Красный свет

            

10.57. Желтые кроны деревьев, листья под ногами аналогичного цвета, легкий, не продирающий ветер, в общем- солнышко светит, птички поют.
Две недели я экономил на всем и теперь мог с гордостью сказать:
- Струны Dadario за две тысячи пятьсот, пожалуйста.
Мог, но не говорил. Эта фраза звучала бы странновато перед закрытой дверью магазина.
Жду открытия, которое должно произойти вот-вот, пытаясь не уснуть, развлекаюсь курением второй сигареты подряд. Перед глазами мелькает моя Маша, но не полностью, а частями, кадрами, так сказать. То загорелое лицо мелькнет со счастливыми большими глазами, смотрящими на цветок, подаренный мною, то небольшие красивые, женственные руки с несколькими кольцами (половина из которых стоила как моя почка), то общий план свернутого клубком зверька, со слегка выглядывавшей гру… Кхм… В общем, любимая девушка со всеми вытекающими гендерными признаками.
11.01  – Часы опаздывают, что ли…? Уже должен был открыться…  – подумал я, посматривая то на дверь, то на экран мобильного.
11.02  …
11.03  - Ну что же вы?
- Две недели копил, подождать пару минут, что ли, не можешь?
- Именно. Я копил две недели. Курил какую-то дрянь, ел исключительно дома, не тусил с друзьями, из института – сразу домой, Машу под какими угодно предлогами туда же зазывал… ладно, последнее – не самая худшая часть, но… Короче, мне хватило и сейчас я хочу одного: натянуть новые струны на гитару.
11.06. – Да что ж такое-то? Уже как семь минут должны были отворить ворота…
- Ага, поразительная безответственность, да, подающий надежды психолог?
- Это совсем другое дело, - огрызнулся я сам себе,- я только куплю струны и сразу в институт.
- Ага, конечно. Не семь, а шесть.
- Да какая разница?!.
11.07 Монолог с интересным собеседником прервал бородатый паренёк с пивным животом, появившийся за стеклянной дверью. Открыть её он старался, но сказать, что у него это блестяще выходило, было нельзя. Через некоторое время продавец всё же справился с замком и впустил меня.
Стрельнув глазами в сторону продавца, радостно захожу в магазин и немедленно направляюсь к стеклянной витрине со струнами и… не обнаруживаю нужных. Осмотрел на ещё один раз стеклянный шкаф, - нет. Оглянулся вокруг и, не найдя больше вариаций, спросил:
- Молодой человек, подскажите, я у вас буквально на прошлой неделе видел струны Dadario за две пятьсот, они ещё есть в наличии? На витрине я не нашёл.
- Минуту, - сказал продавец, уйдя в дверь с надписью «служебное помещение».
 Дребезжание в кармане. Настойчивое дребезжание в кармане. В это время мне никто не будет звонить без дела. А какое может быть «дело», когда ты не пошёл на семинар? Правильно, тебе хотят дать люлей.
Точно. Угадал. На экране отражается телефон старосты.
Если староста пытается с тобой связаться во время семинара, на котором тебя нет, то он, очевидно, сообщит не самую благоприятную новость.
- Вано, срочно в инст!
- Кто? – спрашиваю я, в ожидании смотря на дверь, в которую ушёл продавец.
- Завкафедры.
- Скоро буду, скажи, что в аварию попал, - третий раз за семестр уже попадаю, пора сменить отмазку.
11.10 «Это не очень хорошо, всё равно влетит за опоздание, лучше получать со струнами на кармане», - рассудил я про себя и в ожидании посмотрел на дверь подсобки.
11.12 – Неторопливый продавец, - позвал я, - хэй?! Вы там скоро?
11.14. Увлеченно переминаясь с ноги на ногу, понял, что надо бы отправляться в институт и делать это немедленно. 11.15 «Облом, короче, вечером приду», - пронеслось в голове, когда я выбегал из магазина, направляясь на семинар, надеясь всё же не попасть под горячую руку заведующего кафедрой. Начав разгоняться ещё в магазине, случайно вышиб дверь, чуть не выбив стекло. 
11.32. Прибежал.
12.30 Влетело. Но чуть-чуть.
15.45  Сижу… простите, с интересом познаю новое на паре по философии…
15.47 На пустующем рядом со мной месте за последней партой материализовался русский поэт, представитель новокрестьянской поэзии и лирики, а более позднем периоде творчества – имажинизма, Есенин Сергей Александрович и,  будучи в развеселом расположении духа и, возможно, даже в некотором подпитии, без всяких приветствий, которые всё же часто свойственны моим фантазиям, продекламировал:
 - Пой же, пой на проклятой гитаре,
Пальцы пляшут твои в полукруг!
- Товарищ Есенин, прекратите издеваться.
- Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну..
- Сергей Александрович!
- Ладно, Вань. Ну, сам посуди: кто б сдержался на моём месте?
- Это вы про Ваганьковское кладбище?
- Молодец. Вот и сиди тут один.
- Вот и буду сидеть.
Одногруппники повернулись в мою сторону. Спрашивать сказал ли я это вслух, не было необходимости, очевидно, что да.
17.00. Выхожу из института на теплую улицу, быстро расправляясь с протянутыми руками одногруппников ответным жестом, направляюсь в сторону магазина.
17.25. Приближаюсь к последнему. «Как куплю струны, надо Маше позвонить. От нее весь день ни ответа, ни привета».
Звонит телефон: Маша. «Легка на помине,- подумал я, уже открывая едва не уничтоженную мной стеклянную дверь, - нет, не сейчас, Маш, прости». Скинул.
- Уважаемый, что ж вы дверь-то выбиваете так, - поприветствовал меня по-прежнему заспанный продавец.
- Она первая начала. Dadario есть?
- Да, сейчас, - и снова ушёл в подсобку.
- Мёдом там тебе, что ли намазано, - пробубнил я и тут же мужчина с бейджеком вернулся со струнами в руках.
- Забыл, я их тут оставил, - проговорил он, доставая из-под прилавка мои струны.
Я полез за деньгами, почувствовав новую вибрацию, и, похоже, в разы настойчивей прошлой.
«Маша, потом, пожалуйста, дай мне минуту», - проговорил я про себя, пытаясь достать из джинсов деньги. Я с этим уже справился, как понял, что струны ни капли не мои.
- Молодой человек, это не Dadario.
- Что? – оторвавшись от компьютера, уточнил он.
- Струны говорю, не те ты принёс!
- А. И, правда. Так, секунду, - и вышел из-за прилавка в сторону витрин.
Карманные вибрации прекратились, я пошёл за ним.
- На витрину поставил, извините.
- Ничего.
Торопливо отдал ему деньги, он мне мои струны и чек. Взял полиэтиленовый пакетик с надписью Dadario, замер, ожидая ощущения счастья, подождал еще, волна пришла, но как-то слабенько. Сконцентрировался, и не позволил себе додуматься до слова «разочарование».
17.30 Накатывает вторая волна. Не пожалел, мягко говоря. Мне хорошо, мне… «Какое классное, унисонное дребезжание. Как я шагаю в ритм звуков… Это телефон… Неугомонная моя». Беру трубку, рассматривая квадратную упаковку ключей к моей гениальности (как известно именно струны отвечают в игре на гитаре за её шедевральность) и заодно посматриваю по сторонам в поисках места, чтобы присесть и закрутить обновку.
- Если бы ты брал трубку, было бы классно. Вань, давай уже куда-нибудь сходим, сколько можно у тебя дома сидеть?
- Да, Маш, привет, я тоже рад тебя слышать, любимая. Я согласен, пора давно уже начать опустошать и твой холодильник тоже.
- Не об этом речь, мы сегодня идём в театр на Малой Бронной, сегодня там «Libertin», …
 - Это фамилия такая? -  обаятельно, как мне показалось, туплю я… Скоропостижно предупреждаю, что это шутка. Выслушиваю ответ. длинный.
Если по смыслу - то её не скорчило от хохота. Что – то говорит про деньги. А вот это уже поддых.
А вот это уже бесит.
- Господи, один раз в кафешке какой-то задрипанной не смог заплатить, потому что кошелек потерял, хватит уже. Нормально всё с бабками у меня – прервал я сам себя, аж остановившись, вследствие чего прервал я не только себя, но и девушку, шедшую сзади, которая произвёла вынужденную остановку об мою гитару, сыграв своей головой, незатейливую мелодию.
Думаю, тут стоит сделать ремарку. Цены, соизмеримые стоимости моих внутренних органов, свойственны не только украшениям Маши, но и, в общем-то, всему остальному, что на ней. Этого она никогда не афишировала, да и явно не думала о материальной составляющей, но замашки девушки с Рублево-Успенского шоссе (а именно оно является народным «рублевка», вопреки использованию сокращения по отношению к Рублевскому шоссе) ей ой как свойственны. И при случае отсутствия веселого досуга из-за безденежья, она слегка разочарованно прижимает свои губки, (а это не так уж и легко, они довольно пухлые), что вызывает во мне ощущение полного коллапса как мужчины. А когда она включает снисходительность, пытаясь её при этом неумело скрывать, Господи… Это вообще страх. Ну, не умеешь ты врать, скрывать и не надо, зачем… Ладно, я отвлекся...
- Ой… извините, - сказал я подбитой моей гитарой девушке, на что та стрельнула в ответ глазами.
- Что? – уточнила Маша.
- Не тебе я. Короче: бабки не проблема, Маша, всё. Через час на Пушкинской.
«Бабки не проблема», у меня есть две с половиной тысячи…Блин, у меня нет две с половиной тысячи. за «сегодня» уже привык к тому, что они есть…Вот на пару минут раньше ты не могла… А. Ну да…»
Денег, как думаю, понятно, никогда особо не было, но я весьма успешно был весьма бюджетно романтичен, пока это было возможно. А потом это стало уже труднее, оно и понятно, ей хочется светских раутов или хотя бы похода в кино пару раз в неделю с молодым человеком, а мне, в общем-то, и дома с гитарой хорошо, а, если ещё и Маша рядом, так вообще. Стоит признать, что, если бы не она, я бы вообще из комнаты своей бы не выходил. Маша делает мою жизнь насыщенней и не даёт окончательно пустить корни в диван.
- Нет. Через час спектакль уже начнётся. Ну, через полтора, в семь, неважно, - её тон ужесточился и стал бескомпромиссным, -  надо быть раньше.
Можно было с ней поспорить, но вряд ли это возымело бы результат, да и буду честен: что бы я из себя не строил, я откровенно побаивался, когда Маша говорила со мной холодно-требовательным голосом, и нередко после него делал всё, что она  хотела.
- Хорошо, буду через сорок минут, - время на поиски средств на светский раут сократилось почти вдвое.
- Ладно, я чуть раньше приеду, у метро тебя подожду, пока-пока, - и вновь у аппарата  маленькая, любящая меня девушка, будто бы не было той железной леди меньше полуминуты назад.
17.40 Так, так. Одногруппники, зная, как я отчаянно тяну с расчетом долгов (на двести рублей не разгуляешь особо, а хочется иногда и в кабак девушку сводить, при этом потом возвращение денег происходило из того же скромного бюджета, если вообще происходило, конечно), вряд ли одолжат. Они отпадают.
«Разве, что Муслим…» . Один из моих одногруппников, который по раздолбайству рассказчика явно опережал: если меня преподаватели имели удовольствие видеть хотя бы раз в полторы недели, а то и все два, то Муслим стабильно появлялся разве что в социальных сетях, дабы шарить в своей ленте новостей и иногда выложить свои рисунки. Стоит заметить, что художник из него был лучше, чем психолог. Что и сказалось, в общем-то, на последней сессии, когда он, в крайне нервном состоянии, за день до сдачи реферата, (который для него, по совместительству, являлся последним шансом не вылететь из института) попросил меня де-юре помочь с этой работой, де-факто же написать за него. Жалко Муслима стало, хороший парень, вот я и согласился, за что он сказал большое спасибо, добавив, что будет должен. Надо было ехать к нему. Жил он, в принципе, недалеко от театра, всего пару станций, ну, и паренек действительно благодарный, так что шанс, что даст несколько сотен в долг вполне имеется.
17.44 Рассуждая, дошёл до метро. Позвонил Муслиму.
- Хэй-хэй, Муслим, здорОво!
- Привет, Вань.
- Как у тебя дела?
- Ой, да, знаешь, неплохо, тут на днях…
- Всё, всё, разговорился он тут,- шутливо проворчал я,-  Дай в долг, чувак, на неделе верну.
- Ты очень деликатен, Вань. Не думаю, что у меня есть много, не сказать, что последний хрен без соли доедаю, но не фонтан. Сколько тебе надо?
- О. А, правда, сколько мне надо? В метро гляну, я сейчас в него сажусь и к тебе.
- Ну, давай.
17.46. В принципе, все складывалось неплохо, я зашёл в вагон, в ожидании успешного вечера и восторженного взгляда моей спутницы, когда я, как «настоящий мужик» с легкостью оплачу наш досуг, а после, натяну струны и сыграю какую-нибудь «когда твоя девушка больна» или около того.
17.50. Посмотрел расценки на билеты, стоя на эскалаторе: «Ну, трёх сотен мне определенно хватит, (спасибо студенческим за скидку на вход) но попрошу четыре… Ой блин, поезд!».
17.52 Забежал в вагон. Тронулись. Начал набирать смску Муслиму – связь пропала. « Долбанный мегафон. Ладно, чего тут. Сейчас уж выходить».
17.54 Иииииии…. Стоп машина! «Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие, поезд скоро отправится».
17.58 - Мда… - сказал я, уже начиная немного нервничать.
18.03 – Ну, сколько можно-то? - сказал я, начиная немного паниковать.
18.06  - Господи, да что такое-то?!- сказал я, начиная думать, как бы выломать окно и дойти самому до станции.
18.09 – Да вы охренели там уже совсем? – сказал я, начиная думать об избиении машиниста.
18.10 Я снял с плеча гитару и поставил точно на ногу тучному мужчине. Судя по взгляду, гражданин начал подумывать об избиении, причем меня.
18.11 – Да ну вас всех…- смирился я, понимая, что машинист тут не причем.
18.12 «Уважаемые пассажиры, поезд отправляется, будьте осторожны».
- Да, неужели?! – хором сказал я со всем остальным набитым битком вагоном.
18.14 «Беги!» - на повторе крутилось у меня в голове, пока я еле-еле поднимался по механической лестнице (спасибо регулярным утренним пробежкам, которые вот уже пару лет в состоянии «с завтрашнего дня начну»!).
«- Чувак, тебе пора работать, – подумал я.
- Пора-шмора, знаю и без тебя, - ответил себе же.
- Ты вот сейчас медленно, вдумчиво проговори сложившуюся ситуацию: оставил девушку тебя ждать, дабы сгонять к Муслиму за трехсоткой на билеты в театр - позор.
- За четырехсоткой, - парировал я.
- Тогда другое дело, - сдался оппонент.»
Складывание лесенок в горизонтальное положение прервало сеанс самоуничижения: пора бежать. Пройдя через турникеты на выход, быстро достал мобильник. 18.18. В принципе, если в 18.45 вернусь обратно, всё будет не так плохо. «Буду через 7 минут» - пробираясь через толпы людей, сбивая не успевших увернуться граждан, держа в руке телефон, я отправил сообщение Муслиму, с которым в это время уже должен был встретиться у его подъезда, хотя, вообще-то, уже должен был вернуться к ней. Я уже начал надеяться на лучшее, но вынужденная остановка пресекла на корню мою надежду.
С одной стороны, я проклинал этот красный цвет, высветившийся на светофоре, машины, с другой, неизбежность временного отдыха меня радовала.
Я огляделся. Вокруг ничего не обычного, простые шесть часов вечера в центре Москвы. На мосту, выраставшему из обычной асфальтированной дороги слева от меня, сигналили друг другу водители.
«Как будто их гудки могут заставить ехать многокилометровую пробку по большей части из таких же идиотов с ипотеками, менеджеров и прочих «успешных, серьезных людей», как и они, единственная отдушина которых нажать на свой сранный гудок просто так, чисто из злобы на себя, на коллег, на начальство…», - раздраженно декламировал я в своей голове.

Сзади стояла редкая для центра двухэтажка, которая, сколько я себя помню, всегда была безупречно покрашена в иссиня белый цвет, но теперь на замену ему пришел песочный. Чуть сзади нее возвышалась стеклянная темная башня, во время проектирования которой архитектор, очевидно, читал Кинга. Спереди была четырехполосная дорога, разделенная на две с односторонним движением клочком асфальта, на котором стояли так называемые кафе (на деле это были обычные ларьки большого размера, в которые можно было войти), и аллеей, если, перейдя первую часть дороги, повернуть направо. А где-то там впереди была моя школа. Не любил я ее, мне больше нравилась кофейня неподалеку, где происходило традиционное ученическое чаепитие, вместо традиционных первых двух уроков русского языка. 
Поскольку машин временно не наблюдалось, я рванул быстрым шагом вперед.  На второй части дороги догорал зеленый цвет для пешеходов, «Поднажать бы... Ах ты ж, твою-...
-Здравия желаю! Лейтенант Зубков. Предъявите ваши документы, - …то мать.» «Все. Это коллапс» Я достал из внутреннего кармана студенческий и протянул его господину мусору.
- А еще что-нибудь есть? Это не является документом, подтверждающим личность, - с озабоченным, лицом сказал он.
- Нет, - именно такой ответ должен был услышать служитель закона, но услышал он совершенно другое:
- Ага, паспорт есть, - маразм крепчал.
- Пойдемте, протокол составлять… - я почувствовал, как он успокоился, - а, это… с административным нарушением согласны?
- Да, да, протокол долго составлять? – спросил я, доставая паспорт из кармана чехла.
- Минут пять,– спокойно соврал он. «Ладно, теперь можно отдохнуть». Я посмотрел на время:
18.22.
Снова надевая чехол на спину, я не рассчитал и задел декой ДэПэСа. Гитара отозвалась звоном побеспокоенных струн, слуга закона ошарашенным взглядом. Я начал "искренне" извиняться, в душе ухмыляясь. Теперь краткосрочность оформления мне вряд ли грозила.
«Надо было остаться дома», - пронеслось в голове.
 Я закрыл глаза, стараясь оказаться как можно дальше отсюда. Передо мной «всплыло» огромное здание из белого мрамора, с огромным куполом, двумя башенками по бокам от него и с четырьмя очень высокими по углам. Судя по видимым колебаниям воздуха – я был где-то там, где довольно жарко.
«Не люблю жару», - подумал я.
Тут же я оказался в темном, прохладном месте, где дым от сигарет так явно виден из-за небольшого количества света, что делает для меня это помещение еще более комфортным. Чашка с кофе стояла передо мной.
«Вот это – другое дело, мне нравится».
 Сквозь клубы дыма от моей сигареты, прошли шкафообразный, сутулый, бородатый мужчина с бутылкой в кармане куртки и, едва виднеющаяся за этим амбалом, девушка, загораживая сцену, где под всем известную мелодию танцевали Миа под кокаином и Винс в носках с дырками. Это Довлатов со своей будущей женой, они сегодня впервые встретились, к нему домой пришла с какой-то социалистической общественной деятельностью, а он ее сразу в кабак повёл (завтра уже вместе проснутся). Скоро начнёт кидать понты, называя Ахмадуллину «Бэллочкой».
- Как ты, Ваня? – спросил Митька Карамазов, присевший за мой столик, прервав мои наблюдения.
- Да уж получше тебя, парень.
- Ой, да ладно, зато знаешь как хорошо на Севере?
- «Мороз и солнце, - день чудесный»?
- Во-во, прям так! – загорелся Митя, - душа очищается там, просто класс.
- Как старик-то? – спросил я.
- Да он же это… того… забыл что ли чего я на север то поехал?
- Да, я не про него, Мить. Федор Михайлович, как?
- Ааа. Ой, да хорошо, вроде, пить меньше стал, но опять за карты взялся.
- Ему «Игрока» что ли мало?
- Да мы ему с Родионом тоже говорим, а он всё: «Ща, ща, последнюю партеечку, чую, сейчас попрёт». Ладно, Вань, не обессудь, но я только поздороваться, меня Грушенька ждёт, - торопливо проговорил Митя, подавая мне руку.
-  Давай, давай. Федор Михалычу и Роде - привет.
«Кофе мне, пожалуй, хватит». Покачиваясь на стуле, я открыл бутылку «777» «и немедленно выпил», морщась. Венечка Ерофеев начал приближаться ко мне с другого конца зала, видимо, увидев мое его цитирование действием и решив поддержать. Я протянул ему бутылку…
 - Эй! ЭЭЭЙ! Молодой человек! Возьмите паспорт.
- Что? – сказал я, оказавшись вновь там же, где и был, смотря на полицейского, протягивающего мне документы, - А. Да, конечно.
18.34. Попытки мента стрясти денег полунамеками не увенчались успехом, «Ха, не на того напал! Была бы у меня пятиха, не перебегал бы эту чертову дорогу…»
- Роспись поставьте, пожалуйста, тут и тут, - подавая мне ручку, сказал он.
«Роспись у тебя на лице ветрянкой сделана»,- подумал я, смотря на его рожу, состоящую,  в основном из ямочек, оставшихся после расчесанных прыщей.
18.35. Копии протокола и штрафа были у меня... «БЕГОМ!» Я бежал в горку по направлению к дому пока не моих денег: дорога, бар, кафе, стройка, начавшаяся десять лет назад, девятиэтажка, еще одна, аптека, ныряю в переход с теплым освещением, бомж, попрошайка, (вонь невыносимая, особенно, когда бежишь),  нога скользит, вторая успевает встать, но опорой не становится. Падение. Боль в районе колена. Обнаружил источник запаха: лужа рвоты. «Восхитительно». Благо не измазался.  Жгучая боль в районе колена. «Этого мне только не хватало».
Чьи-то руки помогают встать. Бомжа.
- Ты как, парень? – спросил побитого вида человек, лет сорока в комбинезоне армейской расцветки.
- Нормально, - ответ, который, как и у многих, доведен до автоматизма. – Спасибо, мужик.
- Идти можешь?
- Да, вроде.
Отряхнувшись, я достал из кармана две последние 10 рублевые монеты и отдал ему. К чему они мне? На двадцать рублей в театр не сходишь, а ему, глядишь, на водку столько и не хватало.
- От души, брат, - сказал он, уже смотря, как я пытаюсь начать бежать.
Побежать не удалось: попытки не обращать внимания на боль не увенчались успехом. Быстрый, ковыляющий шаг. Лестница. Черная плавающая точка появилась перед глазами, а за ней начало и вовсе темнеть. Облокотившись о столб, чтобы не отключится, я посмотрел на время, хоть и очень не хотел знать насколько всё плохо.
18.41. Очень и очень плохо. Как только стало полегче, я снова двинулся в путь.  «Куда поворачивать? Ладно, сюда». И снова бег, но очень медленный, да и больше похож он на прыжки на одной ноге. Со временем боль притупилась, и я смог вернуться к двуногому передвижению, хоть и не столь быстрому, как ранее.
18.44. Наконец-то.
«-Выходи, мне четыре сотни нужно» – «отправить».
«-Ща»
 «Ну, «ща», так «ща»». Я наворачивал круги в ожидании, как такса, гоняющаяся за своим хвостом. «Не подводи меня, чувак, и так всё не лучшим образом обстоит». На девятом кругу подъездная дверь хрущёвки подала признаки жизни и из темноты здания выплыла голова и половина тела моего приятеля. Низкий, дистрофичный, смуглый, кареглазый Муслим, в майке, шортах, тапках и очках, протянул кулак, из которого виднелись полтинники и, извинившись за то, что только двести, скрылся во тьму, бубня что-то про ожидающий его наверху холст, не дослушав мои и так короткие благодарности.
18.46. «Бежать!»
«- Друг мой, коллапсом попахивает, у тебя только две сотни, то бишь, ей придется за себя самой платить, ты обещал быть ей минут тридцать пять назад, а в итоге, уже и на сам спектакль опаздываешь. Как думаешь, ангельское терпение ей присуще?
- Меньше болтовни, больше бега».
18.48. Бомжа не наблюдается, как и попрошайки, видимо, скинулись.
Снова эта дорога, только что загорелся красный, можно перейти на шаг. За небольшим сборищем людей, виднеется тот самый страж порядка, который со скуки поймал еще одного нарушителя закона светофорьева.  Сколько времени?
18.52 и пропущенный вызов.  Мобильные гудки сливаются в одно с гудками машин. «Господи, если она не уйдет я больше никогда… нет, так не пойдёт,  скажем так: до того момента, как ты опять своей мудростью заведешь меня в отхожую яму, не буду тебя поносить».
- Я замерзла, где тебя черти носят, твою мать?!
- Пять минут, пять минут, пять минут!
Бросила трубку. И снова бег, и снова на красный, только теперь уже мент занят женщиной лет под тридцать пять. Однако он меня увидел. На его лице в этот момент читалось полное равнодушие к моей персоне, положив в карман то, что протянула ему женщина, он козырнул ей и стал ждать новую жертву, дав мне спокойно нарушить правила дорожного движения.
«Как же это все глупо. Я не успею за пять минут, черт, хоть бы не ушла».
Вот и метро, бегом вниз по эскалатору, сшибая тех, кто выпячивает свои конечности и сумки дальше, чем необходимо, чтобы я прошёл не задев. Был бы без наушников, наверно, услышал много льстящих ругательств в свой адрес. Вот и платформа. Без поезда.
«Надо как-то ее задержать». 18.56. «Мусора тормознули, поэтому задерживаюсь. Бегу, как могу». «Отправить». Авось выйдет. «Не уходи, не уходи, не уходи, пожалуйста, не уходи». Поезд. Тоннель. «Не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи, не уходи». Торможение, инерционный толчок соседа по часу пик. Открытие дверей и снова бег. Лестницы, толпа, механические лестницы,  усталость, дверь на выходе чуть не ударила меня по лицу.
И я вышел очень далеко от того места, где мне было нужно. Понятия не имею, как это случилось. Видимо, я просто идиот. Жутко болит бок (переутомление, очевидно… или излишняя любовь к еде и лежанию на кровати), как будто поддакивая, вновь давшему о себе знать, колену. «Не уходи».
19.02. Пытался заставить себя снова побежать.. Колену с боком было плевать на то, что я опаздываю. «Не уходи». На последних тридцати метрах, я смог наплевать на них в ответ и, делая последний рывок, решил его не делать и остановился.
19.04  «Где бабки-то достать…?»
Паренек играет на гитаре что-то из русского рока, в раскрытом чехле, который распластался у его ног, лежит несколько купюр.
«- Не перебор ли это?
- Нет. Маша. Хочет. В театр».
Сделал вид, что слушаю его игру и пение, стараюсь смотреть на него, но получается только на деньги лежащие в чехле.
- Мне нужнее, - пронеслось в голове.
Привычной дискуссии с самим собой не было.
Пару раз я слышал, как это делается. Есть два варианта: стырить емкость, в которой деньги и очень быстро побежать, что отпадало, поскольку с чехлом от гитары далеко не уйдешь или же, наклониться, будто бы кладу сотню, забрав при этом еще пару купюр, и аккуратно смыться, что было также сомнительно, благодаря плоховатым реакции и ловкости, но всё же более вероятно.
Я смотрел на худощавого патлатого паренька, старательно певшего «Imagine» Леннона и понемногу приближался к нему, своей странноватой медлительностью, вероятно, вызвал бы подозрения, но музыкант был слишком увлечён песней, чтобы заметить это.
Я шагнул еще ближе.
 «Сейчас» - командой прозвучало у меня в голове.
ДЗИНЬ. Звук одной из струн сошел на нет, а через секунду и всех остальных.
Парень вздохнул, смотря на порванную струну с деловитым видом, потом поднял голову и сказал, обращаясь ко мне:
- Эй, парень, струн на палку не найдется?
«Струн…? – сам у себя спросил я.
- Нет!
- Нет…
 -Ну, твою мать…
- Маша…
- Маша».
Я посмотрел на него, абстрагировавшись, кивнул, снял гитару, поставил её на ногу (чтобы не пачкать чехол, в такие моменты я становлюсь предельно аккуратным), выбросил окурок точно в ближайшую мусорку, с первого раза открыл карман, достал струны.
- За пятьсот отдам, - сказал я.
Он посмотрел на меня, как на торгаша. Но, рассмотрев, что я протягиваю, радостно матюкнулся и ткнул на наличность в чехле, - бери все, больше нет.
Двести восемьдесят два рубля пятьдесят копеек, - констатировал я. И согласился.
- Спасибо, - проговорил я и побежал в сторону Маши, надеясь, что она все ещё там.
19.11 Куча народу стояли и ждали кого-либо. Я вглядывался в людей, но никак не мог найти нужную девушку. Мой взгляд наткнулся на знакомое сочетание практически белого цвета волос и черного плаща. Маша. Стоит спиной.
Я подхватил её за талию и начал сразу тараторить, пытаясь не дать ей ничего сказать:
- Маша, привет, любимая, как я рад, что ты дождалась меня, пойдём быстрее, прости, что я опоздал…
- Да иди ты, Вань. Мне эти билеты сам режиссёр дал, говорит, сходи со своим молодым человеком, А ты… как всегда,- устало сказала она, слегка от меня отстранившись, насколько это возможно на узеньком тротуаре.
- Маша, прости, ну, мы еще успеем касса наверняка не закры… Стоп. Дал билеты…?
- Именно.
- А что ж ты не сказала?!
- Да ты чего, блин, совсем уже?! Я пыталась тебе сказать, идиот! Ты ж загнул своё, как мужика-то из себя не покорчить, да?! Стараешься бл…
Маша снова завелась, а в моей голове под эти крики пронеслось:
«Струны…».