Часть 1. 8. Дими- Тани

Дими-Тани.


Нет смысла, пожалуй, делить неделимое. Господу было угодно, чтобы мы родились в один день, с разницей в  какие-то пять минут и потом вместе росли.  И, признаюсь, что я очень рада этому!  И поскольку мы действительно зачастую везде были вместе, особенно в детский период, то нас  с чьей-то легкой руки так и звали «Дими-Тани», подразумевая нашу неразлучность. У нас с Димой была масса разных приключений, о которых можно написать отдельную книгу.  В школе на каких-то предметах мы сидели за одной партой, а на каких-то – за разными. Дима всегда был толковее и сообразительнее меня, все схватывал на лету. Мне же учеба, а особенно точные науки давались намного тяжелее.  Я больше брала усидчивостью и добросовестностью. 

  Как и  у всех детей, у нас с ним были ссоры и даже драки. Я вообще была девчонка неуступчивая и сама часто провоцировала эти ссоры. Вот было бы тогда во мне побольше смирения, то и раздоров наших было  бы меньше.  Но что касается того, чтобы постоять друг за друга горой в классе, лагере или во дворе – это было дело святое и даже не обсуждаемое. Помню одну из наших с ним ссор.  Мы были дома одни. Он, видимо меня   как-то обозвал. Я горько разрыдалась и ушла «попричитать» в другую комнату. Но он через некоторое время прибежал ко мне, сел рядом на стул и тоже горько заплакал. Ему было жалко меня, а мне уже потом стало жалко его. Помню, что мы тогда обнялись и еще какое-то время, поплакавши вместе, успокоились.

Вообще, надо сказать, что я совсем не умела держать на него обиды и сразу все прощала. В детстве нас, бывало, что мама наказывала и рассаживала в разные комнаты на стулья, «чтобы подумали над своим поведением». Признаюсь, что думалось над ним не так уж и долго, а потому детская непоседливость искала себе занятие поинтереснее. Через некоторое время мы начинали перестукиваться, создавая свою азбуку Морзе или еще что-нибудь в этом духе.
Я совершенно не умела хранить от Димы свои секреты. Он самым первым узнавал мои самые сокровенные тайны. Но вот сам Дима, видимо в силу мужской сдержанности, не особо что-то мне и рассказывал.

Чувство соучастия и сострадания друг к другу у нас было повышенное, все больше усиливаясь с годами.  Димулька вообще у нас всегда был каким-то «травмоопасным». Несчастья прямо как-то находились сами собой на его бедную голову. В этом плане мамуля с ним больше всего хлебнула. То орех себе кедровый в нос засунет, и он там у него застрянет – мамуля бежит с ним в скорую помощь, которая, благо, была совсем рядом. То шарик железный проглотит – мама опять его в охапку и в «скорую». То как-то, когда нам было по 3-4 года, он наблюдал на речке, как взрослые дяди прыгают в воду головой. И мама не успела моргнуть и глазом, смотрит, а ребенка уже нет на берегу. И ладно, что она, недолго думая, прыгнула сразу в воду и поймала его там, еще не успевшего осознать ужаса своего положения в быстрой, глубокой горной речке. Дима просто тоже решил, что сможет прыгнуть, как дяди. А умишка подумать над тем – сможет ли вынырнуть, еще не было! Спасибо, что рядом была зоркая и бесстрашная мама!

А еще была такая история. Нам тогда было уже где-то по 9-10 лет. Мы собирались на речку. Пока мама делала последние приготовления, Дима уже вернулся домой с хромой ногой и со слезами на глазах. Оказалось, что пока он был во дворе, увидел под деревом птенчиков, которые вывались из гнезда. Он, по своей душевной доброте, решил их туда положить. Лезть было высоко. В общем, где-то с высоты второго этажа он у нас сорвался с дерева, упал и сломал ногу. Понятно, что на речку тогда никто не пошел, а мама отправилась с бедолагой Димой в трамвпункт. Мне всегда было жалко Димульку, когда его ругали или когда с ним что-нибудь такое неприятное случалось. Он несколько раз у нас что-нибудь да ломал на себе или протыкал. Если плакал он, то будьте уверены, что где-то рядом, может быть в соседней комнате, ревела и я.  Помню, как он, в очередном гипсе сидел на берегу и плакал от того, что все купались, а ему нельзя. Мне так было его жалко, что я тоже не пошла в воду и сидела рядом с ним и «помогала реветь». В старших классах он у нас протыкал себе ногу вилами, вставал на стройке на огромный гвоздь во время школьной практики. Но  по Божьей милости кости ни в том, ни в другом случае задеты не были. Еще помню случай, что Димулька что-то там натворил. И я понимала, что и ему попадет, и мама расстроится. В той ситуации было жалко обоих сразу. Не хотелось, чтобы и мама расстраивалась, и чтобы Диме попадало. Я решила как-то разрядить обстановку, и не нашла ничего лучше, как разрезать себе ножом палец. Разрезала. Пошла кровь. Естественно, что мамуля переключилась на оказание помощи мне и  миротворческая операция сработала! Кровь была пролита не зря!

Вообще, когда мы были вместе, то нам не было скучно. Что-нибудь да придумывали. То вставали между рамами на подоконник, закрывали раму, насколько это было возможно, открывали форточку и  у нас получался в своем роде иллюминатор. В общем, мы становились космонавтами. А то забирались на диван и представляли, что мы на большом корабле и нас уносит в открытое море. Всего и не перескажешь!
В пионерских или спортивных лагерях, когда мы ездили туда без мамы, моей негласной обязанностью было следить  за чистотой Диминой одежды, а его – за моей безопасностью. Хотя мы и могли себе позволить  обозвать друг друга разок-другой, но другим такой возможности не давали. Рядом нам было спокойнее и веселее, надежнее. Думаю, что и маме было спокойнее, когда мы были вместе. Она всегда знала, что мы присматриваем друг за другом.

В школе новые учителя, которые не знали, что мы брат с сестрой, удивлялись нашим теплым отношениям. Так, наша новая учительница по биологии, как то рассказала маме, что была просто шокирована тем, что мы  в классе  при всех чуть ли не целовались и обнимались, а весь класс даже на это не обращал никакого внимания. Она- то ведь не знала тогда, что мы двойняшки, и была в шоке, что дети позволяют себе такие вольности при всех.
Маме мы никогда друг на друга не жаловались, когда ссорились, жалели ее. И потому она могла только догадываться по нашим боевым ранениям, которые мы всегда скрывали, как и полагается истинным «героям»,  что между нами происходило. Но я была отходчивая, а потому к маминому приходу уже зачастую в доме был мир и лад.

Я в детстве совсем не умела пить таблетки, они у меня застревали где-то в горле. Ужас перед ними был такой большой, что в горле сразу все спазмировалось, и я непременно ей давилась. Помню случай, когда  я заболела. Мама со мной намучилась. Ну никак не могла я их пить, боялась, что подавлюсь. Мама мне их давила и я запивала водой с медом, чтобы не так горько было. В общем, Дима – добрая душа решил помочь моим страданиям. Он предложил выпить их вместо меня. Я, естественно, с радостью согласилась! И дело было сделано – таблетка благополучно была выпита. И нам совсем на тот момент было не важно, кем. Главное, что мамино наказание было выполнено! И так было несколько раз у нас. Надо выпить таблетку – бегу к «спасателю» Диме. И все замечательно – Таня болеет, а Дима за нее пьет таблеточки -  и все при деле!

В школе у нас с ним была создана своя система общения. Во-первых, мы оба выучили свой язык жестов, с помощью которого могли переговариваться, когда нельзя было говорить. Каждая буква имела свой определенный жест. Эту азбуку мы успешно могли использовать, когда кого-то из нас вызывали к доске, и нужна была «интеллектуальная» помощь, то есть подсказка. А еще мы умели «перекашливаться». Если мы были нужны друг другу, то у нас был особый способ подкашливания, который легко было различить и узнать где- угодно – среди городского шума, на уроке или еще где-то. Если надо привлечь внимание друг друга к себе, то совсем не обязательно  звать и кричать, просто покашляй. Этот «кашель» был настолько уже выработан годами, что различался даже  среди больших шумов. Часто, если Дима хотел меня позвать, например, с улицы, то вставал под окнами и начинал подкашливать. Это был особый вид кашля, который мое ухо научилось различать из тысячи, и я сразу подбегала к окну. И я делала также, если мне был нужен Дима.

Дима был намного умнее и сообразительнее меня, как и полагается мужчине. И учился он без особых хлопот и забот, не напрягаясь, на одни четверки и пятерки. Часто было так, что если я не могла решить какую-то задачу, то сильно и не переживала – знала, что Дима непременно ее решит. Только вот уроки он делал очень поздно. Так что мне приходилось вставать с утра пораньше, чтобы успеть у него списать. Я всегда была больше гуманитарий.
Помню, что как-то на экзамене по физике я попала в такую досадную ситуацию. Из всех 30 билетов я не успела выучить 2 последних. Ну не хватило у меня на них ни времени, ни сил. Я думала так, что не могу же я быть такой несчастливой, что мне попадется один из этих двух? И представляете, мне попался 29 билет!  Я была в таком жутком расстройстве. Мне было так обидно, что слезы сами полились у меня из глаз. Дима это дело просек.  Он жестами спросил, какой у меня билет, я ответила. И когда он пошел отвечать свой билет, то незаметно положил мне на парту  написанный для меня ответ моего билета.  И я была спасена.
У Димы всегда было прекрасное чувство юмора. Это он взял от папы. Если он начнет хохмить да смешить, то все – будьте уверены, что всем вокруг будет весело.

Пожалуй, именно с нами, с Дими-Тани, мамуле было больше всего тревог и забот. Старшие дети росли более самостоятельными и ответственными, чем мы. Мы постоянно теряли ключи от дома. Мама заказывала их «оптом», по 20 штук не единожды, но мы и это количество умудрялись растерять. Мама говорила, что благодаря нашей удивительной способности, к нам в дом может ходить уже полгорода с нашими ключами.  Одежда на нас  просто «горела». Если бы после нас было бы кому донашивать, то им бы просто тогда уже не было бы что донашивать!))  В общем, хлопотные мы были дети.