Три возраста мадам Прониной

 

        1. Встреча первая
          Давно это было. Мы с моим Толиком только поженились. Жизнь деревенская известно какая, чтобы хоть немного на ноги встать, нужно хозяйством обзаводиться. Ну, самое первое дело это поросёночек, а то и не один должен в хлеве хрюкать. Мы молодые были, семейную жизнь только налаживали, хотелось не хуже других быть. Свиней в то время в деревне держать лег-ко было. Посади побольше картошки, обработай её да серый хлебушек по 14 копеек за штуку не ленись, таскай из магазина.

 Конечно, это кощунство. Но тогда хлеб в такой низкой цене был, что государство как бы само подталкивало к этому людей. Да, а булки тогда были не такие воздушные, как теперь, килограммовые были булки. Август стоял тёплый, урожайный. В это время обычно в деревне поросятами обзаводились на зиму, растили их больше года, и только следующей осенью по холодам кололи. Визг по деревне стоял. Теперь всё по-другому пошло. Стали больше весной брать свиней подращенных, так выгодней.

         Вот научили нас люди опытные съездить на отделение, там народ попроще, посговорчивей, можно подешевле купить поросят. Техника у нас была своя – мотоцикл «Восход». По тем временам очень даже неплохой считалась. Вот мы с Толиком, прихватили большую жёлтую сумку, с которой в город ездили, и отправились в Калиновку. До неё всего шесть километров от нашей деревни. Я там до этого ни разу не была. Я вообще человек не здешний, тогда с этими местами только знакомиться начинала.

 Ехали мы с ветерком  по пыльной дороге, среди дозревающих хлебов, мимо пруда ехали, мимо совхозного стада на поле. Деревушка эта Калиновка небольшая, много меньше нашей. Улица в той деревне одна, она прямая и широкая. У одного домика мы приметили мужика. Он с велосипедом возился. Подъехали, порасспросили, где тут свиноводы живут, получили вразумительный ответ и подались к небольшому домику с зелёной крышей.

           Жили в том домике Пронины муж с женой и их дети. У домика старенькая ограда, рядом сарай, за сараем виднелось картофельное поле. В ограду вошли, собаки не встретили. Навстречу и хозяева не вышли. Дальше идём. На стук в дверь никто не выходит. Толкаем дверь, из сенок таким же образом в дом попадаем. Вот тут-то и произошла та самая первая встреча с мадам Прониной. Никакой она, конечно, в то время мадам не была. Вот что мы увидели. Перед нами была большая, абсолютно пустая, тёмная комната.

Нет, не оттого, что свету не было, просто она была вся закопченная, не беленая, кто знает, сколько уж лет. Вещей в ней никаких не было, занавесок тоже. Из стены страшно чернело зево русской печки. Единственный предмет обихода – это мусорное ведро, мусор действи-тельно содержащее. А возле этого ведра копошилось маленькое живое существо, это была девочка. На ней было грязное цветастое платьице. Она встала на тоненькие кривоватые ножки. Девочке было года два с половиной, а может и больше, но она была такой хрупкой, слабенькой и бледной, что можно было и ошибиться в определении возраста.

 Девочка не испугалась чужих людей, лишь покрепче прижала к себе единственную игрушку, которая была в комнате, это сломанные ходики. Она поднялась с пола и зашлёпала босыми ножками в соседнюю комнату. Мы прошли за ней.

          Во второй комнате мебели было побольше. В углу стояла неприбранная кровать с грудой тряпья на ней. У входа был голый, ничем не прикрытый стол и табуретка. Кажется всё, если память меня не подводит. Слишком я тогда поражена была видом этой квартиры, чтобы детали какие-то запоминать. В углу кровати в тряпье что-то пищало. Это был грудной ребёнок. Хозяйка видно сама недавно разрешилась от родов и уже бегала на работу, на ферму, а детей оставляла одних дома. Про хозяина не знаю, вероятно, он был тоже на работе. Не успели мы, как следует оглядеться, как огромная ломовая баба ввалилась в избу.

Это и была хозяйка Лизавета. Ей уже местное радио передало, что к её дому направились покупатели, и она летела сломя голову, боясь покупателей упустить. Лизавете нужны были деньги, ей срочно надо было совершить с нами торг. Она повела нас в сарай. Это одно название. Нет, какие-то стены были, и потолок с просветами тоже. А вот пола не наблюдалось.

 Большая дородная свинья, взращённая на совхозном комбикорме, лежала в каком-то углублении в земле. А возле неё куча маленьких шустрых поросят. Баба долго не торговалась, уступила свинюх совсем дёшево. Мы  выбрали двух, запихали их в сумку и быстрей из этого кошмара на свежий воздух, домой. Я после этой поездки болела две недели.

Так меня это всё поразило. Свиньи эти у нас не прижились. Она нам вручила трёх недельных малышей. Их ещё рано было от свиньи отнимать. Но мы с Толиком мало в этом разбирались, опростоволосились, сдохли наши поросята. Пришлось другую пару брать в своей деревне. Постарше, покрупней и подороже. Не гоняйтесь за дешевизной, друзья мои. Я вот думаю – то ли Богу угодно было, чтобы мы съездили в этот захолустный уголок, посмотрели на эту жизнь, на бедных детей. Для чего-то нужно это было…


       2. Вторая встреча
        Прошло лет двенадцать с тех времён, как мы Калиновку посетили. Деревня та в упадок пришла. Народ поразъехался, многие дома пустые стоят и сей-час. Школу восьмилетку прикрыли, оставили лишь четыре класса. В нашу десятилетку добавилось пять учеников средних классов из той деревни. Жить их в интернат определили. Первого сентября они в школу пришли с местными ребятишками. И вот, вижу я, смотрит на меня с третьей парты маленькое бледное личико. Что-то в памяти шевельнулось, но что? А когда списки детей просматривала, обнаружила знакомую фамилию – Пронина Алёна.

 И всплыла пред глазами картина прошлого. Август, пыльная дорога, грязный пустой дом и маленькая бледная девочка с часами – ходиками в руках. А  в пятом классе на два года младше был её братец Славик. Очень он похож был на старшую сест-ру. Да, вырос этот ребёнок на той грязной кровати из кучи тряпья. Выжили дети, выросли.

            Славка сразу не от мира сего был. Заявил, что он учиться не хочет, что он любит свободу, и с гордостью называл себя «Лесным человеком». С уроков часто уходил, бродил по школьным коридорам. В школе его держали, в интернате кормили, но с учёбой дело не шло. Теперь могу сказать, что нет его уже на этом свете. Рано «Лесные люди» землю покидают.

 Алёнка была спокойной, старательной, усидчивой девочкой. Но была она слаба и здоровьем и умом. Учёба с трудом давалась. Учителя это понимали, помогали ей, как мог-ли, как говорится, вели её к окончанию восьмого класса. Дети тогда ходили все в школьной форме с галстуками и Пронины ни чем сильно от остальных не отличались, разве что своей тщедушностью и бледностью.

        В самом конце той зимы, когда Алёнка школу оканчивала, в феврале месяце сразу после сильных заносов стояли морозы необычные для этого времени го-да. Помнится, несколько человек тогда пообморозилось, а были и совсем замёрзшие. Так вот тем днём солнышко с неба светило, но обманчиво. Ветерок хо-лодный продувал. Два пешехода с сумками мужчина да женщина топали по узкой тропинке от насыпи, где автобус курсирует, шли они к деревне Калиновке.

 Шли они, останавливались, принимали грамм по двести, закусывали, дальше шли. Потом в очередной раз присели, выпили, дружно вздремнули и не проснулись. На следующий день их обнаружили. Это и были наши знакомые Пронины муж и жена. Сразу вместе прибрались. Детей тётка двоюродная взяла на воспитание. Вот и всё…

         3. Третья встреча
      Прошло ещё несколько лет. А дальше вот что было. В разных местах, где люди живут, есть свои достопримечательности: или строения какие-нибудь не-обычные, или люди особые, или вообще чудеса какие-нибудь. У нас с некоторых пор тоже своё чудо появилось. Приехал к нам на житие из Франции настоящий француз. Жан Плюто. Переписывался он с одним человечком, у нас проживающим, друзья по переписке они были. Этот друг и позвал Жана сюда в Сибирь, а тот взял и приехал. Ну, конечно, не всё так быстро в жизни было. Но я об этом долго говорить не хочу, это другая история. Жан был из крестьян и сам крестьянин фран-цузский. С землёй там у них во Франции туговато, всё поделено, всё продано. А ему земля нужна была. Работать он на ней матушке хотел. Он даже в Африку хотел ехать, чтобы там сельхоз работами заниматься. А тут Сибирь подвернулась. Ну, он вместо Африки к нам в деревню и прикатил.

        Сначала он по-русски ни-ни. Приятель его скоро в город уехал, у него другие планы на жизнь бы-ли, его к земле не тянуло. А француз наш стал в деревне жить, на тракторе работать. Тогда ещё совхоз был. Столовая у нас совхозная была хорошая и дешёвая. Придёт он завтракать, просит каши овсянки. А женщины наши ему пельмешков тащат, блинов со сметаной. Стали они его вкус на сибирский манер  переделывать. Мужики тоже на свой лад перевоспитывают француза – учат материться и водку пить. И пробовал он её проклятую, пил, но ведь пьяницей не стал. Знай себе, со всеми соглашается и всё улыбается. А кудри у него как у Сергея Есенина и глаза голубые и улыбка.

          А тут как перестройка шла, совхоз разваливаться начал, единоличные хозяйства появились. Это ему и надо было: своя земля, своя техника. И вот, вери-те ли, нет, встретил этот парень француз маленькую, хрупкую бледнолицую девушку лет двадцати в той самой Калиновке. Ну, какие уж у нас девицы есть:  и фигура, и внешность привлекательная, а прицепился он к одной неяркой и не броской дивчине, к Алёне Прониной. А та уже с дитём была, правда замуж не выходила, одна жила. И стали они вместе жить и детей рожать, и на земле работать, и скотинку разную держать в большом количестве. Поженились они, и стала наша Алёнка Пронина мадам Алёной Плюто.

         Эти Плюто  у нас не только в области известны, к ним и московское телевидение пару раз приезжало. Как же сенсация – француз в Сибири. Им это сначала даже льстило, а потом до того надоело, ругаться стали, как очередного репортёра к ним занесёт. А мужики наши пьяницы рады такой славе. Приезжают француза снимать и их за одно, как местных жителей прихватят в кадр, потом по телевизору на всю страну показывают, речи их бранные включают. Правда, когда они говорят, то по телевизору всё больше писк раздаётся. А они смотрят и смеются: «Это я тут хорошо загнул, вот они и пикают». Из Франции к ним родня частенько приезжает, на диковинную Сибирь поглядеть. По школе ходят в спортивных костюмах, в шапочках с помпонами и всё только:

           – «Мерси да пардон».
        А Алёнку нашу теперь не узнать. Самостоятельная уверенная стала женщина. Мне она тут при встрече сказала: «Эх, я свою жизнь устроила, пусть другие так сумеют».

          Вот чем старше становишься, тем всё больше начинаешь понимать, что не вольны мы сами в себе, что там, наверху, всё за нас давно предопределено и живём мы по какому-то заранее написанному сценарию.

          Надо же было этому самому Жану из далёкой Франции прикатить в Россию, в Сибирь, в глухую полуразвалившуюся Калиновку, чтобы встретить там нашу бедную Алёнку, семью с ней создать и всю жизнь её перевернуть к свету.