КАМО - типичный Дон Кихот. Продолжение следует

   Через адвоката Кона Камо узнал о Ваграме все, а, узнав, твердо решил бежать. Ваграм действительно находится в Герцберге два года и останется навсегда - во всяком случае, пока жена оплачивает его пребывание, - в медицине нет случая излечения после того страшного потрясения, которое он пережил в детском возрасте.

   В 1896 году, когда мальчику было 12 лет, семья  - отец, мать,две дочери и сын - жила в Константинополе. В тот злопамятный день к ним в дом ворвались турки. Они перевернули стол, отца и мать привязали к столу, потом раздели и изнасиловали старших сестер, отрезали им груди и, еще живых, били ногами. Затем раскрошили ножом груди и куски всовывали в рот отцу и матери. Те даже не могли кричать и только хрипели. Затем камнями разбили голову отцу, и на глаза и лоб отца текли мозги, а мать не теряла сознания и все это видела. Ваграм тоже это видел через щель двери, за которой он стоял. В том, что его не заметили не было чуда: когда турки ворвались в дом и распахнули дверь, он стоял за дверью.

   После того, как Камо узнал историю несчастного Ваграма, он твердо решил бежать и уже все рассчитал: высоту окна в клозете, длину простыни, из которой сделает веревку и спустится на ней. Он поедет сперва к Ленину, потом в Тифлис, там еще раз устроит "экс" и снова отправится за оружием, перевезет его в Россию. Тогда Ленин вернется в Петербург и будет революция - сначала в России, потом - во всем мире и в Константинополе. Камо все подготовил для побега и ждал  дождливой ночи, чтобы не было звезд на небе. Но неожиданно произошло то, о чем его предупреждал Кон - его перевели в Бух и поместили в девятый охраняемый павильон.

   Когда  Камо в первый раз увидел главного врача Буха, Вернера, и молодого директора больницы - доктора Рихтера, он подумал, что их  ему будет трудно убедить, что он болен. И решил Камо сделать что - то такое, в чем нельзя притворяться, например, убить себя. И уже в первый же месяц он предпринял две попытки самоубийства. В первый раз это было в час ночи, когда в палате все спали, и когда служитель обходил палаты. Камо разорвал простыню на полосы, связал их в веревку, сделал петлю, конец привязал к крюку, на котором висела лампа в железной клетке, петлю накинул на шею, ногой отбросил стул, на котором стоял,  и повис, схватившись руками за петлю. Затем отпустил петлю: стало душно, в глазах потемнело, и, теряя сознание, он увидел лицо служителя и  услышал крик.

   Когда Камо очнулся вокруг было тихо, а над ним склонились люди, среди которых он узнал Вернера и Рихтера.
   Во второй раз Камо спрятал баранью кость, и когда все ушли на прогулку, разорвал вену на руке, другой рукой зажал вену выше раны, подождал пока кровь просочится на простыню и стал ждать возвращения остальных больных. Как только они вошли в палату, он отпустил вену и кровь забила фонтаном. Конечно, подняли шум, позвали врача. Камо перевезли в лазарет. Кон потребовал, чтобы Камо отпустили на поруки, но этого не произошло.

   Кон часто приходил в лазарет и держал Камо в курсе дел: Либкнехт выступил в рейхстаге с требованием освободить всех русских революционеров. С таким же требованием выступили Роза Люксембург и Жорес. В Женеве, на пленуме ЦК, выступил Ленин.

   После лазарета о Камо словно забыли: ни Вернер, ни Рихтер к нему не приходили. Так прошло несколько месяцев, и Камо подумал, что они решают, куда его отправить - выслать или передать в богоугодное заведение для неизлечимых больных. Если бы он мог знать, чтО его ждет! Неожиданно его перевели снова в Маобитскую тюрьму и сказали, что на основании заключения директора больницы в Бухе, доктора Рихтера, над ним состоится суд. Представьте теперь, как воспринял Камо заключение Рихтера, в котором говорилось, что Камо здоров! Кроме того, его участие в тифлисском ограблении и его настоящее имя установлены. Когда следователь сообщил все это , Камо схватил его за горло и стал душить. Но тот успел крикнуть, прибежали, схватили Камо, стали крутить руки, и он сказал себе, что все начинается сначала.

   Бросили Камо в уже знакомый моабитский карцер, после чего явился Гоффман - имею забота на ваши здоровие! - и он опять молча сидел перед Гоффманом, потом опять бил надзирателя, рвал одежду, плакал, смеялся и пел, отказывался от еды и даже от свидания с Коном. Гоффман написал свое заключение о невозможности судебного разбирательства в течение нескольких лет, и Камо снова вернули в Бух.

   Камо обдумал свое дальнейшее поведение.Он вспомнил о Ваграме и подумал, что если бы он тоже был в тот страшный день рядом с Ваграмом, он бы тоже теперь ничего не чувствовал. Его там не было, но он может представить, что он был там. Камо решил - он будет ходить как Ваграм, словно отряхивая ноги от гряз, расставляя напряженные руки, будет пронзительно вглядываться в окружающих, тупо улыбаться. Оставалось только ничего не чувствовать. Он уже знал, как надо "просить" ногу не дергаться. Теперь надо будет подождать, какое место на его теле будет выбрано. Камо был уверен, что, если даже его прожгут до кости, он "не почувствует" боли, и у докторов не возникнет сомнений в его болезни.

   Соседом  Камо по койке был наркоман, врач - психиатр, которого посадили за кражу денег. А в Бух его поместили для лечения. В палате его называли Доктором. Ему - то первому Камо сказал, что не чувствует боли. Он выслушал, кивнул, помолчал и сказал, что такое бывает. Тогда Камо, как это делал Ваграм, стал хватать себя за щеки, живот, бедра и весело кричать - "Ничего не чувствую. Не больно, не больно!" Его окружили, стали щипать, дергать за волосы - он тупо улыбался. Пришел Вернер, заглянул в глаза, провел по спине холодной ручкой своего молоточка, рассматривая кожу. Вдруг быстрым движением расстегнул брюки, с силой дернул за волосы в паху и снова заглянул в глаза: Камо виновато улыбался.

   На другой день с Вернером пришел Рихтер. Они о чем - то весело заговорили, после чего Вернер вышел и возвратился с санитаром, у которого в руке был шприц. Санитар засучил Камо рукав, протер руку выше локтя спиртом, а Вернер взял шприц и поднес ее к руке. Тут неожиданно Рихтер отобрал у него шприц и с силой всадил в руку, а потом, не вытаскивая, стал наклонять его в разные стороны.
   
   После этого Камо стали колоть каждый день и тогда, когда он этого не ждал: во время обеда, в туалете, ночью, когда он спал. Однажды его не разбудили, но он почувствовал, что откинули одеяло, проснулся и мгновенной реакцией удержал себя неподвижно, не открыл глаза, продолжал "спать", ровно дыша. А большая игла медленно и долго входила  в него, заполняя болью живот и грудь. Ему казалось, что не игла это вовсе, а толстый кол, и от него сейчас разорвутся внутренности. Камо усилием воли вобрал в себя боль, чтобы она не прорвалась наружу и продолжал ровно дышать. Затем боль прошла, он почувствовал холодок спирта, которым протерли место укола. Наконец его осторожно укрыли одеялом.

   Когда утром Доктор сказал, что ночью его кололи, он пожал плечами. Доктор улыбнулся: - " Мне нравится то, что ты с ними делаешь. Я вижу больше, чем они - я день и ночь рядом с тобой. Я - врач. Мне интересно, что ты можешь еще. Тебя не оставят в покое. Даже после сегодняшней ночи. Я хочу дать тебе совет. Они будут еще следить и за зрачками. От боли зрачки расширяются. Мне будет обидно, если из - за этот пустячка прервется такой великолепный эксперимент. Ты понял меня?"

   Камо не ответил, отвернулся и подумал: если это провокатор и он ответит ему, то станет ясно, что он все делает сознательно. Но зрачки, вероятно, действительно расширяются. Надо что - то придумать.

   Но он не успел придумать, т.к. в тот же день два санитара повели его по коридору и втолкнули в маленькую комнату без окон, где он увидел Вернера, Рихтера, двух санитаров и ту самую рыжеволосую переводчицу.

   Что на этот раз ждало Камо?