Типичный неистребимый Дон Кихот. Продолжение

   Предал Камо и всех тех, кого партия послала разменивать деньги, человек по фамилии Житомирский. Он встретил Камо на вокзале, повел в снятую для него квартиру, и как - то странно, захлебываясь, засмеялся, сказав: - "Знаете, как я назвал себя, представляя свою роль при вас в Берлине? Гувернантка! Не находите, в этом есть что - то, какая - то достоевщина: гувернантка Камо!

   Камо молча посмотрел в глаза Житомирского и видел, что они не смеются. А затем все дни он встречался с Житомирским, который знал все: Камо уезжал в Женеву для организации размена денег, в Софию - за взрывчаткой, в Вену, чтобы перебросить оружие в Болгарию. И вдруг стали происходить невероятные вещи: в Берлине и в других городах стали арестовывать всех, кто разменивал деньги, хотя номера тифлисских купюр были известны только в российских банках. Затем арестовали и Камо девятого ноября 1907 года, в квартире произведи обыск, нашли чемодан с двойным дном, полный динамита, взрывателей и револьверов системы "маузер".

   В сентябре Камо был у Либкнехта в гостях, куда он пошел вместе с Житомирским. Здесь, кстати, Камо познакомился с Коном, другом Либкнехта, который потом стал его адвокатом. В тот вечер Житомирский сидел рядом с Камо и переводил с немецкого, который хорошо знал.

   Все четыре года после ареста - в тюрьмах Моабита, Бухе, Метехи, в Михайловской больнице Тифлиса - Камо помнил странный смех и несмеющиеся глаза предателя и твердо решил поехать в Париж и убить его. Но не встретился он больше с Житомирским, а, когда вышел из харьковской каторжной тюрьмы в в 1917 году, узнал, что в архивах полиции найдены донесения Житомирского, начиная с 1902 года.

   В Берлине Камо не мог успокоиться - его предали в первый раз. До этого дня никто не мог его обмануть, а какая - то сволочь сумела. Что это было  предательство, сомнений не было: арестовали не на явке - на улице, значит, кто - то показал его дом и донес, что там у него в чемоданах.

   С того момента, как на Камо надели  маленькие красивые немецкие наручники и повезли в тюрьму и как кролика посадили в клетку, все четыре года в тюрьмах и сумасшедших домах он думал о том, кто его предал. В тюрьме Камо чувствовал себя кроликом, т.к. у немцев в камерах со стороны коридора не стена, а решетка. Сидишь, как в клетке: кушаешь - видно, садишься на парашу - видно.

   В первую ночь в Моабите за решеткой по коридору ходил охранник в кованых сапогах по каменному полу, словно по голове ходил. И в какой - то момент Камо показалось, что не охранник это, а предатель. Он кинулся на решетку, пытаясь выломать ее, бил кулаками о стены, кричал, охранника, пришедшего на шум, стал душить.

   Утром пришел следователь, который долго и терпеливо задавал арестованному вопросы по - немецки. Камо не отвечал. Потом немец спросил на ломанном русском, кто он по нации. Вопрос удивил Камо, показался ему совершенно дурацким, и он снова промолчал. Тогда следователь спросил, знает ли он, что его ждет виселица и для наглядности обвел рукой вокруг шеи и поднял руку над головой, и, не опуская руки, ждал ответа. Камо рассмеялся. Следователь опустил руку и сказал, что жест его не смешной, а очень реалистичный. Камо снова рассмеялся.

   В следующее мгновенье Камо решил, что молчать труднее, чем говорить и решил ответить на следующий вопрос. Следователь снова поинтересовался его национальностью, и Камо подробно ответил: - " По рождению я армянин, но одновременно являюсь и русским, немцем, англичанином, негром, французом, поляком, болгарином - во мне, господин следователь, все нации мира.

   Следователь, не перебивая, слушал, потом сказал, что он зря изображает сумасшедшего - в Моабите лучшие в Германии медицинские эксперты. Камо снова стало смешно: ведь он в первый раз с момента ареста сказал правду, а его приняли за сумасшедшего. Когда следователь ушел, Камо вспомнил его слова и удивился, как это ему самому не пришло на ум. И он решил вести себя так, как в первую ночь.

   Не откладывая, он стал стучать в стены, трясти решетку, кричать, рвал на себе одежду, бросился на охранника. Конечно, его скрутили, раздели и бросили в подвал. А там был ледяной пол, и десять суток Камо голый прыгал на этом полу.

   Потом к нему пришел Красин (человек почти такой же легендарный как Камо) и сообщил, что его адвокатом назначен друг Либкнехта Кон, и что Камо должен продолжать вести себя так, как начал: нападать на охранника, посадят в карцер, выйдет - нападет снова и так до тех пор, пока не переведут в лечебницу. А там, сказал Красин, "посмотришь, как ведут себя сумасшедшие - талант у тебя есть".

   И главным стало для Камо переплавить свою злость и ярость в спокойную игру, которая ни на минуту не должна прерываться на все время, пока не изменится его жизнь.

   Суд над Камо, как сообщил ему Кон, назначили на 14 февраля. Кон пришел 6 февраля. Разговор проходил в камере, а надзиратель стоял в коридоре, за решеткой. Камо повернулся к надзирателю спиной и улыбнулся Кону. Кон внимательно смотрел на Камо. Тот подмигнул. Кон спросил, как он себя чувствует. Камо крикнул: - "Болит!.. Вот здесь!.. Вот здесь!.." и стал бить себя по затылку кулаками. Надзиратель за решеткой улыбнулся, посмотрел на Кона и повертел пальцем у виска. Кон попросил надзирателя отойти, чтобы не волновать больного. Надзиратель  приложил руку к горлу, показав, что тот может его задушить, но отошел.

   Кон говорил спокойно, медленно, чтобы Камо легче было его понять. Камо узнал, что меньшевики отказываются признать всех арестованных с тифлисскими деньгами социал - демократами, чтобы их как уголовников выдали России. Либкнехт готовится выступить в рейхстаге против сговора берлинской и русской полиции. Ленин поднял на ноги демократическую печать  - и в Берлине, и в Париже требуют освободить всех русских революционеров. Накануне суда будет статья в газете, разоблачающая готовящуюся на суде провокацию. Надо сделать все, чтобы лишить их возможности использовать суд.

   Теперь все зависело от Камо, от его поведения. После ухода Кона принесли еду. Камо схватил миску и с силой бросил в надзирателя. Тот не удержался на ногах, упал, закричал, а Камо прыгнул на него, прижал коленями ему грудь и стал бить по лицу. Он бил  пока не прибежали, не стали выворачивать ему руки и не потащили по холодному полу в камеру для буйных. Утром пришел врач, которого Камо уже видел, и который вежливо представлялся по - русски: - "Доктор Гоффман - имею забота на ваши здоровие". На этот раз доктор не представился. Он сел на вделанный в пол железный табурет и посмотрел в глаза Камо, стоящего со связанными руками в углу камеры.

   Доктор молчал, но взгляд его говорил: посмотри на мою седину и не трать время зря. Что это даст? Из Моабита убежать нельзя, а в больницу я тебя не переведу, как бы грустно ты на меня не смотрел. Я честно выполню свой долг.

   А взгляд Камо отвечал: ты честно выполнишь свой долг, и у тебя умные глаза, но у меня нет другого выхода, у меня даже отобрали ремень, чтобы я не мог повеситься. Через неделю суд. Ты прав - я совершенно здоров. Мое здоровье принадлежит не мне, и поэтому я ни разу в жизни не закурил, не выпил вина и каждое утро делаю зарядку. Сейчас не делаю - сейчас я сошел с ума. И все вы - и ты, и другие, и следователь, и судьи - вы все, умные, честные, вы честно признаете, что я сошел с ума, и переведете меня в больницу, а из больницы я убегу. Извини, тогда ты потеряешь свое место, но у меня нет другого выхода.

   Ни на один вопрос доктора в тот день Камо не ответил. Он смотрел на Гоффмана грустными глазами и вздыхал. На следующий день Камо перевели в камеру и развязали руки. Он разделся, в одной рубахе сел в углу камеры, по - восточному сложил ноги и без всякого выражения лица уставился в одну точку. Когда принесли еду, он поел и попросил поблагодарить шеф - повара. Сразу после этого явился доктор Гоффман - имею забота на ваши здоровие! - и начал задавать вопросы. Доктор опять спрашивал о его национальности. Камо молчал. Следующий вопрос показался ему хорошим - "Сколько будет дважды два?", но он решил промолчать, не зная, что лучше  - попасть и ответить правильно, или ответить неправильно? Но если ответить правильно, то доктор будет верить и во всем остальном. Камо колебался и потому подумал: - "Извини, герр доктор, я еще об этом подумаю, когда ты уйдешь, и, может быть,  когда - нибудь отвечу, сколько будет дважды два, а пока, извини, не могу".

   На следующий день он отказался от еды, но до вечера не чувствовал голода и крепко заснул. Утром надзиратель принес еду и поинтересовался против чего он объявил голодовку? Камо бессмысленно посмотрел на надзирателя и промолчал. Вечером второго дня стало звенеть в ушах. Миски с едой не убирали. Всю ночь он ходил по камере, чтобы заглушить голод усталостью. На третий день перед глазами поплыли круги. Камо думал о том, что в тюрьмах все голодают, а ему трудно. Затем пришла мысль - скоро суд, нужны силы и, может быть, голодать нет смысла. Но, чем бессмысленнее, тем лучше. Голодать просто так, без требований может только сумасшедший.

   На четвертый день принесли зонд. Камо подумал, если он голодает сознательно, то должен сопротивляться, ударить надзирателя, кусать шланг. Но если он голодает несознательно, если он сумасшедший? И когда его схватили за руки и поднесли ко рту зонд, он громко и испуганно закричал:-" Пью, пью, пью!... Не надо!" Его отпустили, дали миску, и он стал тупо, затравленно озираться и быстро - быстро повторять: - "Где мой шеф - повар, что вы с ним сделали, меня хорошо кормил мой шеф - повар, зачем его убили?"

   Пришел Гоффман. Камо стал кричать: - "Наказание! Наказание!"
 - Вы боитесь наказания? - спросил доктор по - немецки.
   Вопрос понравился Камо. Он близко подошел к доктору, внимательно посмотрел в его бесцветные глаза и понял, что вот сейчас Гоффман ему верит. Камо решил, что надо воспользоваться этой минутой и произнес: - "Герр доктор, скажите Воронцову - Дашкову, пусть оставит меня в покое! Я буду кушать все, что он присылает, только пусть оставит меня в покое."

   Накануне суда Камо снова весь день не ел. Надзиратель принес очередную миску с едой, он взял ее, молча опрокинул на голову надзирателя. После этого спокойно, по  - деловому рвал на себе одежду, царапал в кровь грудь, плюнул на сбежавшихся охранников, лег на пол и долго бил кулаками об пол.

   Чтобы утром казаться больным, Камо всю ночь не спал: ходил по камере, прыгал, стоял на одной ноге, кусал себя, бил пятками об пол, прижимался затылком к холодной стене, чтобы сон его не одолел.

   Утром он думал о том, что, когда его повезут на суд, наконец, он увидит улицы, дома, небо и людей. Он радовался этим мыслям, и эту радость восприняли как признак сумасшествия. Но никуда его не повезли - судили в большом  судебном зале Моабитской тюрьмы.

   В этот судебный зал вы с вами тоже войдем вслед за Камо и посмотрим, как проходит суд над ним. Но перед этим немного передохнем.