7. 1. Выбор

Из сборника «Страна, которую мы забыли»

Глава 7. Как я принимал в МГИМО (1977-1985)

7.1. Выбор

     В масштабах СССР неугодных, проштрафившихся  или просто зазнавшихся партийных функционеров в воспитательных целях ставили на сельское хозяйство. Результат в феодально организованной отрасли не зависел от усилий номинального руководителя и был гарантированно провальным.
     В МГИМО провальным направлением так называемой общественной работы был набор абитуриентов. Ежегодно в начале осени во все райкомы комсомола Москвы и городов-спутников направлялись представители института. Каждая команда обычно состояла из нескольких студентов под руководством преподавателя или аспиранта. Предполагалось, что они будут ездить по предприятиям, организациям и школам выделенного им района и подбирать желающих поступить в МГИМО, прежде всего из числа молодых рабочих, желательно членов КПСС, и детей рабочих. По нынешним временам, заурядная рекламная акция. Но в большинстве случаев эта деятельность сводилась к еженедельному дежурству представителя института в помещении райкома комсомола. Так или иначе, в среднем раз в месяц один вечер надо было подарить партии или комсомолу - в зависимости от членства конкретного дежурного.
     Почему самый престижный институт в стране нуждался в рекламе? Почему в среднем по всем факультетам конкурс не превышал 2-3 человека на место?
     Самое очевидное объяснение, лежащее на поверхности: советский обыватель был убежден, что поступить в такой институт «простому человеку» невозможно, так что бесполезно даже пытаться. Усилия по набору абитуриентов были призваны развенчать этот вредный миф. Однако результаты были аналогичны успехам в области сельского хозяйства. В начале 80-х в институте пришлось даже ввести специальную должность ответственного за набор абитуриентов в ранге заместителя проректора по кадрам.
     Кстати, в мои студенческие годы отдел кадров возглавлял один начальник. Наводивший страх на студентов знаменитый МихМих. (Так за глаза называли Михаила Михайловича Юрьева.) Затем были введены должности проректора по кадрам и его заместителей (должность начальника отдела кадров, естественно, сохранилась). Еще более естественно, что все кадровики по совместительству (а, точнее, в первую очередь) были сотрудниками самой могущественной конторы.
     Новый ответственный по набору, Вячеслав Павлович Колесников, взялся за дело весьма бодро. Он явно намеревался реабилитировать себя за те проколы, из-за которых его назначили на эту провальную должность, и доказать, что достоин более важной миссии. Перед ним стояла триединая задача: обеспечить количество, качество и ритмичность.
     Продолжая аналогию, можно сказать, что он тоже проводил рейды по проверке готовности к посевной, следил за ремонтом уборочной техники и даже сам неоднократно выезжал на полевой стан. Однако, несмотря на сверхчеловеческие усилия, все оставалось без изменений. Вопреки радужным предварительным отчетам наборщиков, число абитуриентов колебалось вокруг одной и той же средней величины. При этом в первые две-три недели работы приемной комиссии число подавших заявления составляло жалкие цифры, а в последние дни накануне приемных экзаменов неизменно приходилось работать чуть ли не круглосуточно, чтобы принять документы у всех желающих и успеть оформить экзаменационные листы.
     Естественно, томительные очереди наносили урон престижу заведения. Благодаря заботливым высокопоставленным родителям сигналы о непорядке мгновенно доходили до ректора. Степень болезненности его реакции находилась в прямой зависимости от статуса жалобщика. Учитывая характер начальника, остается только удивляться, что за пять лет я всего один раз столкнулся с откровенным хамством с его стороны. Да и то только по телефону.
     Как и в случае с сельским хозяйством, ссылки на объективные трудности не могли служить приемлемым оправданием плохих результатов. Поэтому ответственный за набор Вячеслав Павлович постоянно стремился перевалить вину на других, в частности на секретариат приемной комиссии, который собственно и был предназначен для приема документов от поступающих. В целом, такие козни выглядели беспомощно. Тем не менее, ректор каждый год приказывал начинать работу секретариата уже в середине мая, а часы приема раздвигать, несмотря на слабый поток абитуриентов. В результате, вплоть до последней недели июня одинокие дежурные от каждого факультета покорно скучали с девяти утра до восьми вечера, включая субботы и воскресенья.
     Можно предложить несколько вариантов ответа на вопрос «почему МГИМО?»
     О своем выборе я уже рассказал.
     Для желанных категорий (членов КПСС, так называемых производственников и детей рабочих) это был в большинстве случаев не выбор, а отбор. Наборщики абитуриентов ради цифр в отчете о проделанной работе тянули, буквально за уши, всех подряд. 
     Выбор школьников тоже не отличался самостоятельностью. Вполне понятно, что выбирали не они, а  их родители. Судя по всему, даже не обсуждая этого со своим чадом. Не удивительно, что на сакраментальный вопрос: «Почему вы выбрали МГИМО?» нередко звучало забавно наивное, но от этого не менее лицемерное в устах десятиклассника: «Я с детства интересовался внешней политикой».
     Но случались и более удивительные казусы. Понятно, что в МГИМО иностранный язык обязательно входил в перечень вступительных экзаменов. И вот, приезжает откуда-то молодой человек, у которого в аттестате зрелости в графе «иностранный язык» стоит прочерк. Оказывается, в его местной школе сначала пару лет ему преподавали английский язык. Потом какое-то время учителя просто не было. Затем отыскался преподаватель немецкого языка. Но в последний год никакой иностранный язык вообще не изучался. Когда озадаченная секретарша из факультетской комиссии спросила, какой же язык он намерен сдавать на экзамене, парень откровенно ответил, что ему все равно.
     Вечерний факультет во многих отношениях стоял особняком. Формально он предназначался для повышения квалификации сотрудников министерства внешней торговли. Поэтому в соответствии с правилами приема поступать на него могли только лица, работающие в системе МИД-МВТ. Напомню, полное наименование института – МГИМО МИД СССР. Таким образом, сам институт тоже относился к указанной системе. Посему, все представители дефицитных профессий, такие как уборщицы, гардеробщицы, дворники, библиотекари учились на вечерке. То есть благодаря Вечернему факультету удавалось заполнить безнадежно непопулярные вакансии.
     Но, главное, на вечерке не было такой строгой дискриминации по половому признаку. Состоявший на 90 процентов из представительниц прекрасного пола контингент жил надеждой на удачное замужество, или, в худшем случае, на переход в число лаборанток на кафедрах института с весьма туманной карьерной перспективой.
     Столь демократичный подход объяснялся очень просто. Студентам-вечерникам по определению не требовалось общежитие, не полагалось выплачивать стипендию. Само собой разумеется, выпускников вечернего отделения не надо было трудоустраивать (распределять). А ведь именно с этой главной проблемой был связан жесткий ценз на дневных факультетах. Распределение по специальности предполагает работу во внешнеполитическом или внешнеэкономическом ведомстве. Конторы эти практически исключительно находятся в Москве. На работу в Москве принимают  исключительно при наличии московской прописки. Круг замкнулся. Если молодой человек, не имеющей московской прописки, за пять лет обучения так и не женился на москвичке, то есть не решил проблему прописки, как прикажете его распределить?!
     С большим скрипом, то есть по большому блату, его можно отправить в годичную командировку в какую-нибудь очень высокооплачиваемую из-за жуткого климата африканскую страну, чтобы он заработал там на валютную кооперативную квартиру. Неженатых на один год оформляли, а вот незамужние дамы – совсем другое дело. Для них вакансий вообще не предполагалось. Ведь если таковые были, то предназначались они для жен, сопровождавших в командировках своих мужей. Исключения, конечно, случались и здесь. В соответствии со степенью исключительности блата. Две разведенные дамы-доцентши с моей кафедры мировой экономики запросто оказались в представительстве СССР при ООН и надолго осели в Нью-Йорке. Конечно, у Ларисы Капицы отец был заместителем министра иностранных дел. Зато у Оли Сергиенко – всего лишь заместителем министра торговли РСФСР.
     Короче говоря, попытка в рамках имеющейся системы предупредить возникновение трудноразрешимых проблем, неизбежно приводила к бесконечной цепочке ограничений и препон. Но, как известно, препятствия для того и создаются, чтобы их преодолевать. К середине восьмидесятых ситуация выглядела так: не добравшие один-два балла школьницы после последнего экзамена массово переписывали заявление с дневной на вечернюю форму обучения. Обязательным условием была приписка, что они обязуются в ближайшее время устроиться на работу в систему министерства внешней торговли.
     Одновременно многие работающие абитуриенты из числа тех, кого вербовали по предприятиям и организациям, целенаправленно приходили в приемную комиссию именно Вечернего факультета, потому что хотели бы учиться «без отрыва от производства». Но их заявления мы принять не могли, так как они не удовлетворяли основному требованию – не работали в системе.
     Правда и здесь случались исключения. Причем весьма неожиданные.
     В один прекрасный день в деканат явился невзрачный мужичок в форме морского офицера. Адольф Петрович Бабич, родившийся в конце августа 1939 года, скромно заявил, что выбрал для учебы МГИМО. В высшие учебные заведения по правилам приема принимали граждан в возрасте до 35 лет. На дворе был 1979 год. Одна приемная кампания уже закончилась, до следующей весны было еще далеко. Я уже мысленно ставил диагноз. Однако, морячок вытащил ксерокопию постановления правительства и приложил к нему свое заявление, с просьбой о зачислении на первый курс Вечернего факультета. Он великодушно предоставил мне несколько дней на необходимые формальности.
     Действительно, поскольку Адольф Петрович был уволен со службы до положенного срока по независящим от него причинам, в любом высшем учебном заведении страны его были обязаны принять с распростертыми объятиями в любое время на любой факультет и без каких-то там вступительных экзаменов. Почему он поскромничал и не подал заявление на дневной факультет?
     Восстановление в институте некогда отчисленных студентов тоже имело свои особенности. Поэтому, когда директор мебельного магазина пришел восстанавливаться на втором курсе, я не удивился. Забавно было другое: этот Григорян когда-то учился вместе со мной до середины второго курса, а потом куда-то исчез. Но я запомнил его благодаря характерной внешности. Конечно, он изменился, полысел, но оставался узнаваем.
     Когда Нина Петровна Семенова, декан Вечернего факультета и бывший председатель профкома МГИМО, прослышала об этой истории, она в воспитательных целях не преминула козырнуть таким знанием перед самим Григоряном. Вот мол, как он отстал от своих однокашников. Получилось прямо по анекдоту: Рабинович попытался после революции устроиться в кооперативную лавку учеником продавца. Обнаружилось, что он не умеет ни читать, ни писать. Его, естественно, не взяли. Много лет спустя в Нью-Йорке миллионера Рабиновича попросили расписаться в альбоме какого-то благотворительного общества. Однако, он по-прежнему оставался неграмотным. В ответ на всеобщее удивление, Рабинович справедливо заметил: «Ха! Таки умей я писать, работал бы до сих пор в Одессе в кооперативной лавке…»
     Оторванность бывшей профсоюзной активистки от жизни проявилась здесь не в первый и не в последний раз. Гораздо печальнее  то, что ее педагогические упражнения вышли мне боком, так как спровоцировали назойливые попытки торгашеско-кавказского панибратства со стороны бывшего однокурсника.
     Для ректора института Вечерний факультет обеспечивал если не свободу выбора, то, по крайней мере, дополнительную возможность для маневра. Даже дочке хорошего знакомого могло не хватить места на дневном отделении, но в качестве утешительного приза ее зачисляли на вечернее с обещанием перевести на дневное при условии отличной учебы. А там, или падишах умрет, или ишак сдохнет. Иногда обещанное все-таки претворялось в жизнь, как например, в случае с Ольгой, умненькой и старательной дочерью Юрия Ильича Рубинского, однокашника ректора. Она скромно притязала всего лишь на экономический факультет, но отец добился этого только после года ее учебы на вечерке. Зато фантастически неграмотная и бесшабашная Катя Мазова, вроде бы из той же категории, но была сразу же зачислена на дневное отделение наиболее престижного правового факультета. Ее отец Василий Антонович Мазов был известным специалистом в области международного права. На третьем курсе он влепил мне по своему предмету трояк, единственный за время учебы, лишив тем самым красного диплома. Когда я ради смеха рассказал об этом его дочери, которую натаскивал по географии, она ужасно удивилась и даже спросила у отца, как такое могло случиться: «Ведь он же такой умный!» Из ее уст это был весьма сомнительный комплимент.
     И все-таки один очень яркий случай настоящего выбора врезался в мою память. Однажды ко мне обратилась с просьбой мама Лешки Маленького, соседа по дому на улице Кондратюка. Соседство это в дальнейшем превратилось в многолетнюю дружбу, но сейчас не об этом. Так вот, ее племянник из Архангельска хотел бы посоветоваться со мной по поводу поступления в институт. Заранее подозревая, чем это пахнет, я, конечно, напрягся, но отказывать не стал. Молодой человек – как и двоюродного брата, его тоже звали Алексей – рассказал, что в школе ему осталось учиться чуть больше года, и он примеривается, в какой институт лучше поступить для достижения своей цели.
     А цель эта заключалась в том, чтобы стать первым секретарем обкома (областного комитета КПСС). По-дореволюционному и по-нынешнему – губернатором. Насмотревшись со стороны на образ жизни руководителей области, парень сделал вывод, что такой вариант его вполне устраивает. От меня же ему действительно требовался всего лишь совет, какой из двух вузов может гарантировать желаемый пост: МГИМО или философский факультет ленинградского университета.
     Такой циничный прагматизм в сочетании с детской откровенностью в те годы еще не считался нормой. Пытаясь скрыть изумление, я подробно разъяснил юноше, что высшее образование в партийной карьере служит скорее тормозом, чем подспорьем. А путь в высшую партийную школу ведет через армию, ферму, завод, но никак не через МГИМО.
     Это сегодня Геннадий Андреевич Зюганов может без опаски козырять своей степенью доктора философских наук. Несть числа институтам, университетам и академиям государственной службы. Чиновникам даже приходится покупать дипломы и звания, чтобы соответствовать занимаемым должностям.
     Почти на тридцать лет талантливый юноша опередил свое время!

Москва, октябрь 2015