдет чуть позже. Но вообще-то сорок один.
- Сорок оди-ин? Я думала, ему меньше. Лет, так, тридцать пять.
- А ему никто больше тридцати пяти и не дает.
- Так чего же мы стоим, Вальк? Давай чего-нибудь праздничное сварганим.
- Давайте… Давай. Только, если честно, повариха из меня никудышная.
- Это ничего! Я в твои годы тоже не особо чего умела. Я тебя научу. Давай, вытаскивай обратно из холодильника все, чего принесла. Будем смотреть и выбирать.
Валентина засмеялась и снова подошла к холодильнику.
- Ну, у меня мать и к сорока годам готовить не научилась.
- Это не повод, тебе не учиться готовить. Во, для начала забацаем салат-оливье. Какой же праздник без оливье, правильно? Колбасы, правда, нет и горошка.
- Ну, можно с мясом. И без горошка. Я такой ела у подруги. Нормально. Не по моему это, но ладно. Ставь воду для яиц и картошки.
Валентина с интересом наблюдала, как лихо Евгения управлялась с продуктами. И ненавязчиво изучала ее. А та возьми и спроси.
- Слушай, Вальк. Твой отец бука и о себе ничего не рассказал. Ты-то мне хоть можешь ответить, чего это он нас, баб, так не любит?
- Сложный вопрос, – задумалась девушка. – В двух словах-то и не расскажешь.
- Ну, так ты расскажи в трех, в четырех. Мне ж спешить некуда.
Валентина чистила картошку, Евгения скребла морковь, затем разбирала куриную тушку, которую принесла Валентина. Постепенно разговорились.
- Наверное, все с мамки моей началось.  Папа женился на ней, когда еще учился в институте…
- Прости, что перебиваю, в каком институте-то?
- В МАРХИ, – но, поймав на себе удивленный взгляд Евгении, тут же и расшифровала аббревиатуру.  – Московский архитектурно-художественный институт.
- Вот теперь все ясно, – кивнула Евгения. – А то ж он не говорит, кем работает.
- Он даже мне этого не говорит, – усмехнулась Валя.
- Вот как? Ой, ну ладно, продолжай, пожалуйста.
- Они встретились с мамой совершенно случайно, на дискотеке, кажется. И уже через полгода сошлись. А через год я родилась. Только тогда они и расписались. А потом мамка дурить начала. Оказывается, у нее на флоте служил молодой человек, а она его не дождалась, хотя все время знакомства с моим отцом тайно с ним переписывалась. На флоте-то тогда три года служили. А потом этот морячок вернулся со службы и завалился к ней на квартиру. Папа тогда у ее родителей жил. Своей квартиры не было – он же приезжий был, жил в общаге. Начались выяснения отношений, разборки, морячок в драку полез. Еле его дедушка, мамин папа, успокоил. Папка психанул, ушел из дома, почти неделю жил у друзей в общаге. Потом мама к нему приехала, плакала, уговаривала вернуться, сказала, что с морячком она больше не будет встречаться. Полгода после этого жили нормально, а потом папа стал замечать, что мамка ходит налево. Решил проследить за ней. Оказалось – снова со своим морячком встречается. Он опять скандал закатил, а тут еще оказалось, что она от этого морячка забеременела. Он подал на развод. Потом был суд: кому я достанусь. И наш суд, самый гуманный суд в мире, естественно, встал на сторону матери.
- И сколько тебе тогда было-то?
- Кажется, годика два. Так самое смешное, что и морячок ее бросил. Не был уверен, что ребенок – его.
- Ну, так сделала бы аборт, и кирдык плоду-то.
- Не захотела, видимо. Сына родила, брата моего. Потом у нее еще были мужчины, иногда даже домой к нам на ночь приходили. А когда я подросла, стала допытываться, где мой папа. Она мне сказала, что умер. В автокатастрофу попал. Даже запретила мне о нем что-либо спрашивать. И только когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать мне дедушка с бабушкой, мамины родители, рассказали об отце. Оказывается, они даже после развода с их дочерью некоторое время продолжали с ним общаться. Я попросила их устроить нам встречу, а они ответили, что папа несколько лет назад женился и они потеряли с ним всяческий контакт. Но я упертая, начала искать по справочным, тогда ведь интернет только-только появился. Короче, однажды мне позвонил дедушка и сказал, что видел моего папу по телеку. Он был на какой-то презентации, даже, говорит, выступал. И через пару недель я через маму одной своей подруги, которая в Останкино работает, нашла папин телефон, позвонила ему, и мы встретились. Когда мать узнала об этом, такой скандал мне закатила. Но я ее отбрила: сказала, если она еще что-нибудь вякнет, я просто уйду из дома.
- И молодец! – стукнула ладонью по коленке Евгения.
В этот самый момент зазвонил домашний телефон. Обе женщины замолчали и переглянулись. Телефон продолжал трезвонить. Тогда они обе перевели взгляд на телефонный аппарат. Никто не решался снять трубку. Мало ли кто звонит? А вдруг еще какая-нибудь женщина? Ведь Ефремов – свободный мужчина.
- Сними, лучше ты, – кивнула Евгения. – Если что, ты все-таки дочь.
- Да, наверное. 
Валентина, наконец, сняла трубку.
- Алло!
- Евгения? Я уж волноваться стал – не подходите к телефону, думал…
- Пап, это я, Валя.
- Дочурка? Здравствуй. Рад тебя слышать. В самом деле, ты – единственная женщина на земле, которую я рад слышать, ну, и видеть, конечно.
- Спасибо, папа. Я тебя поздравляю с днем рождения. Желаю тебе всяческого счастья, ну, и здоровья, конечно.
- Спасибо за пожелания.
- Кстати, так ли уж я у тебя единственная женщина, которую ты рад слышать? Ты разве знал, что я в данный момент окажусь у тебя в квартире? Мне ли ты звонил? – не без ехидства поддела отца дочь.
Он хмыкнул в трубку.
- Уже познакомилась с моей сожительницей?
- А то!
- Ты знаешь, это более чем странная встреча, как-нибудь расскажу.
- Да ладно тебе оправдываться. Я уже все выяснила у самой Евгении.
- Да? Тем лучше. Тогда передай, пожалуйста, ей трубочку, а тебе, Валюша, всего наилучшего. Целую!
- И я тебя тоже, и обнимаю.
Валентина отняла трубку от уха и посмотрела на Евгению, которая внимательно прислушивалась к разговору, хотя и делала вид, что занята готовкой.
- Вас… Э-э, тебя! – Валентина протянула трубку и Евгения с готовностью подбежала к телефону.
- Алё, алё, Толя? Я вас тоже поздравляю, только жалко, что вы меня заранее об этом не предупредили.
- Прекратите галдеть, мадам, дайте мне слово вставить, – оборвал ее Ефремов, Евгения тут же замолчала, даже не обидевшись. – Помолчите и послушайте меня. Кажется, решился вопрос с вашим временным документом, и у меня к вам предложение. Хорошо, что Валюха приехала, спросите у нее, как доехать до станции Алексеевской. Я буду там вас внизу у эскалатора, который на подъем, ждать. Вы меня слушаете?
- Да, да, конечно! Только вот мы с Валей именинный обед приготовили, вы разве домой не приедете?
- Делайте, что я вам сказал.
- Хорошо!
Последнюю фразу, правда, Ефремов уже не услышал, он отключился. Евгения как-то озадаченно посмотрела на Валентину.
- Что он вам сказал?
- Говорит, что мне документ взамен паспорта сделали какой-то. Просил все бросить и срочно ехать на станцию Александровская или Алексеевская.
- Алексеевская.
- Ну да! А мы ж тут с тобой расстарались.
- Ничего страшного! – улыбнулась Валентина. – Мы это уберем в холодильник, а вечером вы приедете и поужинаете.
- А ты как же?
- Не судьба. Се ля ви, как сказали бы французы.
- Так ведь день же рождения, а он работает.
- Да не любит он отмечать свой день рождения. Вот и уехал специально с самого утра. Давай собирайся, я покажу, как до метро добраться, и какие пересадки до Алексеевской нужно сделать.
Ефремов еще был в своей конторе, когда ему на мобильник позвонил Серега.
- Привет, старик. Я твое задание выполнил. Документ твоей мадаме будет готов хоть сегодня. Нужно будет только сделать фотографию и заглянуть в паспортный стол, ты знаешь, где. Заходи прямо к начальнику, подполковник Бухаров. Передай ему привет от Валеры Бойченко. Ну, и от меня тоже, хоть мы с ним и не пересекались никогда. Запомнишь?
- Маразмом пока не страдаю.
- Ну, и отлично, старик! И не забудь – за тобой коньячок.
- Да иди ты!
Серега захохотал в трубке и отключился.
Ефремов уже начинал нервничать. Он смотрел на часы – по его подсчетам Евгения уже должна была доехать. Может, с непривычки заблудилась? Он уже собрался было набрать номер дочери, когда увидел едва ли не в конце зала торопившуюся Евгению.
- Извините, Толя. Все не могла решить, что мне одеть, чтобы вас не смущать.
Ефремов оглядел ее с ног до головы и улыбнулся, его раздраженность от опоздания Евгении тут же прошла. Он лишь слегка взял ее под руку и завел на эскалатор. Став на ступеньку выше нее, начал говорить:
- В общем так, вам сейчас нужно сделать портрет лица, затем мы поедем…
- Чего сделать? – перебила его Евгения.
- Сфотографироваться вам нужно, и мы тут же поедем в паспортный стол, где вам выдадут временный паспорт, по которому мы сможем купить билет на поезд.
- Так подождите! Как же мы сфотографируемся и сразу в паспортный стол? Фотография же только на следующий день, наверное, будет.
- Послушайте, мадам, вы и в самом деле только вчера с печки спрыгнули, что ли? Практически на любой станции метро можно сделать моментальную фотографию на любой документ.
Евгения покраснела и опустила голову, поводив ею из стороны в сторону.
- Зачем вы меня позорите при всех? – обиженно произнесла она. – Вы думаете, если я из маленького городка приехала, то у меня и никакой гордости нету?
- Извините за резкость. Но, мне кажется, вы сами себя больше позорите. И давайте договоримся впредь: я говорю, вы молча слушаете и делаете то, что я говорю. Договорились? – как можно мягче спросил он.
Она молчала, не поднимая головы.
- Договорились, Женя? – он взял ее за подбородок большим и указательным пальцем правой руки и слегка приподнял, заглянув в ее глаза.
Она также посмотрела на него. Он только сейчас заметил, какие у нее большие, красивые карие глаза, украшенные длинными черными ресницами, которым даже никакая тушь и удлинители не нужны. И она на пару секунд утонула в его взгляде, словно русалка, нырнувшая на дно морское, ударив хвостом о волну и обдав своего спутника жаркими водными брызгами. Она почувствовала, или ей показалось, что пальцы Ефремова, державшие ее подбородок, слегка задрожали. Понять это она не успела, поскольку он тут же опустил руку вниз.
- Договорились, Толя, – кивнула она и тут же в испуге снова опустила глаза вниз.
К счастью, подполковник Бухаров оказался на месте и практически сразу их принял. Ефремов передал ему привет от кого следовало, и передал ему фотографию Жени.
- Что ж вы так, дамочка, неаккуратно по Москве ходите? – пожурил Евгению начальник паспортного стола.
- Да так получилось, – стала оправдываться она. – У нас я к такому обращению не привыкла. У нас, если кого за воровством поймают, тут же сразу и побьют.
- А вот это уже самосуд называется, – продолжал наставлять ее Бухаров, одновременно снимая трубку местного телефона.
Ефремов лишь молча слушал и улыбался.
- Катя, к тебе сейчас зайдет гражданка… – подполковник подсмотрел в лежащий перед ним документ, – Пугачева Евгения Петровна. Сделай ей срочно, пожалуйста, временное удостоверение личности.
- Хорошо, Иван Дмитриевич.
Бухаров положил трубку и посмотрел сразу на обоих посетителей.
- Идите в третий кабинет. Это здесь сразу через дверь.
- Спасибо, – сказала Евгения и подошла  к двери.
- Спасибо большое, Иван Дмитриевич. Выручили, – поблагодарил Ефремов и подойдя к столу, положил на него свою визитку. – Вот, возьмите, мало ли, пригодится. Вы меня сейчас выручили, я вам как-нибудь потом помогу.
Бухаров, шевеля губами, прочитал надпись на визитку, глянул на Ефремова и улыбнулся:
- Спасибо и вам. Черт его знает,  может и вправду когда-нибудь к вам обращусь, – он протянул Ефремову на прощание руку.
- Ну, а теперь куда, Толя? – выйдя из помещения и положив свеженький документ в карман юбки, спросила Евгения.
- Сначала на вокзал за билетом, а потом на «Седьмое небо».
- Вы таки хотите от меня побыстрее избавиться? – с легкой укоризной посмотрела она на него.
И ему даже стало стыдно от этого.
- Нет, просто я хочу, чтобы у вас все хорошо закончилось.
- А у меня и сейчас все неплохо.
Она быстро поймала его взгляд и засмеялась, впервые за время их знакомства смутив его. Впрочем, тут же переменила тему.
- А что вы там про какое-то небо сказали?
- Не какое-то, а седьмое. Сейчас мы туда и едем.
- Толя, я пока еще никак не привыкну к тому, где у вас юмор, а где вы серьезны. Как мы можем поехать на небо? Я хоть и провинциалка, но совсем не темная дура.
- Мадам, если вы помните, при нашем первом знакомстве я сказал, что не люблю разговаривать с незнакомыми или даже малознакомыми женщинами. Так вот, если бы я считал вас темной дурой, я бы вас вообще оставил на том самом месте, где едва вас не сбил.
- Ну, спасибо и на этом, – грустно улыбнулась Евгения.
И вдруг она завизжала, как резаная. Ефремов вздрогнул и даже рулем вильнул, благо, рядом не было машин.
- Ты что, с ума сошла, что ли?
- Так как же, смотрите! Останкинская телебашня. Совсем рядышком. Красотища-то какая.
Ефремов хмыкнул и повертел головой. Начал искать глазами место, где бы припарковаться. Наконец, остановился.
- Пошли.
- Вы обиделись, что ли?
- Пока еще нет. Но если вы опять начнете языком молоть без остановки, то тогда точно обижусь.
Евгения шла рядом с Ефремовым, вертя головой: Останкинский телецентр, клуб «Королёвский» , и вот она совсем рядышком – телебашня.
- Ой, мы в саму башню идем, Толя?
- Именно, – не останавливаясь, ответил Ефремов. – Во-он там, наверху, видите, круглое расширение?
- Ага! – задрала голову вверх женщина.
- Там смотровая площадка и ресторан, который называется «Седьмое небо». Туда мы и идем. У меня же сегодня день рождения, как-никак.
- Ой, Толенька, спасибо. В Захарьеве-то расскажу, никто ж не поверит.
- Давайте договоримся сразу, Женя, – Ефремов так резко остановился, что Евгения, двигавшаяся вперед, задрав голову, врезалась прямо в него.
- Ой, извините! Засмотрелась.
- Я говорю, давайте договоримся здесь, внизу: когда мы поднимемся наверх, ведите себя так, словно вы там уже бывали, ну, по крайней мере, пару раз.
- Хорошо, я постараюсь.
- И поменьше эмоций.
Пока они поднимались в лифте, Евгения не выдержала, спросила шепотом, чтобы не слышала лифтерша:
- Скажите, Толя, вы, наверное, какой-нибудь начальник?
- С чего вы взяли? – обычным голосом вопросом на вопрос ответил он.
- Ну, как же, – перестала стесняться и Евгения. – Во-первых, вы почти не бываете на рабочем месте, по крайней мере, эти два дня.
- Приехали, – сказала лифтерша, открывая двери лифта.
- Что, так быстро? – удивилась Евгения.
- У нас скоростной лифт, – сообщила лифтерша, но Евгения ее уже не слушала, она быстрым шагом пошла догонять ушедшего вперед Ефремова.
- А во-вторых? – спросил он, когда она поравнялась с ним.
- Что, во-вторых? А! А во-вторых, уж больно вы командовать любите.
- Я не командую, я просто даю ценные указания.
Они сняли плащи в гардеробе и вошли в зал ресторана. Навстречу им подошел метр-дотель.
- Здравствуйте!
- Добрый день! Свободные места возле окон у вас есть? – спросил у него Ефремов.
- Да, пожалуйста, следуйте за мной.
Они устроились довольно хорошо и Евгения, как зачарованная, смотрела на Москву с высоты нескольких сот метров. Правда, памятуя просьбу Ефремова, старалась не выдавать своих эмоций.
- Меню, пожалуйста! – официант положил на стол меню перед Евгенией.
Она открыла папочку и тут же передала ее Ефремову.
- Выберите на свой вкус.
Ефремов оценил этот жест, даже улыбнулся.
- Давайте начнем с выпивки.
- Я не против.
- Мне две по пятьдесят коньяка, а даме… – Ефремов посмотрел на Евгению. – Вы что будете, вино, шампанское?
- А можно мне, по-простецки, водочки?
- Можно, конечно, и водочки, – хмыкнул Ефремов.
– Сколько, сто, двести граммов? – официант приготовился записывать.
Ефремов смотрел на спутницу и понимал, что она стесняется озвучивать цифру.
- Давайте, для начала, двести пятьдесят. Полбутылки пойдет? – спросил он.
Евгения молча кивнула. Пока Ефремов делал остальной заказ, Евгения все смотрела и смотрела вниз. Впечатление, правда, портил все тот же противный мелкий дождь, зарядивший с самого утра. Едва дождавшись, пока официант ушел выполнять заказ, она негромко произнесла:
- Вся Москва, как на ладони. Да еще и кружится.
- Это не Москва кружится, это мы с вами здесь кружимся, – засмеялся Ефремов.
Спиртное с салатами принесли довольно быстро, и тут проявила инициативу Евгения. Она первая взяла свою стопку водки, которую официант налил из графина.
 - Толя, вы извините, но я хочу сказать тост первой... – она посмотрела на него и, поняв, что он не возражает, продолжила. – Во-первых, сегодня у вас день рождения. И я хочу пожелать вам сибирского здоровья, кавказского долголетия, домашнего уюта и хотя бы маленького счастья в жизни.
- Спасибо! Не ожидал, – Ефремов был искренне удивлен. – Я еще ни разу не встречал женщину, которая так хорошо умеет тостировать.
Они чокнулись. Евгения тут же осушила свою рюмку, Ефремов же отпил едва треть. Евгения взяла ломтик хлеба, поднесла его к носу, вдохнула в себя хлебный запах, затем придвинула салат. Ефремов тут же снова наполнил ее рюмку водкой и спросил:
- А во-вторых?
- Что? А! Во-вторых, – дожевывая салат, заговорила Евгения. – А во-вторых, я очень-очень рада, что в этой огромной, шумной, загазованной Москве мне повстречался такой хмурый, часто чем-то недовольный, любящий коман…, ой, извините, давать ценные указания, симпатичный и очень понравившийся мне мужчина. Поэтому, я хотела бы выпить за наше с вами знакомство, Толя.
Они снова чокнулись. На этот раз Ефремов допил свои первые пятьдесят граммов коньяку. А тут и горячее подоспело. Они некоторое время ели молча. Затем Евгения еще раз подняла свою рюмку и уже немного заплетающимся языком, предложила:
- А давайте, Толя, выпьем на брудершафт.
Она подвинулась к нему через стол и поднесла руку с рюмкой едва ли не к самому его лицу, но он замотал головой.
- Нет, нет. Я с женщинами на брудершафт не пью.
- Почему?
- Потому что потом от них много неприятностей бывает. Поэтому я стараюсь, по возможности, не переходить границу разумного и дружеского общения.
- Вы не только хмурый, но еще и скучный мужчина, Толя, – скривилась она недовольно и снова выпила.
- Я смотрю, вы пить – мастерица. Вы осторожней. Нам еще с вами на вокзал ехать.
- То есть, вы хотите сказать, что вы после пятидесяти грамм коньяка сядете за руль?
- Почему нет? Я себе меру знаю, а коньяк меня лишь взбадривает. Так что, не беспокойтесь.
- Хорошо, – кивнула она, налегая на еду.
Евгения почувствовала, что немного опьянела. Впрочем, даже выпив, она никогда не теряла контроль над собой, не становилась шумной и распущенной, чего поначалу боялся Ефремов. Но, поняв, что его спутница «общественно не опасна», успокоился и посидев еще около часа, он стал ее поднимать.
- Поехали, Женя.
- Куда? Можно еще посидеть. Мне здесь так хорошо, я так расслабилась.
- Ничего, ничего, сегодня сядешь на поезд и будешь и дальше расслабляться до самого Красноярска. Кстати, сколько поезд туда идет? – Ефремов, подняв руку, щелкнул пальцем, подзывая официанта.
- Больше двух суток.
- Ну вот, видишь.
Официант, наконец, обратил на него внимание и Ефремов сделал жест, будто он что-то пишет. Официант понял его правильно и вскоре подошел со счетом. Мельком взглянув на чек, Ефремов вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник и, отсчитав четыре тысячных купюры, положил их на счет. Затем встал и помог подняться Евгении.
До Ярославского вокзала доехали без каких-либо проблем. Ефремов, правда, боялся, что на сегодня билетов до Красноярска уже может не быть. Но ему повезло: Красноярск ведь не Сочи, проблем с билетами никаких не было. Не то, чтобы ему ужасно надоела эта женщина, нет. Он за эти два дня даже, незаметно для себя, привязался к ней. Просто за шесть лет своей холостяцкой жизни он привык к одиночеству, и любое вмешательство в его личную жизнь начинало его напрягать и раздражать. Когда он был один – ему легче работалось; когда он был один, его мысли были устремлены к какой-то, зачастую меняющейся, цели. А сторонний человек своими флюидами заслонял нарисовавшийся вдалеке абрис этой цели. К счастью, последний заказ проекта усадьбы очередного миллиардера он практически успел доделать до появления Евгении, иначе он просто мог бы сорваться и не успеть в срок. И не только сам Ефремов, но и руководитель мастерской могли загреметь на офигенную неустойку.
 Они поднялись на четырнадцатый этаж, Ефремов открыл дверь и пропустил вперед Евгению, зашел за ней следом и закрыл дверь.
- Ну, вот что, мадам. До отъезда поезда еще четыре часа. У вас есть ровно час, чтобы собраться, если хотите, примите душ или ванну, затем я отвезу вас на вокзал.
- Это что же, мы целых два часа будем ехать?
- Не два часа, но никто, даже Яндекс-пробки, не даст мне гарантию, что мы где-нибудь не застрянем. А я не люблю приезжать впритык. Лучше приехать пораньше и спокойно дождаться поезда.
- Я вам так надоела? – горько вздохнула Евгения.
Но Ефремов сделал вид, что не услышал этого вопроса, он продолжал свои наставления.
- Вам от Красноярска до вашего Макарьева…
- Захарьева, – поправила она его.
- Извините. Сколько и как добираться вам до дома?
- Ну, на перекладных, там – электричка, автобус – еще часа четыре.
Ефремов даже присвистнул.
- Ну, вас и занесло в Москву из такого далека.
- Так Россия ж – страна большая!
- Даже неприлично большая, – кивнул Ефремов. – Так вот, сколько вам еще нужно денег, чтобы хватило на эти перекладные?
- Выходит, я у вас побираюсь?
- Выходит, я просто вам хочу сделать одолжение.
- Вы не подумайте, я вернусь домой, и все ваши деньги вам тут же верну. Я же человек не бедный.
- Я не беру деньги у малознакомых женщин. И вы мне ответите, наконец, сколько вам нужно, чтобы от Красноярска добраться до вашего грёбаного Захарьева?
Это взбесило Евгению, она даже покраснела.
- Это Москва у вас грёбаная, зажравшаяся и воровская. А Захарьево, хоть и маленький, но чистый городок. И никаких денег мне от вас не нужно! Автостопом доеду!
Евгения решительно направилась в ванную и тут же закрыла дверь на защелку.
- Извините, я погорячился! – крикнул ей вслед Ефремов.
Она включила воду, чтобы наполнить ванну, села на ее край, оперлась локтем об умывальник, обхватила руками голову и заплакала. Плакала навзрыд, слезы текли по ее щекам, стекали по шее, терялись где-то там, под блузой. А вместе со слезами улетучивался и хмель. Зато вылезала наружу тоска смертная – за тридцать пять лет ее существования на этой земле она, наконец, повстречала первого мужика, за спиной которого могла спрятаться и ничего не бояться, ничего сама не решать, полностью полагаясь на него. А он, по сути, старается от нее быстрее избавиться.
Она тяжело вздохнула, поднялась и стала машинально раздеваться. Как там его дочка Валька про французов сказала? Кажись, так: се ля ви? Еще б знать, что это такое. Может ругательство французское? Надо бы у Ефремова спросить, он, небось, тоже знает. 
А Ефремов в это время вышагивал по квартире сам не свой: он был страшно зол на себя за свою несдержанность. В расстроенных чувствах заварил себе кофе, выпил без всякого наслаждения. Взял и обидел ни за что человека. Да еще и родной его городок оскорбил. Это же Захарьево, а не какой-нибудь там Мухосранск.
Кстати, хоть посмотреть в интернете, где он находится, и что из себя представляет.
Ефремов подошел к компьютеру, включил его, залез в интернет и набрал слово «Захарьево». Тут же, помимо Википедии, вылезло еще и две ссылки на городской сайт.
- Ничего себе, ему уже двести с лишним лет, этому Захарьеву.
Он пробежал глазами небольшую информацию о городе. Взглянул на часы. Покачал головой. Не пересидела бы она там, в этой ванной. Подошел к двери, прислушался – вода уже вроде бы не текла и плеска не слышно. Он робко постучал.
- Мадам, вы там, случаем, не утопли?
Она прыснула, прикрыв рот рукой. Затем, успокоившись, ответила:
- Я уже вылезаю.
Ефремов удовлетворенно кивнул головой и повернулся, чтобы отойти, но его позвала Евгения.
- Толя, а вы французский знаете?
- Нет,  у меня английский.
- Жаль!
- А зачем вам французский?
- Просто хотела узнать, что такое «се ля ви».
- Ну, это я вам и так скажу: «се ля ви» в переводе означает «такова жизнь».
- Ну, значит, я все правильно поняла, – сказала она и открыла дверь, оказавшись лицом к лицу с Ефремовым.
Глаза в глаза. Импульсы со скоростью света перепрыгнули из одной пары глаз в другую. Оба не ожидали этого. Она была вся розовая от пара, прикрытая лишь полотенцем, а в руках держала всю свою одежду. Его лицо тут же стало наливаться краской, пальцы рук задрожали. Он с трудом смог сделать шаг назад и тут же опустил глаза.
- Собирайтесь, Женя. Я вас на кухне подожду.
Он ушел на кухню и включил телевизор.
Она молча начала собираться. Не спеша оделась, не спеша открыла шкаф-купе, вынула оттуда свои вещи, аккуратно сложила их в чемодан. Посидела на  кровати, обхватив голову руками. Не думалось ни о чем. Просто сидела и все. Наконец, встала, прошла на кухню. Увидев ее, Ефремов тут же выключил телевизор и положил пульт на стол.
 - Я готова, Толя. Давайте посидим на дорожку.
Не дожидаясь ответа, она села напротив него и опустила голову. Зато он украдкой, как бы между прочим, рассматривал ее. Она это чувствовала. Поэтому не торопилась вставать. Сколько они так сидели:  минуту, две? Наконец, он поднялся и вынул из кармана бумажник.
- Женя, вы меня простите, что я так сорвался. Сам не понимаю, как так случилось. Вот, возьмите, пожалуйста. Здесь четыре тысячи, – он протянул ей деньги.
- Зачем так много, вы что?
- Ну как, вам же нужно до вашего Захарьева добраться, да и в поезде двое суток нужно что-то есть.
- Нет, нет. Трех вполне достаточно. И спасибо вам. Я вам деньги верну, не беспокойтесь.
- Не надо, считайте, что это мой вам подарок.
- А я не принимаю подарки от мало знакомых мужчин, – ответила она в его стиле.
Это было так неожиданно, что до него не сразу дошел смысл сказанного. Когда же дошел, он не выдержал, захохотал. И она тоже не стала сдерживаться. Они смеялись довольно долго, пока у Ефремова не зазвонил мобильник.
- Алло! Да, Александр Иванович!.. У меня все готово… А можно встречу перенести на час?.. Ну хоть минут  на сорок. Понимаете, мне знакомую нужно отвезти на вокзал и оттуда я прямо к вам. Я возьму с собой ватман и ноутбук… Хорошо, договорились, Александр Иванович.
- Начальство требует? – поинтересовалась Евгения.
- Увы! – развел руками Ефремов.
Он подошел к компьютерному столу, достал стоявшую за ним у самой стены тубу, вытащил из находившейся там же папки листы ватмана формата АЗ со сделанным чертежом, бегло просмотрел его, аккуратно свернул его и засунул в тубу. Тут же достал с полки ноутбук, взял флешку и, наконец, посмотрел на Евгению.
- Ну, вы готовы?
- Как пионерка! – ответила та, держа в руках чемодан.
- Тогда пойдемте одеваться. И вот что. Возьмите мою тубу с ноутбуком, а я понесу ваш чемодан.
- Так тут же недалеко, только до машины.
- Делайте, как я сказал.
 Застегнув плащ на все пуговицы, она послушно взяла тубу с чертежами и ноутбук в сумочке, Ефремов подхватил ее чемодан, хлопнул дверью и нажал кнопку лифта.
До вокзала они добрались с небольшими затруднениями. Тем не менее, до отъезда поезда оставалось еще полтора часа.
- Ну вот, хотел вас посадить на поезд, но, увы, нужно ехать на встречу.
- Да я все понимаю, Толя. Идите. И спасибо вам за все.
Он пожал ей на прощанье руку, задержав на несколько секунд ее полную теплую ладошку в своей. Повернулся, собравшись уйти. Но не успел сделать и двух шагов, как Евгения догнала его и дернула за рукав плаща.
- Погодите!
Он повернулся к ней, а она вдруг взяла и поцеловала его в губы.
- Всё, а теперь идите! – и сама быстро отбежала от него.
А он стоял еще пару минут, держась кончиками пальцев за только что поцелованные губы. Затем повернулся и как-то даже ссутулившись, побрел к выходу из зала ожидания вокзала.
На встречу с шефом, руководителем архитектурно-дизайнерской мастерской, Ефремов немного опоздал: даже к позднему вечеру пробки в Москве полностью не рассосались. Тем не менее, Александр Иванович его ни словом не упрекнул. Наоборот, тут же дружески его поприветствовал, подставив свою открытую ладонь Ефремову, тот, все сразу поняв, шлепнул по ней своей пятерней.
- Твой проект принят, даже без единого замечания. Он просто извинился, что не смог тебя дождаться, но пообещал пригласить тебя на новоселье.
- Значит, не привередливый олигарх попался.
- Ну да, непривередливый! Он из меня всю душу вытряс, пока мы с ним договор подписали. Этот пункт убери, этот добавь сюда, неустойку пропиши, на форс-мажоре особо внимания не акцентируй.
- Ну, значит, привередливый попался, в некоторых местах, – резюмировал  Ефремов.
- Так и я о том же. Короче, оформляй проект, как надо, подписывай чертеж и передаем строителям, а сами ждем бабок. Обещал в течение трех дней оплатить. Счет я выставил.
- У меня все с собой! Чертеж торжественно передаю, – Ефремов отвинтил крышку тубы и вынул оттуда ватман, тут же передав его в руки шефа. – А на флешке проект. Сейчас ноутбук включу, сброшу вам на мыло, завтра распечатаете и подпишите. Потом я подъеду и свой автограф подмахну.
- Все путём, Толян! У меня уже еще один клиент на крючке.
- Главное с подсечкой не торопиться.
- Ты меня, рыбака, не учи подсекать, – улыбнулся Александр Иванович и, подняв глаза на Ефремова, вдруг спросил:
- Толян, что с тобой? На тебе лица нет.
- Устал я, Иваныч, за последние дни. Отдохнуть хотелось бы.
- Ну, так завтра проект подпишешь и отдыхай.
Тот кивнул головой, нажал кнопку мышки, отправляя письмо, и выключил ноутбук.
- Поеду я домой спать. Не возражаете, Александр Иванович?
Руководитель мастерской был всего на четыре-пять лет старше Ефремова, но как-то так изначально пошло, что последний был с ним на «вы» и никак не желал тыкать, хотя сам Александр Иванович был не против этого.
- Валяй, – махнул он рукой. – Ой, слушай, у тебя же, кажется, сегодня день рождения?
Ефремов глянул на часы – дело близилось к полуночи.
- Ну да, пока еще сегодня.
- Так, слушай, может, отметим, а? 
 Ефремов покачал головой:
- Александр Иванович, я на самом деле очень устал.
- Ну, ладно, давай езжай. Я тебя завтра поздравлю по-хорошему.
- Спасибо, – кивнул Ефремов и ушел.
Войдя домой, он даже как-то постоял в нерешительности у самой двери пару минут. Квартира ему показалась неожиданно пустой и тихой. Раздевшись, он направился в ванную, принял душ, почистил зубы и, громко выдохнув всю накопившуюся за день усталость, лег в кровать. Впрочем, тут же поднялся и приоткрыл фрамугу. Свежий, бодрящий ночной воздух тут же стал наполнять комнату. Вскоре он уснул.
И вдруг ему приснилось, что кто-то звонит в дверь и даже, вроде бы зовет его по имени. Он повернулся на другой бок, накрывшись одеялом с головой. И тут понял, что это звонили не во сне. Он поднял голову и, не открывая глаз, прислушался: в самом деле, кто-то звонил в дверь. Причем, долго и упорно. Он взял в руки стоявший на тумбочке будильник, нажал кнопку подсветки – часы показывали половину третьего.
- Совсем сбрендили, что ли? – недовольно проворчал он, поднимаясь и, на ходу набрасывая на плечи халат, направился в прихожую.
Открыл шторку глазка… Захотелось выругаться матом, чего Ефремов себе никогда не позволял ни в одиночестве, ни, тем более, в присутствии людей. На лестничной клетке перед его дверью стояла Она, Евгения. И даже сквозь маленький глазок было видно, что на ее лице написано смущение. Он щелкнул замком, открывая дверь.
- Я опоздала на поезд, извините, Толя, – тут же произнесла она, заходя и ставя чемодан на пол.
- Как можно было опоздать, находясь на вокзале, объясни мне, пожалуйста? – сердито буркнул он, переходя на «ты».
- Но вы же знаете, что до отправления поезда еще оставался почти час. Состав даже не подали на платформу. Ну, я и решила, чем сидеть в зале ожидания, прогуляться по этой вашей, как ее, Комсомольской площади. Вышла, и обалдела! Она же вся светится! Вся в огнях! У нас в Захарьеве не в каждом доме-то электричество есть, не говоря уже об уличных фонарях. А тут разноцветье лампочек. Ну, я и решила немного пройтись. Прошлась туда-сюда. Когда спохватилась, оставалось еще десять минут до отхода. И тут я сообразила, что маленько заплутала. А людей-то почти нету никого, чтобы спросить. Короче, когда прибежала на вокзал, машинист мне только своей кепкой на прощанье помахал.
- Тьфу ты! – в сердцах сплюнул Ефремов. – Ну, а кричать-то под дверью зачем? Людей ночью будоражить!
- Ей богу, не кричала, я только тихонько звонила.
- Ничего себе, тихонько, – хмыкнул Ефремов, соображая, что, значит, крик с его именем ему все-таки приснился.
Как сон с явью перемешался!
- А как добралась-то сюда, ночью?
- На такси! Вы же мне деньги дали на накладные расходы, вот я… частично их и-и… потратила. Или мне уйти, Толя?
- Да что ты все заладила, Толя, Толя! Куда я тебя отпущу. Иди ложись! Одеяло сама возьмешь, знаешь где.
Евгения ожила, заулыбалась, отодвинула ногой чемодан к самой стенке.
- Хорошо, только в туалет схожу, а то у вас все в Москве тут платное, руки помою, зубы почищу и всё.
Ефремов махнул рукой, зевнул, прикрыв рот ладонью другой руки, и направился к кровати, снимая на ходу халат.
Когда она вошла в комнату, Ефремов лежал  на спине. Заложив руки за голову. Сон хоть еще и не окончательно, но уже покидал его. Однако при виде Евгении он тут же прикрыл глаза, хотя и понимал, что в полной темноте ей все равно ничего не видно. А она постояла посреди комнаты, пока ее глаза привыкали к темноте, затем пошла к шкафу-купе за вторым одеялом. Ефремов открыл глаза и, не поворачивая голову. Следил за ней взглядом. А она передумала брать одеяло. Подошла к кровати, легкой ощупью определила, с какой стороны лежал Ефремов, обошла кровать и села на свободный край. Сердце ее в груди колотилось так, что, ей показалось, еще немного и оно вырвется наружу. Она отодвинула от себя край одеяла, легла. Затем потихоньку стала подползать под одеяло, то самое, которым был накрыт Ефремов. Он это почувствовал, но виду не подавал, даже не пошевелился, только вытащил руки из-под головы и засунул их под одеяло. И вдруг его сердце также забилось учащенней. Вот она уже оказалась полностью под одеялом и тоже лежала на спине. При этом, рука ее слегка коснулась тела Ефремова. Он не выдержал, отвернулся от нее. Она готова была расплакаться. Но решилась заговорить.
- Толя! – позвала она шепотом.
Он не отозвался.
- Я помню, что вы терпеть не можете разговоров в постели, – уже вслух произнесла она. –Но вы сейчас не спите, а мне хочется задать вам пару вопросов.
Он снова лег на спину, но не касаясь Евгении, и та поняла это правильно, спросила:
- Вы считаете меня уродиной?
- С чего ты взяла? Ты довольно симпатичная женщина, у тебя красивые волосы, великолепные глаза с длинными ресницами, хорошая фигура. К тому же ты, так сказать, в меру упитанная и в меру озорная.
Ее разобрал смех и при этом на глаза наползли слезы. Чтобы не рассмеяться вслух, она натянула одеяло до самого рта и прикусила его край зубами. Ефремов же, поняв ее реакцию, лишь сухо улыбнулся.
Успокоившись, она задала следующий вопрос, при этом, сама не заметив, как тоже перешла на «ты»:
- Значит, я тебе не нравлюсь?
- Я этого не говорил.
- Ну, тогда, прости, за грубый вопрос: ты, что, импотент?
- С чего ты взяла? – повернув голову в ее сторону, удивленно спросил он.
- А с того и взяла, что ты третью ночь лежишь в одной постели с бабой и даже до нее не прикоснулся.
- Просто я думал, что ты женщина. Извини, если ошибался.
Он все так же продолжал лежать на спине, глядя в потолок. А ей хотелось завыть. Но она, тем не менее, боялась пошевелиться. И так же уставилась в потолок в одну точку. Слезы, теперь уже не от смеха, а от горечи, побежали маленькими солеными ручейками по ее щекам. И вдруг она почувствовала, как к ее голой ноге (ночнушка слегка задралась, когда она пробиралась под одеяло) прикоснулись кончики дрожащих пальцев. Его пальцев. Она затаила дыхание, боясь пошевелиться, дабы не спугнуть его, да и себя тоже. Слезы мгновенно высохли. А его пальцы перестали дрожать и поползли по телу все выше. Она слегка приподнимала тело, давая возможность его руке скользить, не задевая ночную рубашку. Но, поднявшись до уровня груди, его рука вдруг остановилась и даже не некоторое время куда-то исчезла. Евгения продолжала все так же лежать, придерживая дыхание и не шевелясь. И тут он повернулся к ней боком, пытаясь разглядеть в темноте ее лицо. Но увидел только абрис. Тогда он нежно пальцами, подрагивавшими при каждом его прикосновении к другой части тела, провел по ее волосам, лбу, носу, щекам, губам, шее. И на этом остановился. Она стала потихоньку сбрасывать одеяло с себя и с него. Его ладонь оказалась на ее груди, большой, мясистой, с четко оттопыренными сосками. Она приподнялась и быстро через голову сняла ночную рубашку. Его рука снова оказалась на его груди, затем медленно, но уже не дрожа, стала опускаться все ниже, и когда оказалась на том месте, где начинались волосы, прикрывавшие то самое женское место, она не выдержала, схватила его ладонь и прижала ее со всей силы к этому месту, застонав. Держала долго, не отпуская, пока он не догадался пошевелить пальцами, один из которых утопил внутрь. Она застонала еще громче и рывком уложила его на себя сверху, стаскивая с него трусы и массажируя гениталии. Он полностью перестал сопротивляться и отдался наслаждению, которое не испытывал уже последние несколько лет. Он целовал ее лицо, грудь, облизывал соски, проводил языком до самого пупка и трогал пальцами клитор…
    Они заснули довольно быстро – как два человека, вдруг неожиданно обретших одно счастье на двоих.
Ефремов снова проснулся раньше нее. Быстро собрался, побрился, оделся. Нужно было ехать в мастерскую, подписывать проект, да и еще кое-какие дела накопились. На сей раз никакой записки не оставил, понимая, что Евгения и без того никуда не уйдет, пока его не будет.
А она, проснувшись, ходила по комнате голая, как сомнамбула, в голове звонили колокола, в глазах прыгали солнечные зайчики. Никогда ей еще не было так легко на сердце и так спокойно на душе.
Ефремов появился к самому обеду. По его виду и поведению трудно было понять, как он относится к ночному происшествию. А Евгения  боялась его спросить. Решила дождаться, когда он сам заговорит об этом. Спросила только, уже на «ты»:
- Есть будешь?
- Конечно! Я же посмотрел, что ты тут вчера наготовила на целый банкет, да еще и торт какой.
Евгения была довольна, заулыбалась.
- Торт не мой, твоя Валентина принесла.
- Знает, дочурка, что я сладкоежка.
- Ты? Сладкоежка? – у Евгении даже глаза округлились.
- Да, я сладкоежка. А что тебя удивляет? Или ты считаешь, что мужики не могут любить сладкое?
- Да нет, Толя, просто, если бы я знала об этом раньше, я бы тебе такой пирог испекла – пальчики оближешь.
- А ты еще и печь умеешь?
- Умею, Толя, – вздохнула Евгения. – Я все умею. И в горящую избу, и коня на скаку, и торт испечь, и мужика любить. Да вот только нету мужиков свободных у нас, в Захарьеве. Одни либо пьяницы, либо психи, либо женатые… Ой, что-то я не о том. Подожди, я сейчас все разогрею.
- Постой, успеется, – остановил ее Ефремов. – Вот, билет на поезд купил, теперь уже не отстанешь, лично буду на платформе стоять от отъезда состава.
- Гонишь меня?
- Не перебивай! – в своем вчерашне-позавчерашнем тоне произнес Ефремов. – А вот это тебе подарок от меня.
- Что это? – смотрела она на небольшую коробочку, которую он ей протянул.
- Сотовый телефон, не очень дорогой, но надежный. Взамен украденного. Сим-карту я вставил, проверил, все работает.
Она вскрыла коробку, вытащила телефон, осмотрела его со всех сторон.
- А симка на кого зарегистрирована?
- Ни на кого, с рук купил. Но я же говорю, все проверил, все работает… Да, и еще… На всякий случай, я там забил свой телефон… Ну, мало ли, пригодится вдруг.
Она улыбнулась, подошла к нему, обняла за плечи, хотела поцеловать в губы, но он отстранился.
- Не стоит.
- Ну, тогда просто спасибо, – поджала она губы, положила телефон сверху на чемодан и пошла на кухню разогревать обед.
На вокзале, перед самым отъездом поезда, Ефремов вдруг хлопнул себя по лбу и тут же полез во внутренний карман плаща.
- Вот, возьми, Женя, чуть не забыл. Это тебе на память.
- Что это? – спросила она, глядя не столько на подарок, сколько на Ефремова.
- Пассажиры, заходим в вагон. Поезд отправляется, – поторапливала из проводница.
- Потом посмотришь, – сказал Ефремов.
Она все таки ухитрилась еще чмокнуть его в щеку и тут же поднялась в тамбур. Следом за ней поднялась и проводница, но, прежде чем та успела закрыть дверь, Евгения все же развернула лист и обалдела – там оказался ее карандашный портрет. Евгения даже взвизгнула от восторга и показала лист проводнице, та в ответ улыбнулась.
- Но зачем же ты его помял-то? – выкрикнула она, выглядывая из-за спины проводницы.
- А иначе он бы в карман не влез, – ответил  Ефремов, но проводница перед тем уже успела закрыть дверь и поезд тронулся.
Евгения быстро добежала до своего купе и стала махать рукой в ту сторону, где, как ей казалось, стоял (или шел, или бежал?) за поездом Ефремов. Но он уже не видел ее маханий, он двигался по платформе в сторону выхода.

2.
Только когда вдалеке показалось родное Захарьево, Пугачева стала приходить в себя. Да и как тут не придешь в себя, когда автобус на колдобинах так подпрыгивал, что пассажиры едва ли не макушками о крышу бились. И это еще хорошо, что подморозило, была бы грязь – автобус мог бы и застрять, а то и перевернуться. Однажды, года три назад, на открытой машине с опущенными бортами везли на кладбище покойника, машина угодила в одну из ям на дороге, а затем так подпрыгнула, что покойник сначала перевернулся в гробу, а затем, вместе с деревянным своим вечным домом, вывалился на обочину. В городе поднялся такой шум! Едва мэр города не слетел со своего мэрского кресла. Лишь с большим трудом большому начальству из Красноярска удалось уладить ситуацию. Впрочем, спустя год состоялись новые выборы и теперь уже бывший мэр имел наглость снова выдвинуть свою кандидатуру. Но ему захарьевцы припомнили все грешки, включая и выпавшего из гроба покойника. И даже, несмотря на все потуги так называемых однопартийцев из известно какой номенклатурной партии, и административный ресурс, включая и председателя горизбиркома, ему не удалось пройти даже во второй тур. А заварила кашу именно она, Пугачева. Она первая подняла шум, а за ней пошли все остальные.
Правда, и от нового мэра толку оказалось ненамного больше, зато захарьевцы поняли, что и от их мнения кое-что зависит.
Полдороги она плакала, другую половину смотрела либо в окно, либо забившись в угол своей полки, разглаживала свой карандашный портрет и любовалась им. Ее (она, правда, на мгновение замерла от того, что мысленно (!) произнесла это слово, но потом его еще раз с упоением повторила), ЕЁ Ефремов, оказывается, еще и талантливый художник. Контактная и всегда легко сходившаяся с чужими, незнакомыми ей людьми, в этот раз Пугачева не хотела не только ни с кем разговаривать, но даже ни на кого смотреть. Поняв это, попутчики (мать с мальчиком лет двенадцати и мужчина лет пятидесяти) к ней почти и не обращались. Она даже про еду частенько забывала. Лишь когда начинало сосать под ложечкой, ковыляла в вагон-ресторан, да и там ела без аппетита. И все думала. Почему так сложилась судьба, что лишь несчастный случай на четвертом десятке лет, да еще за несколько тысяч километров от ее родного очага, помог ей встретить человека, которого всего за три дня знакомства… полюбила. А если бы ее не ограбили? Если бы не порезали сумку? Или, даже если бы порезали, но она пошла в другую сторону и не угодила бы едва под его машину? Ведь могло такое быть? Вполне! И сидела бы она одна-одинешнька в каком-нибудь гостиничном номере, какой-нибудь московской гостиницы, ездила бы на экскурсии, гуляла бы в одиночестве по Москве.
 Правильно Валька сказала – се ля ви. Все таки французы – мудрый народ. По крайней мере, не глупее нас, русских.
Она вышла из автобуса и устало двинулась в сторону собственного дома. Первый снег уже припорошил улицу, прикрыв собою грязь и колдобины. Автоматом здоровалась с земляками, кто услужливо, кто с искренней радостью приветствовавших ее. На вопросы не отвечала, тут же породив слухи о том, что Пугачиха из Москвы какая-то не своя вернулась.
Вот и местный универсам со знаменитым на весь город пивбаром. Одна из немногих торговых точек города, к которой Пугачева ни имела никакого отношения. Еще один поворот и вот он, ее дом. Пивбар, разумеется, никогда не пустовал. В завсегдатаях там был и высокий, статный мужик неопределенного возраста (ему можно было дать и тридцать, и сорок лет) со средней ширины шрамом на лбу с правой стороны, растянувшим чуть ли не до виска – след от циркулярной пилы. Олег Чухин работал на лесопильном заводе и однажды, когда подравнивал доску, слегка поддатый напарник не вовремя включил циркулярную пилу. Хорошо, ему помогла неплохая реакция – успел отскочить, хотя и не без крови.
Пиво, как всегда было не очень свежее и наполовину разбавленное, зато раки – превосходные. Да и то сказать, Енисей-то рядом, раков – завались.   
Чухин стоял за стойкой пивбара и обсасывал клешню. Рядом – приятели-кореша Витька с Тимохой.  Они потягивали не спеша пиво из кружек, перемежая это с обсасыванием раковых конечностей. Тимоха стоял лицом к окну, Чухин – спиной. И в тот момент, когда Чухин взялся за кружку, его под локоть толкнул Тимоха. Пиво, вместо того, чтобы оказаться в желудке Чухина, вылилось ему на кожаную куртку.
- Ты чё, блин, охренел, толкаться? – поставил кружку и отряхиваясь, сердито произнес Чухин.
- Не сердись, Олежка, глянь-ка, вон лучше, не твоя ли Женька домой чешет с чемоданом?
- Какой моя! – хмыкнул Чухин. – Она, небось, еще в этой гребаной столице кантуется.
- Не, ну ты глянь, глянь, она же, – подтвердил и Витька.
Чухин повернулся и слегка прищурился, с недавних пор он почувствовал, как у него начало подсаживаться зрения.
- Ё… клмн, и в самделе Женька, – глаза Чухина радостно заблестели. – Живем, кореша. Щас на добавку пивка ее раскрутим.
Чухин, напялив на голову вязаную шапчонку, тут же сорвался с места и побежал догонять Пугачеву.
- Здравствуй, Женюшка, – поравнявшись с ней, поздоровался он, пытаясь взять у нее чемодан, но она молча его оттолкнула. – Чегой-то больно быстро ты вернулась, радость моя. Мне Тимоха сказал, я даже сразу не поверил.
- Отвали, Чухин.
- То есть, как отвали, – от неожиданности он даже на секунду замер. – Ты что, после этой Москвы так зазналась, что даже родного жениха не узнаешь?
- Пошел на хер, жених, я сказала.
- Жень, ты чё, с крыши съехала?
Пугачева остановилась, поставила чемодан на землю и подняла глаза на Чухина.
- Чего тебе надо, Чухин?
- Одолжи пару тыщ до получки, а? – стал канючить он.
- У тебя когда получка будет? – снова берясь за чемодан и двигаясь вперед, спросила она.
- Так кто ж его знает. Ты ж в курсе сама. Олигарх нашенский где-то отдыхает. То ли на Канарах, то ли на этих, как их, нарах.
- Ну вот, сначала выясни, когда у тебя получка будет, потом и приходи. А пока пошел на хер.
 Кореша из окна пивбара долго наблюдали за парочкой, пока те не скрылись за поворотом. Она ускорила шаг, но Чухин от таких слов лишь взбеленился.
- Это как же получается, Женюха? Как захочешь еб…ся, так – Олежка, добро пожаловать в постель. А как пару тыщ одолжить, так пошел на хер?
Пугачева вспыхнула. Снова поставила чемодан на землю и сильно ткнула указательным пальцем в грудь Чухина.
- Так вот запомни, кобель сраный – отныне забудь дорогу к моему дому. Понял? Не то, ты же меня знаешь, возьму лом, и долбану промеж ног.
Чухин даже опешил.
- Жень, ты же знаешь, что я тебя люблю. Ну, погорячился малость. Ну, прости. Я же сколь раз тебе руку и сердце предлагал. А я ведь не каждой предлагаю, ты ж знаешь.
- Так ведь и я не каждому отказываю.
- Жень, ну, может я того, в постели эти сраные две тыщи отработаю.
- Я вижу, это ты с крыши съехал, а не я. Последний раз повторяю: забудь не только про мою постель, но и дорогу к моему дому. Понял?
Она снова взяла в руку чемодан и пошла. Рядом стояли две пятиэтажки, в ближайшей из которых жила ее мать с младшей сестрой Настей, а за дальней и находился ее частный дом, огороженный забором.
Чухин так и остался стоять на месте, не решившись следовать за ней. Он хоть и мужик не слабый, но прекрасно знал характер Пугачевой: сказала ломом промеж ног, с нее станется.
 Пугачева лет пять назад купила полуразвалившуюся избу, в которой умерла восьмидесятитрехлетняя бабка, а двум ее детям, сыновьям, дом в этом захолустье оказался не нужен – один из них давно уже жил в Красноярске, а другой и вовсе подался в Томск. К избе примыкал участок в двенадцать соток и чуть ли не прямой спуск к Енисею. Поскольку дом был старый, а Пугачева торговаться умела, и, по сути, ценность представляла только земля, ей удалось совершить сделку довольно задешево. Старый дом она тут же сломала, договорилась напрямую, также по дешевке, с тем самым местным «олигархом», хозяином лесопилки о покупке сруба, половой доски и прочей вагонки, и наняла бригаду строителей с жестким условием – дом-пятистенок ей срубить за две недели и чтобы безо всяких недоделок и последующих переделок. Бригаду шабашников как раз и возглавил Чухин – мужик с золотыми руками, но дырявым горлом.
Ей понравилось, как сработали строители, и постепенно она сошлась с Чухиным. Правда, условие поставила – перестать пить и устроиться на постоянную работу. На работу он устроился быстро – хорошие работники на лесопилке были нужны, и хозяин сразу после испытательного срока сделал его мастером участка. С выпивкой было сложнее – пить Чухин совсем не перестал, хотя делал это теперь гораздо реже, в основном, по праздникам. Ну, либо получку вспрыскивал с приговором: «Чтоб не последняя!».
Пугачеву нельзя было назвать хозяйкой города, хотя она была в Захарьеве не последним человеком: почти все продуктовые точки принадлежали ей. А начинала она в двадцать с небольшим лет, как и многие нынешние богатеи в России в девяностые годы – челночеством. Причем, она стала первым в городе челноком. Теперь же она, помимо предпринимательства, была еще и депутатом городского законодательного собрания.
Остановившись перед крыльцом дома, она обернулась назад, окинула взглядом окрестности, вдохнула родного воздуха полную грудь и поднялась на крыльцо. Дверь она почти никогда на ключ не закрывала – воровства не боялась, как то у них в городе это было не принято. К тому же все местные знали, чей это дом и как крута на расправу его хозяйка. К тому же, уезжая, она просила присмотреть за домом младшую сестру Настасью, работавшую посменно в местном почтовом отделении.
Открыла дверь на террасу, сняла там сапожки, поменяв их на теплые, из войлока домашние тапочки, и прошла в комнату. Поставила чемодан и прислушалась: почудилось, или в самом деле в ее доме кто-то стонет? Тихо, стараясь не скрипеть и не шуршать, прошла вторую комнату – никого нет, а между тем стоны стали слышнее. Понятное дело, – кивнула она сама себе и вихрем влетела в спальню. А там на ее кровати, совершенно голые забавлялись Настька с каким-то чмырем.
- Это кто тут бордель из моего дома устроил? – заорала она во весь голос. – Ну-ка, пошел на хер отсюда!
Кто-то из этой двоицы от неожиданности и испуга даже пукнул. Чмырь тут же вскочил на ноги и, прикрывая одной рукой только что изрядно работавший агрегат, другой схватил валявшуюся на полу возле кровати одежду и, блестя вспотевшими ягодицами, пулей выскочил сначала в другую комнату, а потом, наспех одевшись, и вовсе на улицу.
- Это так ты мой дом охраняешь, Настька? 
Настасья, красная от смущения, встала с кровати, нащупала рукой, не сводя глаз со старшей сестры, халат, надела его прямо на голое тело.
- Извини, Жень, я не думала, что ты скоро вернешься.
- Я сама не думала, но так вышло. Здесь все в порядке?
- В полнейшем, – Настасья поправляла прическу, усевшись перед трюмо.
- Это что за чмырь был?
- Как, разве ты его не узнала? Это же Васька Шишкинский. На выходные домой приехал. Он сейчас на военного учится в военном училище, и в следующем году, мы уже договорились, мы с ним распишемся как раз перед его выпуском.
- По-твоему я что, всех захарьевских мужиков не только в лицо знать должна, но еще и по жопам различать?
Настя хихикнула.
- И давно ты с ним трахаешься?
- С лета, – смущенно произнесла девушка.
- Мать знает?
- Да ты что! Нет, пока.
- Смотри, залетишь, поздно будет матери говорить.
- Не залечу, я предохраняюсь.
- Ах, ах, она предохраняется! Ну да, вы ж, молодые, нынче все знаете лучше нас.
Настя была на двенадцать лет младше Евгении и, после матери, старшая сестра была для нее главным авторитетом. А иногда и самым главным – просто они с сестрой договорились не все рассказывать о своих делах матери, недавно перенесшей второй инфаркт.
- Ты мне что-нибудь купила? – перевела разговор на другую тему Анастасия.
- А что, должна была?
- Ну-у, я так спросила.
Евгения вышла в большую комнату, открыла чемодан, сверху лежал тот самый рисунок – ее портрет.
- Ух ты-ы! – взвизгнула от удовольствия вышедшая вслед за сестрой Настя.
От этого взвизга у Евгении даже рука дрогнула, и она недовольно чертыхнулась.
- Какого черта визжишь, как резаная?
- Как похоже? Это кто нарисовал.
- Так! Художник один, на Арбате, – Анастасия сама была возбуждена, потому и не заметила, как при этом дрогнул голос старшей сестры. – Над кроватью повешу. Меня ж еще никто до этого не рисовал.
Она вернулась в спальню, вытащила из верхнего ящика комода коробочку с булавками, иголками, нитками, наперстками. Взяла четыре булавки, начала прилаживать лист.
- Настьк, ну-ка глянь, ровно так?
- Правый угол чуток подними… Во, вот теперь нормально!
Пока прикрепляла к деревянной стене портрет, нарисованный на листе формата А4, вдруг сообразила, что она может подарить сестре. Ведь у той та же комплекция и тот же рост, что и у нее самой, а в силу возраста, она немного стройнее, значит, те самые коричневые плотно облегающие брюки будут ей в самый раз. Брюки-то новые. Купила за неделю до отъезда в Москву и Настька их ни разу не видела на ней.
- Ладно, сестричка, иди сюда, – позвала младшую старшая, вызволяя из самого чемоданного дна эти брюки. – На-ка, примерь. Себе в Москве покупала, да мне не подошли. Больно жопа жирная стала.
Настя хихикнула и тут же стала натягивать брюки. Застегнув молнию, она сбросила халат и побежала в спальню полюбоваться на себя перед трюмо.
- Ты бы хоть трусы с лифчиком для начала надела.
- Да ладно, это успеется.
Евгения вошла вслед за младшей сестрой и показала рукой, чтобы та повертелась кругом. Штаны на сестре сидели, будто для нее и куплены – никакие части тела не выступали.
- Ну, и нормально, – кивнула Евгения.
- Спасибо, сестренка, – Настя поцеловала ее в щеку. – Ладно, я оденусь и побегу. А то я мамке сказала, что отлучусь ненадолго, а сама уже часа два здесь. Да и на почту надо забежать.
Одевшись, Настя заглянула в комнату, где Евгения все еще разбирала чемодан, развешивая вещи в шкафу.
- Мамке сказать, что ты приехала?
- Скажи, конечно, а я вечером к вам загляну.
Настя убежала. Пугачева вернулась в спальню, долго стояла у кровати, любуясь собственным портретом работы Ефремова. Затем села было на край кровати, но тут же вскочила, содрала испачканную молодежью простынь, сбросила ее на пол и села прямо на пуховую перину. Обхватила голову руками, покачалась из стороны в сторону, всхлипнула, но быстро взяла себя в руки.
- Жизнь продолжается, Женюха! – сказала она сама себе и пошла по дому, проверяя все ли в порядке.
Затем вышла во двор, прошла в сарай, наконец, заглянула в гараж – целехонькая и помытая стояла там ее любимая и незаменимая для здешних дорог «Нива-Шевроле». Взяла брелок с ключами, включила зажигание, проверяя, не сел ли аккумулятор. Все нормально! Даже бензина чуть больше, чем полбака.
Решила проехаться по своим точкам, проверить, как идут дела в ее отсутствие. Точек было всего четыре – два магазина и две палатки. Проверив их, поехала в офис.
- Здравствуйте, Евгения Петровна! – увидев ее, поздоровалась секретарша, молоденькая девчонка, учившаяся на вечернем факультете в торговом колледже.
- Привет, Ксюха! Как тут дела? Абрамыч не спал, пока меня не было?
- Что вы, Евгения Петровна! Как только вы уехали, он тут же занял ваш кабинет: приходил раньше меня, уходил позже.
- А ты не проверяла? Может он там просто спал все это время?
- Не-ет! – засмеялась секретарша. – Он работал. Он и сейчас там, можете проверить.
- А как же, для того и приехала!
Она решительным шагом направилась к двери собственного кабинета и так же решительно открыла ее.
- Кто посмел? – крикнул было Славкин, но, оторвавшись от калькулятора, увидел хозяйку.
Славкин был ее коммерческим директором. Всю продукцию выбивал он, договора, заказы, поставки – все лежало на нем. Пугачева только внимательно знакомилась с этими документами и, если они у нее не вызывали подозрения, подписывала. Славкин был евреем, и Пугачева все терялась в догадках, откуда взялся еврей в этой сибирской глухомани, все хотела его спросить, да как-то не решалась. Потом сама сообразила: Сибирь ведь – край политических ссыльных. А большинство революционеров были как раз евреями. Возможно, и Славкин был потомком одного из таких ссыльнопоселенцев. На том и остановилась. Ее больше устраивало то, что почти за десять лет сотрудничества он ее ни разу не подвел, не подставил, не кинул. Он был старше ее лет на десять, но у них с самого начала установились доверительные отношения.
- Евгения, ты ли это? – Славкин встал из-за стола и пошел ей навстречу. – Почему так скоро? Три года не была в отпуске, а пошла и тут же по работе соскучилась.
- Ну, ты прямо зришь в корень, Абрамыч. Как у нас дела?
- Да я тут твой кабинет оккупировал…
- Вижу, вижу. Уже и Ксюха на тебя пожаловалась.
- А ей-то чего на меня жаловаться? – удивился Славкин.
- Ну, как же, говорит, приходит раньше меня, уходит позже. Все работает, не выходя из кабинета. Может, говорит, спит он там.
- А-а-а! – Славкин погрозил пальцем Пугачевой. – Тебе бы все шутить, Евгения. А я с ног сбился. Птицефабрики цены на яйца взвинтили. Я думаю, это сговор какой-то. А тут еще бензин дорожает чуть ли не еженедельно. Что делать?
- А что делать, Абрамыч? – Пугачева села на свое место, а Славкин, собрал свои расчетные бумаги в серую кожаную папку и бросил ее на приставной стол, за ним же и устроился. – Что делать. Цены и нам тоже нужно повышать. Себе в убыток мы работать не будем.
- Да это понятно, – протянул Славкин. – Мне понятно, тебе понятно, а поди объясни покупателям.
- А нечего им объяснять! Если им не нравятся наши цены, пусть покупают продукты в другом месте.
- Так, где же они его возьмут? – засмеялся Славкин, а за ним и Пугачева.
- Ну, я пойду. В бухгалтерию надо зайди. Что-то у Натальи баланс не сходится.
- Я ему не сойдусь.
- Да нет, может и я где-то напартачил. Вот, сидел, товарные накладные перебирал да пересчитывал…
- Ну, иди, иди!.. Слушай, Абрамыч, постой.
Пугачева остановила Славкина у самой двери.
- Ты не знаешь, где можно достать газовую плиту с автоподжигом?
- С чем?
- С автоподжигом. В Москве видела. Очень удобно. На передней панели есть два тумблера, один для конфорок, другой для духовки. Нажимаешь на них, включаешь газ и огонь – пых, и загорелся. Никаких тебе спичек, ни зажигалок.
- Даже не слышал про такое.
- Вот тем-то мы, провинция, и отличаемся от столицы.
- Ага! Они там с жиру бесятся, нам за ними не угнаться.
- Ладно, иди, сама в интернете поищу.
Ближе к вечеру Пугачева зашла к матери, перед тем загрузив в машину продукты, которых должно было хватить дней на пять. Анастасии дома не было, то ли на своей почте сидела, то ли в колледже, то ли со своим женихом где-нибудь любовь крутила. Но это и к лучшему, хоть можно будет поговорить спокойно.
Мать у Пугачевой не такая уж и старая была – всего шестьдесят два года, но после трагической гибели мужа шесть лет назад (отец Пугачевой был охотником и во время очередного похода в тайгу, напоролся на медвежонка с медведицей, а та набросилась на него – стрелять он не решился, боясь в такой ситуации попасть в медвежонка, и в итоге медведица порвала его и он спустя день в больнице умер) она перенесла первый инфаркт. А год назад, отчего-то сильно переволновавшись, у нее случился и второй инфаркт. Сейчас вроде бы оклемалась, но чувствовала себя все равно не очень хорошо. И Евгения строго-настрого приказала сестре, следить за матерью, не позволять ей носить ничего тяжелого, и даже в доме лишний раз не прибираться. Впрочем, женщина втайне от дочерей, все равно занималась хозяйством, иначе от скуки просто загнулась бы раньше времени – не целыми же днями телевизор смотреть.
- Что, только неделю и выдержала, без работы-то? – спросила мать, поцеловавшись с дочерью. – Или что-то пошло не так, как ты планировала?
Пугачеву всегда поражало подобное ясновидение матери. Она порою даже пугалась этого. Другой ведь никто даже не подумал о таком повороте, хотя, разумеется, все были удивлены столь скорым ее возвращением.
- Да нет, мам, все в порядке. Оказалось, что я совсем не умею отдыхать. Вот уехала, и через два дня затосковала по работе, – Евгения старалась не смотреть на мать в это время, благо, было чем заняться – загружала скоропортящиеся продукты в холодильник.
- Ты в этом вся в отца, тот тоже не мог сидеть без работы, – ответила мать таким тоном и с такой тонкой улыбкой на бесцветных губах, что Пугачева поняла, что она ей не поверила.
Тем не менее, дочь перевела разговор на другую сторону.
- Ты-то сама как? Я ведь и за тебя там, в Москве, волновалась. На Настьку какая надежда? Пока еще ветер в голове у нее.
- Не скажи, – заступилась за младшую дочь старшая Пугачева. – Она очень мне помогала. Даже к стиральной машине не допускала: все сама да сама.
- Ну, значит, взрослеть стала.
Мать поставила чайник на плиту.
- Ты поешь, Женюша? Я, как мне Настя сказала, что ты приехала, сразу пельмени лепить принялась. 
- Перекушу, конечно. Одной-то скучно ужинать. А у тебя пельмени отменные получаются. Мне они так не удаются. Да и с тобой поговорить хочется… Да ты сиди, сиди, – опередила она мать, которая взялась было за большую мису, доверху заполненную самолепными пельменями.
Но мать не позволила ей отобрать посудину.
- Мне не нравится, Женя, что вы из меня инвалида лепите, словно пельмень. Тяжелую работу я не делаю, тяжести стараюсь не поднимать, но уж еду запретить мне готовить да разогревать  –  увольте.
- Ну, извини, пожалуйста, мамуль.
Пельмени улетали, как пчелы с одного цветка на другой.
- Надо бы Настьке оставить, – отодвигая от себя тарелку, произнесла Евгения.
- За нее не волнуйся, – махнула рукой мать. – Ей я раньше отложила. Ты лучше расскажи мне, как тебе Москва?
Пугачева понимала, что этого разговора не избежать, но старалась всеми силами ее оттянуть. Она встала, сняла с плиты чайник, заварила, добавив мяты. Вытащила из холодильника принесенные ею сегодня заварные пирожные, из шкафчика достала сахар. Все это поставила на стол. Мать за это время не произнесла ни слова, внимательно следя за дочерью и молча ожидая ее слов. Разлив чай по чашкам, Евгения, наконец, села и, вздохнув, взглянула на мать.
- От тебя ничего не скроешь, мам, – слегка покраснела Евгения.
- Станешь сама матерью, поймешь материнские чувства.
В последние два года, когда здоровье стало все больше пошаливать, мать чаще начинала укорять дочерей в том, что они никак не выйдут замуж и не родят ей внуков. Так и говорила:
- Вы дождетесь, что я умру, так и не побыв бабушкой.
Особенно доставала она этим Евгению – ей-то уж было далеко за тридцать, а чем дальше, тем роды могут быть сложнее. При этом, мать даже представить не могла, что ее дочери родят детей вне брака. Сама прожила всю жизнь с одним мужем, и дочерей наставляла в этом смысле.
Обе дочери, правда, отшучивались, что, наоборот, ей, матери, придется жить еще долго, чтобы таки дождаться внуков. Но это пожилую женщину только еще больше нервировало.
 - Знаешь, мам, вот французы говорят се ля ви – такова жизнь. А я тебе скажу, что все-таки не человек определяет свое бытие, а его судьба. Вот пробыла-то я в Москве всего-то три дня, а судьба моя, вся моя предыдущая жизнь перевернулась, наперекосяк вся пошла. Я впервые там, за тысячи километров от родного дома, почувствовала себя… хотела сказать бабой, нет – женщиной, настоящей женщиной…
- Встретила там кого? – догадалась мать.
- Ага! И ты знаешь, я за ним чувствовала себя все эти дни, как за каменной стеной. 
- И когда ж ты успела, за три дня-то?
- А я не за три дня, я за три часа успела, – улыбнулась Пугачева. – Как приехала в Москву, так сразу и познакомилась… чисто случайно.
Пугачева не стала вдаваться в подробности этого знакомства – не все пока стоило рассказывать матери, а уж о том, что ее ограбили, так и вовсе не надо было говорить. Впрочем, мать и не настаивала на этом. Ей важнее было понять чувства дочери, нежели предшествовавшие им события.
- Не женатый хоть?
Евгения отрицательно закачала головой, а потом добавила:
- Разведенный… дважды.
- О-о-о! Это не тот человек…
- Нет, мама! – решительно перебила ее дочь. – Ты же его совсем не знаешь. А бабы многие – стервы!
Мать поняла, что Евгения влюбилась, и причем серьезно. Она улыбнулась про себя. В конце концов, в жизни, а особенно в семейной жизни, и в самом деле бывают разные ситуации, и иногда не поймешь, кто прав, кто виноват.
- Ну, так и оставалась бы с ним.
- Не позвал, – замотала головой Евгения, готовая расплакаться.
- Тогда ты бы его позвала. Иногда женщине нужно проявлять инициативу, если она понимает, что это принесет ей счастье.
- И он бы за мной не поехал, – все-таки расплакалась Евгения.
- А ты пробовала? – мать встала, подошла к старшей дочери, обняла ее голову, прижала к себе.
- Не пробовала, потому что боялась, что это оттолкнет его.
- Ну, так а ты ему понравилась?
- Думаю, да!
Мать отстранилась от дочери и посмотрела на нее.
- Дура ты, Женька! Если мужик на тебя не клюнул, значит, либо ты не в его вкусе, либо еще слишком рано.
Евгения заплакала навзрыд.
- Но я не знаю, что мне делать, мам. Мне все постыло здесь стало.
Мать помолчала немного, раздумывая. Она сама никогда не была в такой ситуации, у нее с мужем все было гораздо проще. Но нужно было что-то ответить – Евгения ведь ждала ее совета.
- Вот что, дочка, я тебе скажу. Время – лучший лекарь. Ты забудься, забудься на время. Если он не объявится, ну, значит, ты ему и не нужна, а если даст весточку, там, глядишь, и свадебку сыграем.
Евгения и смеялась, и рыдала одновременно. Мать стояла рядом с ней и гладила ее по голове, как маленькую.
Наконец, она успокоилась, поднялась.
- Ну, ладно, мамуль, пойду я. Устала ведь сегодня, спать хочу пораньше лечь.
- Иди, Женюшка.
Но пораньше лечь Пугачевой было не суждено. Едва она за второй пятиэтажкой свернула на свою улицу, как увидела, что перед ее домом расхаживает в коричневом полушубке с букетом цветов в руке Чухин. Пугачева даже остановилась в нерешительности – не повернуть ли назад? Но было уже поздно, Чухин ее заметил, заулыбался и пошел ей навстречу.
- Ты чё это, Чухин, вырядился, с цветами, будто на свадьбу собрался?
- А ты угадала, Жень. Именно, что на свадьбу.
Она подошла к дому, открыла калитку, поднялась на крыльцо и толкнула дверь в избу. Чухин отправился было за ней, но Пугачева на крыльце резко развернулась и перекрыла ему вход.
- И кто же та несчастная, которая согласилась?..
- Ну, почему же сразу несчастная? Я, может быть, умею быть любящим и хорошим мужем.
Пугачева лишь хмыкнула в ответ.
- Короче, Женя… Евгения Петровна, – он протянул ей букет, но она не торопилась его брать. – Я долго думал на досуге… Короче, предлагаю тебе свои руку и сердце… Выходи за меня.
Пугачева смотрела на него, казалось, целую вечность или всего минуту. Да, высокий, статный, да, на лицо не урод. Но, скажи он это хотя бы пару месяцев назад, она, возможно, еще и задумалась бы, а сейчас – нет.
- Я люблю тебя, Женя, – он все-таки вручил ей букет.
- А я тебя нет, Чухин, – отрезала она.
Хотела было швырнуть букет куда подальше, но подумала, что цветы-то ни в чем не виноваты.
- Ты подумай все-таки, не надо так сразу.
- А я не сразу, я подумала.
- Но войти-то в дом хоть можно? Что мы так и будем на крыльце стоять?
- Ты прав, зачем стоять на крыльце. Пошел на хер, Чухин. Я устала и спать хочу.
Она так же резко вновь развернулась, вошла в дом и закрыла за собой дверь, да еще и щеколдой звякнула.
Чухин побледнел, достал из кармана полушубка пачку сигарет, в кармане брюк нащупал зажигалку, прикурил. Немного постоял, затем сел на ступеньку крыльца. Было довольно холодно и ветренно, снежок кружился в воздухе, покрывая землю легким одеялом. Мыслей в его голове не было никаких. Он просто сидел и курил. Докурив до конца, затушил окурок слюной и кончиками пальцев, хотел тут же и бросить его, но не стал этого делать. Спустился с крыльца, вышел на улицу и там отшвырнул окурок щелчком. Глянул на засветившиеся огнем окна пугачевского дома, сдвинул вязаную шапку до самых бровей и поплелся не спеша, куда ноги шли.
 Утром, проснувшись, как и обычно, в семь часов, Пугачева приняла душ, разогрела себе еду, позавтракала, стала собираться на работу. Сегодня еще ей надо будет наведаться в паспортный стол – написать заявление на новый паспорт. На душе у нее было так тоскливо, что хотелось выть. Подошла к шкафу, вытащила один из ящиков, вывалила на пол все его содержимое – чего там только не было и ее белье, и ключи, и две старые дамские сумочки. Выбрала одну, которая получше. Положила туда косметичку, зеркальце, ключи, упаковку влажных салфеток. Пошла в спальню, где сверху на комоде лежал телефон, подаренный ей ИМ. Села на край кровати, дважды вздохнула. Потом решилась. Взяла телефон, пощелкала им – там и в самом деле высветился телефон. ЕГО телефон.
Она нажала на кнопку вызова. Ефремов долго не отзывался. Пугачева даже заволновалась. Наконец, она услышала его голос:
- Алло!
- Толя? Это я, Женя. Хотела тебе сказать, что я уже дома, добралась нормально.
- Мадам, вы на часы посмотрели, прежде, чем звонить?
- Так восемь часов уже, Толя. Ну, и не утерпела я.
- Это у вас там восемь часов, а в Москве глубокая ночь, четыре часа.
- Ой, Толя, извини! Не подумала как-то! Извини, пожалуйста. Не буду тебя больше беспокоить.
Пугачева отключила телефон и сидела некоторое время в расстроенных чувствах. На душе стало еще  горше.
Но она себя переборола. Быстро встала, вышла на веранду одеваться. 

3.
Два месяца пролетели быстро. Зима крепко держала городок Захарьево в своих объятиях. Снежные сугробы были выше человеческого роста. Великую сибирскую реку Енисей сковывал лед двухметровым слоем. Морозы трещали знатные, сибирские. Но люди – не медведи, в зимнюю спячку не впадают. Лежа в берлоге – денег не заработаешь. И потому, несмотря ни на какой мороз, люди ходили на работу.
- Настьк, подь сюда! – позвала Анастасию пожилая оператор почтового отделения, а когда та подошла, кивнула ей на письмо. – Глянь-ко, с уведомлением, из Москвы, для Евгении. Распишешься, или почтальону отдать?
- Давай, распишусь, – Анастасия взяла в руки конверт и внимательно прочитала адрес отправителя. – Сегодня же вечером и отдам сестре. 
Она расписалась на извещении, оторвала его от конверта, и пошла на свое место, а по дороге пыталась сообразить: вроде Женька не говорила про то, что ее… этот… москвич, в банке работает. Да еще название-то какое смешное – ПУПП-банк.
Но когда Анастасия вернулась с работы, Пугачевой еще не было дома – у нее сегодня были депутатские дела. Даже телефон свой она отключила. Насте же нужно было бежать в колледж на занятия. Оставив письмо на комоде в доме старшей сестры, младшая убежала. А Евгения и в городском ЗакСе задержалась допоздна – обсуждали проект строительства городского центра досуга. Все-таки в городе почти полсотни тысяч жителей, а развлечений – кот наплакал. Потому и пьянствуют да колются. Не всем депутатам проект понравился – не известно, кто его делал и не известно, кто станет подрядной организацией. Инвестор же под такие условия не пойдет. К тому же Пугачева и сама рискнула поучаствовать в доле строительства, то есть, выступала соинвестором. Значит, в ее прямых интересах узнать все подробности сделки, проекта и строительства. Перед уходом Пугачева захватила с собой чертеж проекта, посмотрит на досуге, да еще на свежую голову. Зря, что ли она когда-то училась в строительном колледже? 
Домой пришла очень уставшая, сил не было даже принять ванну. Она лишь умылась, почистила зубы, вынула из сумки папку с проектом, прошла в спальню, зажгла свет. Хотела бросить папку на комод, но заметила там какой-то большой белый конверт. Взяла его в руки, папку с проектом тут же положила на его место. Прочитала адрес отправителя: Москва, Пресненская улица… ПУПП-банк. Москва – название города заставило задрожать кончики ее пальцев, но наименование банка ей ничего не говорило. Небось, какая-нибудь рекламная рассылка, подумала она, широко зевнула с глубоким выдохом и стала снимать покрывало с кровати.
 - Завтра посмотрю, – сказала она сама себе, выключая свет и залезая под одеяло.
Но назавтра она забыла и про письмо, и про проект центра досуга. Ее снова засосала рабочая рутина. 
А еще через день произошла нечаянная радость. Впрочем, у Пугачевой случилось, видимо, какое-то предчувствие, ибо она решила уйти с работы не в десять вечера, как обычно, после того, как закрывшиеся торговые точки сдадут выручку и отчитаются по товарным накладным о проделанной за день работе, а в половине девятого, оставив самое приятное (подсчет барышей) на Славкина. Она почему-то даже не стала заезжать к матери (продукты ей завезла вчера вечером), да и поговорили с ней обо всем. Она подрулила на своей «Ниве-шевроле» прямо к воротам собственного дома. Вышла из машины, ключом открыла замок, раздвинула ворота и въехала во двор… А там сидел на крыльце, укутавшись в свой пуховик, натянув на самые глаза капюшон… Нет, она не ошиблась! Это был Ефремов. Увидев въехавшую во двор машину, он встал, спустился с крыльца. А она сидела в машине, словно ее поразил столбняк. Не могла выйти, сил не было даже открыть дверцу. 
- Ну, и мороз здесь у вас, мадам. Я знал, что это будет круто, но не думал, что настолько круто. Еще пять минут, и я бы окоченел.
Это ефремовское «мадам» ее и разбудило. Она выскочила из машины и с ревом бросилась в его объятия. Если бы он не стоял у самой стены, они оба свалились бы на землю.
- Ты приехал, Толя! Я знала, я чувствовала. Родной мой.
Слезы полились не ручьем, рекою, поцелуи покрывали лицо Ефремова. Он поглаживал ее спину, пытаясь отстраниться или хотя бы вклиниться в ее рыдания и поцелуи.
- Так, может, ты все-таки меня в дом пригласишь?
- Ой, прости!
Она перестала его обнимать, схватила за руку и потащила сначала на крыльцо, а затем толкнула дверь на веранду.
- Ты бы зашел, у меня ж не закрыто.
- Не имею привычки вторгаться в чужой дом без предупреждения, а тем более, когда хозяева отсутствуют.
Он взял свой рюкзак с нехитрым скарбом, вошел внутрь.
- Ты заходи, а я ворота закрою.
Она тут же сбежала вниз по ступенькам, подбежала к воротам и тут встретилась глазами с тремя парами любопытных глаз, наблюдавшими за происходившим.
- Ну, посмотрели, теперь бегите по всему городу трезвоньте – к Пугачихе мужик приехал, из самой Москвы.
Застигнутые врасплох, любопытные соседки и один сосед даже не пошевелились. Да они уже и не интересовали Пугачеву. Она быстро закрыла ворота, оставив машину стоять во дворе, и вихрем влетела в дом. Ефремов едва успел снять пуховик, шапку и сапоги. Дабы избежать лишних визитов, она закрыла дверь дома на щеколду, и, моментально сняв верхнюю одежду, увлекла Ефремова в комнаты. Теперь уже ничто не смогло бы оторвать ее от него. Она впилась губами в его губы и, закрыв глаза, долго наслаждалась поцелуем, пока оба от него не обессилили.
- Как же ты добрался-то до меня? Как адрес узнал, Толя? Пойдем на кухню, я ужин поставлю, чаек – ты ж замерз весь. А то, может, что погорячее? У меня и коньячок твой любимый есть. Я же чувствовала, что ты приедешь, заранее припасла.
Она начала хлопотать у плиты.
- Кстати, глянь-ка, – с улыбкой повернулась она к нему. – Нашла я и в нашей глуши плиту с автоподжигом.
Он усмехнулся в ответ.
- Ты задала сразу столько вопросов, что я могу не успеть на них сразу ответить, если ты будешь засыпать меня новыми.
- Ой, прости. Я буду молчать и тебя слушать.
- Во-первых, узнать ваш адрес, мадам, дело нехитрое. Не припомните ли, с кем вы ходили в паспортный стол за временным документом?
Она кивнула, улыбаясь и отвлекаясь от созерцания его лица лишь тогда, когда ставила на плиту жаркое, помешивала его в сковороде, заваривала чай с травами.   
- Во-вторых, мне послышалось, или вы и в самом деле, мадам, произнесли вслух слово «коньячок»?
Она захохотала, выскочила из кухни в большую комнату к бару, взяла оттуда непочатую бутылку коньяка и два 50-граммовых граненых стаканчика. Все это принесла  на кухню, поставила на стол.
- Сейчас открою!
- Не надо! – перехватил он ее руку и почувствовал, как она в это время вздрогнула. – Терпеть не могу, когда женщины открывают бутылки с алкоголем.
Он посмотрел на этикету – настоящий армянский, пятизвездочный, быстро отвинтил крышку, поднес бутылку к носу, принюхался.
- Аромат неплохой.
Разлив коньяк по самый верх посудин, взял в руку свой стакан, она тут же подхватила свой.
- Помнится, когда мы с вами были на «Седьмом небе», вы предложили мне, мадам, выпить на брудершафт.
- Ну, как же, сударь, – в тон ему ответила Евгения. – Помнится, вы мне тогда ответили, что вы с женщинами на брудершафт не пьете.
- А сейчас хочу выпить.
- Вы свои принципы успели поменять, или я для вас уже не женщина?
- Вот чего я точно не люблю, это, когда женщины без причины философствовать начинают. Так вы будете со мной пить на брудершафт, или мы этот вопрос закроем?
Она улыбнулась, их руки с полными стаканами пересеклись, слегка обрызгав коньяком одежду обоих, и они выпили до дна.
- На, закуси огурчиком, – Евгения ткнула вилку в малосольный собственной засолки огурец и протянула его Ефремову.
- Мадам, коньяк огурцами не закусывают, – Ефремов взял из хлебницы кусок белого хлеба, положил на него кусочек сёмги и с аппетитом прожевал.
Евгения, ничуть не обидевшись, сама умяла этот самый огурец, сказав:
- А мы не гордые, мы можем и огурцом закусить.
Она встала, помешала жаркое, выключила плиту.
- Толя, а до Захарьева-то ты как добрался? К нам же автобусы только три раза в день ходят.
- А такси для чего существуют?
- Это ж дорого!
Он заглянул ей в лицо, пару раз что-то порывался сказать, но лишь губами шевелил. Наконец, выдавил.
- У нас из одного конца Москвы в другой, иной раз и дороже берут.
Евгения достала тарелки, переложила на них жаркое.  Сама переставила свой табурет поближе к Ефремову и положила голову ему на плечо.
- Умаялся ты, наверное, в дороге? Знаешь что, ты, давай ешь, а я пойду баньку затоплю. Прогреешься, как следует, и никакая простуда тебя не возьмет.
- А у тебя и банька есть?
- Собственная! И березовые венички припасены.
- Банька – это очень хорошо! Не откажусь.
Она тут же порывалась встать, но он придержал ее за руку.
- Только сначала вместе со мной поешь. Ты ведь, наверняка, и не обедала сегодня?
- Если честно, не помню? – вздохнула она. – Иной день так умотаешься, что не то, что обедать, ужинать не хочется.
Баня у Пугачевой и в самом деле получилась знатная. Она и так никогда дров и воды для пара не жалела, а тут и вовсе разошлась. Ефремов вошел в парилку, сел на полок и расслабился. Давно не чувствовал он себя, находясь совершенно голым, столь комфортно. Встал, и еще раз плеснул на угли остатком воды в дубовой шайке. Но не успел вернуться на полок, дверь из предбанника открылась – в дверном проеме стояла Евгения и тоже во всей своей естественной красе. У Ефремова при ее виде от неожиданности глаза расширились и рот чуть приоткрылся. Он хотел было прикрыться шайкой, но вспомнил, что оставил ее у самых углей. А Евгения закрыла за собой дверь и, постояв пару минут молча, решилась спросить:
- Толя, скажи, я тебе такой нравлюсь?
Он смотрел на нее сквозь разъедавший глаза пар, взгляд его поднимался снизу вверх – от пальцев ног до макушки. Останавливался  на миг лишь в нескольких местах, в районе груди задержался чуть подольше – грудь Евгении он оценил еще в Москве.
Наконец сел на полок.
- Несмотря на некоторую полноту, тело у тебя хорошо сложенное, красивое, четко прослеживается линия талия. Думаю, какой-нибудь Тициан или Рембрандт тебя вполне мог бы выбрать своей натурщицей.
Евгения была удовлетворена его ответом (она ведь больше всего боялась, что он может ее телеса раскритиковать) и, вдохновленная этим, решила продолжить опрос:
- А ты?
- Что я?
- Ты бы согласился меня сделать своей натурщицей?
- Мадам, я же не художник. Я архитектор и дизайнер, – засмеялся он.
- Вы уклоняетесь от ответа, сударь, а за это полагается наказание.
Она взяла заготовленные заранее и стоявшие в углу березовые веники, которых, как ни странно, Ефремов не заметил,  и приблизилась к нему.
- Ну-ка, ложитесь!
- Мадам, вы чего? – игриво спросил он.
- На живот ложитесь, сейчас пороть вас буду.
Под веселый смех обоих они парились, щедро награждая себя вениками. Время для них более не существовало.
- А бассейна или пруда какого у тебя возле баньки, случайно, нет?
- Нету, Толя. Не догадалась.
- Ну и ладно! И так хорошо! Славно попарился.
Они лежали в кровати. Она положила голову ему на плечо и счастливо улыбалась.
- Ты на сколько приехал, Толя?
- Уже надоел?
- Толя, я еще в Москве приноровилась к твоим шуткам, поэтому на меня они уже не действуют.
- И когда только успела, за три дня-то? – усмехнулся он.
- Успела. Я быстро приспосабливаюсь, – она чуть приподняла голову и поцеловала его в щеку.
- На недельку могу, не больше.
Она вздохнула, опрокинулась на спину. Неделя – целая неделя счастья. Продолжая так и лежать, глядя в потолок, немного помолчала, затем, прикрыв глаза, робко спросила:
- Толя, можно тебе задать один вопрос?
- Один? – он ненадолго задумался. – Один – можно.
- Мне про твою первую жену кое-что рассказала твоя дочь, Валя. А что у тебя не сложилось со второй?
- Кое-что! – вспыхнул Ефремов. – Да что она тебе могла рассказать, когда сама была еще ребенком? А эта стерва вообще не давала мне с ней встречаться, даже несмотря на постановление суда.
- Ну, не скажи. Она была довольно объективна. И обозвала свою мать именно этим словом.
Ефремов повернулся на бок и посмотрел на Пугачеву.
- Женя, ты даже не представляешь, как я был рад, когда Валька вдруг нашла меня.
- Не представляю, – согласно кивнула она. – Но все-таки жду ответа на свой вопрос.
- А, ты об этом? – он снова лег на спину, задумался. – После развода я три года не женился. Не мог. А тут подвернулась… Да, да, именно подвернулась хорошая партия. Она – дочь заместителя главного архитектора города. А я тогда работал в одной из архитектурных мастерских Москвы. Но я ведь не москвич, своей квартиры не было. Мыкался по чужим, жил в общагах. Словом, когда мы с ней познакомились на одном из мероприятий, куда ее привел отец, мы друг другу понравились. Меня смущало только одно – она была на десять лет моложе меня. Совсем девчонка. Потом-то я узнал, что она из породы «золотой молодежи», которой, по их понятиям, все позволено. А пока, во время свадьбы отец ее вручил мне ключи от трехкомнатной квартиры в престижном районе – в Крылатском. Почти год мы с ней жили душа в душу. А потом… Она мне даже не сообщила, что забеременела, без моего согласия сделала аборт. Когда же я узнал об этом, сказала: извини, я пока детишек не хочу. Где-нибудь через годик-другой. Потом до меня стали доходить слухи, что она часто бывает в компаниях своих прежних друзей. Чем они там занимались, я даже говорить не хочу. А однажды она вместе с этими дружками, все обкуренные, поехали кататься на машине – тачка крутая, белая ламборджини. Не знаю, правда, чья. Ну, и наехали они на женщину с детской коляской. К счастью, и мамаша, и ребенок получили только травмы, Зато всю компашку укатали в каталажку… Словом, не хочу я больше про нее даже вспоминать. Я уволился из мастерской, развелся с ней, квартиру мы разменяли. Ей досталась двухкомнатная, ну, а мою ты видела… Ты мне лучше скажи, где твой муж?
- А у меня его и не было никогда.
- Вот уж не поверю.
- Ага, Станиславский ты мой, – улыбнулась Евгения.
- Не была я замужем, не была. И у меня тоже на вашего брата, мужика, острый зуб наточен.
- Это отчего же?
- От того, что меня девственности лишил один урод… Из приезжих. Мне тогда семнадцать лет всего было. Закрутил голову девчонке, получил, что нужно, и через пару дней слинял. А я не знала, как мне о том отцу с матерью сказать. Они же у меня целомудренные оба. Думала-рядила. А потом решила, если проскочу, не забеременею, то и молчать буду. Ну, а если залечу, тогда… В общем, проскочила я. И старики мои так и не дознались никогда о моем грехе молодости. Тебе единственному о том рассказала. Вот так и получилось: одни временные связи… До недавнего времени…
Разговор длился долго, благо, зимние ночи длинные да темные. Заснули только под самое утро.  Да и утром Пугачева встала позже обычного – она могла себе это позволить. Позавтракали. Затем она все же собралась на работу.
- Я не надолго. Проверю, как там чего, дам указания. Часа через два-три вернусь.
Ефремов хмыкнул.
- Чего? – спросила она.
- Я смотрю, ты здесь начальником.
Она отчего-то покраснела.
- Ну, как тебе сказать?  Однажды я слышала, как меня за глаза называли мисс Сосиской, – она улыбнулась. – У меня здесь несколько продуктовых магазинов.
- Ах, вот оно что!
- Ну, и еще я тут депутатствую.
- О боже! К кому я приехал, – схватился за голову Ефремов, падая на стул.
Пугачева поначалу испугалась, но потом поняла его игру и лишь рукой махнула.
- Да ну тебя, Толя! Ты тут займи себя чем-нибудь, а я вернусь – город тебе покажу, на Енисей посмотришь. Он, правда, подо льдом сейчас, но зрелище – я тебе скажу.
Когда Евгения ушла, Ефремов прошелся по дому, заглядывая в каждый уголок, даже на чердак поднялся. Затем оделся и вышел во двор. Двор был большой – гараж, баня, сарай в самом дальнем конце двора – из дерева. Правда, все засыпано снегом. Как и сам дом, ни одно из строений не запиралось на замок. Зашел в сарай, нашел лопату, решил немного расчистить двор, заодно и согреется. С полчаса поработав, почувствовал, что устал. Вернулся в дом, поставил чайник, а сам прошел в спальню, где находился его рюкзак с вещами. Вытряс все содержимое на кровать, нашел еще одну пару шерстяных носков, надел поверх первых.
- Во, так-то теплее будет, – сказал сам себе.
И тут его взгляд упал на комод, где лежала какая-то небольшая кипа бумаг. Взял всю эту кипу в руки, стал листать. Это был тот самый проект центра досуга. Остановился на чертеже здания и тут же недовольно поморщился.
- Детский сад! Разве сейчас так строят? Не проект, а говно.
Он стал искать карандаш и линейку. Не нашел. Надо бы сходить в магазин. Видел там, возле почты, универмаг. Небось, мадам Пугачева ни черта в этом не понимает, и подмахнет под проектом. Он пробежал глазами все описание до конца и когда увидел смету, даже присвистнул: тут явно откатом, и немаленьким, попахивает. Надо бы все ей объяснить.
Он глянул на часы: прошло уже два часа, Евгения пока не вернулась.
- Ну, и ладно, оденусь, схожу в магазин за канцтоварами.
Разумеется, в таком маленьком городке, как Захарьево, не могло пройти незамеченным такое событие, как приезд к одной из известных в городе личностей гостя из самой Москвы. К тому же, если тому были свидетели.
- Ну, Женька, небось, всю ночь трахалась. С утра такая счастливая убежала, – базарили бабы с мужиками.
Разговоры эти дошли и до Чухина. И тот вдруг понял, почему такая перемена произошла в его отношениях с Пугачевой. Он не мог этого так спустить. Взяв с собой Тимоху, он ушел с лесопилки, будто бы по наряду. И сам стал ждать возможности, чтобы поквитаться с приезжим москвичом. И дождался! Тот вышел из дома и направился в сторону площади.
Они встретили Ефремова на площади. Он даже не сразу сообразил, что они подошли именно к нему, и попытался их обойти. Но они снова его не пропустили.
- Мужики, в чем дело? – удивленно посмотрел он на них.
- Ты, что ль, из Москвы к Женьке приехал? – спросил Чухин.
- Ну да, а что, не надо было?
- Ты догадливый! – осклабился Чухин.
- Ага, догадосный! Только ты мне скажи, а чего это тебя так волнует?
- Да потому что она на мне жениться не захотела из-за тебя, – начал размахивать руками Чухин, при этом Тимофей стоял сзади Ефремова.
- А почему ты решил, что из-за меня, а не из-за тебя самого? – спокойно спросил Ефремов.
- Потому что!
В это время на почте людей не было, и одна из сотрудниц посматривала в окно. Это была одна из тех, кого вчера вечером увидела у своих ворот Пугачева. И вдруг заметила на площади Чухина, махавшего руками перед каким-то неизвестным ей мужчиной. Но, присмотревшись получше, она узнала в незнакомце ухажера Пугачихи.
- Ой, Настьк, – позвала она штамповавшую конверты Анастасию Пугачеву. – Глянь-ка в окно. Видишь, Чухин руками машет?
- Ну и что, – пожала плечами подошедшая Анастасия.
- Как что, как что? Это же Женькин ухажер из Москвы.
- Да ну!
 - Ну да! Я вчера цельный час наблюдала, как он все вокруг Женькиного дома кружился, пока она сама не приехала.
У окна собрались все находившиеся в этот момент на работе сотрудницы.
- Ой, и чего ж делать-то? – всплеснула руками Анастасия, увидев, как Чухин не просто машет руками, а уже конкретно замахнулся на Ефремова. При этом позади него стоял Тимофей, готовый в любую минуту подключиться к делу.
- Чего делать, чего делать! – проворчала начальница отдела доставки, пожилая полная женщина. – Срочно звони сестре, она с этим Чухиным быстро разделается.
- И то верно! – поддакнула сотрудница, которая первая заметила разборки.
Тем временем Ефремов отступил на шаг от Чухина, но тут же уперся спиной в Тимофея. Повернув голову, он увидел оскалившиеся зубы чухинского помощника.
- Послушай, я так понимаю, ты хочешь подраться?
- Не, ну ты глянь, Тимоха, – Чухин сплюнул в сторону. – Какой москвич догадливый, а?
Тимофей захохотал. При этом к площади стали подтягиваться зеваки, в основном мужики, но было и несколько женщин.
- Но я не привык драться с незнакомыми людьми, – спокойный тон Ефремова явно начал раздражать Чухина.
- А я как раз люблю незнакомым бить морду, – он помахал кулаком перед лицом Ефремова.
- Послушай, я же не отказываюсь драться, но все же знакомым драться приличнее. Меня, например Ефремов зовут, а тебя как?
Чухин, не ожидавший такого, несколько опешил и уже более спокойно произнес:
- Чухин я, Олег.
- Ну, вот, совсем другое дело. Здравствуй, Чухин Олег, – Ефремов, снял перчатку и протянул ему руку.
- Здорово, Ефремов, – после небольшой паузы Чухин, также вытащив ладонь из теплой меховой варежки, пожал протянутую ему руку.
То, что случилось в следующий момент, Чухин осознал не сразу, а Тимоха и вовсе обалдел от неожиданности. Ефремов большим пальцем с большим усилием и резко надавил перепонку у самого начала чухинского большого пальца, тот сначала взвыл от боли и даже немного присел, подогнув колени, и в этот самый момент Чухин получил удар носком сапога по коленной чашечке правой ноги.
- Ой, бля! 
Чухин пригнулся, чтобы схватиться за ноги и тут же, как бы невзначай, Ефремов задел освободившейся от рукопожатия рукой чухинскую челюсть. У Тимофея тут же расширились зрачки и он, от греха подальше, решил ретироваться. Но, поскольку бежал поначалу спиной вперед (черт его знает, чего ждать от этого москвича), вскоре уткнулся в бежавшую на выручку Ефремову Пугачеву, которой дозвонилась Анастасия. Она со всей злости так пнула Тимофея в спину, что тот чуть ли не на прежнее место вернулся и хряпнулся мордой прямо в снег под громкий хохот всей собравшейся толпы зевак.   
- Чухин, я убью тебя, если ты его тронешь! – на бегу кричала Пугачева, держа в руке не известно откуда выковырянную ею из снега палку. Шапка ее едва не упала, держась лишь на заколках волос, шуба расстегнулась.
Но Чухин ей уже ответить не мог – он одной рукой держался за колено, другой за челюсть. Увидев эту картину, Пугачева, тяжело дыша, остановилась. Некоторое время смотрела то на Чухина, то на Ефремова, затем, отбросив в сторону палку, во весь голос захохотала, ее смех поддержали и остальные, уже забыв про Тимофея и глядя только на Чухина. Евгения подошла к Ефремову, который снова надевал на правую руку перчатку.
- Ты как? – спросила она его.
- Да вот, познакомился с твоим женихом, – с серьезным лицом ответил Ефремов.
- Да какой он жених, Толя. Так, иногда, когда сильно хотелось…
Она не договорила, взяла его под руку и направилась к оставленной ею перед площадью машине.
- Пойдем. Я тебе унты достала. Ты в своих сапожках ноги у нас отморозишь.
- А я две пары носков надел, – улыбнулся он, оглядываясь на толпу зевак и подмаргивая, не известно кому.
- Эх ты, пара носков! У нас говорят, сибиряк не тот, кто холода не боится, а тот, кто тепло одет.
Дальше прятать Ефремова не было никакого смысла. Пугачева в тот же вечер познакомила его с матерью и сестрой. Мать, скептически относившаяся к скоропалительному знакомству дочери в Москве, узнав, что этот самый москвич приехал в Захарьево к ее Женюшке, а затем и увидев его воочию, кардинально поменяла о нем свое мнение. И когда она вышла на кухню, следом за ней туда направилась и Евгения, оставив Ефремова на временное попечение Анастасии.
- Неужто и в самом деле бывает в жизни такое счастье, Женюшка? – ответила мать на немой вопрос старшей дочери.
- Мне бы этого очень хотелось, мама, – Евгения обняла мать и так и застыла на несколько минут.
Пугачева решила догулять отпуск, который у нее сорвался в Москве, и провести эти дни с Ефремовым. Захарьево не Москва – на экскурсию по городу ушло от силы три часа. Да и смотреть здесь особо было нечего. Разве что любоваться закованным в ледовый панцирь Енисеем, простиравшимся во все стороны – куда хватало глаз. Никакая Волга не сравнится с ним. Забрели и в тайгу. Далеко, правда, идти не рискнули – Пугачева не любила тайгу, она ее пугала, особенно после того, как здесь погиб ее отец, хотя охотничье ружье (еще отцовское) у нее имелось, да и стреляла она неплохо.
Когда Ефремов увидел ружье и спросил ее об охоте, она ответила:
- Давай как-нибудь в другой раз, Толя. 
В тот день они вернулись пораньше: захотелось провести остаток дня около печки, в беседе, просто в немых взглядах. По большей части говорила она, он молчал, слушал, пристроившись поближе к жарко натопленной печи. Она рассказывала ему про свое детство, про мать, про погибшего отца, про младшую сестру. Про то, как, захлебываясь в нищете середины девяностых, решила стать «челноком», как, благодаря собственной хватке, ей удалось не только встать на ноги и раскрутиться, но сделаться если не самой богатой, то одной из богатейших людей в городе. А потом ее выбрали в местные депутаты.
- Кстати! – наконец, прервал ее долгую речь Ефремов. – Я у тебя там увидел какой-то проект…
- Да, это проект будущего культурного центра. Понимаешь, на весь город – ни одного культурного учреждения. Когда-то, в советские времена был кинотеатр, да и тот закрылся. Так вот, на его базе и решили построить культурный центр. Я, между прочим, решила вложить туда и свою долю.
- Мадам! Если у вас есть лишние деньги, отдайте их лучше какому-нибудь детскому дому.
- Не поняла? – удивилась Пугачева.
- За ту сумму, которая оговорена в проекте, вы здесь можете построить дворец, а не просто центр культуры. Да и сам архитектурный план – детский лепет. Видимо чертеж делал какой-то не слишком преуспевающий в науках студент.
Пугачева быстро прошла к комоду, взяла в руки проект, при этом, лежавший под ним конверт из московского банка, упал на пол, Пугачева его подняла, бросила снова на комод и подошла с проектом к Ефремову.
- Так это ты его почеркал, Толя?
- А то кто же?
- Фу ты, черт! Я думала-вспоминала: такой ли я почерканный взяла или сама, не заметив, что-то начала на нем писать. Ты мне все подробно, по полочкам разложи, пожалуйста. Во-первых, я же решила стать соинвестором, во-вторых, послезавтра у нас в ЗакСе этот вопрос будет рассматриваться в числе первоочередных.
- Ну, если проект архитектурного плана с моими правками, точнее в моей редакции примут, я готов буду и смету составить. А то, что у тебя в руках, я же говорю, детский сад. Или, у подрядчика есть прямая договоренность с заказчиком об откате. Кто заказчик-то?
- Горадминистрация в лице мэра.
- Ну, так я тебя поздравляю, Женя! Твои денежки потекут прямиком в карман мэра, или как там он у вас называется.
- Ну, Пичугин, ну, сволочь! Ты у меня поерзаешь на своей тощей жопе послезавтра. Толя, ты сможешь перечертить все по-новой?
- Да нет проблем, если ты мне достанешь ватман размером хотя бы А3, карандаши, транспортир, линейки, циркуль, ну, и прочую мелочь. А еще лучше, если бы был компьютер. Интернет-то у вас в городе есть?
- Конечно, есть. За канцтоварами я сейчас смотаюсь, а вместо компьютера ноутбук сгодится?
- А какая разница? Тогда завтра все будет готово.
- Что бы я без тебя делала, родненький мой? – Пугачева обняла Ефремова и поцеловала в губы.
- Мадам, благодарить будете после того, как у вас все проскочит.
- Протолкнем, – кивнула Пугачева и пошла одеваться.
Пугачева попросила Ефремова поприсутствовать на заседании законодательного собрания. Вопрос важный, депутаты проголосовали, что проект должен обсуждаться в присутствии представителей общественности и прессы.
- Ну, какая же я общественность – меня же в первую очередь попросить удалиться, – заупрямился Ефремов.
- А ты представься, как корреспондент московского журнала.
- Ага, а где ваше удостоверение, господин журналист? – Ефремов произнес фразу, которую вполне могут произнести завтра на заседании.
- Тогда я скажу, что ты мой гость, и пусть только попробуют тебя выгнать!
- Ладно! – отмахнулся Ефремов. – Там видно будет. Тогда и что-нибудь придумаем.
В зал заседания городской думы Пугачева прошла вместе с Ефремовым. Охранник посмотрел  было косо на Ефремова, но Пугачева решительно заявила:
- Это со мной! – после чего возражений от охранника не последовало.
Зал был не очень большой, что впрочем, и не требовалось – депутатов-то было всего одиннадцать человек (футбольная команда, как шутили горожане). Мэр с председателем городской думы заняли свои места во главе овального стола. По левую и правую руку от них сидели депутаты (с одной стороны) и сотрудники мэрии (с другой). На расставленных вдоль стен стульях разместились представители прессы, подрядчиков и так называемой общественности – последних было едва ли не меньше самих депутатов.  Там же устроился и Ефремов. Ему, правда, видимость перекрывала телевизионная камера местного телевидения. Но это даже его больше устраивало – он был не так заметен.
Выполнив все процессуальные формальности, председатель городской думы открыл заседание и объявил повестку дня, первым вопросом, как и говорила Пугачева, значилось обсуждение проекта строительства центра досуга.
- Товарищи депутаты! Я надеюсь, вы все ознакомились с проектом, который был роздан каждому. Прошу высказывать свои мнения.
Председатель городской думы был крупным мужчиной лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной бородкой и в очках в тонкой оправе. Явно бывший профессор или доцент какого-нибудь вуза, подумалось Ефремову. Некоторое время депутаты молчали. Молчала и Пугачева, не хотела опережать события, выжидала.
- Ну что же вы, товарищи, смелее, пожалуйста, – настаивал председатель.
Слово взяла еще одна, помимо Пугачевой, женщина-депутат.
- А чего тут долго рассусоливать, Иван Сергеевич. Мне проект понравился, но пусть авторы  более подробно объяснят нам, как они видят все окончательно.
- До авторов проекта мы обязательно доберемся, мне же сейчас важно услышать ваше мнение. Может быть у кого-то будут замечания, предложения?
- Да не будет ни у кого замечаний, Иван Сергеевич, – высказался другой депутат. – Я так понимаю, проект согласован с мэрией? – депутат посмотрел на мэра и тот утвердительно кивнул. – Ну, так и о чем тогда рассуждать? Тем более, бывший кинотеатр стоит без дела уже второй десяток лет. Здание начинает разрушаться. И строительством центра досуга мы убьем сразу двух зайцев: и здание сохраним, и культурный объект откроем.
- Ну что же, товарищи, если больше никто не хочет высказаться, я предлагаю…
- Я прошу слова, Иван Сергеевич!
Пугачева поняла, что сейчас проект просто-напросто утвердят и все, поэтому дальше медлить было нельзя.
- Пожалуйста, Евгения Петровна, – кивнул председатель и отключил свой микрофон, давая возможность нажать на кнопку Пугачевой.
- Скажу сразу, что проект требует серьезной доработки, если не полной переработки, – безо всякого вступления начала Пугачева.
Все присутствующие тут же встрепенулись, а мэр сверкнул в ее сторону недобрым взглядом. Но она этого не замечала, она лишь взглянула в то место, где сидел Ефремов, а он ей еле заметно кивнул в ответ.
- Что, конкретно, вас не устраивает в этом проекте, Евгения Петровна? – поинтересовался председатель.
- А все не устраивает. Это что за чертеж? Кто его чертил? Студент-недоучка или профессиональный архитектор?
- Я бы попросил вас, Евгения Петровна, выбирать выражения, – взял слово мэр. – Здесь, между прочим, сидят авторы проекта и, как видите, весьма немолодые и уважаемые люди.
При этих словах мэр кивнул в сторону сидевших за отдельным столом двух мужчин, одетых в костюмы тройки, один с усиками, другой с бородкой под капитана Врунгеля. Оба в ответ кивнули, и на их лицах тут же вспыхнуло возмущение. Ефремов внимательно посмотрел на них – нет, он их видел впервые и даже никогда не слышал их фамилии.
- Там есть элементарные ошибки. Фасады неверно прописаны, ошибки в вычислениях и, самое главное, – смета завышена минимум раза в полтора.
По залу прошелся ропот.
- Пугачева, ты мне тут пугачевщину не разводи! – прикрикнул на нее мэр. – За свои слова отвечать нужно!
- А я и отвечу, Матвей Федорович! Только для начала хотелось бы все-таки услышать слова руководителей проекта.
- Что же, это логично! – неожиданно поддержал Пугачеву председатель городской думы. – Вы готовы выступить, товарищи? – посмотрел он в сторону архитектора и инженера.
- Вполне! – кивнул тот, что был с бородкой и чуть постарше.
Он встал и подошел к макету, висевшему на стенде рядом с большим белым экраном, на котором его напарник тут же включил слайд-шоу.
- Прошу обратить внимание, дамы и господа, что мы провели обстоятельную экспертизу здания бывшего кинотеатра «Енисей», точнее, того, что осталось от этого здания. А остались там, в основном, только крыша да стены. Коммуникации нужно менять полностью, стены ломать, поскольку внутреннее устройство культурного центра будет совершенно иным. К тому же, будет надстроен второй этаж. Мы провели экспертизу фундамента – второй этаж он выдержит безо всяких проблем. Согласно нашему проекту, здесь будет два небольших кинозала на сто мест каждый, один зал для караоке, выставочный зал – самое большое помещение, а также помещения для клубов по интересам, включая и детские кружки. И на это все потребуется ни много ни мало двадцать два миллиона рублей. Вот, если вкратце, все. Готов ответить на ваши вопросы.
- Скажите, откуда взялась такая цифра – двадцать два миллиона? – тут же задала вопрос Пугачева.
- А почему вас смущает эта цифра? Поверьте, мы считали по самому минимуму. Понимая, что в городском бюджете лишних денег нет, да и инвестор не дурак – переплачивать не будет.
- Вот именно поэтому меня названная вами сумма и смущает. Я попросила оценить проект независимого эксперта, он приблизительно оценил его в двенадцать миллионов пятьсот тысяч. Улавливаете разницу, господа депутаты? Нас с вами хотят кинуть на целых десять миллионов.
- Вы выбирайте выражения, Евгения Петровна, – сделал замечание Иван Сергеевич.
- Так в том-то ж и дело, что выбираю! А то бы не так еще сказала.
В зале послышался смешок.
- Во-первых, я не знаю, что у вас за независимый эксперт, – начал возражать докладчик. – Во-вторых, он, вероятно, не знает всех архитектурных и строительных нюансов, поэтому может кое-что и не учесть.
- Да нет, господа! Он все прекрасно знает, поэтому у меня есть больше оснований доверять ему, а не вам.
Пугачева вытащила из-под стола свернутый в трубочку ватман с перенесенным на него Ефремовым новым проектом культурного центра, развернула его, продемонстрировав залу, затем подошла к докладчику и вручила ему чертеж.
- Вот, прошу ознакомиться! Это исправленный вариант вашего же проекта с учетом всех нюансов строительных и архитектурных. А теперь, если у вас есть к этому проекту замечания, я попрошу Ивана Сергеевича разрешить защитить его своего эксперта.
Председатель законодательного собрания, наконец, сообразил, о ком идет речь и повернул голову в сторону Ефремова, но тот удачно маскировался за штативом телекамеры. К докладчику тут же подошел инженер, а потом и сам мэр, инженер по образованию, поднялся и присоединился к их компании. Она внимательно рассматривали чертеж, пытаясь ухватиться хоть аз какую-нибудь ниточку. Но, к их глубочайшему сожалению, таковой не находилось. Ефремов все это время следил за каждым движением этой троицы и, не без ехидства, улыбался. Все это длилось порядка десяти минут. Депутаты стали перешептываться друг с другом от нечего делать. А председатель поманил к себе пальцем Пугачеву. Та встала и подошла к нему.
- Он у тебя кто, строитель? – зашептал тот ей в самое ухо, продолжая смотреть на Ефремова.
Она также глянула в его сторону и улыбнулась.
- И строитель, и архитектор, и дизайнер так же шепотом ответила она. – И потому сразу сказал, что речь здесь идет об откате.
-  Ну, ты это… сразу не надо с обвинениями. Не докажешь.
- А чего тут доказывать, если смета настолько завышена. Куда, значит, дельта пойдет?
- Ладно, иди на место, – поморщился Иван Сергеевич.
И тут же обратил свой взор на совещавшихся.
- Ну что, товарищи? Будут ли у вас замечания по альтернативному проекту?
Мэр, явно злой, молча вернулся на свое место. Ничего не смогли возразить и проектировщики.
- В таком случае я попрошу Евгению Петровну размножить свой вариант и представить его в ЗакС на следующей неделе. Кто за это предложение, прошу голосовать.
Пугачева во второй раз в жизни оказалась на седьмом небе. Но если в Москве это было более-менее реально, то здесь, в Захарьеве, конечно же, виртуально. Зато здесь счастье ее оказалось несравненно большим.
- Толя, я хочу сделать тебе алаверды, – они пришли домой и она обняла его за шею, поцеловав.
- Чего сделать? – переспросил Ефремов.
- Да ладно тебе, – отмахнулась она. – Обмыть твою победу над нашими хапугами нужно. И я сегодня изменяю своему принципу и хочу повести тебя в ресторан.
- А у вас здесь и ресторан есть?
- И даже два. Но учти, Толя, еще один такой сарказм про мой город, и я начну обижаться на тебя.
- Ладно, ладно! Это все потому, что я с ним еще не до конца познакомился.
Енисей манил к себе. Ефремов не рыбак, но не попробовать подледный лов на этой великой реке он не мог. Он оставил это на последний день. Пугачева вместе с ним спустилась к реке. Коловорот, сундучок, удочка, снасти, приманка – все было в порядке. Они-то думали, что придут на реку в числе первых, однако там уже сидело несколько рыболов, и в их числе Чухин. Увидев еще издалека знакомые фигуры, он помахал им рукой.
- Пошли к нему, – предложила Пугачева.
- Отчего же не пойти, раз человек зовет, – согласился Ефремов.
После довольно сурового знакомства с москвичом, Чухин успокоился, смирился со своим поражением. Даже, несколько раз встречаясь случайно, сам первый заговаривал с Ефремовым. Тот так же спокойно отвечал ему. Вот только рукопожатием с тех пор Чухин с Ефремовым не обменивался. И едва последний протягивал ему руку, Чухин с ухмылкой проносил свою пятерню мимо ладони Ефремова. Впрочем, Ефремов и не настаивал на рукопожатиях.
 - Что, решил енисейской рыбкой побаловаться? – осклабился Чухин.
- Привет! – Ефремов протянул ему руку, сняв предварительно рукавицу.
- Здорово! И давай, это, без рук.
- Ну, без рук, так без рук. Рядом с тобой можно примоститься-то?
- Почему нет? Глянь, даль и ширь какая! Рыбы всем хватит.
- А много ее тут?
- Ты в своей Москве с роду столько не видывал.
- А ты откуда про московскую рыбу знаешь? – спросила Пугачева.
- Догадываюсь.
- А что за рыбка здесь водится? – продолжал свой допрос Ефремов.
- Ры-ыбка! – недовольно хмыкнул Чухин. – Вона, гляди какая рыбка, – он кивнул на лежавшую неподалеку от него довольно крупные рыбины – это ленок с карпом. Прям из Красноярского моря сюда приплыли.
- Надо же! – удивленно покачал головой Ефремов. – Я даже и названия-то такого рыбьего не слышал – ленок.
- Х-ха! А про тайменя слыхал, а про налима? Тут у нас много чего водится: и стерлядь, и ёрш. А щуки какие плавают? Во! – он размахнулся руками во всю ширь.
- В общем так, мужики, я вижу, вам со мной не интересно, – Пугачева похлопала обоих по плечам. – Пойду-ка я по своим делам, а вы тут рыбачьте.
- Сковороду готовь для рыбки-то! – крикнул ей вдогонку Чухин.
- У меня всегда все готово, – на ходу повернула голову Пугачева.
 Рыбалка удалась Ефремову на славу: улов хоть и небольшой был (с непривычки), но рыба крупная. Пугачева не только пожарила ее, но и запекла в кулебяки.
Вечером, лежа в постели на спине, заложив руки за голову, Ефремов, не поворачивая головы, сказал:
- Знаешь, Женя, все никак не решался тебе сообщить. Мне бы завтра в Москву ехать надо.
- С чего так вдруг? – подняла она голову, лежавшую перед тем на плече Ефремова.
- У шефа новый заказчик появился. Надо бы на место слетать, сфотографировать место, сделать расчет.
- Я понимала, Толя, что счастье не может длиться вечно, но боялась, что все случится так скоро. Нельзя ли хотя бы еще на пару дней оттянуть отъезд?
- Нельзя! Я же сказал, шеф требует.
Пугачева вздохнула и перевернулась на спину. Несколько минут помолчали. Потом Ефремов повернулся к ней лицом и, слегка коснувшись пальцами мочки уха, зашептал, дыханием своим щекоча ей ухо:
- Мадам, я там, на комоде положил ключ от моей квартиры. Мало ли, вдруг пригодится.
- Сделал дубликат? – улыбнулась она.
- Сделал, – кивнул он.
- Я тебя завтра сама в Красноярск отвезу, Толя.
- Это же далеко – целых четыреста километров.
- Зато ты все эти четыреста километров будешь рядом со мной.
- Как хочешь!
Она заглядывала в его глаза, а он взгляда не отводил.
- Ты бы заранее предупредил, я бы баньку сегодня напарила.
- Успеется!
- Ну, иди ко мне, милый.
Она обняла его и притянула к себе, покрыв его губы страстным поцелуем. В эту ночь они долго не могли заснуть – любовь засосала их по самое сердце.

4.
Но утром их ждал весьма неприятный сюрприз. Проснулись они довольно поздно – был десятый час. И Евгения к немалому своему удивлению, разогревая завтрак на кухне, обратила внимание на то, что по ее двору ходят двое мордоворотов-качков, что-то вымеряют, что-то записывают в планшет.
- Эй, вы там, это вообще-то частная территория, – накинув на плечи шубу, она выскочила на крыльцо. – Кто вас сюда приглашал? Я сейчас полицию вызову.
- Я думаю, мы с вами без полиции обойдемся, – повернулся к ней тот, что был с планшетом. – Если вы, конечно, будете благоразумной. А то ведь так и до суда недолго.
- Чего-о?! А ну пошли на хер.
- Фу! Женщина, а ругается, как последний кочегар.
- Вы будете Пугачевой Евгенией Петровной? – спросил второй.
В это время на крыльцо вышел и Ефремов.
- Ну, я.
- Вы почему кредит не выплачиваете?
- Эй, мужики, вы с дуба, что ли рухнули? Какой кредит? Я вас вижу первый раз и никакого кредита отродясь не брала.
- Вы письмо с уведомлением из ПУПП-банка получали? – снова включился в разговор первый.
- Не получала я никакого письма…
- А вот и врете! Нам пришло уведомление, что письмо вам вручено.
И тут Пугачева вспомнила, что какое-то письмо и в самом деле лежит у нее на комоде. И, кажется, там действительно адрес отправителя ПУПП-банк. Она еще тогда посмеялась над названием банка.
- А вы сами кто будете, господа? – Ефремов наконец решил, что пришла и его очередь спрашивать.
- Мы из службы безопасности новосибирского отделения московского ПУПП-банка, – представился второй.
- Что-то я в Москве ничего о пупе в банке не слышал, – попытался сострить Ефремов, но у мордоворотов, видимо, с чувством юмора не все было в порядке, поэтому один из них вполне серьезно ответил:
- Не пуп в банке, а ПУПП-банк.
- И что же это за банк такой интересный? – продолжал допытываться Ефремов.
Он этих людей уже раскусил: им дали задачу, они ее механически выполняют, а думать таким людям не положено.
- Ничего интересного, – сказал второй. – ПУПП – это от имени учредителя нашего банка Пузырьков Петр Павлович.
Пугачева в это время сбегала в комнату, нашла то самое проклятое письмо и, наконец, удосужилась хотя бы бегло ознакомиться с его содержимым. А, ознакомившись, побледнела: это был кредитный договор на сумму десять миллионов пятьсот тысяч рублей. Она тут же вернулась на крыльцо и вытянула руку с письмом вперед.
- Вы это, что ли, письмо имеете в виду?
Один из мордоворотов поднялся на две ступеньки, хотел было взять конверт, но Пугачева отстранила руку. Впрочем, по фирменному конверту он и так все понял.
- Оно самое!
- Так вот! Я понятия не имею, что у вас за банк, и о каком кредите речь. Я никакого кредита не брала и ничего вам не должна!
- Зря вы так! В договоре значится, что вы взяли кредит в десять миллионов пятьсот тысяч рублей под залог вашего дома. И мы имеем полное право опечатать ваш дом, либо вы начинаете платить проценты по кредиту.
Ефремов почувствовал, что Пугачева сейчас сорвется. Бледность лица исчезла, а взамен ему щеки стали наливаться румянцем гнева.
- Ну-ка, дай я посмотрю на эти бумаженции.
Ефремов в первую очередь прочитал все, что написано мелким шрифтом, глянул на печати, наконец на дату, реквизиты и подпись. Все ясно! Это последствия похищения паспорта. По ее документу мошенники быстренько оформили кредит, а теперь иди их свищи. Тем временем оба мордоворота поднялись на террасу – мороз-то уже начал продирать до костей, а разговор, видимо здесь будет долгий.
- Женя, принеси-ка, пожалуйста, свой паспорт.
Пугачева послушно подала Ефремову паспорт. Тот сравнил данные паспорта и глянул на подпись Пугачевой.
- Не знаю, мужики, насколько вы сильны в чтении и почерковедении, но взгляните-ка сюда, – оба мордоворота подошли к Ефремову и посмотрели в предъявленный им паспорт. – А теперь сюда, – он ткнул пальцем в реквизиты договора, где стояли паспортные данные Пугачевой. Как говорится, найдите десять различий.
Мужики вертели головами, бегали глазами, но Ефремову стало понятно, что без его пояснений те все равно ничего не поймут.
- Никакой разницы не видите?
- А чё тут видеть, – произнес тот, что был с планшетом. – Подпись заемщика – Пугачева Евгения Петровна, и в паспорте тоже Пугачева Евгения Петровна.
- Правильно, читать умеешь, – кивнул Ефремов. – А теперь смотри: номер, серия и дата выдачи паспорта здесь, и в самом паспорте. И на подписи обрати внимание. Какая подпись стоит в паспорте и какая в договоре.
Дав немного времени, чтобы мордовороты восприняли то, о чем он им сказал, Ефремов продолжил:
- Тот паспорт, по которому составили договор, был у гражданки Пугачевой похищен, и взамен выдан новый, а подпись на договоре и подпись в паспорте не очень-то и похожи. И о чем это говорит?
- О чем?
- О том, что ваш пуп в банке заключил кредитный договор с мошенником по украденному документу.
- Ты тут это, нам мозги не пудри, мужик.
- А есть что пудрить? – уточнил Ефремов, но второй качок не обратил на эти слова никакого внимания.
- Или платите проценты по кредиту, или мы ваш дом опечатываем.
- Попробуйте! – Пугачева взвела курок охотничьего ружья, того самого, который висел у нее в одной из комнат, и навела его сначала на одного мордоворота, затем на другого.
Мордовороты оказались в шоке. Они стояли некоторое время с раскрытыми ртами, пока у одного из них не вырвался вопль:
- Ты не дури, тетка! Брось пушку! 
Да и Ефремов не ожидал такого поворота событий и немного растерялся.
- Шуточки, однако, у тебя! – сказал второй.
- А я и не думаю шутить. Пошли на хер отсюда! Оба и быстро!
Она ткнула стволом в грудь сначала одного, затем другого, те едва не скатились кубарем с крыльца, успев в последний момент схватиться за перила. Спустившись на землю, остановились.
- Я сказала, вон с моего двора, и чтобы я вас больше здесь не видела!
- С огнем играете, дамочка! Суд будет на нашей стороне, да еще и за ружьишко статейку добавим.
- Нет, господа! Для суда у вас доказательств кот наплакал, – произнес Ефремов, рукой опуская ствол ружья вниз. – Так что милости просим в наш самый гуманный суд в мире.
Подобная решительность Пугачевой стала настоящим откровением для Ефремова, он такой ее еще не видел, и это ему понравилось. Стало понятно, почему ее в городе некоторые боялись, а многие уважали: именно за ее решительность в отстаивании собственных интересов. Она себя в обиду не даст. И даже, если бы не было сейчас рядом с ней его, Ефремова, она бы расправилась с этими нежданными гостями и сама. Однако, впервые попав в подобные передряги, могла наломать дров, а то и вовсе натворить ненужных глупостей, о которых потом начала бы жалеть, но которые было бы уже не исправить.
  - Мадам, вы меня сразили этим ружьем, – сказал Ефремов, когда Пугачева вернулась в дом, закрыв за мордоворотами ворота.
Она, еще не остывшая от инцидента, краска еще не совсем сошла с ее лица, вернула ружье на место и посмотрела на Ефремова. В глазах ее все еще сверкали огоньки бешенства. Впрочем, они не испугали Ефремова, а даже немного возбудили. Кровь забурлила в его жилах.
- Я не пойму, Толя, ты сейчас пошутил?
- Отнюдь! Я настолько тобою восхищен, что даже, извини, мой пистолет тоже оказался на взводе. Такой решительной дамы у меня в постели еще не было.
Она опустила глаза вниз, убедившись, что Ефремов не врет. Но, к ее собственному удивлению, на нее сейчас это не подействовало. Она лишь улыбнулась, подошла к Ефремову, обняла его за шею, поцеловала и зашептала.
- Извини, Толя, но я сейчас не в той форме. Я вся дрожу. Представляешь? Они покусились на мой дом, который я купила за свои деньги и к которому они не имеют никакого отношения.
Голос ее постепенно выровнялся и шепот перешел в обычный тон, но при этом Ефремов и в самом деле почувствовал, как ее тело слегка подрагивало. Он снял ее руки со своей шеи, но, не выпуская ее, подвел к кровати, усадил на нее Пугачеву, сам сел рядом.
- Успокойся, Женя. Я более чем уверен, что у них ничего не получится. Твое заявление о краже паспорта лежит в полиции, там стоит дата более ранняя, нежели в кредитном договоре. Это первое. Второе, подпись под договором явно подделанная. Даже мне, неспециалисту, это было видно, поэтому любой почерковед даст положительное заключение. Экспертизу я закажу. Ты не волнуйся.
- Толя, да я все понимаю, но они же банкиры, у них куча денег. Ты ж знаешь наших судей – купить их никакой проблемы не составляет. И они сделают все так, что потом ни один юрист, ни один адвокат ничего доказать не сможет. Я сама человек не бедный, но с банкирами я тягаться не в силах.
- Оно, конечно, так, но эти банкиры не знают, что у нас есть тяжелая артиллерия.
- А она у нас есть? – с надеждой спросила Пугачева.
- Ты помнишь моего Серегу, который помог тебе ускорить получение временного паспорта?
- Как не помнить. Но одно дело паспорт выправить, а другое – спасти от уголовного преследования.
- Ты просто не знаешь Серегу! Это же не просто Серега, это Сергей Витальевич Поляков, это мой друг со школьной скамьи. Мы с ним, правда, за одной партой никогда не сидели, но учились в одном классе и ничего себе дружили. Потом наши пути-дорожки разошлись, и вдруг пару лет назад я случайно узнаю, что он, как и я, переехал на жительство в Москву. Я – по работе, он – по службе. Встретились, обнялись, пообщались. И, оказалось, знаешь, кто он теперь?
- Кто?
- Кто! – хмыкнул Ефремов. – Генерал-майор полиции, в МВД возглавляет какой-то отдел.
Пугачева облегченно выдохнула и упала на спину поперек кровати.
- Толя! Неужели я смогу выбраться из говна не запачкавшись?
Он так же лег на спину рядышком.
- Знаешь, я служил в армии в танковых войсках. И у нашего взводного была любимая присказка: «Товарищи бойцы, что в танке главное?»
Ефремов замолчал, продолжая смотреть в потолок.
- Что? – после некоторой паузы, спросила Пугачева, повернувшись к нему лицом.
Он тоже повернулся на бок, убрал указательным пальцем волосы с ее лица и ласково щелкнул по носу.
- Не бздеть!
Она не сразу поняла, в чем заключался юмор этой присказки. Когда же поняла, снова опрокинулась на спину и сначала тихо, а потом уже не сдерживаясь начала хохотать. Хохотала до слез, до коликов в боку. Он же тем временем встал, пошел на кухню, достал из холодильника бутылку газированной воды, налил себе полный стакан и, не спеша, выпил. Отсмеявшись, она тоже пришла на кухню, подошла к Ефремову, стоявшему к ней спиной, обняла его сзади, прижалась.
- Все будет хорошо? – спросила она.
- А никто не виноват, что вы в своем ПУПП-банке не проверяете, как следует, людей, которым выдаете кредиты, – ответил он.
- Толя! Давай я баньку натоплю, попаримся, а завтра с самого утра я отвезу тебя в Красноярск.
Он поставил стакан на стол, слегка разжал ее руки и повернулся к ней лицом.
- Хорошо! Только теперь у нас не так много времени, чтобы терять его в дороге. Полечу-ка я в Москву самолетом.
- И держи меня в курсе, – попросила она.
- Так и тебе теперь нужно держать меня в курсе.
- Ты думаешь, они еще вернутся?
- А то! И не просто вернутся, а с полицией.
- Как с полицией?
- Ты же сама говорила, про их финансовые возможности. И если ты уверена, что они могут купить судей, почему ты думаешь, что они не могут купить ментов?
- Я как раз об этом и не подумала.
- Вот этим вы, женщины, отличаетесь от нас, мужиков. Пока я там, в Москве, не утрясу все это дело, тебе придется держать круговую оборону. Выдержишь?
- Постараюсь, – вздохнула она.
- Давай сделаем так, – он стал вышагивать по кухне взад-вперед. – У тебя же есть этот, твой… хахаль бывший.
- Чухин, что ль?
- Ну да! Я с ним поговорю, чтобы он помог тебе выдержать осаду, если таковая будет. Ну и других, кого знаешь, привлеки.
- Настьку попрошу. У нее жених в военном училище учится. На выходные приезжает каждый раз.
- Продуктами только запасись хотя бы на недельку. За неделю, я думаю, вопрос закроем. Хотя, может, и нет. Но попробуем. И, самое главное, – глупостей за это время не наделай. Ружьем лишний раз не пугай людей, особенно не вздумай на спусковой крючок нажать. А то, думаю, здесь тебе даже и мой Серега не поможет.
Он обнял ее и поцеловал в губы. И ей как-то сразу стало спокойно и тепло. Она почему-то была уверена, что ее Толя ей поможет.

5.
Слухи о том, что Пугачиха вляпалась в какую-то грязную историю: взяла в банке кредит, а теперь не хочет его отдавать, – быстро распространились по всему городу. И вообще это все подстроил ее московский ухажер – поимел Женьку, как последнюю шлюху, попарился в ее баньке, а затем и укатил назад в свою Москву.
Захарьево – городок маленький, местных новостей почти никаких, а уж таких, как эта, жареная, и подавно. Вот и смаковал город эту историю. Пугачева и не пыталась никому ничего объяснять: зачем? Свинья всегда грязь найдет. Да и некогда ей было: она сторожила свой дом. Правильно сказал Ефремов – эти ребята так просто не отстанут. Они пришли в городской отдел полиции, предъявили там кредитный договор, объяснили, что Пугачева не торопится выполнять пункты этого договора… Местные полицейские прекрасно знали, кто такая Пугачева и состроили такую мину, прочитав заявление пришлых банкиров, что тем ничего не оставалось, как пошуршать перед их лицом денежными купюрами. И даже после этого полицейские долго решали, как быть: показать себя честными и арестовать пришлых за попытку дать взятку должностному лицу при исполнении служебных обязанностей, или пополнить семейный бюджет. Видимо, банкиры правильно поняли задумчивость полицейских и усилили шуршание дополнительными купюрами. Да черт с ней, с честностью, ежели зарплата у полицейских мизерная, а жрать хочется не только им самим, но и их женам с детьми. И заявление у представителей новосибирского филиала московского ПУПП-банка было принято по всей форме.
С другой стороны, и Пугачева не сидела, сложа руки. Закупила продуктов больше чем на неделю и общалась со своими подчиненными исключительно с помощью телефона или электронной почты. Организовала на круглосуточные дежурства Чухина, которого уговорил Ефремов помочь Пугачевой. Разумеется, Чухин был не один, привел с собой целую бригаду дружков, в числе коих были и Тимоха с Витьком. Устроила наблюдательный пункт на втором этаже пятиэтажки – в квартире матери – Настасье пришлось взять неоплачиваемый отпуск и целыми днями сидеть у окна, наблюдая за окрестностями. При этом мать пила то успокоительные, то противосердечные капли. Да и соседи подрядились караулить – то ли из интересу, то ли из злорадства: в России ведь не любят богатых и если тем, по какой-либо причине стало плохо, то бедным, наоборот, хорошо и радостно.
Ждать пришлось недолго. Мордовороты появились на третий день. Подъехали на своем черном мощном джипе к дому Пугачевой, по-хозяйски вышли из машины и стали барабанить по воротам каблуками своих сапог.
 - Евгения Петровна, не дурите, откройте! Зачем вам лишние неприятности?
- А вам зачем?
Неожиданно для них появился из-за угла с охотничьим ружьем, приставленным к плечу Чухин. Мордовороты опешили от такого. Когда пришли в себя, с ухмылкой направились в его сторону.
- Мужик, приключений на свою жопу ищешь? 
- Убирайтесь отсюда! – из-за другого угла вышел Тимоха и тоже с ружьем.
Тут уже оба мордоворота побледнели. Черт их знает, что на уме у этих мужиков?
- Где эти хреновы менты? – озираясь по сторонам, проговорил один.
- Да, подзадержались малость, – кивнул другой.
И в этот момент как раз и появился полицейский «уазик». Резко затормозил у самого джипа и из него тут же выскочили с автоматами в руках два старших сержанта.
- Чухин, Сыров, вы чё, на войну собрались? – окликнул пугачевских защитников один из сержантов.
- Да нет, в казаков-разбойников играем.
- Ну, так идите играть в другое место, – прикрикнул второй. – И стволы вниз опустите. А то, не дай бог, лихая выскочит… А на хрена вам из-за бабы под суд идти, а?
Чухин постоял немного, опустив дуло ружья вниз, почесал за ухом, сплюнул, повесил ружье за плечо и кивнул Тимофею.
- Пошли, Тимоха! С ментами воевать я не подряжался.
Полицейские смотрели, пока Чухин с приятелем не скрылись, затем подошли к воротам двора Пугачевой.
- Гражданка Пугачева! Откройте, пожалуйста.
- Вы кто? – издалека, не спускаясь с крыльца и держа ружье наизготовке, крикнула Пугачева.   
- Старший сержант Пуговкин и старший сержант Иванов из отдела внутренних дел Захарьево.
- И что вам нужно от меня?
- Откройте, пожалуйста.
- Зачем? Я же спрашиваю вас, что вам нужно? Законы я не нарушала, потому с полицией мне и не о чем общаться.
- Не заставляйте нас применять силу.
- А вы попробуйте! Это мои частные владения, а у вас никаких оснований нет. К тому же, у меня депутатская неприкосновенность. И вы сами должны понимать, что вам за это может быть.
Оба сержанта в нерешительности переглянулись.
- Она что, и в самом деле депутат? – спросил у полицейских один из представителей банка.
- Судя по всему, да, – ответил один из сержантов.
- Пойдем, Михась, я думаю, нам здесь и в самом деле, нечего делать, – сказал второй, направляясь к машине.
- Куда, мать вашу? – закричал на них второй мордоворот. – Вы бабки получили, так отрабатывайте!
- Вы нас с кем-то путаете, гражданин! Вы нам ничего не платили, – второй сержант, передернув затвором, двинулся за первым.
Мордовороты долго смотрели вслед умчавшемуся «уазику». Затем один из них набрал номер шефа.
- Алё, Геннадьич, здравствуйте… Тут проблема возникла с этой бабой… Да нет, это-то как раз нормально. Заявление приняли, действовать начали. Но она у них тут депутат, оказывается, с неприкосновенностью. Закрылась в своем дворе и не пускает никого к себе…
Пока один разговаривал с шефом, второй подошел поближе к калитке и попытался разговорить Пугачеву.
- Послушайте, Пугачева! Вы зря артачитесь. Лучше заплатите первый взнос с процентами и мы от вас пока отвяжемся.
- С какого перепугу я вам должна что-то платить?
- Да не с перепугу, а согласно договора.
- Я с вами никакого договора не подписывала. Вам же четко объяснили – подпись моя подделана, паспорт украден.
- Судиться хотите? Так ведь проиграете.
- Что, ментов купили, и судей хотите купить?
- Ну, зачем вы так, Пугачева…
- Данила, чё ты с ней базаришь, – окликнул его второй. – Шеф сказал, чтоб с ней не парились.
Данила подошел к товарищу и тот, понизив голос, добавил:
- Он попробует решить вопрос через мэра или председателя ихней думы.
- А нам чё теперь делать?
- Сидеть в гостинице и ждать.
- Эх, я бы сейчас этот забор взял на абордаж и всего делов.
- Это как?
- Да наш джип и не такие заборы валил. Смотри, какой кенгурятник мощный.
- А давай пошутим!
Они сели в машину, Данила включил зажигание,  развернулся и на приличной скорости врезался в деревянный забор, затем отъехал назад и проделал операцию еще раз. Забор слегка покосился.
- Хватит, поехали.
Но не тут-то было. Своим хамством они разозлили Пугачеву, она подбежала к забору, открыла калитку, приставила приклад ружья к плечу, прицелилась и выстрелила. Джип еще пару секунд по инерции катил вперед и вдруг сильно завилял, чуть не перевернувшись, и, съехав с дороги, едва не врезался в пятиэтажку. Дом спасла средней толщины береза, росшая на обочине. Но удар был такой силы, что дерево треснуло, и довольно толстая ветка оторвалась и шлепнулась прямо на крышу автомобиля.   
- Что это было? – испуганно спросил мордоворот, сидевший справа от Данилы.
- Эта сучка, по-моему, нам из ружья колесо пробила.
- Кенгурятник, заборы. Ты, блин, чё натворил-то? Как мы теперь из этого Мухосранска выбираться будем?
- Так ты ж сам сказал, давай пошутим.
- Пошутили, блин… Ничего, ремонт машины мы ей тоже в счет включим.
В этот момент на дороге появился уже известный им полицейский «уазик». Затормозив у покореженного джипа, из «уазика» вышел один из старших сержантов и, поправив висевший за плечом автомат, подошел к мордоворотам и, козырнув, представился:
- Старший сержант Иванов. Ездить не умеем, господа хорошие?
- Ты че, блин, сержант, издеваешься? – завизжал Данила, выскакивая из машины. – Вон, глянь, что эта сучка с колесом сделала.
- Так они ж ейный забор машиной ломать стали, – выкрикнула стоявшая у подъезда своей пятиэтажка старушка-наблюдательница.
В это время мэр Пичугин звонил председателю законодательного собрания
- Иван Сергеевич, что там у тебя в ЗакСе за депутаты по людям из ружья шмаляют?
- Как шмаляют? – не понял Петровский.
- Я же говорю, из ружья, по людям.
- Матвей Федорович, я что-то тебя не пойму. Нельзя ли яснее?
- Можно и яснее, – скривился мэр. – Ты слышал что Пугачева в какую-то крупную финансовую аферу влезла будучи в Москве? Взяла, понимаешь ли, крупный кредит в банке, а теперь мало того, что по нему платить не желает, так еще и по представителям кредиторов из охотничьего ружья стреляет.
- Ну, по поводу кредита, там, как я слышал, не совсем ясная история. То ли брала, то ли не брала? А вот то, что она оружие применила, будем разбираться.
Пичугин даже покраснел от неудовольствия, несколько повысив голос:
- Да это не нам с тобой надо с этим разбираться, а правоохранительным органам. И чем скорее, тем лучше. Сегодня она по пришлым стреляет, завтра по нам с тобой шмалять начнет. Я думаю, нужно поднимать вопрос у тебя в ЗакСе, о лишении Пугачевой депутатской неприкосновенности. 
- Ты, Матвей Федорович, здесь не горячись. Нельзя на человека сразу, без судебного решения, ярлык преступника вешать. Я же сказал, буду разбираться.
Петровский повесил трубку, а Пичугин от злости даже карандаш сломал. Для него Пугачева уже давно как кость в горле, тут такой подарок с этим кредитом выскочил, а этот вшивый интеллигентишка в очках, директор колледжа, разбираться собрался.
Начало темнеть, когда Пугачева поняла, что сегодня второго наступления на ее крепость не будет. Она четко дала понять, что шутить с ними не будет. Думается, они это поняли. К счастью, полицейские встали на ее сторону. Значит, можно будет к ним обращаться, если что.
Она набрала полную грудь чистого морозного воздуха, затем с громким придыханием тут же его и выпустила. Постояла еще немного на крыльце и вошла избу. Позвонила по мобильнику сестре.
- Ну чё, Настьк, там, с твоей высоты не видать больше этих проходимцев?
- Так темно же, Жень. А фонари у нас, сама знаешь, через два на пятый горят.
- Да знаю, – проворчала Пугачева. – Пичугин делает вид, что экономит электроэнергию. Ладно, отдыхай, сестренка. Думаю, сегодня они больше не полезут.
- Ночь продержись, Женьк, а завтра мой обещал приехать со своими друзьями. Для них это будут как полевые учения.
- Главное, чтоб он штаны успел напялить перед тем, как в наряд выступать, – нервно засмеялась Пугачева, вспомнив свою первую встречу с Настькиным женихом.
- Да ну тебя, – Анастасия отключила телефон, сунув его в карман халата.
Пугачева закрыла дверь, разогрела ужин, перекусила, словно по необходимости, а не из чувства голода, безо всякого аппетита. И лишь когда прилегла, не раздеваясь, на кровать, почувствовала, как она за эти дни устала. В голове роились разные мысли, потом они собрались все в одну кучу и уперлись в него… в Ефремова. Она закрыла глаза, чему-то улыбаясь, и даже не заметила, как уснула. Спала так крепко, как давно уже не спала. Даже сон приснился ей, будто она ушла с ружьем  в тайгу и наткнулась на медведя-шатуна. Кто его разбудил посреди зимы, было непонятно, но косолапый из-за этого был ужасно раздражительный и злой. Пугачева в страхе застыла, даже забыв про ружье. А медведь подходил к ней все ближе и ближе. Она закрыла глаза и стояла, не шевелясь, прощаясь с жизнью. Вот она уже ощущала тяжелое дыхание зверя совсем рядом, еще шаг и… Кто-то резко дернул ее за ремень висевшего на плече ружья, и в этот момент грохнул выстрел. Сначала раздался дикий вой, а затем Пугачева услышала плач. Простой человеческий плач. Она открыла глаза и увидела рядом с собой одного из двух мордоворотов, покушавшихся на ее дом. Он истекал кровью. Видимо, дернув за ружье, случайно нажал на спусковой крючок. И в этот момент в кармане у раненого зазвонил мобильник. Она полезла в этот карман, полагая, что это звонит его приятель. Но телефон пришлось искать долго, карманов было много, между тем, звонки не прекращались. Наконец, она нащупала телефонную трубку… И в этот момент проснулась. У нее в руке и в самом деле оказался мобильный телефон. Ее телефон. И звонки раздавались из ее телефона. Она открыла глаза, мотнула головой, прогоняя сон, резко вскочила и посмотрела на экранчик телефона. Там высветился его номер.
- Алло, Толя, я тебя слушаю.
- Мадам, долго же вы не подходите к телефону. Спите, что ли?
Хотела соврать, сказать, что была в другой комнате, не сразу услышала, но передумала.
- Спала, Толя. Умаялась я в своей крепости сидеть. Даже не поняла, как уснула.
- Ничего, теперь можешь спать спокойно, тебя больше никто не тронет.
- Хорошие новости, Толя?
- Не то слово, Женя. Слушай сюда! Серега мой навел справки, где надо поднажал, где надо надавил. Короче, выяснилось, что этот самый ПУПП-банк давно уже висит на крючке не только у Центробанка, но и у прокуратуры. Они подобными липовыми кредитами уже пару лет промышляют. Просто зацепки не было. Никто не хотел с ними связываться, никто, соответственно, не обращался с заявлениями ни в полицию, ни в прокуратуру. Все предпочитали влезать в долги, но выплачивать кредит. И тут твое заявление пришлось весьма кстати. Так что Пузырьковым Петром Павловичем теперь займется прокуратура, если он, конечно, перед тем куда-нибудь за границу не смоется.
- Ур-ра-а! – вне себя от радости завопила Пугачева. – Толенька, радость моя. Спасибо тебе!
- Мне-то за что спасибо? Это Серегу надо благодарить.
- А твоему Сереге, передай, если вдруг у него какая оказия случится, ну, там задание или командировка в наши края, всем городом его хлебом-солью встречать будем.
- Нет уж, лучше вы к нам, – засмеялся Ефремов и отключился.

6.
Весна в тот год была хоть и не ранняя и не слишком теплая, зато солнечная. И под материнскими солнечными лучами набухли почки на деревьях и кустарниках, грозящие вот-вот вылупиться из своей коричневой скорлупы, словно птенцы из яиц. На газонах и вдоль домов еще лежали высокие сугробы грязного снега, который периодически дворники разбивали и переворачивали чистой частью кверху, пытаясь таким образом ускорить его таяние. Между тем, дороги уже давно были сухими и чистыми. И снова вся Москва стояла в пробках – с утра до позднего вечера.
Удивительный город! Глядя на эти многокилометровые пробки, то и дело удивляешься: работает ли столица? Или все дни проводит на колесах, в поездах метрополитена, в общественном транспорте?  Только в редкие дни и часы по улицам и подземным тоннелям можно было проехать с ветерком.
Ефремов с трудом припарковался, отыскав место едва ли не около соседнего дома, заглушил мотор, посидел минутку, откинувшись на спинку сиденья и устало прикрыв глаза. Сегодня он закончил очередной проект и мог себе позволить пару дней отдыха. В голову почему-то сразу полезли мысли о Евгении. Как она там? И не пора ли уже ему определяться со своим положением: то ли он ухажер на расстоянии (что при расстоянии в несколько тысяч километров, конечно, не совсем нормально), то ли пора делать ей предложение руки и сердца… Но готов ли он в третий раз рискнуть, не опасаясь наступить на старые грабли? Евгения, конечно, резко отличалась от первых двух его жен, но он ведь не так хорошо еще ее знает. И в данном случае, единственным ее плюсом он считал тот, что она слишком проста и честна, чтобы ожидать от нее какого-либо подвоха. Но любит ли он ее? А она его?
Ефремов зевнул и открыл, наконец, дверцу. Он хотел спать. Как там в сказках говорится: утро вечера мудренее? Что-то в этом и в самом деле есть.
Он открыл дверь своей квартиры и сразу же на пороге замер. Здесь кто-то был! Во-первых, горел свет на кухне, во-вторых, пахло чем-то непонятным, хоть и приятным. Он бросил плащ сверху на галошницу и, не разуваясь, прошел на кухню. А там сидела спиной к нему в теплом махровом женском халате, глядя в телевизор… ОНА.
Он замер и стоял тихо, любуясь ею со спины, но она быстро почувствовала его взгляд, обернулась и встала, как-то виновато улыбаясь, опустив глаза.
 - Это я, Толя, тут у тебя хозяйничаю. Здравствуй. Не выгонишь?
Она подняла глаза и он едва не утонул в ее томном взгляде, такой глубины они оказались. Он открыл рот, желая ответить ей, но слова не шли и он лишь покачал головой, улыбнувшись. Она все поняла, бросилась к нему обняла, расцеловала.
- Есть будешь? Я пирог испекла, черничный. Как в Захарьеве, помнишь?
Конечно, он помнил. И понял, отчего был такой запах.
- Н-нет! Я очень устал. К тому же, ты знаешь, я стараюсь не есть по вечерам, а тем более ночью.
- О боже, чего же мы стоим? Пойдем в комнату, – предложила она, будто это не она, а он оказался у нее в гостях.
Он послушно пошел за ней, она его усадила в кресло, сняла ботинки, надев на обе ноги тапочки. Затем помогла снять свитер. Аккуратно сложила его и положила на полочку в шкафу-купе. Потом повернулась к нему и немного помолчала, заглядывая в его глаза.
- У меня для тебя две новости, Толя. Сказать?
Она подошла к креслу, встала на колени, взяла Ефремова за руки и стала ждать.
- Одна хорошая, другая не очень? – в своем шутливом стиле спросил он.
- Не-а! Обе хорошие.
- Ну, тогда валяй, говори.
- Я продала свой бизнес, сложила депутатские полномочия и приехала к тебе… насовсем.
Новость Ефремова немного шокировала, но он и виду не подал.
- Кому продала?
- Пятьдесят процентов Славкину, сорок – Настьке, сеструхе, пусть учится бизнесу. При  этом Славкину условие в договор купли-продажи внесла – помогать Настьке и, в случае его решения продать свою часть, право первоочередного выкупа предоставить Анастасии.
- Так она же собиралась со своим лейтенантом ездить по гарнизонам.
- Я так понимаю, что там еще бабушка надвое сказала, будет ли он офицером, или пойдет по гражданке.
- Что так?
- А черт их знает!
- Ну, хорошо, а оставшиеся десять процентов кому?
- Себе оставила, – улыбнулась она. – На всякий случай. Во-первых, дивиденды никогда не помешают. Во-вторых, здесь можно вложиться в какой-нибудь бизнес. Ну, и в-третьих, вдруг я тебе надоем и ты меня выгонишь, так у меня на первое время и деньги будут.
- Прекратите ерунду городить, мадам, – он оттолкнул ее, впрочем, довольно аккуратно, и встал, начиная раздеваться. – Все, я спать хочу. А вы, как хотите. Кровать у меня, как видите одна, зато есть два одеяла.
- Нету! – засмеялась она.
- Чего нету? – не понял он.
- Второго одеяла нет, я спрятала.
Он сначала долго смотрел на нее, затем улыбнулся, привлек ее к себе, поцеловал в губы. Не хотелось ее отпускать. И ей не хотелось, чтобы он ее отпускал. К тому же, так удобнее шептать ему прямо на ухо, чтобы никто-никто, даже стены ничего не слышали.
- Слушай, а с домом что? – спросил он.
- А что с домом? Что с ним станется? Настька с мамкой присмотрят, а может, и поживут там пока. А летом, я надеюсь, мы с тобой еще туда наведаемся.
Он после некоторой паузы согласно кивнул. Ему все больше нравился ее деловой подход не только к бизнесу, но и к жизни. А она снова зашептала ему в ухо:
- Толя, а почему ты не спрашиваешь о второй новости?
- Спрашиваю, – также на ухо ей прошептал он.
- У нас с тобой будет ребенок. Я беременная.
Он постоял некоторое время, переваривая сказанное. Затем немного отстранился от нее, глянул в лицо, затем на живот. Она улыбнулась и покачала головой.
- Рановато еще, три месяца только.
Тут он взял ее на руки и пронес к кровати, осторожно положил ее, сам лег рядом и снова зашептал:
- Я, кажется, люблю тебя, Женя.
- Я тебя, кажется, тоже.
Она привлекла его к себе и прижала свои губы к его губам.
Конец.
(1- 19  марта 2014 г.)


Рецензии