Часть 1. 1. Самое начало

Самое начало.

 А начало для нашей мамы –  18 апреля 1939 года.  Это дата ее рождения. Но как не странно, она узнала о ней, когда пошла отдавать документы на получение паспорта. До этого она всегда думала, что ее день рождения – 3 июня, поскольку именно в этот день отмечали ее именины. Собственно говоря, дня рождения-то (впрочем, как и именин) никто, никогда и не отмечал, и никто и никогда не дарил ей подарков, как это принято  теперь у нас. Поэтому лишь в день именин ей сообщалось, что сегодня ее день, так сказать, и она с детской доверчивостью  и думала, что это и есть ее день рождения.  Да, это так удивительно в наше с вами время, но тогда, наверное, это было нормой. Мама была старшим ребенком в семье. Нет, был до нее еще брат Николай, но в 14 лет его не стало,  а поэтому  на нее, как на старшую в доме,  были возложены очень многие обязанности по дому.
Она не особо любила рассказывать о своем детстве. Наверное,  потому что не так уж и много там было радостных моментов. Посудите сами – сперва  довоенное детство, потом война и уже послевоенная разруха и голод.  И одежонка у нее была худенькой. Как-то она рассказывала, что уже, будучи подростком – девушкой, очень стеснялась ходить в большом мужском тулупе в школу. Своей одежды у нее не было, только лишь с чьего-то плеча. И форма школьная тоже была очень скромная – из черного ситца. Наверное, все так жили в то время. Но этому поколению наших родителей и дедушек-бабушек досталось сполна – ни детства, ни толком юности, а потом и в старости толком ничего хорошего не увидели. Что-то всю жизнь для кого-то строили, но так и не достроили. А если что и построили, то система все разрушила.

Чтобы понять взрослую жизнь человека, надо знать время и семью, в которой он родился. Поэтому начну по порядку. Со знакомства с мамиными родителями -  с нашим дедом Абрамом Степановичем Унтиловым и Галиной Павловной – нашей бабушкой. Герои своего времени, которыми, впрочем, можно назвать всех, проживших то тяжкое время войны.

Бабушка наша была единственной у своих родителей – людей обеспеченных и образованных.  Все ребятишки, которые рождались в этой семье, долго не задерживались, а практически сразу умирали. А бабушка выжила. А потому родители  не чаяли в ней души и возлагали на нее большие надежды. Бабушка наша была княжеского рода, хотя при советской власти об этом не принято было болтать и скорее являлось чем-то постыдным и зазорным.

Корни же деда были с Украины. Его родителей  с кучей ребятишек сослали на Урал, в старый городишко на Туре – Верхотурье. Их семейство – многодетное, а потому и трудолюбивое, еще при советской власти было признано как зажиточное, а потому нуждающееся в раскулачивании. Ну, вот и раскулачили. И  сослали. Дед  с бабушкой встретились, поженились, а потом у них пошли и свои ребятишки, часть из которых не приживалась на этом белом свете и уходила в раннем детстве, а оставшаяся часть была из тех жизнелюбов, которых принято называть сорванцами. Мама была вторым ребенком, после старшего брата Николая, с которым разница была в 2 года. Родились они еще в довоенные годы – Коля в 37, а мама – в 39 году. А потом началась война, деда забрали на фронт, и бабушка наша с двумя ребятишками перебивалась, как могла. Маме нашей многое, что пришлось пережить – и голод, и то, как бабушка отправляла их в поля на поиски гнилой и перемороженной картошки, как потом ее отваривали и ели. Бабушка, хоть и была княжеского рода, но быстро жизнь научила ее всем своим премудростям. Она сама  вместе с ребятишками перекапывала огромный огород по весне и засаживала всем, что только оставалось припасенным с осени в погребе. Они могли сами голодать, но семенная картошка – это было святое, и она никогда не трогалась, даже если приходилось сильно голодать. Тяжелая военная жизнь наложила на бабушку  свои отпечатки. Она удивительным образом сочетала в себе какую-то кротость и суровость характера одновременно. По жестокости времени  ей было не до нежности и улыбок. Она никогда не ласкала своих малышей, не обнимала и не баловала их. А ребятишки по малолетству своему воспринимали  холодность матери как должное, и сами никогда не делали попыток приласкаться к ней. Им было достаточно того, что они есть друг у друга. Вместе им было не так одиноко и страшно идти по жизни. И по малолетству же своему не замечали того, что в свои 20 с немногим лет, их мать выглядела гораздо старше, чем есть на самом деле. Не замечали и того, какие мозолистые и сильные у нее руки, совсем не похожие на некогда изнеженные и белые ручки «барской» дочери.

Дед же наш во время войны был танкистом.  На танке дошел до Берлина. И когда они очищали  мир от того последнего, что называлось фашистами, их танк был подорван. Контуженный и оглушенный, дед вынес на себе раненого командира из горящего танка. И сам был  сильно ранен в нескольких местах от взорвавшейся неподалеку гранаты. Он пролежал долгое время – раненый,  без сознания и присыпанный землей. И по Божьей милости, когда санитарочки обходили поле битвы, то его нашли. Вид его был настолько безнадежным, что и никто уже и не думал, что он еще живой. Но  когда поднесли к нему зеркало, то увидели, что оно запотело.

Дед был срочно госпитализирован, перенес множество операций и чудом выкарабкался на этот свет. Выздоровление  было долгим и многоэтапным. От контузии он потерял память и долго не мог говорить. Потом потихоньку память и осознание себя стали возвращаться к нему. Он вспомнил кто он, откуда родом и что у него есть семья. И вернулся домой только лишь через год, в 46 году. Вернулся тогда, когда уже и не ждали его дома, похоронили. Бабушка сама лично слышала, как по радио говорили, что ему посмертно присвоили звание героя Советского Союза.  Его командир был уверен, что дед погиб. А он вот взял и вернулся с войны.  И, слава Богу, что вернулся живой. Еще, будучи ребенком, я много раз слышала историю о его удивительном рождении и спасении. Дело в том, что дед наш родился, как говорится в народе, «в рубашке». Да не в атласной или ситцевой, а в своем «детском месте», что бывает очень редко в жизни.  Его мать высушила эту его «рубашечку», и когда деда забрали на фронт, то вшила ему  в одежду, чтобы, по народному поверью, хранила его. Не знаю, может быть, она и верила в Бога, (да и как в такие страсти, да и без Бога?), но одно другому, видимо и не мешало. И потом по жизни наш дед не раз слышал от военврачей эту фразу: «Да ты в рубашке родился!», на что наш дед всегда отвечал, что, мол, так и есть, в рубашке. Знаю, что потом, уже после возвращения домой, в нем опять зашевелились осколки. И снова деда оперировали. И хирург сказал ему в очередной раз про его рубашку, потому что еще бы немного и осколок задел сердце. Но это так, к слову. Я-то понимаю, что это Бог так хранил его.

Но надо сказать, что  после войны он стал совсем другим человеком, как, пожалуй, и все, пережившие ужасы войны. Война много изменила не только в жизни людей, но и изменила их самих. Дед стало шибко выпивать и гонять не только ребятишек, но и бабушку. Под горячую руку доставалось всем. Спуску особо никому не давал, всех держал в строгости. А поскольку мама наша была старшей (брата Николая к тому времени уже не стало), то с нее и спросу было больше.  Все лето трудились с рассвета до заката. Дел  с хозяйством было выше крыши. Это и покосы постоянные, и сбор ягод для продажи. Собирали ягоды целыми пайвами. По сезонам. Сперва земляника и черника, а потом – брусника и клюква. И если дед сказал – не возвращаться, пока пайву не наполните, то так и должно было быть. С пустыми руками домой никто не пустит – будешь за порогом спать. А зимой собирали сосновые шишки, потом их шелушили от семян и опять же сдавали в лесничество – глядишь и лишняя копеечка появлялась. Но мало кто из детей видел свои деньги – все честно сдавалось в семейную казну. Мама рассказывала, что если уж и хотелось им детьми чего-то сладенького, то тогда шли в редкое свободное время по землянику, например, а потом на проданные ягоды покупали 100-200 граммов подушечек и всегда делили поровну на всех. Такое вот время было.

Мама с детства была бойкого нраву. Спуску никому не давала и в обиду не только себя, но и своих младших братьев и сестер. Даже как вроде была грозой улицы. Ее побаивались даже мальчишки, а с девчонками она дружбу не водила. Ей с ними было не интересно – постоянные ябеды и обиды. Она всегда была за справедливость, и если кто-то перегибал палку по ее понятиям, то с тем долго не церемонилась – могла и поленом отстегать… Вот пишу это все и самой  не по себе. Неужели о своей нежной маме пишу??? Лично я ее такой – с поленом в руках не знала. Но это все  мне в мою память легло по рассказам от самой мамы и от ее братьев-сестер. Все эти истории всегда рассказывались с большим смехом и юмором, что нам, детям, тоже было как-то весело. Но по большому случаю такие «набеги с поленьями» были скорее исключением, чем правилом. Потому, как и бегать-то по улице в то время особо было некогда.  Это был лишь единичный случай, который показал всей улице, что характер у нашей мамы был. Хозяйство же у родителей было большое – скотину держали, кроликов да курочек, да и огород был, как огромное поле. Пережила и повидала мама в родительском доме всякое. И картошку гнилую по полям собирали, и голодали, не смотря на то, что корову держали во время войны. Молока и еды все равно не хватало.

Еще мамуля рассказывала, как ей приходилось ночами,  когда уже все спали отмывать некрашеный пол в родительском доме.  Это приходилось делать ей каждый день, а вернее, каждую ночь, потому как в другое время это было делать некогда. И обидно было ей, что никто особо не берег ее труд, поскольку на следующий день пол был по-прежнему грязный, и ей снова приходилось скоблить его большим ножом. И еще помню, что она рассказывала, что на одну из первых своих зарплат купила себе кроликовую шубку на зиму, поскольку больше не могла ходить в мужских тулупах. И потом на лето оставила эту свою полушубку у родителей. А когда вернулась домой, то увидела, что шубка ее валяется в ногах  при входе, вся замусоленная и оборванная. Конечно же, думаю, что ей было очень горько от этого. Это, пожалуй, и все, что я запомнила из рассказов мамочки о ее жизни в родительском доме. Очень жалею, что так мало выспрашивала у нее фактов из  детства, да и юности тоже. И сейчас вот приходится собирать все по крохам и вспоминать то, что было рассказано так уже, кажется, давно, в той, другой  счастливой жизни, когда она была рядом. Трудно судить, но мне кажется, что она очень хотела в юности скорее уехать из родного дома, в котором так мало приходилось видеть ей доброго. Конечно, она любила своих родителей и по-особому жалела свою маму, у которой тоже была, ох, какая не сладкая судьба. Поэтому и делала всю работу по дому, какую только могла, чтобы облегчить ее жизнь.
Лично я сама бабушку помню как-то уж до обидного мало.  Мы с мамой жили за 100 км. от бабушки и дедушки, в городе Серове.  А потому и виделись с ними эпизодически.  Бабушка у нас была удивительной постряпухой. Я помню ее удивительные наивкуснейшие пироги и ватрушки из русской печки. Вкуснее их я в своей жизни не едала.  Они были просто какие-то воздушные и нежные эти ее шанежки и ватрушечки с картошечкой. А пирожки с черемухой, да еще и  с коровьим молоком – этот вкус у меня сидит в  памяти. Бабушка была какая-то молчаливая, и может быть, поэтому она казалось мне суровой. Хотя все говорят, что она была очень доброй женщиной. Уверена, что так оно и было. Просто уж не так и часто, видимо, мы виделись, и я не успела сильно к ней привязаться в редкие встречи. А внуков и внучат у них с дедом было так много, что всех, поди, и не упомнишь. На тот момент нас было  уже 10. Да и сама она уже была утомлена и замучена всей своей жизнью – такой трудной и какой-то, наверное, для нее безрадостной. Может быть, я и не права. Может быть, она и была рада всем нам – многочисленным своим внукам. Но я почему-то не запомнила ни ее добрых слов, ни ее ласковых бабушкиных рук, ни даже ее улыбки. Мне кажется, что вся ее жизнь – это была сплошная борьба и сплошные жуткие испытания. Из 9 своих детей она четверых похоронила при жизни. Кого-то в младенчестве, кого-то в подростковом возрасте, а кого-то уже во взрослой жизни потеряла. И что тут говорить, каждая смерть уносит половину твоей жизни. А смерть родного ребенка – испепеляет и опустошает до дна. И где ей было – бедной нашей бабушке  - находить  добрые слова для внуков, когда жизнь была так к ней немилостива.

Помню такой эпизод из своего раннего  детства. Кажется, что мне было тогда 4 или 5 лет. Мама нас редко оставляла у бабушки, разве что в очень экстренных случаях, когда ей, бедной, деваться уже было некуда. Например, если надо было поехать на какие-то курсы в Екатеринбург или еще что-то в таком роде. Помню, что было лето, и мама нас привезла к бабушке. Я с вечера знала, что мама утром уедет. К маме я была  привязана с самого детства. И, наверное, еще больше от того, что была младшей в семье. И дня в своей жизни не мыслила без нее. Всегда очень скучала по ней и рыдала в разлуке без нее даже уже в своей взрослой жизни. А что там говорить о  маленькой девочке? Весь вечер мамуля просидела со мной, много чего мне рассказывала, пока я не уснула. А утром, когда я проснулась – жизнь в доме уже кипела, и самое главное – это то, что мамули уже в доме не было.  Я помню, что я очень горько плакала, когда это обнаружила, и никак  не могла успокоиться. Я чувствовала себя такой несчастной и одинокой. И, видимо,  в доме никого из моих братьев и сестры не было. Я уверена, что непременно кто-то из них ко мне бы подошел и пожалел. Наташа бы непременно бы не оставила меня такой рыдающей навзрыд в моем таком большом детском горе. Да и Дима – тоже. Он всегда плакал в детстве рядом, когда плакала я. Помню, как подсаживался ко мне и плакал.  И я тоже плакала, когда плакал он. Но это было по началу, пока мы были еще маленькими. Потом, конечно, такого не стало. Ну, так вот, вернемся в бабушкин дом. Я так отчаянно плакала и причитала: «Ма-мочка-а-а-а, любимее-е-е-енькая-я-я-я, где ты?!», но ко мне так никто и не подошел. Я хорошо помню, что на кухне была бабушка и она там звенела кастрюльками, но почему-то ко мне  она так и не подошла…   Хотя думаю, что моему детскому сердцу в тот момент не так уж и много было надо – просто, чтобы кто-то обнял и успокоил. Мне, наверное, даже было проще, если бы она сказала строго: «Таня, прекрати реветь. Мама уехала». Но бабушка не сказала ни слова. Просто как-то отстранилась и все.  И вот сейчас я вспоминаю эту ситуацию и нахожу одно лишь объяснение в бабушкиной такой холодности – это ее чрезмерная усталость от жизни,  ее изнуренность и изможденность. Я действительно не помню, чтобы она когда-то улыбалась и тем более – смеялась. Может быть, слишком редко мы виделись.

Хорошо помню платьице и книжку, которые подарила мне бабушка на день рождения. Оно было такое беленькое в горошек, шелковое, с рукавами – фонариками. Я очень его любила. Оно и действительно было нарядным. А книжка была очень трогательная – про куницу. А Диме бабушка подарила книжку про попугая Жако. Мы все очень любили эту интересную историю про смешного говорящего попугая, который всех гостей в доме спрашивал: «Чаю хочешь? Как поживаешь?» А гости, думая, что с ними разговаривает хозяин, отвечали: «Да, не откажусь от стаканчика чая. Хорошо поживаю». Но проходило время, и тот же голос опять спрашивал то же самое. И так по кругу. Не трудно догадаться, чем же заканчивалась эта смешная книжка. Мы очень ее любили. И у нас в семье всегда существовала эта присказка: «Чаю хочешь? Как поживаешь?». А еще у нас осталось очень много поздравительных открыток от бабушки с самыми разными праздниками. И даже нас, совсем тогда малышей, которые и читать еще толком не умели, она не забывала поздравлять со всеми праздниками. У меня осталось от нее несколько открыток именованных лично мне. И эти особые подарки и открытки мы с любовью хранили в память от бабушки. Они стали по-особому дороги нам, когда ее не стало.

А не стало ее, когда нам с Димой  было по 7 лет. Трагически и неожиданно оборвалась ее жизнь – бабушку сбило поездом за 10 дней до нового  1981 года.  Это было в тот момент, когда мы все  приехали в Верхотурье на день рождения нашей тети Риты – маминой сестры. Мы все собрались у неё дома. И я помню, что бабушка засобиралась  к себе домой. Ее еще все отговаривали, чтобы осталась. Уж и не знаю почему, но она все же решила уехать. А ехать надо было либо на автобусе, либо на поезде – всего одну остановку. Бабушка ушла. И никто из нас и не мог подумать, что больше мы ее не увидим. Выходные закончились, и мы снова вернулись домой в Серов. А потом маме позвонили на работу  и вызвали к телефону. Там ей сообщили, что бабушку сбило поездом.  Мамуля первой уехала на похороны, а мы подъехали на следующий день. Я немного смутно помню все эти печальные события. Я еще тогда сама была мала.  Помню, что больше всего мне было жалко мамочку. Я впервые увидела, как она плакала. И вообще впервые увидела,  как  плачут  мои взрослые дяди и тети. Мне бабушку, конечно, тоже было жалко, но маму почему-то больше. А на бабушку мне было страшно смотреть. Ей, бедной, сильно досталось. Не буду, конечно, здесь все это описывать, но следы этой ужасной трагедии были очень отражены на ее лице – оно было все в синяках. И бабушка была просто неузнаваемой. По крайней мере для меня, 7-летней девочки. А случилось все так, что бабушка стояла на путях той самой станции, где жила наша тетя Рита. И мимо проходил товарный поезд, который не останавливался на этой станции. Была зима, и бабушке особо-то некуда было отойти от дороги, разве что совсем в сугробы. Ну, в общем, то ли она отошла не достаточно далеко от поезда, но одним словом, ее засосало воздушной тягой под колеса. И еще протащило.  А в это время наш дядя Валера пошел на улицу курить, и увидел, что остановился товарный поезд. И он еще удивился, мол, чего это товарняк тут встал. А он вот и встал из-за нашей бедной бабушки. Но это все мы узнали уже потом. Бабушка в тот день домой не вернулась. Дед ее не потерял, поскольку подумал, что она с нами у тети Риты осталась.  А хватились ее только через пару дней, когда закончились выходные, а она так и не появилась дома. Подали в розыск и нашли ее уже, к сожалению, в морге… Очень печальная история. Бабушке было тогда всего 61 год.  Всех эта беда очень подкосила. Дед сразу осиротел. Что не говори, а дом держался на бабушке, поскольку дед-то сильно выпивал, а после ее смерти так вообще трезвым был редко. И мамин родительский дом стал прямо на глазах разваливаться, поскольку не стало в нем  главной хозяйки – нашей славной бабушки.