Одно слово
Февральское «окно» распахнулось вовсю, солнце припекало весь день, и только к вечеру небо затянули грозовые тучи. По сухому асфальту шли легковушки, издавая шипованными покрышками шкворчание, как от жарящегося сала на сковородке. Будут ещё и холода, и заморозки, а может, что и метели. Главное — чтобы сейчас не стали распускаться цветы и почки, а не то весне не будет яблок и абрикосов. Но загремел гром, ливень струями хлынул на крышу автобуса, залил стёкла, закипела вода на асфальте. А заходящее солнце сверкало в струях дождя, и давало столь яркие блики на дороге, что огни светофора не было видно.
Но дождь закончился, солнце село, тучи на западе окрасились сине-красным цветом. И Лара радостно поднялась на пятый этаж панельной «хрущёвки». Старая деревянная дверь, пережившая и 90-е, и нулевые, открылась после звонка. На пороге стоял он, почему-то без берета, и без заляпанной красками куртки, в домашней клетчатой рубашке и спортивных штанах. Он взял букет роз с таким видом, с каким бы их взял любой человек, которому позвонили в дверь незнакомые и вручили розы, ничего не объясняя. Явно в букете не спрятана бомба, но — почему?!
— Здравствуй, Жора, я так рада за тебя! -
— Здравствуй, а розы-то с какой стати? И что такого стряслось? -
— А кто первое место занял на выставке? Вот и поздравление! -
Его лицо исказила горькая усмешка.
— Это ни к чему. -
— Почему это? -
— Ох, проходи на кухню. Кофе будешь? -
— Да! -
Она расположилась за столом, потягивая кофе из чашки. А он сидит напротив, всё так же горько улыбаясь, положив ладони на скатерть.
— А скоро ты нас новыми картинами порадуешь? -
— Никогда! -
— Что за глупости? -
Она продолжает пить кофе, а он только молчит.
— А можно посмотреть картины, за которые ты получил первое место? Это прекрасные работы! Ты будешь вторым Айвазовским! -
— Я их уничтожил… -
— Как?! -
Чашка выпала из её рук, залив скатерть.
— Просто. Уничтожил — и всё. И художник из меня никакой. -
— Почему?! С чего ты решил?.. -
— Это сказала мне ты. -
— Когда это?! Нет!!! -
— В самом начале, когда я только пробовался со своими первыми картинами. Я очень трепетно относился к Петрову-Водкину, и считал его своим учителем. И до сих пор считаю великим мастером. Но ты тогда сказала, что я не разбираюсь в живописи, и что Петров-Водкин — бездарность. -
— Но ведь ты продолжал писать, и писал прекрасные картины!!! -
— Просто иногда необходимо время, чтобы осознать правильность слов. Сначала мне было трудно бросить — ещё оставались идеи, что так и не воплотились в полотне. Знаешь, как бывает — съехал из старого дома, а потом — нет-нет, да и заедешь в старый двор — столько воспоминаний. Но потом эти наезды становятся слишком частыми. И ты понимаешь, либо рвать, либо останешься навек в старом дворе бомжом, с ключами от новой квартиры в кармане. И ты больше никогда туда не приходишь — сжигаешь старые фотографии, выкидываешь мебель, а иногда и старые книги, и покупаешь новые. -
Она молчала. На глазах блестели слёзы.
— Так и со мной, — продолжал он. — Только всё намного хуже. Я умер, ибо не нашёл себя после того, как порвал с живописью. Я — труп. -
— Как же так? Что же делать?! -
Помнила ли она сказанные слова? Придавала ли им значение?
Бывший художник, всё так же горько улыбаясь, заметил:
— Нет, неправ был покойный Егор Летов, когда сказал, что слово обесценилось. Раньше за слово и в самом деле расстрелять могли, и в психушку отправить, и в тюрьму. Но и сейчас слово сохранило свою силу. Оно может убить, а может и воскресить. Твоё слово убило меня. -
Он помолчал, потом продолжил:
— Может, что чьё-нибудь слово меня воскресит. Может, что и твоё. Может быть так и будет. Ну, а пока — я мёртв. -
Свидетельство о публикации №216022501200