Недобрая сказка xxxvii

...Перебранка помогла выпустить пар обоим. И теперь они, тяжело дыша, привались к стволу сосны, переводя дух и стараясь унять бешеный галоп сердец…

Холодный ветер набрасывался как озлобленный недруг и на бывшего оборотня и на несостоявшуюся жертву его голода. Покусывал  тело ледяными иглами, вгрызался в конечности с упорством  степного шакала. Оба они дрожали осиновыми листами на сыром осеннем ветру. Прижимаясь к коре в напрасной надежде - сохранить улетучивающееся  с каждой минутой тепло. А прижиматься к голому мужику, даже ради спасения свой жизни, Феликс решил только в самом крайнем случае. Отдышавшись, он начал, с трудом преодолевая неистовое желание скукожиться, сжаться в комок подобно зародышу в утробе матери, подбирать разбросанную возле сосны одежду и одеваться.

Накинул, стуча зубами куртку. С натугой, чуть не упав - просунул в штанину сначала одну ноги, потом - вторую. На эту нехитрую манипуляцию ушло  немало времени и ещё больше нервов. Пальцы одеревенели окончательно. На то, чтобы застегнуть зловредные пуговицы ушло минуты три, и не менее десятка попыток. С сапогами Феликс управился заметно быстрее. Стало немного теплее. Голый, с посиневшими губами Олаф с завистью смотрел на одевающегося Жнеца, ни о чем не прося. И неудивительно, широта его торса сыграла бы с ним злую шутку. Он просто бы не влез в куртку Феликса. Оттого и не просил.

- Искать твое разбросанное, и не факт что не разодранное в клочья шмотьё, прямо сейчас смысла нет! Будет лучше развести костер, тогда и отогреемся, если конечно летучие твари не слететься на заметный издали приветливый огонёк!

- Не слет..тятся! Если б..бы могли – давно бы с..слетелись! П..пока я - связанный, а т..ты без сознания л..лежал!

- Ну и хорошо, если так! -  подытожил Жнец и нащупал в кармане штанов зажигалку. И начал экспедиционный обход лесных дебрей. К счастью уже скоро он наткнулся на сухую разлапистую ветку. Приволок её на место. Наломал трескучего хвороста, интенсивно работая руками и ногами и почти насильно заставляя кровь струиться по артериям и венам.

-  Движение – это жизнь! Хочешь выжить – шевели мослами! -  твердил Феликс, заставляя  тело выходить из оцепления, стряхивая с себя  слабость. Руки предательски дрожали, сейчас уже не от холода, а от напряжения. Однако же с поставленной задачей справлялись.

Жнец вытянул из сапога несколько карт на промасленной бумаге. С сожалением, выбирать и привередничать не приходилось  - порвал их. Накупить новых карт можно и потом, а вот новую жизнь – уж точно вряд ли! Сложил из хрупких иссушенных ветвей пирамиду. Просунул в её основание обрывки карт, и вытащил из кармана зажигалку.

Ignis dat vitam * - значилось на металлическом боку зажигалки.

(*«Огонь дарует жизнь!»)

- И жизнь, и смерть он дарит одинаково! А отнимает – куда быстрее! – выразил своё сомнение вслух Феликс.

Жнец давно привык говорить с собою вслух. Кто-то бы назвал это первым шагом к бездне безумия, клоаке сумасшествия. С годами пришло понимание -  этот шаг слишком огромен, длиною - в жизнь, чтобы успеть доставить проблемы в какой-то отдельный промежуток  времени. Да и само по себе сумасшествие, может испугать только нормального. Тому, кто уже пересёк черту – ни ничуть не страшно! Ведь если он уже безумен, то, следовательно, он вне рамок, навязанных большеством, плевать ему на все ограничения и нормы. Ну, дойдешь ты до края человеческого представления о нормальном, долженствующем, переступишь через него, как через дохлую собаку и что?! А ничего! Ничего кардинального для тебя не произойдёт! Ты и прежде воспринимал окружающую тебя действительность исключительно лишь через призму собственного Я. И наступление безумия кардинальным образом твоё мировосприятия не перевернёт. Ты и не поймешь и не почувствуешь произошедших в тебе изменений, чтобы тебе не болтали прочие. А полагаться целиком и полностью на чужое мнение не следовало и, находясь в твёрдом уме и трезвой памяти, уж это Феликс знал наверняка…

Прикрыв ладонью Феликс щёлкнул крышкой зажигалки, провернул колесико – высекая искру. Поднёс слабый,  огонёк к обрывкам, покрытых узорами отметок и надписей, желтоватой бумаги. Промасленный Новогород на карте тут же с дымком занялся. Запылал первым, расползаясь чёрным пятном по окрестностям столицы и её многочисленным предместьям и посадам. Доступа воздуха было предостаточно – и пламя мигом перекинулось с бумаги на хворост.

В памяти Феликса неожиданно встала картина пожара в западном крыле Императорской Академии, удушливый дым поднимающейся чёрными столбами до небес из разбитых окон верхних этажей. Припомнился звенящий в ушах бой колоколов и бегущие на пожарище горожане. Сам Феликс узнал о пожаре лишь к тому времени, когда почти всё, что могло сгореть - сгорело и рассыпалось серым пеплом среди почерневших от огня кирпичных стен.

Припомнились поспешное погребение задохнувшихся и сгоревших заживо преподавателей и студентов, среди которых было немало хорошо знакомых Феликса. Суета и неразбериха впопыхах организованных похорон. Закрытый гроб Отто фон Бюрна, тоскливые речи на поминальной службе, унылые скорбные лица самих поминавших. Мятые венки с траурными лентами, запах церковных благовоний до отвращения сильный и стойкий. Феликсу тогда даже казалось, что вся его одежда после провоняла этим неистребимым ароматом смерти и печали.

Будто наяву явились перед его внутренним взором чадящие свечи, чёрных бархат, белый мрамор кладбищенских склепов и прочая тягостная похоронная атрибутика. Припомнились и обугленные трупы бандитов, и тоже памятное  и запавшее в душу амбре. Вонь обугленного мяса в некогда сгоревшей таверне, хлипкие, изъеденные огнем, чудом не рухнувшие стропила. На душе стало гадостно и неприятно.

- Хоть в чём-то повезло! – попытался сам себя утешить Феликс, глядя на язычки пламени, деловито снующие по перекрытиям пирамиды сложенной из ломаных веток. Но ничего путного из этой затени не вышло. Настроение и не думало улучшаться…

И потому Феликс решил сконцентрироваться на нужных мелочах. Принялся подкладывать новые куски разоренных нуждой карт в верхние этажи горящего построения. Пары минут хватило, чтобы пирамида запылала ярким, жгущим  пламенем. Бьющейся в ознобе Отто подпол к огню, скрепя зубами и поминая не добрым словом колкую хвою. Феликс не стал ему помогать, раз есть силы ползти - значит сам справиться.  В няньки он ему не нанимался, а в шкуре спасителя он уже побывал и ничего приятного  из этой затеи в качестве компенсации так и не получил.

А у него нынче и своих забот с лихвой хватало. Отрываться от буквально оживляющего тепла огня было мучительно тягостно. Но Отто слишком продрог, чтобы помогать, и только на озябшие плечи Феликса ложилась обязанность на поддержание пламени.
 
Феликс опять пошел вглубь леса, выискивая новую порцию пропитания для пылающих языков огня. Где подобрал коры, где нарубил посуше, да по увесистее сучья на дровишки.  Сложил всё это в вязанку, перевязал собранное «богатство» ремнями, взвалил себе на спину и двинулся в обратный путь.Шагалось с ношей с трудом, с натугой. Будто не вязанку он тащил, а с дюжину таких здоровяков как Отто.

И вместе с тем, потихоньку Феликс начинал ощущать, себя уже не полуживым доходягой, как  прежде, а полным  уверенности в своих силах. Очевидно - интоксикация с течением времени уменьшалась, сходила на нет. Да и тепло костра сыграло свою немаловажную роль. Согревшись, он словно бы получил частицу оживляющей искры от костра, получил стимул двигаться дальше.

- Главное не забывать значение этого слова – стимул! – ехидно ворчал Феликс. - Шевели копытами, упрямый осёл, огонь и голый волосатый мужик ждут, не дождутся твоего скорейшего возвращения.

-И, кстати, о голой натуре! – вспомнил кое о чём  Феликс. И спустив вязанку со спины, свернул налево, намериваясь выйти к пустырю. Благо примет он выискал изрядно и не боялся заблудиться. Костер был виден издали, не заплутаешь, мимо не пройдешь. Метрах в пятидесяти, на плешивой макушке пустыря, среди истоптанной полыни всё также лежали трупы. Вурдалаки и павшие в боя сотоварищи бородача. Никто их не потревожил. Ни вороны, ни иные падальщики и это было странно…

Мёртвые вурдалаки сморщились, растеряв с выпущенной кровью былые объемы, не утратив в прочем, и толики, присущей им и при жизни гнилостной вони.

Феликс осмотрел бородачей, примерился к размеру сапог. Разул и раздел, парочку, наиболее соответствовавшим  габаритам Отто соплеменников. С куртками пришлось повозиться – пришлось стягивать с павших кольчуги. Эта возня изрядно утомляла, но избежать её не было никакой возможности.

-Ишь, как отожрались! – цедил сквозь зубы, Феликс, успевший вспотеть и разозлиться, больше на себе, чем мясистых  бородачей.

-И на каких это харчах, вас так разнесло? Уж  не на человеченке ли?! – пыхтел Жнец, совладав с кольчугами. Трупы хранили молчание, в диспуты не вступали, не помогая ничем, однако и не мешая…

Обнажённые тела явили собой вполне человеческие пропорции и ничем не были на вид примечательны. Имелись, правда, татуировки с оскаленными волчьими мордами и когтистыми лапами. Так ровно же такие Феликс наблюдал и на телах самых, что ни есть разобычных разбойников и громил. Ну, коренастые и широкоплечие – так мало ли здоровых, да коренастых есть среди прочих?! Немало! И с этим не поспоришь. Пусть и волосаты, но все, же не гуще чем иные жители гористых областей Империи. Меха волчьего на них не наблюдалось. Зубы оказались стандартной длины, формы и расположения.  Зубы как зубы. Короче – трупы как трупы и никого подвоха на первый взгляд. Лохматости  природной -   им явно не хватило бы, чтобы спать на снегу голышом не испытывая дискомфорта. Оттого они наверно и носили куртки  и штаны, а не бегали, в чём мать родила по лугам и весям.

Оружия подбирать Феликс не стал. Поднял один из пистолетов, внимательно осмотрел. Калибр, по сравнению с размером пистолета Жнеца оказался мелковат. Механизм зарядки револьверный, пули по виду со свинцовыми наконечниками. Такими пулями, да и из таких пистолей только по людям и стрелять, любой монстр, да тот же некроволк от таких и не почешется. Если у Отто велика охота, как отогреется и оденется, пускай вернётся и заберёт всё полезное на его усмотрение...