На выборы

1

- Никит, а Никит! Ты скоро?
- Сейчас выхожу!

Почему, интересно, очередь в туалет всегда появляется, когда я там сижу? Спала же!

Умываюсь наспех, с трудом расчесываю сеновал на голове, вытирая об него руки, и освобождаю для родного человека наш очень совмещенный санузел.

Танька не дает спокойно выйти, просачивается между косяком и мной, выдвигая меня за дверь локтем.
- Чего ты так долго? Мне же убегать через две минуты! - захлопывает дверь. - Чайник поставь!

Глубоко выдыхаю, заставляя себя вспомнить, что я её очень люблю и жизни своей без неё не представляю. На полу валяются тапочки, мои и Танькины вперемешку. Отыскиваю свои, ставлю танькины на место. В комнату дорога перегорожена родным и любимым котом, у которого тоже доброе утро и плевать он хотел на всех. Ласково сдвигаю его с дороги. Он вцепляется всеми четырьмя лапами в мой тапок и даёт дёру.

- Тебе трудно было чайник поставить? - доносится с кухни родной голос. - Ни о чем попросить нельзя!

Здравствуй, милый город, здравствуй, родимый дом. Пробираюсь через завалы одежды и коробки, что упрёком лежат посреди дороги. Убрать бы надо, да все заняты, некогда. Потом всё. С трудом отыскиваю брюки с джемпером, натягиваю. Мимо Танька протискивается, даже не смотрит. Вот напомни сейчас ей про уборку, которую она ещё неделю назад клятвенно обещала сделать – получишь третью мировую. А пока молчишь – вроде всё, как надо.

Наконец выхожу. Город встречает меня радостно-унылым туманом. Он рад мне, но умело это скрывает. Мой Форд заперли на стоянке. Хожу вокруг, пиная мокрые желтые кленовые листья. Сквозь полулысые кроны пробивается утренний луч осеннего солнца. Птицы радостно щебечут "кар-кар" над головой. С грохотом мимо проползает поливально-подметальная машина, обдавая всё вокруг грязными брызгами.
Добрый сосед, поздно приехавший домой, не оставил под лобовым стеклом номера телефона, чтобы можно было попросить его убрать свою колымагу с проезда. Скотина эгоистичная!
Бегу к метро. Хорошо хоть живем рядом, с автобусами можно не связываться.

2

- Никита! - разрывает воздух противный бабий вопль. - Постой!
Соседка из соседнего подъезда почти бежала за мной следом.
- Никит, передай Татьяне, что в полчетвертого её жду! Сережа приедет, заказы её привезёт. Там шампунь, лак для волос, тушь. Правда не такая, какую она просила, - догоняет меня, вся запыхалась, - но эта даже лучше! Ты не жалей грОшей на красоту-то для жены. Для тебя ж старается!
- Галина Петровна, - отвечаю, одновременно пытаясь оторваться от гадкой тётки, - спасибо. Я всё ей передам. Она Вам позвонит. Простите, ради бога, я на работу опаздываю.

Сворачиваю за угол от противной соседки. До чего же мерзкая она.
Нет такой сплетни, чтобы она не разнесла по жильцам. Сколько костей она перемыла.

Соседи относились к ней очень по-разному. Немногочисленная часть жильцов нашего дома, которая в основном сидела по комнатушкам с телевизорами и радиоприемниками и изредка отваживалась на долгий и опасный вояж до лавочки у подъезда, любили её всеми фибрами своей обездоленной и всеми попранной коммунистической души. Они ждали её, как утреннюю газету, как последних известий с фронтов.
Галина Петровна смогла им заменить Левитана из рупора на площади провинциального городка. Известия и новости из её уст были всегда чрезвычайны и авторитетны. Её комментарии воспринимались, как решение партии и правительства.

Остальная часть граждан, частые герои её ежедневных отчетов с передовой, не то чтобы не любили её. Её боялись, как боятся стихию - карающую длань богов. И тихонько в глубине душе молились о втором пришествии Родиона Раскольникова.

Никогда нельзя было быть уверенным, что придя домой, тебе не навесят на уши тонны лапши с кухни авторитетной "тети Гали". Это еще хорошо, что ты сам не окажешься среди героев её рассказов.

Пару месяцев назад про меня ходила по дому история, что я запойный и регулярно бью свою жену. Танька пыталась было защитить меня от нападок, но на неё смотрели с такой жалостью и пониманием, что она перестала спорить. А «подружки» смотрят, что примолкла Танюшка, поняли, что смирилась с бедой-то своей, не спорит с очевидным. Жалели её, предлагали повлиять на меня всем миром, проработать как следует.

Как же меня Танька достала в те дни! Я домой прихожу, а она смотрит на меня так тихо-тихо осуждающе, в глазах слёзы стоят, вот-вот прольется чаша женского терпения. Спрашиваю, что, мол, такое? А она взгляд эдак трагично отводит на окно и говорит дрожащим полушопотом, что всё замечательно. Вот она доля-то женская. Столько обо мне наслушалась, что сама верить стала, а себя, ведь, ой как жалко. А понимания в доме ни от кого не дождешься.

Спасло меня от этой напасти самоубийство соседского Кольки. Он был старшеклассник из не вполне благополучной рабочей семьи. Отец на ЗИЛе работал, мать от них ушла. Упустили сорванца, запил. Да тут ещё и любовь несчастная случилась. Взыграли гормоны на спиртовой тяге, вот и вышел парень с пятнадцатого этажа.
Тут уж Галина Петровна проявила себя как самый, что ни на есть сознательный элемент социального общества. Месяц вся молодёжь действительно была готова повеситься, лишь бы не слушать ежевечерние профилактические беседы на кухнях от своих родителей, насмерть запуганных своими собственными предками. В ту пору окрестные аптеки стал даже госнаркоконтроль проверять. Сомнение их взяло: отчего же в районе пропал весь корвалол? Не иначе, как умелец завелся и дрянь новую гонит.

Долго Танька отходила от информационной атаки своих доброжелательниц, однако ничего, успокоилась понемногу, даже улыбаться стала. Говорит, как хорошо, что я за ум взялся.

Рабочий день пролетел быстро. Хорошо, всё-таки иногда на метро прокатиться! Скорость не большая, но быстрее любой пробки. Морды пролетариата только бесят немного, а так ничего.
Иду по аллее, любуюсь красотами поздней осени. Мерзость, конечно, редкостная, но сказал же поэт, что не бывает плохой погоды, вот и пытаюсь искать красоты в лужах, что так романтично отражают небо с линялыми ветками. Какой же я, наверное, бесчувственный. Нет во мне радости и умиления от мороси и мокрых ног. Надо воспитывать себя, расти над собой, становиться интеллигентнее, что ли.

Заворачиваю к подъезду, получаю мокрой веткой по уху. И когда же кто-нибудь её отпилит? У подъезда, рядом с лавочкой, словно караульный, стоит наша дорогая Галина Петровна. Лавочка мокрая, не сядешь, а пост оставлять не гоже.

3

- Никита! Здравствуй! Как дела? С работы, что ль? – заулыбалась подколодная.
- С неё, родимой, - в тон отвечаю я. – Мерзость-то какая сегодня на улице!
- И не говори, - вздыхает,- кости ломит, сил нет никаких. И таблетку пила, а всё никак. Вы завтра с Танюшкой голосовать-то пойдёте?
- Не знаю, Галина Петровна. Если силы будут – сходим.
- Это как это? – она словно даже на голову выше стала. – Как это, если силы будут? Голосовать надо обязательно, а то всё за тебя решат и устроят тебе жизнь на Марсе! Я-то уж пожила, а вам, молодёжь, ещё жить и жить! Как можно быть безразличным таким? За кого голосовать-то хотели?
- Да, вроде, Зюганов неглупые вещи говорит, - пытаюсь угадать я. – За него, наверное…
- Да что ты? – всплеснула руками страж подъездный. – Зюганов он весь в прошлом, про жизнь настоящую ничего не знает. А стране стабильность нужна, чтобы курс вести дальше, чтобы налаживалось всё. Пусть медленно, но верно. Голосовать надо за Путина-Медведева!
Она стояла и смотрела на меня пристально. Она очень ждала моего ответа, словно итожила жизнь свою, проверяла, какими оставляет своих потомков. Жизнеспособны или нет?

- Вот я тоже думаю, что Зюганов как-то уже что-то не то… За Путина, говорите, лучше?
- Да. Путин – Медведев! Только они. Других нам не надо! – заявила Галина Петровна.
-Так вроде на выборы только один Путин едёт.
- Какая разница? Они же вместе всё делают, программа у них одна. Ты, что ли, обращение президента не смотрел?
- Нет, не видел. На работе был, не получилось.
- Потому, что вам всё до одного места! Вот и не следите за новостями. На кого страну оставим… - горестно протянула она. – Ладно, давай домой. Замерз, поди? Давай, давай. Танюха тебе много всего нужного накупила, сейчас будет тебе сюрприз.
- Да, пойду. До свидания, Галина Петровна!

Дома, как не странно всё спокойно. Даже кот куда-то спрятался, не показывал свою полосатую морду. Танька громыхала на кухне. День был не плох.

4

- Никит! – позвала меня супруга.
- Чего?
- Иди есть!

На кухне тепло и уютно. Щи парят на столе, на плите в сковородке что-то интригующе шкворчит. И даже отколупнувшаяся плитка над плитой не вызывает никаких грустных мыслей. Танька садится напротив, тоже с тарелкой.

- Никит, - в глазах мелькнул озорной огонёк, - а мы с тобой завтра на выборы пойдём?
- Не знаю, Тань, - бубню набитым ртом. - А надо?

- Конечно! Когда ты последний раз на выборы ходил?
- Даже и не вспомню. Да за кого голосовать? За Путина-Медведева?
Она улыбнулась:
- Галину Петровну встретил?
- А как же! Дежурит у подъезда.
- Она мне сегодня весь мозг вынесла, пока Серёжу ждали с косметикой. Говорит, кто не голосует, тот и не гражданин. Негр, сокращённо!
- Ну, давай сходим, что ли. И правда, сто лет на выборах не был. Купим пирожное с соком, как раньше было. Вспомним молодость.
- Ой, старикан нашелся, - хихикнула Танька. – Я вообще никогда на выборах не была.
- Ну, ты даешь! Давай сходим, конечно. Хоть приобщим тебя к гражданской сознательности.
Она взяла меня за руку. Заглянула в глаза.
- Мне через неделю опять к ней идти. Она ж меня поедом съест, если не скажу, за кого голосовала.
- Так скажи, что голосовала и всё.
Она покачала головой.
- Ты же знаешь, что она там дежурить будет. Вроде как даже наблюдателем будет.
Я отложил ложку и вопросительно посмотрел на засаленную сковородку.
- Зачем ты вообще к ней ходишь?
Она спохватилась:
- Ой, сейчас чего покажу!

Она убежала  в комнату и начала там шуршать какими-то пакетами. Я грустно смотрел в сторону комнаты. Э-эх, опять хлама разного прибавится. Надо какую-нибудь полку сколотить, а то шкафа нам уже явно не хватает. А завтра нам бы не на выборы ходить, а уборку генеральную сделать. Намного полезнее для жизни. Путин с Медведевым и без нас прекрасно обойдутся.
Танька приволокла кучу разных свертков, разложила на столе в каком-то очень хитром порядке.

-  Смотри сколько тут всего! Вот шампунь хороший, китайский, на натуральных травах. Вот крем на зверобое. А вот ещё витамины с какими-то суперпротеинами, для молодости. А это я тебе купила…
- Тань! – взмолился я, - Может не надо столько всего и сразу? Я всё равно не запомню и всё перепутаю. Давай ты мне это всё будешь постепенно показывать, ладно?
- Эх, мужики, - вздохнула она. - Ладно, живи пока! Вечером пойду к Светке показывать. Она обзавидуется.

Вечером Танька, как и обещала, побежала к Светлане, шурша и громыхая сокровищами, доставшимися по страшной дешёвке. Рано я её домой не ждал.
Пока Танька ходила к подруге хвастаться своими новоприобретениями, я решил немного прогуляться вечерком.

5

Погода вроде немного наладилась, противная морось с неба закончилась, и даже  проглянуло что-то похожее на закат. Голуби чертили небо, возомнив себя соколами. Гоняли около водосточного колодца мелких воробьев, явно считая себя хозяевами жизни.
 
- Никит! - окликнул меня наш вездесущий дед Василич.
- Да, дядя Ваня! Как сам? Здоров?
 
Иван Васильевича когда-то в далекой молодости угораздило стать мужем нашей вездесущей Галины Петровны. Его уважали хотя бы за это. Нелегкое это дело - быть спутником жизни того, кто сам вершит судьбы других людей. Не согласный, но верный слуга авторитаризма.
 
Иван Васильевич подошел ближе, подслеповато щурясь, похлопал себя по карману, пытаясь нащупать курево.

Я протянул ему пачку:
- Угощайтесь!
- Не, - хмуро глянул на меня Василич, - я свои, пролетарские. Не известно ещё, чего туда тебе буржуи напихали.
- Так у нас же делают, - улыбнулся я. - Своих-то травить не будут!
- Тоже не гарантия, – вздохнул Василич. – Сейчас все норовят народ потравить. Что свои, что чужие.
Я пожал плечами:
- И какая тогда разница?
- Привык я к родной вони. С импортных кашель бьёт. Ты как? На выборы-то пойдёшь завтра?
- Думаете надо? Все ж нас потравить хотят! – попытался съязвить я.
- Вот потому и хотят! Потому что безразличные все стали.

Я попытался преодолеть D;j; vu. Несколько раз моргнул и успокаивающе сказал:
- Конечно, пойду. И Танька пойти хочет. Поддержим наших вождей, чтоб Медведь правильным Путем шёл. Может, не станут тогда народ травить дрянью всякой?

Иван Васильевич открыл было рот, даже чуть приподнял руку для убедительности, да передумал. Спорить было не с чем, а подсудной крамолы я не высказывал.

Помолчали. Курили. Василич поёжился, сквозь прищур сероватых морщин посмотрел на разноцветное небо:

- Прохладно сегодня. Надо будет моей сказать, чтоб дома посидела, отдохнула, а то завтра на участке дежурить. Совсем плоха стала, ноги не ходят. Да вот только как её дома удержишь?
- А я сегодня Галину Петровну уже два раза во дворе встречал. Вроде всё ничего.
- Хорохорится. Да нет, Никит, болеет она очень. Сильно болеет. Врачи говорят, что недолго уж осталось. Через месяц ей на химиотерапию ложиться, вот и бегает баба, чтоб о плохом не думать. А я не мешаю. Что толку-то? Ругаться только будет.

Он вздохнул.

-Ладно, пойду я, Никит. Будь здоров!
-Давайте, дядь Вань. И вам всего. Держитесь.

Пошёл домой, не спеша, кругами, глядя на грязный асфальт, пиная перед собой камешек. Уже начало темнеть. Как там моя Танька, интересно? Дома уже или совсем у Светки поселилась?
Права Танька: давно пора Светлану замуж выдавать, а то и самой себя деть некуда, и других к себе на безделье зазывает.

Пока я гулял, совсем стемнело. Поднимаюсь по лестнице почти на ощупь, шпана опять все лампочки перебила. Перед входной дверью две грязные лужи. Понятно, Светка подружку провожать ходила, чтоб не украли поздним вечером. Хоть что-то полезное от непутёвой!
В коридоре ярко, глаза режет. Наверное, от контраста с лестницей. Такой храм света в тёмных подвалах. С кухни слышится шум воды, посреди коридора сосиской растянулся наш питомец. Морда сытая и довольная. На меня даже не посмотрел, только глаза сильнее зажмурил. Проходи, мол, скорее, не мешай кошачьей нирване!
На кухне любимая в одном тапочке что-то куховарит, засунув нос в какую-то журнальную вырезку. В раковине уже накопилась огромная гора посуды и каких-то кухонных приспособлений, приводящих любого мужчину в суеверный ужас. Ни то что, как пользоваться всем этим, но даже названий не знаю для этих агрегатов и устройств. А она этим даже пользоваться умеет. Достойно уважения!

- Ты где гулял, Никит? – обернулась ко мне любимая, потрясая воображение разноцветной маской на лице. – Мы думали, что тебя встретим, пока вокруг дома гуляли.
- Да я уж и не помню. Вокруг бродил, с Василичем за жизнь говорили. А как вы со Светкой поболтали? Похвасталась?
- Ага! – она улыбнулась. Маска на лице стала устрашающей.
- Чего говорит?
- Говорит, что тоже такую косметику хочет. Завтра к Галине Петровне подойдём, я ей список отдам. Пусть Серёже передаст, а он потом привезёт.
- Ну, всё, красавиц на селе прибудет! Только любуйся да выбирай! – восхитился я.
- Я те дам, выбирай! – Танька шутливо треснула меня ложкой по лбу.
Спохватилась:
- А ну кыш отсюда! Заболталась тут с тобой, а у меня спаржа переварилась! Иди, иди!
- Уж не прогневайся, Хозяйка медной горы! – я поклонился, исподтишка шлёпнув Таньку пониже спины. Она замахнулась чем-то странным, но кажется тяжёлым. – Ухожу, ухожу!

6

- Никита, вставай! - Танька залезла ко мне под одеяло и пихала в рёбра. – Выборы проспим.
- А может, ну их, эти выборы? – я закопался под остаток одеяла. – Так  никуда не охота тащиться.
- Не-не, никаких самоотводов! – любимая выбралась из семейного лежбища, потянулась. – Нам ещё к Галине Петровне подойти надо, про косметику сказать. Ты что, забыл? Давай, подъём!

Наскоро позавтракав бутербродом с любительской, мы потащились через унылый сырой двор к ближайшей школе. Там наш участок. Со всех окрестных дворов медленно стягивался электорат, жаждущий отдать свой голос за лучшую жизнь под руководством засевшего в печёнках тандема.

В рекреации школы (очень люблю я это слово – рекреация ) толпился народ. Было тесно и шумно. Висели указатели адресов и номеров выборных участков. Люди смотрели, пытались ориентироваться, путались, ворчали. Проголосовав, они привычно, словно исполняя древний ритуал, шли к лоткам на которых продавалась всякая, никому не нужная, сувенирная продукция, соки из пакетов и неизменные булочки, плюшки и бутерброды. Словно умелой рукой пастыря, стадо было осмотрено, пересчитано, начисто выдоено и выведено на пастбище.
Неправильно, конечно, так думать. Люди искренне пришли вершить свою дальнейшую судьбу путём демократических выборов, определив свою позицию и, по законному конституционному праву, отдавать свой голос Гражданина за кандидатуру, которую он считает наиболее достойной. За человека, которому он готов доверить хлыст надсмотрщика, ключи от стойла и мешки с кормом. Ну не могу я избавиться от сельскохозяйственных аналогий! Наверное, я не патриот нашего колхоза.

Танька вышла из кабинки с занавеской, сделанной, видимо, из старой школьной шторы, на которую когда-то всем миром родительского собрания собирали деньги.
- Ну, ты как? Всё получилось? – подмигнул я.
- Сложно было, - закатила глаза гражданка Татьяна, - но я справилась.

С лавочки, где сидели и надзирали наблюдатели, навстречу нам поднялась Галина Петровна.
- Доброе утро, молодёжь! Ну как, проголосовали уже? – улыбнулась церберша.
- Да, Галина Петровна, мы уже, – ответила чуть смущённо Татьяна. – Галина Петровна, а можно я Вам дам список с заказом для моей подружки? Помните, мы вчера говорили? А Вы тогда его Серёже передатите.
- Давай, конечно, – кивнула Галина Петровна. – Я передам. Как он соберётся всё привезти, я тебе позвоню. Давайте, ребята вниз. Там сегодня такие плюшки привезли, ммм, вкуснейшие, пальчики оближете! А я пока тут. Скоро урны будем освобождать, следить надо.
- Хорошо, спасибо Галина Петровна!
- Подожди, Тань! – вдруг оживилась Галина Петровна. – Ты же сегодня впервые голосовала? Ты вроде говорила, что раньше на выборы не ходила.
- Да, а что? - смутилась Танька.
- Погоди тут, не уходи! – бросила церберша при исполнении и скрылась в толпе.
Через минуту она вернулась и вручила Таньке кумачовую гвоздику:
- Держи! Поздравляю тебя! Всё, идите, молодёжь, пошла работать.
И она снова скрылась, на сей раз безвозвратно.

Танька с обалделым видом смотрела на гвоздику. Потом подняла глаза на меня. Я улыбался.
- Ты что? Не знала про такую традицию?
- Неа. А что я должна была ответить? Салют отдать?
- Не знаю, - пожал я плечами. – Наверное ничего, а мысленно прокричать, что, мол, служу Советскому Союзу. Видимо так.
- Болтун! – Танька меня поцеловала в щёку. – Я так буду думать, когда ты мне цветы подаришь. И это не намёк, а обвинение! Ладно, пошли, куда указала власть.

Мы пошли вниз, несомые толпой граждан, что отдали свои голоса и были готовы вкусить праздничную плюшку, что так вкусна, что просто мммм!
Постояли мы в толпе голодных, перекусили плюшками с растворимым кофе, который разливали из огромного термоса. Как на двадцать лет назад вернулись. Атмосфера чисто советского праздника, единение масс.
Долго пытались выйти из школы, как-то очень неохотно люди покидали это здание. А когда вышли, стало понятно, почему такой затор. Около крыльца стояла машина скорой помощи. Казалось бы, что тут такого? Массовое скопление людей, общественное мероприятие. Конечно, должна «скорая» дежурить. Всё было бы не страшно и обыденно, если бы на машине не было написано «реанимация».

Люди, выходившие после голосования, обступали машину со всех сторон. Спрашивали: кому плохо, за кем «скорая» приехала. Каждый хотел убедиться, что это не его знакомый или родственник. Тут же все соседи, один район.

Раздался шум со стороны входной двери, требовали разойтись, пропустить носилки. По толпе волной прокатился вздох. На носилках из школы выносили Галину Петровну. Её голова была повернута набок, было видно, что она без сознания. Её левая рука чуть свисала с носилок и покачивалась, словно была подвешена на катетере установленной капельницы.

Лицо было бледным и каким-то незнакомым. Морщины даже как-то разгладились, исчезла складка на переносице, губы серо-синие и, словно припухшие. Сейчас её не волновали ни выборы, ни соседи и распущенная дворовая молодёжь. Не нужно было хмуриться и сердито поджимать губы. Она словно стала собой, такой, какой её никто из нас не видел. Что-то блеснуло из-под пряди седеющих волос. Странно и незнакомо блестела золотая серёжка в сморщенной, словно пергаментной мочке.
За носилками продирался сквозь толпу Василич. Он то растерянно смотрел на носилки, оглядывался по сторонам, скользя по лицам, то робко брал Галину Петровну за руку, чуть сжимал и выпускал под строгим взглядом фельшеров.

- Галочка! – шептал он, - Галочка, милая! Да что же это с тобой такое? Потерпи, моя хорошая. Сейчас полегче будет. Сейчас, сейчас…

Он ловил взгляды медиков, всматривался в лица, словно пытаясь прочесть свою судьбу. На вопрос докторицы, кто поедет с пациенткой, он с силой вцепился в дверь скорой и даже как-то угрожающе просипел-выкрикнул: «Я поеду. Я её муж!»

Он забрался в карету, уселся рядом с Галиной Петровной, носилки с которой с лязгом впихнули в видавшую виды раскрашенную «Газель». Он гладил её по щеке, по волосам, поправлял загибающийся воротник. Двери захлопнулись и под раздирающий вой сирены «скорая» скрылась за школьным углом. 

7

По домам расходились не весело и задумчиво. Никому и в голову не могло прийти, что наша Галина Петровна выйдет из строя, да ещё в такой день. Не может такой человек заболеть.
Василич приехал через четыре часа, весь поникший и постаревший, как рассказала баба Маня, соседка снизу, встретившая его случайно, когда за молоком ходила.

Василич, не глядя по сторонам, смотрел в выщербленный асфальт, курил одну за одной и бормотал: «За что, Господи? За что?» На сочувствующий вопрос бабы Мани он, не поднимая глаз, прошептал: «Умерла Галочка». Больше баба Маня ни о чём его не спрашивала. Отошла в сторонку, присела на краешек лавочки и, не в силах сдержаться, тихонько завыла. Они с Галиной Петровной были подружками. Частенько отдыхали на этой самой лавочке после похода в магазин или в собес.

Прошёл день. Вроде жизнь идёт дальше, ничего не изменилось. Ну, умер ещё один человек. С кем не бывает? Ежедневно миллионы умирают, и столько же рождается. И что с того?  Но как-то не весело во дворе. Даже ребятишки на площадке тише играть стали. Некому их окрикнуть, сделать замечание, вот теперь сами за собой следят. Нет-нет, да и бросают настороженный взгляд на лавочку у подъезда. Пусто. И взрослые, проходящие мимо обшарпанной подъездной лавочки, бросают беглый взгляд, чуть замедляя шаг.

Казалось бы, весь район младше пятидесяти только и мечтал о том, чтобы не стало этой мерзкой сплетницы. Мечта сбылась.
 
8

Часа в три дня во двор въехал новенький черный ниссан-катафалк и маленький старый автобус-ПАЗик. Жильцы, кто постарше и не на работе, вроде нас с Танькой, выглядывали из окон, а то и вышли на улицу. Тут было на что посмотреть: вытащили огромную тумбу
забранную в кумач и поставили на неё закрытый гроб. Из ПАЗика вышел, теснясь в узких дверях, целый военный оркестр и какие-то пожилые, но по-военному крепкие люди в парадной форме. Подъезжали ещё машины и собиралась целая толпа людей с торжественно поникшими тусклыми лицами. Ни всхлипов, ни слёз с бабьими завываниями не было. Только выжидательное молчание.
Вперед вышел отставной генерал, снял фуражку и пригладив лысеющую седину, стал зачитывать некролог.

Мы с Танькой вышли к подъезду. Только сегодня я впервые услышал о том, что Галина Петровна вела работу комитета ветеранов нашего округа, была депутатом муниципального собрания. Многим старикам помогла улучшить жилищные условия, добилась льгот и прибавок к пенсии, поддерживала советом и делом. Ветераны просто молились на неё. Она могла часами обзванивать различные департаменты и министерства, но всегда добивалась решения. Редко когда она просила за себя, всё больше за других.
 
Окна нашего дома открывались и оттуда выглядывали люди, ничуть этого не стесняясь. Галина Петровна была частью нашей жизни, и, как оказалось, значительно большей, чем мы сами думали. 
-Вот же наконец-то, отмучилась стерва, - раздался голос соседа из окна рядом. – И других мучить больше не будет.
- Ты чего? – сверкнула глазами в его сторону Танька. – Чего она тебе сделала?
- А то ты не знаешь, что она всех доставала,- хмыкнул сосед. Сплюнул вниз из окна. – Сплетница и кляузница она была. И сама жить не давала и в милицию стучала, тварь!
-Это когда тебя за пьянку забрали, что ль? – поинтересовалась справедливая жена.
-Да не только, – пробурчала небритая морда и спряталась в своей квартире.

Некролог был дочитан и, под реквием, оглушительно исполненный оркестром из молодых офицеров, гроб открыли, и началось прощание с покойной. Мы с Танькой к гробу не пошли, стояли поодаль, освобождая место нашим пожилым соседям, торжественно сдерживающим слезу. Они медленно подходили к постаменту, наклонялись над ним и скорбно отходили. Из автобуса вышли четверо ребят в парадной форме и с винтовками, и, встав в шеренгу в паре метров от постамента с гробом, тремя залпами в небо закончили прощание.

В звенящей послезалповой тишине раздался голос диктора центрального телевидения, доносившийся из открытого окна на первом этаже: «…всенародным голосованием, президентом Российской Федерации избран Владимир Владимирович Путин!»