Часть 1. 14. Разлуки

Разлуки.

Очень редко, когда мама оставляла нас одних. Только в самых крайних случаях, когда ей, бедной, некуда было деваться. Например,  на санаторно-курортное лечение, которое изредка перепадало ей от профсоюза.  Если она уезжала, то практически каждый день мы получали от нее письма или открытки, некоторые из которых были отправлены ей еще по дороге в санаторий. Сейчас, перечитывая их, вижу, как волновалось ее любящее сердце за нас, оставленных одних.
Я с детства была очень привязана ко всем членам нашей семьи, и в первую очередь, конечно же, к маме. Я просто дико по ней скучала, так что эти ее редкие отъезды были настоящим испытанием для каждого из нас. Мама очень переживала о нас, оставленных одних, а мы все дружно  и преданно по ней скучали. Я всегда добросовестно отмечала все разлуки и встречи обильным и искренним ревом. Ну, никак не могла научиться не реветь! Мама уехала – реву. Приехала – еще горче реву. То, конечно, уже был плач от радости, но радость моя проявлялась всегда почему-то  слезами. Уж без них никак почему-то не обходилось. Помню такую историю. Мамы не было дома уже давно. И я в один из учебных дней получила двойку по природоведению. Что-то там не выучила. Стыдобища-то была! Учительница начальных классов оставила меня после уроков учить. Иду домой невесело. Одна. Понятное дело, что Дима уже дома, а это значит, что все домашние уже знают и про двойку. Портфель тяжелый из-за этого, настроение плохое. Ругать и бить, конечно же, никто не будет, но все равно все это было неприятно. Пришла домой, а Наташа, Андрюша и Дима меня уже ждут – не дождутся. На пороге меня встречают,  какие-то все подозрительно радостные и внимательные. Пальто с меня снимают, раздевают. Я, признаюсь, совсем не такой встречи ожидала. Ведь двойку же я принесла! А они даже про нее и не вспоминают! Вопросы разные задают, вокруг меня все крутятся. Завели в спальную комнату, стали помогать форму школьную снимать. Сняли фартук с меня, стали платье стягивать. И все прямо воркуют вокруг и воркуют. Ну, сама обходительность, да и только! Хоть каждый день теперь двойки получай! )) И когда мне платье-то школьное через голову сняли, то я увидела, что ко мне из-за двери бежит мамочка. Она там спряталась, и по особой всеобщей договоренности, она должна была выбежать и предстать предо мной во всей своей красе как раз в тот момент, когда мне через голову будут снимать форму! Уж можете быть уверены, что слез там было предостаточно!

Конечно, мамочка, хоть и ездила в эти санатории, но на самом деле ей самой там было очень не сладко. В первую очередь, конечно же, от того, что рядом не было нас. А, во- вторых, она чаще всего ездила туда с пустым кошельком. Большую часть денег оставляла, естественно, нам на жизнь, а те небольшие крохи, что оставались,  забирала с собой. Помню, что уже потом, когда мы стали большими, она рассказывала, как она там «отдыхала и лечилась». С утра, как обычно, у нее были разные лечебные процедуры, а по вечерам она ходила куда-нибудь в горы на прогулку или сидела в номере. Все отдыхающие, говорит, кто куда:  кто на экскурсии, кто в театр или в кино, а она у нас все на балкончике сидела – читала да письма нам писала. Ее все звали с собой и удивлялись, мол, чего это она все сидит и никуда не ездит. А мамочка говорит: «Ведь я же не буду всем объяснять, что у меня  совсем нет денег на все это, и просто отказывалась». И никогда мамочка никому не жаловалась, все у нее всегда было хорошо, всегда она у нас улыбалась. Все свои слезы делила со своей подушкой – подружкой. А Господь знал все ее заботы и давал ей сил и здоровья поднимать нас.

Помню такую ситуацию.  Дома был ремонт, и маме осталось покрасить пол в коридоре. Поэтому было решено, что мы все  поедем в Верхотурье, а мама докрасит и приедет туда попозже. Помню, что она отпускала нас с какой-то особой тревогой в глазах. И хотя с нами были старшие Наташа и Андрюша, все же  в ее материнском сердце отчего-то было неспокойно. Настолько неспокойно, что она следом прибежала за нами на железнодорожный вокзал, чтобы убедиться, что с нами все в порядке. Я до сих пор помню эту невыразимую тревогу и слезы в ее глазах, когда она стояла на платформе и махала нам рукой, когда мы отъезжали. Один Господь знает, почему ей тогда так было тревожно, о чем плакало ее нежное материнское сердце, отпускавшее своих сокровищ от дома. Вспоминая это, я еще раз убеждаюсь в том, как сильно она нас любила, как сильно дорожила каждым из нас, как сильно переживала о нашей безопасности.