Злопамятная

   

       Семёныч давно болеет. У него уже много лет с горлом непорядок. Из года в год он слабеет, худеет. Стал он как телеграфный столб. Рост у него под два метра, а телесов мало. Да качает этот телеграфный столб ветром. А головка у него светлая, как одуванчик, только вырос этот цветочек на телеграфном столбе. Глазки у него синие с хитринкой, а вот нос орлиный. Если бы не жена его Зинка трудно ему пришлось бы. Ходит она за ним, как за дитём малым. Питание, что надо, что полезно, что желаешь. Вот он и скрипит потихоньку.

 А Зинка за эти годы сильно выдохлась. Помощи от него никакой, считай, без мужика она живёт. Всё на себе тащит. А тут ещё внук да внучка без матери остались. Рано дочь их прибралась. Ребята хоть уже и взрослые, но в её помощи ещё нуждаются. Разрывается женщина на два дома. А ведь ей уже семьдесят пять стукнуло весной.

 Один недостаток у неё есть, она шибко ругаться любит. Как она заведётся, вся улица слышит, трудно её остановить. Одним словом  женщина - пила. Она сама это знает, но говорит, что когда покричит, ей легче становится, сердце успокаивается. Пар она так спускает. Жизнь-то нелёгкая. А Семёныч уже привык. Замолчит Зинка надолго, так он как потерян-ный, что-то тут не то, беспокоиться начинает. Сегодня Зинка печку утром затопила и завелась с пол оборота:

           – Вот жизнь у меня: ни выходных, ни проходных. Всю жизнь так прокрутилась. А что я в этой жизни видела хорошего? И зачем я за тебя замуж пошла! Мама моя сильно этого не хотела, я против её воли по-шла, вот и наказана за это. Я когда к вам в деревню в магазин приехала после курсов, у меня коса была ниже пояса. На меня тогда многие парни засматривались. Выбирай жениха кого хочешь. И чёрт меня к вам на квартиру поставил.

 А мать твоя колдунья была, это точно. Я как вошла, она и говорит: «Вот это наша де-вочка, нам она подходит». Сильно я ей тогда понрави-лась. Вот она меня и приворожила. Сам помнишь, какие ко мне тогда женихи сватались. Вон Гребешков Иван Петрович, главный бухгалтер в РАЙПО был. Человек самостоятельный, обеспеченный. Он свою жизнь не как мы прожил.

 А я, дура, отказалась. Как же, старше меня на восемь лет, старик. А ещё Степанов Илья три раза к нам из города приезжал. Он артист, в оперном театре пел. Жила бы я как королева. А я к тебе присохла. Это мать твоя Лукерья наколдовала. А меня ведь мама так до самой смерти своей не простила за то, что я против её воли за тебя пошла. Вот и правильно говорят, что нельзя против родительской воли идти, счастья не будет.

  Семёныч слушает и ухмыляется:
      – Говори, говори мне, я то знаю, как всё было. Сама в меня влюбилась как кошка. Я ведь тоже видный был, один рост чего стоил, таких парней, как я, поискать. Мне тоже тогда девки проходу не давали.

                Побежала Зинка в сарай за дровами. А са-райчик старый покосился, того гляди, скоро завалится. Зинка с дровами в дом и опять тема для «душевной беседы» имеется.
       -  Мужика в доме как не было, так и нет. Сам не больно за дело брался, и мне всегда мешал. Всё ревно-сти у тебя были. Вон, когда казахи рядом с нами конто-ру сооружали, предлагали они мне новый сарай по-строить, ты же не дал. А ревности твои почему были? Потому что сам был до чужих баб охочь. Сейчас хотя бы какую птицу в сарае держали, курей тех же.

                Семёныч опять своё слово проронил:
     – Знаю я, этих казахов, что они тут с нашими бабами вытворяли. А ты перед ними хвостом вертела.
          Тут уж Зинка совсем взорвалась, все свои горшки на печку сгрузила, руки в боки, пошла в наступление:

      – Да как у тебя язык поворачивается, ты меня с кем-то из своих  ухажёрок путаешь. Да твоих подружек пе-ресчитать у меня пальцев не хватит на руках. Они ведь бессовестные и сейчас тебя не забывают, интересуются
            – Как там Семёныч?
    Дед аж зардел.
             – Кто это спрашивал? Врёшь, поди.
            – Что мне врать, Варька Вершкова спрашивала бесстыдница.

                А ей прямо говорю:
 – А что ему Семёнычу сделается, он в жизни нагулял-ся, налюбовался, а теперь отдыхает, а я вот за ним хо-жу. Теперь кроме меня никому он не нужен стал.
          Семёныч раззадоривает Зинку:
   - Ну, уж ты скажешь, наказал Бог, было бы за что.

      Он любит, когда она на эту тему распаляется. Вос-поминания шибко приятные, елей на душу, кабы Зинка знала. Ах ты, кобель старый, или ты память потерял, али забыл, как я вас с Варькой у Фёклы на сеновале за-стукивала. Как вы с гулянки у Фёклы вместе исчезли, а я искать тебя пошла. Подошла к сараю, а он ходуном ходит. Мама потом мне сказала, что надо было вас ви-лами там проколоть обоих, да я растерялась. Семёныч всё это помнит и думает об этом не как Зинка с ненавистью, а с удовольствием:

    – Эх, молодость, да, были времена.
      -  Ну, подумаешь, раз согрешил, - ворчит он.
    - А тебе ещё что напомнить, как ты в электриках к Махоньке бегал, всё проводку у неё чинил. 
      - Ну что ж раз проводка неисправная была, дом-то старый был.
       – Когда проводку чинят, двери изнутри не запира-ют, - ругалась Зинка.

                Семёныч потихоньку – потихоньку переводит Зинку на мирные
рельсы. Вот оладья её похвалил, попросил добавки. Это она с радостью выполняет. Зин-ка любит стряпать и любит, когда человек хорошо ест, не ломается.
      – Да, ловкая ты, Зинка, крутишься, вертишься, со всем справляешься.- Семёныч знает, что ей сказать нужно.- А помнишь, Зин, как дом мы строили целых три года. Я тогда очень хорошо работал, мог же.

     - А я что, смотрела что ли, и я вкалывала, как ло-шадь. Сейчас кто будет сам дом строить, ищи дураков.
       - А помнишь, Зин, как мы с тобой на мотоцикле за ягодами, за грибами гоняли. Да, больше нас никто по деревне не набирал. Ты и солила, и сушила, и варила. А ведь дочек наших тоже не от дяди чужого рожала. Кра-сивые удались девки, умные. Жалко вот Любашки уже нет с нами.

   Семёныч пользуется редкой минутой пере-мирья:
         – Зин, ты бы к оладьям налила бы стаканчик пивца, у тебя где-то стоит.
           Ну, всё, понесло - поехало.
         – У тебя на эти бутылки нюх, что ли. Сколько ты их у меня разоблачил, не сосчитаешь. Помню, в погреб восемь штук спрятала. Со свадьбы остались. Хорошо спрятала, думала, не найдёшь. А и хитёр же ты был. Слажу в погреб, гляжу, стоят бутылки, ну и ладно, пусть стоят до случая. А когда случай пришёл, к деду гости заявились, полезла в погреб, а там одна всего це-лёхонькая, что с краю стояла, а за ней все пустые. А не помнишь, как шприцем водку из бутылки откачивал, а туда воды насадил. Хорошо я обнаружила, а то отдала бы кому, со стыда сгореть можно.

             Семёныч хихикнул.  Это не моя выдумка, это Толян придумал, а мне рассказал, ну я и решил опробо-вать. Толик он вообще на выдумки горазд.
             Семёныч далеко не артист, но тоже с хитринкой. Знает о чём, когда с Зинкой говорить надо. Вот и  вспоминали они, как в гости к брату на Урал ездили, как к Зинкиным сёстрам на гулянки ходили.

    – Ох, Зинка, а плясала ты как, а частушки как за-мандрачивала.
              Семёныч делает последние усилия, чтобы вы-просить у Зинки кружку пива. И та сдаётся. Зинка она хоть и злопамятная, но отходчивая. Вот так пар выпу-стит и нальёт пива всё равно. Бежит она куда-то на улицу, прячется, чтобы муж не видел, где у неё заначка. Возвращается с кружкой пива на смородине, да на клубнике заведённого.

      -   На уж, прими  для аппетита, на здоровье, оно с витаминами.
   Доволен Семёныч и пивцом, и оладьями, и воспоми-наньями о прошедшей
молодости. А сам себе на ус мо-тает:
  – Как Зинка уйдёт надо получше в сарае-то поискать её заначку.
   А на завтра всё сызнова начинается. А победакурил Семёныч в молодости много. Воспоминаний надолго хватает.


Рецензии