Часть 1. 3. Как папа познакомился с мамой

История о том, как папа познакомился с мамой.

Неужели это конец? – думал я, глядя вслед уходящему пассажирскому поезду. Неужели все кончено!? А еще совсем недавно, всего лишь день назад все было так хорошо! Без умолку говорили, пели и радовались. Только не танцевали, не было музыки, но нам и без этого было весело. А вечером бродили по тихим улицам поселка, говорили мало и каждый думал о своем. Хорошо идти с любимым человеком, держа его руку в своей руке, и слышать, как скрипит снег, смотреть, как падают легкие снежинки и ни о чем не думать. Хочется только идти и идти… И я перебирал в памяти все мелочи, начиная с того, как впервые встретился с Наташей. И это было не очень давно, прошлым летом. И пусть пройдет много лет, но я этого не позабуду. Жил я тогда на тихой железнодорожной станции, а работал в лесу за 25 км. По настоящему я жил в лесу, а домой ездил только за продуктами, чтобы снова уехать в лес на неделю. Пятнадцать километров нужно было ехать на поезде, а потом еще 10 километров пешком. Продукты доставляли на поезде, а сами добирались пешком. Все было как всегда. Я стоял в тамбуре и ждал, когда закончится посадка. Мне нужно было сходить.  Как вдруг увидел среди знакомых входивших пассажиров стройную красивую девушку. Не знаю отчего, но у меня при ее появлении так застучало сердце, что, казалось, стук его слышат все. Это была Наташа.  Кто же эта незнакомка? Я еще не совсем успел разглядеть ее, но знал, что это –любовь. Знал, что о ней я буду думать все десять километров, знал, что долго вечерами не смогу заснуть. Это была новая учительница. И во что  бы то не стало, я решил познакомиться с ней. План знакомства был разработан и составлен с товарищем по работе – Колей. После  обсуждения план был принят и мы с решительностью и смелостью направились его осуществлять. Был сентябрьский, прохладный и темный вечер. Коля шел с фонариком. Мы, предчувствуя успех разработанного до тонкости плана, торопились.  Но чем ближе подходили мы к школе, тем меньше было решительности, тем медленнее шли. И почти совсем у школы Коля остановился.  Мы должны были пройти возле школы, громко разговаривая. И Коля должен был, как бы нечаянно, посветить по окнам фонариком. «Наташа должна выйти» - уверял меня Коля, - девчата всегда в таких случаях выходят». «Ну, а если не выйдет?» - возражал я. «Тогда пройдем еще раз, и уж тогда-то любая девчонка выскочит. Ты не беспокойся, а надейся на меня, я не подведу» - убеждал меня Коля.
Но тут возле самой школы он почему-то остановился.
 - Что, фонарик заел? - спросил я шепотом.
- Нет, - ответил мне Коля и тоже шепотом.
- Так пойдем, - прошептал я.
-Знаешь, Андрей, может быть, когда-нибудь в другой раз это сделаем, сегодня что-то прохладно. Начнем разговаривать, увлечемся, и, чего доброго, простынем, - шептал Коля.
Я так и знал. Коля струсил. И все-таки мы пошли. Шли чуть не на цыпочках, не глядя на окна и не разговаривая. А когда прошли, оглянулись, и, не сговариваясь, сели на скамейку у забора возле какого-то дома.  Я молчал, я был взволнован.  Коля тоже о чем-то думал.  Успокоившись, я спросил: «Почему ты не светил фонариком?» «А я забыл про него» - ответил Коля. «Эх ты!- начал я стыдить его, - а еще говорил: Не беспокойся! Надейся на меня! Я не подведу!»
- Пойдем второй раз, сейчас я обязательно посвечу, - убеждал и оправдывался Коля.
Зная скромность и стеснительность Коли, я взял на себя художественный свист какой-нибудь современной и популярной песенки, когда мы будем проходить возле окон школы, так как разговора с Колей не добьешься.  «С него хватит и того, если он посветит,» - думал я. И мы сделали второй заход.  Метров за 200 я начал лихо насвистывать мелодию из кинофильма «Там, где заканчивается асфальт», подбадривая Колю. Коля же проворно кидал лучи фонарика по сторонам, представляя, как будет светить по окнам. Но чем ближе я подходил, тем тише становился мой свист. А когда до школы осталось шагов тридцать, я совсем перестал свистеть, думая, что хватит и того, если посветим по окнам фонариком. И у Коли уже неуверенно светили лучи фонарика по сторонам, а когда совсем подошли, фонарик потух .
-Свети! – прошипел я.
Коля включил фонарик и, как мне показалось, зажмурился, скользнул лучом по крыше школы и, не глядя на окна, прибавил шаг.  Я не отставал.   И  мы не заметили, как уже бежали. Даже, если бы Наташа и вышла, нас там бы не было.  Третий раз идти было бесполезно.  И Коля ушел. До ночного поезда было еще долго.  И я решил действовать один. Но ничего, кроме, как пройти мимо школы, я не мог придумать. Но уже после десятого захода я глядел на окна. И каждый раз, проходя, думал: это последний виток, а то побью рекорды космонавтов. Но, пройдя, снова шел. И так до самого поезда.
С Колей я встретился на следующий день. Мы вместе шли на работу. По мелочам вспоминали и разбирали вчерашние похождения, смеялись над своей нерешительностью. И вдруг- кому-то из нас пришла мысль – обмануть ребят.  И мы решили сказать ребятам, что были в школе, познакомились с учительницей, она угостила нас чаем, мы посидели и ушли. Вовка обязательно убежит, как узнает это.
-Да, он смелее, чем мы с тобой вместе, и если зайдет в школу, то уже не выйдет» - добавил я.
Так мы и сделали. Так сделал и Вовка.  Он ушел в тот же вечер, прихватив с собой друга. Володя, будучи парнем решительным, сразу из лесу зашел в школу. Наташа была там.
- Здравствуйте! – поздоровались делегаты.
-Здравствуйте! -  несколько удивленно ответила Наташа. 
Считая, что молчать в чужой квартире неприлично, Володя начал:
- Вам привет!
- От кого? – удивилась Наташа.
- От Андрея с Колей! – выпалил Вова.
-От какого Андрея с Колей? – еще больше удивилась Наташа.
Видя ее недоумевающий взгляд, Вова решил пояснить: « Да от тех, что у Вас вчера здесь чай пили! Неужели забыли?»
- Никто у меня чай не пил – ответила Наташа – Быть может, Вы ошиблись адресом?
И Вова понял, что его обманули, и, будучи человеком находчивым, он сменил тему разговора, замял недоразумение, и добился того, что его действительно угостили чаем.
Так началось  знакомство наших ребят с Наташей. И только намного позднее я смог лично познакомиться с ней.  Наташа оказалась простой и в то же время  строгой и непримиримой к недостаткам девушкой. Она делала замечания не только детям, но и взрослым, если видела некультурное поведение последних. Честность и прямота помогли ей приобрести врагов. Жители поселка смотрели на нее искоса и за глаза говорили о ней плохо. Наташа видела это, но по-прежнему была требовательной и непримиримой.  Она организовала вечернюю школу, и я пошел учиться.
Помню, как-то в одну из суббот я пришел из леса на занятия. Наташа оказалась больной. В комнате у нее было прохладно, она лежала на кровати, накрывшись одеялом. Я затопил камин, вскипятил чай, но Наташа пить не стала.  Всю ночь я сидел возле ее кровати, читал ей книгу, рассказывал разные истории. И мне было приятно, когда в ее глазах появлялись искорки смеха. И только под утро она уснула. Я сидел на стуле и все смотрел и смотрел на нее, запоминая каждую черточку ее лица.  А утром мне нужно было уходить в лес на работу. И я ушел. Ушел, сварив ей борщ.  Правда, я не нашел соли, и Наташа позднее мне говорила: «Проснулась я от приятного запаха борща, но когда попробовала, то безвкуснее я ничего  в жизни не встречала, и мне кажется, Андрей, что я сейчас никогда борщ кушать не буду».
С этой незабываемой ночи и началась моя дружба с ней. Мы часто просиживали с ней допоздна, непринужденно разговаривая, ходили в кино, на танцы или просто бродили по поселку. Она мне подарила небольшую свою фотокарточку в форме листочка, и я носил ее с собой. Это был мой талисман.  И когда я был в лесу, я часами смотрел на улыбающееся лицо в листочке, и мне было весело, спокойно и радостно. Я не мог прожить и трех дней, чтобы не сходить в поселок, чтобы не увидеть ее. Почти каждую ночь я видел ее во сне.  И только за работой забывался, да и то ненадолго.
Выпал снег. Вода в лужах замерзла. Кончался ноябрь. Птицы уже давно улетели на юг, в лесу стало тише и скучнее. Коля рассчитался и уехал в город. Володя женился и в лесу бывал все реже и реже. Я по-прежнему ходил в школу.  И вот однажды, когда я пришел к Наташе, в комнате были Костя с другом. Костя считался художником, хотя работал плотником. Он часто хвалился тем, что учится заочно на художника и регулярно отсылает свои картины в Москву для оценки. Хотя был случай, когда он местному заказчику рисовал коврик для стены. На коврике, по его мнению, был изображен всадник на коне, склоняющийся для поцелуя девушки. Но по мнению других, вместо коня было какое-то животное, напоминающее чем-то осла. И с этого животного склонялось другое животное, для поцелуя какого-то, еще более страшного, третьего животного. По всей вероятности заказчик плохо разбирался в живописи, и потому наотрез отказался брать этот коврик,  вежливо говоря: «Видите ли, этот коврик я хотел повесить над койкой, но боюсь, если я это сделаю, то по ночам буду видеть кошмарные сны, а на огороде у меня уже чучело есть, так что извините, но я не могу взять этот прекраснейший ковер».  И вот этот Костя ходил по комнате, заложив руки за спину, и философствовал об искусстве, любви и в основном о себе.  «У меня есть настоящая, сильная, никому не отданная любовь», - делал он толстые намеки, - «И если эта любовь кому достанется, тот человек будет самым счастливым».
- А как же ты женился? - удивилась Наташа.
- Это было просто увлечение, - оправдывался художник, продолжая ходить по комнате и глядя куда-то в потолок.
Затем он перешел на тему о чувствительности, где счел нужным заметить, что это качество у него развито, как у художника,  в совершенстве.
- Я могу с одного взгляда определить фигуру женщины, под какой бы одеждой она не была», - хвастался он.
И когда его красноречие иссякло, он, сославшись на какую-то причину, ушел. У нас с Наташей возник спор.
-Костя тебе понравился? – спросил я.
-Да! Он рассуждает грамотно и обдуманно!
Во мне проснулось чувство ревности и я, горячась, доказывал:
- Просто этот человек имеет большой запас заученных фраз, и я не спорю, он вставляет их  к месту, но со временем этот  запас может исчерпаться, или будет повторяться. И тогда это быстро надоест.  Кто его знает, быть может, он своей жене тоже когда-то говорил, что у него есть сильная, никому не отданная любовь. Я ему почему-то мало верю.
- Быть может, ты не веришь, что он умеет определять фигуры людей под одеждой? – спрашивала Наташа.
- Это может сделать каждый человек, если только он видит. Конечно, художники – натурщики, рисующие людей, определяют более точно. Но какой же он художник?! Он такой же художник, как и  я поэт! В какой печати были опубликованы его картины? От его рисунков люди начинают заикаться, страдают бессонницей. И если он еще будет продолжать рисовать, наверняка сойдут с ума! – горячился я.
Это был наш первый дружеский спор. Он не помешал нашей дружбе, а еще крепче сделал ее.
Подходил новый 1965 год.  Мы с Наташей договорились встретить его вместе. Дня за два до Нового года, я принес в ее комнату самую красивую елочку из моего леса. Я смотрел, как радуется Наташа и тоже радовался вместе с ней. Мы вместе ее украсили игрушками и снежинками, обсыпали друг друга серебристым снегом, повесили две бенгальских свечи, выключили свет и подожгли их.  Свечи горели, разбрасывая искры, освещая елку, игрушки и комнату. Мы стояли, обнявшись, и радовались, как дети. А когда от свечи остались только два уголька, которые все тускнели с каждой секундой, мы все продолжали стоять и смотреть. А когда не стало видно и угольков, мы обнялись еще крепче, и, чуть покачиваясь и ни о чем не говоря, продолжали стоять, каждый думая о своем. Было легко и радостно. Рядом был друг, которого я любил больше всего на свете!
Это была неповторимая предновогодняя елочка. И она стояла украшенной еще долго, пока не стала осыпаться, пока не стала некрасивой, но для меня она всегда будет нарядной и самой красивой в мире.
Наступили зимние каникулы. Наташа уехала к родителям. Я подал заявление на расчет и отрабатывал последние дни. Мы переезжали в город. Как мне и не хотелось уезжать из леса, но этого хотела Наташа, этого требовали все родственники. И я уехал. Уехал из леса, но сам душою был там, где осталась Наташа, где так много было прекрасного. Я каждый день писал ей письма, с нетерпением ждал почту, и  радости моей не было предела, если в ящике оказывалось письмо от Наташи.
О том, что Наташа – настоящий друг, я убедился после маленького недоразумения, которое произошло со мной при расчете.  Я сидел в конторе и ждал, когда закончится собрание. Мне нужен был мой мастер. После собрания я его нашел, и мастер стал писать мне справку, необходимую для расчета.  Вдруг меня потребовал к себе директор. Я вошел в кабинет.
- Миронов, - начал он, - куда ты дел бензопилу «Дружба»?
-Какую еще «Дружбу?» - удивился я.
- Не делай удивленные взгляды, это тебе не поможет, - убеждал директор.
И стал звонить: «Алло! Милицию дайте, пожалуйста!» И затем: « Здесь есть человек, который похитил из конторы «Дружбу». Пока шло собрание, он воспользовался этим и унес ее куда-то. Приезжайте и заберите его».  От негодования и несправедливости я не знал даже, что и сказать. Слова и мысли путались в голове, и первое, что пришло, это:
- Вы за свои слова отвечаете? - спросил я директора.
-Да! – ответил он, - отвечаю.
Я расстроенный вышел в коридор. Директор, боясь, чтобы я не сбежал, тоже несколько раз выходил в коридор. Но я не был ни в чем виноват, и мне не зачем было сбегать. И тут пришел Коля. Коля, с которым я около года жил под одной крышей, питался из одной миски, курил последнюю папиросу пополам. Жизнь и работа в лесу подружила нас.  Как я был рад этой встрече! Коротко объяснил ему, что я обвиняюсь в воровстве, и сейчас меня должны забрать. За время жизни в лесу мы с Колей узнали друг друга, как каждый знает самого себя.  И я знал, что Коля верит в мою невиновность, но не знает, чем мне помочь. И я попросил:
- Если меня сегодня вечером не будет дома, то ты, пожалуйста, зайди ко мне домой и объясни это недоразумение, только осторожно, не напугай маму.
- Хорошо, я зайду, и если тебя и завтра не будет дома, я зайду в милицию.
Я был тронут беспокойством друга. В конторе мне было неловко, так как на меня смотрели как на вора, и я с нетерпением ждал, когда приедет милиция. Вскоре я уже сидел в машине с решеткой, а сержант в милицейской форме укоризненно говорил: «Тоже мне воры! За какую-то безделушку ищут себе срок на три года. И то хорошо, если только три дадут». Я молчал, я был убит морально. Не хотелось ни оправдываться перед сержантом, ни доказывать своей невиновности.
Привели прямо к начальнику милиции. Я вошел. Подполковник сидел за столом и смотрел куда-то в сторону, даже не повернув головы  при моем входе. Он молчал, молчал и я. Давая о себе знать, я кашлянул, но подполковник даже не шевельнулся.  И все так же, не глядя на меня и не поворачивая головы, он спросил:
- Ну, как было дело, рассказывай!
- Мне не о чем рассказывать, - заговорил и я.
Подполковник снова молчал. После продолжительной паузы он добавил:
- Ну что же, придется тебе посидеть и подумать.
- Я приехал сюда не для того, чтобы сидеть и думать, а рассчитываться с работы, - возражал я.
Но вместо ответа подполковник нажал кнопку. Вошел сержант, и меня увели. Сержант увел меня в пустой коридор. Слышно было, как разговаривают и ходят люди в соседней комнате. Я тоже стал прогуливаться, куря папиросу за папиросой. Ходил и думал, как забеспокоится мама, когда узнает, что меня забрали. Я знал, что мама верит в мою невиновность, но на душе от этого не было легче.  Сколько я проходил – не знаю, только вызвали меня снова и на этот раз повели в другую комнату. В комнате сидел лейтенант. «Следователь»- подумал я. Начались допросы, вопросы, и так до самого вечера. Лейтенант поверил в мою невиновность и отпустил меня домой, потребовав, чтобы я не отлучался никуда из дому.  Я ушел подавленный. Чем я мог доказать свою невиновность? Ведь в конторе никого не было, кроме меня, и «Дружбы» я там не видел.
Пришел домой, спросил, не приходил ли Коля. Коли еще не было. «Значит, скоро он должен прийти», - думал я. И я рассказал все, что со мной сегодня случилось.  Мама и сестра  забеспокоились, хотели иди к директору и в милицию, но я уговорил их этого не делать. Но Коля так и не пришел в этот вечер. Не пришел он и на следующий день. И не приходили за мной и из милиции. «Может быть, он сходил в милицию, и узнав, что меня там нет, успокоился», - рассуждал я, - «или, быть может он поверил, что я украл «Дружбу» и решил покончить со мной знакомство?» - сомневался я.
Целый день я ходил по улицам города, и все думал и думал. И тут я решил, что если меня еще раз вызовут, то скажу, что это сделал я, пусть посадят, пусть буду оскорблен и унижен, мне было уже все равно.  Что делать, если от тебя отворачиваются друзья, в которых ты верил больше всего?
И вечером я написал Наташе письмо, объясняя все и извиняясь за принятое решение. Иначе я не могу. Я это решил твердо.
И вдруг на следующее утро зазвонил звонок. «Наверное из милиции», - подумал я. Открыл дверь и увидел… Наташу. Она стояла слегка взволнованная, но, увидев меня, обрадовалась.  Я от радости не знал, что говорить и что делать. Узнав от мастера, что меня забрали, она на следующий день выехала ко мне, чтобы разобраться и помочь, в чем будет нужно. Сбивчиво и несвязно я рассказал ей все,  умолчав о письме и о своем решении. Мне было уже стыдно за такой глупый и самоотверженный свой поступок.
Как и раньше, мы бродили по городу, держась за руки, смеялись и говорили на разные темы. В этот же день Наташа уехала, а через два дня я получил от нее письмо. Она ругала меня, убеждала, требовала и просила.  Но я уже так не думал, как думал раньше. Ее письмо я выучил наизусть, он врезалось мне в память, и я никогда его не забуду.  Она писала: «Пусть тебя несправедливо обвинили, пусть в твою душу влезло недоверие, но не все в жизни плохо. И даже если Коля не пришел, разве стоит из-за этого горевать? Пусть просто их этого следует простой вывод, что он не настоящий друг. А друг до поры – тот же недруг.
И как бы тебе трудно не пришлось, знай, что у тебя есть еще один друг, пусть, может, и плохой. Но твоя неприятность – и его неприятность, твоя радость – и его тоже.  Не горюй, друг мой, Андрей!»
И в конце письма  даже были стихи на мотив «Царевны -  Несмеяны»:
«Знай, сильнее всего на Земле, конечно, правда.
И она, как всегда, безусловно, победит!»
Милая, славная, хорошая Наташа! Разве можно после всего этого тебя не любить, не уважать?! Ты – настоящий друг! И зря ты пишешь: «Быть может, плохой друг» - я лучшего и не желаю!
Не вызвали меня  в милицию и в последующие два дня. Тогда я решил сходить в контору. И я там узнал, что, оказывается, пилу брал один из рабочих конторы напилить себе дров. И на следующий же день пила снова стояла в конторе. Работники конторы уже смотрели на меня дружелюбно и с какой-то виноватостью. Только один директор был по-прежнему невозмутим и строг.
Я рассчитался и в один из свободных дней поехал к Наташе в поселок. Мы снова с ней бродили по поселку, пели песни, и это было всего несколько дней тому назад… Ссора, которой я так не хотел, возникла внезапно. Правда, из-за пустяка, но мы поссорились. Утром я уехал в город расстроенный. Не хотелось ни с кем ни говорить, ни на что ни глядеть.
Через день я снова поехал в поселок, чтобы забрать последние вещи из дома в город. И на остановке, где жила Наташа, я увидел ее. Она садилась в вагон. Через мгновенье я был в том же вагоне. Но Наташа даже не удивилась, увидев меня. Я поздоровался и сел напротив. Она молчала. На все попытки мои разговориться, она отвечала кратко и сдержанно. Мне было не по себе.  Целый день я ходил с ней по городу, но она не была такой, какой была обычно – веселой и задорной. И вот она уехала, так и не сказав ничего.
Как не хотелось верить, что после всего такого хорошего, так глупо и жестоко получилось. Неужели все кончено? Писать ей было бесполезно, она не ответит ни на одно письмо.
Прошла неделя, как уехала Наташа. Я стал грубым, резким и нервным. Все  вокруг меня раздражало. И все же я регулярно, каждый вечер писал ей письма, и так же регулярно, каждое утро их рвал.
Прошло еще три дня. Я уже не мог просто жить без нее. И решил, что завтра непременно поеду к ней, к моей милой Наташе. И на следующий день, спускаясь по лестнице,  я вдруг встретил ее. Она шла ко мне. Шла и улыбалась.
 А люди в поселке, наконец-то, поняли ее, и сейчас уже не говорят за глаза, а относятся к ней с уважением. Она по-прежнему работает там же, а я живу в городе.

Вот такая история о знакомстве мамы и папы.
Ниже  прилагаю еще несколько  папиных стихов.
У меня любовь лебединая,
Без тебя не смогу я прожить.
Ты и песня моя соловьиная,
Я тебя лишь умею любить.

Увлекался, любил, проходило все.
И однажды стук сердца сказал,
 Что любимую, милую, славную
Я в вагоне тогда повстречал.

С той поры ты со мною навечно
В сердце, в мыслях, во сне, наяву.
И живу я тобою, конечно.
Без тебя же прожить не смогу.

                ***********
Мой поезд уже отходил.
Ты шла с чемоданом, вздыхая.
О, как он тяжел тогда был!
И я все курил, представляя.

Мелькали за окном столбы,
А ты уже дверь открывала,
И в комнате было светло,
Но ты уже свет зажигала.

И лампочка дала тепло,
Пусть даже совсем небольшое,
И стало уютно, светло,
И дров, если нет, то не горе.

И  ты теплотой своих глаз,
И строгим, и пламенным сердцем
Сказала зиме: «Убирайсь!
С Весною не можешь быть вместе!»

В квартире враз стало теплей,
Старуха-зима убежала,
Забыв на оконном стекле
Узоров каких-то начало.

                ***

Как сон прекрасный я тебя запомнил.
Такое не забудешь никогда.
И чудные мгновенья нашей встречи
Останутся со мною навсегда.

Твоя веселость мне примером служит,
Ты правду говоришь всегда в глаза,
И трудности, которые встречаешь,
Ты не обходишь голову склоня.

Как сказка ты прекрасна и чудесна,
Как ручеек ты чиста и проста,
Как пенье соловья неповторима,
И как букет фиалок ты нежна.

Я счастлив был, когда тебя увидел,
И выше счастья был, когда сидел с тобой,
И не было скучнее человека,
Когда я был один, лишь сам с собой.

Не позабыть мне узкую тропинку,
(Как я хотел, чтоб не было конца),
И эта узкая, короткая тропинка
Осталась в моем сердце навсегда.

Веселый смех и песни, что ты пела,
И черные, лучистые глаза,
И волосы, и милая улыбка
Запомнились мне раз и навсегда.

Я счастлив буду, если в жизни счастье
Ты встретишь. И ты его найдешь. Я верю в то.
Я буду радоваться с тобою вместе.
И пусть оно тебе будет верно.

                ********



Сначала у мамы с папой все было хорошо, как, наверное, и в любой семье. Папа очень любил маму и долго ее добивался. Ему не раз за нее доставалось и однажды его даже подрезали  какие-то приезжие мужики – геологи. Мама и в самом деле была девушка видная, да нраву не робкого. Многие на нее заглядывались.  И летчики у нее были в ухажерах, и много других местных ребят. Папа наш взял своей настойчивостью. В нем очень много хороших качеств. Уверена, что мама не вышла бы замуж за недостойного мужчину. Он обладал большим чувством юмора. Там, где он был, всегда  было весело. Мог смешные вещи произносить с серьезным видом и даже не улыбнуться, когда все вокруг будут заливаться смехом. Он всегда очень много читал. И писал стихи. Немало из них было посвящено маме. А еще маму подкупило то, как он общался с другими детьми. «Будет хорошим отцом» - подмечала мама про себя.  В общем, многолетние папины ухаживания и его постоянное присутствие рядом привели  к совместному браку. Первенца Наташеньку ждали очень сильно. Папа ее очень хотел. И Наташа рассказывала, что всегда чувствовала себя любимым ребенком, особенным. Так приятно это было слышать!
В самом раннем детстве я помню его эпизодические появления.  Помню, как он играл с нами в жмурки, водил в кино и  в пельменную. Я младшая, и воспоминаний у меня, к сожалению, не так много.
Вообще, сравнивая их, я понимаю, что они были слишком разные. И, видимо,  трудно было ужиться двум противоположностям.   Брак распался. Я, будучи ребенком, не осознавала того, что расту не в полной семье, не чувствовала абсолютно никакого дискомфорта от этого. Мама старалась дать нам все, что могла – свою любовь и заботу. И нам с ней было хорошо. Но, думаю, что если бы рядом был отец, то было бы еще лучше. Я до сих пор заглядываюсь на отцов, которые играют со своими детьми, проводят с ними время, гуляют, куда-то ходят. В нашей жизни этого не было. И мне как-то чудно смотреть на все это, и невольно спрашиваешь себя: «Неужели отцы могут любить своих детей? Неужели они им нужны?» Мне не знакомо чувство – как это, сидеть на коленях у своего отца? Наверное, он целовал и обнимал нас, но я этого не запомнила, к сожалению.


Рецензии