Рассказ 48. Встреча - конец

Рассказ 48-ой.

Встреча – конец

Захар поставил коньячный бокал, вытер губы салфеткой и, сложив ладони в замок, подпёр ими подбородок. Он смотрел мне в глаза, напряженно и требовательно:

- Так на чём мы остановились две недели назад? Ты хотел у меня о чем-то спросить? Самое время, спрашивай.

- Ну, если ты считаешь, что здесь этому самое место, то я, конечно же, спрошу! И вопрос мой будет звучать так: «А как бы ты, Захар, отнесся к идее, сесть со мной рядом, и вдвоем бы мы написали «роман-маляву» на предложенную тобой тему, со всеми деталями и подробностями, выложив в нём всё то, что потом бы передали здешнему владыке через его визирей и слуг по системе 6-ти рукопожатий .

- Оставим пока в покое двор владыки! Что значит «всё»?

- Всё, спрашиваешь? Да, то и значит, что «всё»! От начала и до конца! Не помню название этого дурного фильма... Но там был хороший перечень – пароли, явки, адреса и телефоны! А главное полный перечень планов и намерений ИГИЛ с подробным их содержанием.- переведя дыхание, я улыбнулся ему, чтобы хоть как-то смягчить силу удара.

- Я понимаю так.- процедил он, почти не разжимая губы.- Что про явки и пароли ты пошутил, но вот про намерения и планы... Мне просто нечего добавить к тому, что уже было сказано.

- Тогда, значит, и мне тоже.

- Это что у тебя игра такая, на обострение. Мне трудно истолковать твои слова иначе как – недружественную провокацию.

- Провокация, говоришь? Да, нет! Это просто попытка уйти в глухую защиту.

- От кого защита?   

- От кого-то, кого я недостаточно ещё знаю. Потому, как ты, на мой взгляд, вести открытый и всеобъемлющий разговор не уполномочен. Да плюс ещё, будучи профессионалом, играешь со мной – дилетантом, в непонятную для меня игру. 
Он как-то по новому, изучающе посмотрел на меня и опустил глаза к столу. Потом, взяв изящную маленькую чашечку, отхлебнул немного кофе и поставил её на блюдце. Я тоже приложился к своей. Кофе был уже не таким горячим, и в нем сильно чувствовался ванильный привкус.

- А в чём и почему ты считаешь меня профессионалом?

- Не могу твердо утверждать в чём, но вот почему – отвечу. Потому, например, что ты пришел ко мне почти месяц назад, высказав, скажем так – странную идею и просьбу с ней связанную, а когда я по-дилетантски безоглядно кинулся тебе помогать, ты стал уклоняться от любой возможности достичь хоть какого-то результата. Я ведь не зря говорю про профессионализм, ты очень ловко и последовательно уводишь дело в сторону.

- Э-э-э, Радик! У тебя просто завихрение какое-то. Я ведь по сути своей просто связывающее звено...

- Связующее, ты хотел сказать?

- Да, прости, правильно. Связующее звено между тем, кто владеет важной информацией и стоит в начале этой цепи, и тобой. В надежде, что ты поможешь мне найти какие-то концы в трех разных странах, где у тебя есть, вернее должны (по моим представлениям) быть нажиты элементарные человеческие, в смысле, доверительные контакты. Ведь мне,  иракцу-арабу-мусульманину здесь никто не поверит, а тебе могут. Ты там  жил и тут живёшь, тебя там и тут кто-то знает, за тебя там и тут кто-то сможет поручиться... Короче, мне ни там, ни тут ничего не светит, а ты там и тут в целом неплохо ориентируешься.

- Слушай, Захар! До тех пор, пока я не услышу от тебя хоть что-нибудь конкретное и весомое, такое, что можно ощутить и потрогать, это всё слова, которые не продвинут нас ни на миллиметр к нашей общей, к общей! - я это подчёркиваю, цели. И дело наше, к сожалению, с места не двинется.

- Ты так считаешь?

- А как я, по-твоему, должен считать. Я ведь перечислил тебе те возможные по теории вероятности варианты задумок того, кто, как в детской сказке,  «первым сказал МЯУ». Его целью может быть дезинформация, или угроза жизни тем, к кому он сейчас через нас пытается обратиться! А может быть попытка просто отвлечь внимание от каких-то болезненных или актуальных для него проблем. Я уже не говорю о том, что ты называешь этого первого МЯУ буквой А (ИГИЛ), но он ведь может быть и Б, и ФСБ, и что тебе угодно. Я много думал и думаю, но ничего продуктивного в голову не приходит. Вата, серая и комковатая. Не жуют её мои мозги, вернее не прожёвывают. Извини, старик, но это непреложные факты, которым даже толкования какого-то искать не надо. Просто, так оно у меня в голове укладывается. Ты понимаешь меня? Йу маст би фэйсед виз зе фэкт! Понимаешь?

- Да, Радик! Я тебя понимаю, но...

- ...Но помочь ничем не могу? Так что ли?

*       *        *

Он промолчал и, подняв глаза, бросил взгляд куда-то выше моей макушки, и снова опустил их на скатерть, на которую с моей стороны надвигалась изящная женская тень. Ну, вот она и появилась. Ля фам! И что ж? Это уже оно! То самое, что называется «или пан, или пропал». В паны я не рвусь, но и пропадать ещё не хочется. Значит играем на упреждение. Сейчас она выстрелит?! Или – нет?! Кто - кого!? И я, забросив руки за голову, слегка откинулся на своем стуле. И это моё движение вызвало собой «Природную Катастрофу» - обвал, лавину, цунами - замысленные мною ранее на самый крайний случай. И иначе, как громовым раскатом, это не назовешь. Когда по всему многоэтажному внутреннему пространству гостиницы после принятых здесь призывных звуков «Бим-Бом-Бам» раздался типичный голос советской вокзальной дикторши, четко и громко произнесшей на русском языке:

- ГРАЖДАНКА ТАМАРА АЗОХОВА! ВАШ МУЖ ЗАХАР МУСНИН ОЖИДАЕТ ВАС В КАФЕ ГОСТИНИЦЫ НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ НАПРОТИВ РЕСЕПШН! ПОВТОРЯЮ! ГРАЖДАНКА ТАМАРА АЗОХОВА! ВАШ МУЖ...

- Радик, скажи им чтобы они замолчали.- произнесла тень у меня за спиной, опустив руку мне на левое плечо.

- К сожалению не могу. Не властен. А что ты стоишь, Тамар? Садись. Захар, стул даме.

И когда она села и они оба уставились на меня, я повернулся всем телом влево и в полупоклоне произнёс:   

- Мадам, мы счастливы видеть Вас в нашей скромной придорожной траттории. Время ланча, и чтобы Вы хотели заказать?

- Иди ты, знаешь куда... Что за представление ты тут устроил?

- Ребята! Вы забыли, кто из нас был в молодости Главным сценаристом студенческого эстрадного театра? А  он, хоть и на пенсии, остается Главным сценаристом. Хотите я Вам Сказку о Царе Салтане, ещё тогда переделанную в детектив, почитаю:  «Три шпиона вечерком совещались кой о чём! Поступила деректива, первый вымолвил тоскливо...»

- Ты не смог заткнуть громкоговоритель, так хоть сам заткнись.

- Вот так всегда! Таланты без поклонников! А ведь так оно там складно было написано: «Переходим к новой части, пограничник Н-ской части, взял ружьё и автомат и отправился в наряд!». Вы чувствуете, какой ритм, какое журчание речи. «К морю лишь подходит он, чу, вдруг слышит - громкий стон...». Пушкин! Ни дать - не взять!... Или, наоборот – колготки...

- При чём здесь колготки?

- А при том, что так их называли когда-то искушенные в этом деле девушки.

- Не поняла? Как называли?

- Ни дать, ни взять! – так и называли.

- Да замолчи ты, наконец, придурок...

- Во-первых, не ругайся. А во-вторых, что я по твоему делать должен? Пасть на колени и просить пощады у палача! Тогда ты рехнулась, мать!? Ты меня плохо помнишь! Ты меня, оказывается, просто не знаешь! А я ведь и поядрёней балаган могу устроить. Поэтому убери свою сумку со стола вон туда, на свободный стул. Молния у неё сбоку и неровён час от тяжелой ноши  расползется, а начинка оттуда сама выпадет, без твоей помощи. Чё ты на меня так вызверилась? Ишь, глазищи, как у рыси! Я что-то не так говорю? Или что-то не то? Тогда ты скажи, я и помолчать могу. Выпить, например, могу. Коньячку, к примеру! Муж твой расщедрился, ВиЭсОуПи. Десятилетний. М-м-м-м! Какая прелесть! А если ещё и орадж джуз взять на запить...- и я потянулся к своему бокалу.

 Но Тамара перехватила мою правую руку.

- Подожди ты, тарахтелка. Что ты хочешь, скажи? Чего ты так завелся?

- А просто так! Не помнишь? У помянутого и досточтимого мэтра, в царе Никите: «Глупо так зачем шучу? А что за дело Вам – хочу!!!». Вот и я - поэт с молодости. Не помнишь, разве?

- Почему - не помню? Помню. Даже стих, помню, который ты им на прощанье написал.- Она кивнула на Захара. – Хороший такой стих. Лиричный. Мелодичный. Но сейчас, поверь умному человеку, тебе лучше заткнуть фонтан.

- Молчу...

- Кто за тобой стоит?

- А никто... и дед Пыхто! Или нечто ещё покруче. А может наоборот – покорявее.

- Слушай! Тебе самому себя не жалко , так ты хоть детей или жену пожалей.

- Вот так даже? Даже так?! А ты у нас что – бездетная?

- У меня своя жизнь, а у тебя своя.

- А у него?

- У нас с ним – общая.

- Так как это у тебя запланировано? Жили они долго и счастливо и умерли в один день?

- Плюнь три раза!

- Ну, почему же. Есть ещё один вариант, оперативный и прелюбопытнейший, как любовь втроём! Я готов! Втроём так втроём, но здесь и прямо вот сейчас. С песней – врагу не сдаётся наш гордый Варяг!?

- Да хрен с ней, с твоей песней! Рано ещё. И тебе, и нам.

- А что это ты за меня решаешь? Я может сейчас его на дуэль вызову и мы убьём друг друга, как Пушкин с Лермонтовым! У тебя на глазах!

- Охренел ты, что ли? А почему не как Ленский с Онегиным?

- Это ты, мать, охренела. Там один другого убивает. А мы на иной резалт на-целены! На обоюдоострый!

- Ну, целься, целься! Зря ты так ерепенишься, Радик! Это ж надо ж ещё как много успеть – достать, прицелиться... да и попасть, тоже не простое дело. Я уже не
говорю о том, что ты один, а нас, как минимум двое...

- Эх, Тома, Тома... Он же у тебя приличным парнем был, хорошо учился... А ты его в эту хренотень затащила! Достать, прицелиться... Зачем? Он бы тебя и так со своих профессорских прокормил бы. Или ты по идеологическим мотивам?

 - А это вот не твое собачье дело!- выдала она мне.

- Грубишь? Груби!- и я потянулся к бокалу, а она второй раз придержала мою руку.- Что ты меня за руку хватаешь? Я может быть смерти ищу, а ты мешаешь! Хорошо ли это, мешать человеку, ищущему смерти. Нехорошо! А я вот что вспомнил, один умный человек с 20-летним, обрати внимание, шпиёнским стажем по-пьяни рассказывал. Он говорил, что убивать легко, но после того, как в тебя три раза выстрелили. Тогда и руки не дрожат, и промахнуться невозможно.

*      *      *

Лицо у Тамары осталось невозмутимым, но Захар смотрел на неё сбоку и ждал. Мне было больно за него. И вдруг она повернула голову. Вот она – развязка! Глаза их встретились. У Захара дрогнул кадык, он облизал губы и медленно-медленно стал опускать руку под стол.

- Ладно, ребята. Кончен бал, погасли свечки... Давайте, понемногу на дорогу... Коньяк кончился, так хоть орандж остался. Ваше здоровье, мадам. Будь здоров,
Захарушка!- я поднял бокал и стал , ждать, глядя ей прямо в глаза.

Не знаю, что она чувствовала, но, судя по моим ощущениям, ни ей, ни мне сейчас сам Сальери не позавидовал бы. И под моим взглядом она вдруг протянула руку к стакану с водой, выплеснула остаток в вазу с цветами, отлила себе половину сока и вторую поставила перед Захаром. Тот, как под гипнозом, взял. Мы чокнулись и поднесли бокалы к губам. И все дружно выпили. Каждый – своё!

Я сидел напротив и прикидывал, что и как мне делать. Вся надежда была на женщин, сидящих на балконе, и я должен был послать им сигнал. А для этого открыл мобильник, повозил пальцем и, поднеся к уху, сказал:

-  Алло?- потом, прислушавшись, произнес.- Салюто, каморадо!- и часто заспрашивал.- Алло? Алло? Алло... Разъединили!... Вот чёрт!...

И тут я заметил, что у Тамары мутнеют глаза, и она, близоруко щурясь, тянется к своей сумочке. В ответ Захар, повидимому ещё не почувствовавший действия напитка, протянул руку, но я упредил его движение и передернул тяжёлую сумку себе на колени. Весу в ней было не меньше полутора килограмм. Захар попытался резко встать, но покачнулся и, потеряв равновесие, бухнулся обратно. И  мне уже ничего другого не оставалось, как по совету Фила, рвануть вверх столешницу и опрокинуть Захара вместе с его стулом. Я даже успел подумать, что ковер здесь толстый, и затылок себе он не разобьёт. Но он оказался хорошо подготовлен к подобной ситуации, потому что не стал хватать падающую посуду, а, сложив ладони на затылке, прижал голову к груди.  Тамара же безвольно и  мягко завалилась набок и тоже упала, но не так резко.

Отовсюда бежали люди. Они кричали и метались в пространстве, окружавшем стол. Меня уже держали за шиворот и заламывали руки. Возле повалившегося на пол Захара, присел один из ребят из группы Бобби, который, разоружая его, ещё и успел мне подмигнуть. В общем, крутёж поднялся тут, и немалый. Между столами кафе топталось не менее 20 человек. Но, когда минут через 5 появилась полиция, всё сразу пришло в порядок. На моих запястьях щелкнули наручники. Медицина подхватила носилки, и нас, кого вынесли, кого вывели, а кто и сам вышел, на своих ногах и по своей воле. И что там в гостинице происходило дальше, я уже не видел. Стремительное движение остановилось в моих глазах именно в тот момент, когда меня уса-дили, затолкнув на заднее сиденье машины с мощными сине-красными огнями по всему верху. Полицейский, державший мою правую руку, сдвинул меня к середине, а кто-то другой, ввалившийся слева, вдруг стал меня тискать и проговорил на ухо:

- Доктор, держитесь. Я с Вами.- это был другой помощник Бобби. Звали его  Грег.

В руках у него была моя тросточка.- Вот, Ваша вещь, док! Прихватил на всякий случай. Люди-то в наше время, знаете какие? А тут, хорошая штучка, раритетая.
И он, вытащив до половины клинок рапиры, со щелчком задвинул его обратно, откровенно поразив сидевшего справа полицейского.

- Сэм, да сними ты с него оковы, это же наш парень. Подстава! Он своё сыграл и пусть отдыхает.

- У меня своё начальство, сэр, и без его распоряжения... Прости, парень, но тебе придется потерпеть.

В полицию я входил уже, как в дом родной, хотя в этот раз медицинских показаний у меня к этому, слава Б-гу, не было. Но они были, и явные, у моих контрагентов. Ими сейчас суетливо занималась интенсивная терапия. Майор Оденкирк прошел мимо меня и кивком поздоровался. Рядом с ним шел Тэйлор и кто-то ещё в гражданском, кому майор давал солидные и уверенные пояснения. Тэйлор на ходу обернулся и, узнав меня, приветственно помахал. И пока я сидел тут, сбоку от прохода, пристегнутый к полицейскому-попутчику, мимо провели ещё пятерых моих «товарищей по несчастью», закованных в наручники, но с той лишь разницей, что их сразу же развели по камерам в узком корридоре, а я всё ещё сидел сбоку от прохода. Одним из них был тот, кто поставил нам на стол приправленное зельем питьё. И в этот момент я по-думал, что это он, что это не я... И всё это время, конечно же, в голове у меня крутилась мысль, связанная с  Захаром и Тамарой. Думая о них, я оправдывался перед ними и собой. Ведь то, что произошло, не было моим стремлением и желанием, это был рок, судьба, Его Величество СЛУЧАЙ, это они свели нас сегодня в страшной схватке. И вышло так, что финал, вроде бы и ожидавшийся, в чувственном плане оказался для меня полной  неожиданностью, несмотря даже на долгую и тщательную подготовку.

Учителя мои понимали, насколько будет непросто пережить всё это не замешанному в такие дела человеку. Вот сибирские шаманы, помнится, учили охотников просить прощения у души убитого ими зверя. А я сейчас сидел и, тупо глядя себе под ноги, думал о душах своих друзей и знакомых.

Передо мной туда-сюда  сновали люди. Кто-то из «высокого» начальства, проходя мимо, потребовал от сопровождавшего меня полицейского, заковать мне ещё и ноги. Так я должен был конвоироваться по инструкции. Но никакой реакции в этот момент в душе не ощутил. И продолжал убеждать себя, что ведь в конце-то концов, я просто защищался. Не подставлять же мне было свою голову, а вернее глотку под ядовитое зелье. И когда, то же самое «высокое начальство» на обратном пути, приказало ещё и поместить меня в камеру на общих основаниях, я отнёсся к этому совершенно равнодушно. Даже, наоборот, ощутил в душе какое-то успокоение. Ведь в камере было тихо. Крохотная комнатка, с прикованной к стене койкой и единственным стулом. Ничего в ней меня не заинтересовало, и я сидел прямо напротив двери, не отводя от неё глаз, пока в какой-то момент не почувствовал наплывающее тревожной и острой болью сердцебиение. А вслед за ним и сильное головокружение.

- Всё! Это, наверное, Божья кара! - Откинув назад голову я сидел, уже совсем не соображая, что со мной происходит. Все мои вещи, включая лекарства, остались в мешке, повешенном на наружной стороне двери, поэтому помочь себе я уже никак не мог. Послеалгкогольная кома с гипогликемией наехала на меня совершенно неожиданно, я ни о чём толком не успел подумать, впав в спячку, в смысле – в бессознательное состояние.

*      *      *

Панику поднял Давид, пытавшийся прорваться ко мне, и постоянно контактировавший с Зоей по телефону. Это она спросила его про уколы, обнаружив, что шприцы-то остались дома! И он, слава Б-гу, примчался вместе с  парнями в этот участок, наорал на Оденкирка, занятого высокой политикой и не проследившего за моим освобождением. Короче, найдя меня, валяющимся без сознания на полу возле стула в камере, полиция осознала долю своей вины в содеянном и приняла надлежащие меры.

Через буквально несколько минут я уже лежал раздетый в знакомой до боли комнатке,  или в её двойнике, где меня тут же подкололи глюкозой и сердечным блокатором, приведя в чувство. А главное, принесли поесть. И уже после еды, напоив ещё и разогретой в микроволновке Кока-Колой, вывели  на волю.

Свобода! Встречали меня там все свои. Но окончательно я врубился, только услышав, что Захар и Тамара живы. Что это было сильнейшее какое-то наркотическое средство, предназначенное, как оказалось,  для усыпления и похи-щения меня. Там даже подстава-амбуланс у них была приготовлена. На это работала группа в 7 человек. Но такова счастливая судьба дилетанта. По дикости и невежеству своему я их переиграл. Но «разбор полётов» ещё только предстоял, и разбор серьёзнейший и дотошный. Ничего существенного в продвижении к нашим целям сделано не было. Более того, общую ситуацию всё оно, скорее всего, только усугубило.

Заглянуть далеко вперед в таких условиях нам с Давидом было трудно. Но одна мысль не покидала нас, наряду с ранее просчитанными подозрениями. После того, как стало известно про планировавшееся похищение, мы с ним прикинули смысл такого небезопасного для них деяния, и почти одновременно пришли к мысли: а что если это провокация, с целью посмотреть на реакцию и просчитать возможные ходы. Нечто похожее на «камешки Митчелла». Подбросив огоньку, они выждали бы некоторое время, и планировали, захватив меня, например, выяснить какими же они, эти ходы могли бы быть. Я, правда, высказал гордое сомнение, что не все бы я им рассказал. Но это вызвало только заливистый смех у Давида.

- Кольнут Вам какого-нибудь расслабляющего и Вы такое расскажете, что потом самому себе и в страшном сне представить не сможете. Это ж такая химия, эти психотропы. Теперь ведь никто не пытает болью, бессмыслено. Люди начинают врать и  изворачиваться, и только уводят Вас в сторону. А химия она растворяет все контрольные узлы в сознании, и все то, что Вы знаете, вытекает из Вас, как молоко из коровьего вымени.