толковый словарь преступного мира

О «Русскоязычном толковом словаре преступного мира» Заура Зугумова.

«Русскоязычный толковый словарь преступного мира» Заура Зугумова – книга в своем роде уникальная. Мне ранее не приходилось встречать подобных книг. Попробую объясниться.
С формальной точки зрения, словарь З.Зугумова – это, так сказать, лексикографический продукт, т.е. именно словарь. Его можно отнести к образцу частной, или специальной лексикографии.
Объект лексикографического описания в данном случае – говоря самым общим образом, криминальный жаргон. Хотя определение объекта тут с терминологической точки зрения – не такое простое дело. Здесь необходимо было бы обратиться к современным социолингвистическим изысканиям, где вопрос об определении границ данного социально-языкового феномена далек от разрешения. Все, что описывается в словаре, - это и тюремный жаргон, и жаргон лагерный, и блатной, и криминальный, и вместе с тем это и арго, и феня, и «музыка», и сленг. В кратком предисловии невозможно дать полную и всестороннюю картину «истории вопроса». Эта картина создана фундаментальными работами Д.С. Лихачева, Е.Д. Поливанова, И.А. Бодуэна де Куртене и других классиков российской и советской филологии, и исследователями современными, такими, как М.Грачев, В.Быков, В. Бондалетов и др.
Не вдаваясь в детали (весьма, конечно, существенные и значимые, ибо, как сказал известный мыслитель, «Бог в деталях») тем не менее – позволим себе обобщить суть ситуации следующим образом.
В России есть давняя и богатая традиция жаргонологии, в том числе изучающей асоциально-преступную сферу языка, и не менее богатая и давняя традиция соответствующей жаргонографии.
Важно то, что за редким исключением, например, в случае с Д.С.Лихачевым или в тех случаях, когда словарь создавался для тех, кто борется с преступным миром (как, скажем, «Словарь жаргона преступников (блатная музыка)», составленный С.М.Потаповым в 1927 году), описание языка преступного мира, языка мест заключения, где волею судеб сидели не только преступники, велось и ведется специалистами, не имевшими (слава Богу!) опыта личного погружения в этот мир.
З.Зугумов является человеком, знающим его, мягко говоря, не понаслышке, прошедшим путь от вора до писателя-журналиста, проведшим долгие годы в местах лишения свободы. То есть автор словаря находится, как говорят актеры и режиссеры, «в материале» и как беспристрастный, вроде бы – сторонний исследователь (каковыми является большинство жаргоноведов и жаргонографов) и как, если угодно, объект исследования. По крайней мере – неотъемлемая часть объекта.
Это можно сравнить с двумя противоположными ситуациями: первая – когда художественную литературу изучает профессиональный литературовед, вторая – когда литературоведом выступает сам писатель.
Если взять на вооружение терминологию естественных наук, то в случае с «Русскоязычным толковым словарем преступного мира» З.Зугумова мы имеем дело с достаточно редким примером эндолексикографии (эндожаргонографии). В случае же с бо;льшим корпусом подобных словарей – с экзолексикографией (экзожаргонографией).
Конечно, примеров эндолексикографии, то есть небольших кустарно составленных словариков, в природе много. Что касается сферы преступной, то их здесь более чем достаточно. Однако книга З.Зугумова – это совсем не маленький словарик, а фундаментальное (не с академической, а с содержательной точки зрения) можно сказать, эпическое произведение – и по объему, и по пространственно-временным параметрам. В этом смысле словарь действительно уникален.
Эндолексикография, если проводить литературную параллель, сродни тому, что в 19-м веке называли физиологическим очерком или бытописательством. Россия знает сотни имен замечательных очеркистов-бытописателей. Обидно, что обычно отношение представителей «высокого искусства», а часто и «высокого литературоведения», к этому жанру, так сказать, снисходительное. Но «физиологическое бытописательство» дало блестящие тексты и блестящие имена. Чего стоит один только дядя Гиляй (Гиляровский). Кстати, он один из тех, кто ярко и выразительно описал, в частности, и преступный мир Москвы.
Труд З.Зугумова можно отнести к физиолого-очеркистской лексикографии. Что это значит? Это значит, что автор более чем обоснованно претендует на глубокое и всестороннее знание фактуры, материала и на то, что он подробно и тщательно эту факутуру со всеми ее интереснейшими нюансами передает, но –  вместе с тем – нисколько не претендует на педантичное соблюдение тех жестких лексикографических канонов, которые выработаны долгой историей академической экзолексикографии (грамматические и стилистические пометы, соблюдение всех сложнейших в техническом отношении «шрифтовых диспозиций», педантичное единообразие помет, строжайшее следование избранной композиции словарной статьи и т.д. и т.п.).
Подобно тому, как очеркист-бытописатель, в отличие от «классического писателя», волен отклоняться от всевозможных сюжетно-композиционных предписаний «классической художественной литературы» с ее экспозициями, завязками, кульминациями, развязками, строжайше выверенной системой образов, доведенными до конца сюжетными линиями и проч., подобно всему этому, и «эндолексикограф» волен несколько «ослабить аналитизм», т.н. научность словаря.
Об объекте своего лексикографического исследования автор уже в названии говорит максимально просто и одновременно – широко: он говорит, что он описывает «преступный мир». Здесь он не идет по пути аналитизма, по какому пошли, например, авторы тоже весьма объемного и интересного «Словаря тюремно-лагерно-блатного жаргона» (Авторы-составители Д.С.Балдаев, В.К.Белко, И.М.Исупов, М.,1992). «Преступный мир» подразумевает три свои ипостаси-бытвания: речь преступников на свободе, речь преступников в тюрьме и речь преступников в лагере. А где еще может быть носитель «языка преступного мира»? Вроде, больше нигде. Конечно, бытование «на воле» можно дробить и дальше. Преступник может быть «на деле», «на хазе» и т.д. Можно дробить и «профессиональное пространство» этого бытования. Есть картежники-шулеры, щипачи, форточники и проч. Есть наркоманы, да еще разные: кокаинисты, морфинисты, героинисты. К слову сказать, автор словаря сам признается в наркотическом опыте, то есть здесь он тоже знает, о чем говорит. Мы видим, что З.Зугумов дает синтетическую картину языка преступного мира, и это, по моему мнению, является достоинством его труда.
При всем «синтетизме», тем не менее, структура словаря и структура словарной статьи имеют свои устойчивые элементы, константы, и свою жесткую логику.
Словарь имеет систему внутренних ссылок. Система эта автором максимально упрощена, что логично, учитывая общую лексикографическую стратегию, о которой мы говорили выше. Внутренняя ссылка обозначается сокращением: «см.» Иногда этих «см.» в статье может быть довольно много.
Например:

АВТОМАТ
1) – Авторучка.
Слово повсеместно употребляется в местах лишения свободы, в основном, малолетками (см.) с начала 1960-х годов.
«Дрюкани (см.) автомат, маляву (см.) отписать».
2) – Медицинский шприц для инъекций.
Слово повсеместно употребляется в местах лишения свободы после принятия Указа об ужесточении наказания за любой вид наркотической деятельности от 1974 года. Вариант: «агрегат» (см.)
«Загони по кабуру (см.) автомат. Ужалимся (см.) – вернем».

Далее, что касается структуры словарной статьи.
Разумеется, в ней есть заглавное слово. Грамматических и лексических помет при нем нет. Подразумевается, что пользователи словаря могут легко «реконструировать» грамматику словарной единицы. Вопрос же о стилистической помете – более чем сложный и запутанный. Мой собственный лексикографический опыт подсказывает, что «фигура умолчания» стилистической проблематики в словарях подобного рода – единственный верный ход. Можно утверждать, что в известной мере все эти «груб.», «бран.», «инвект.» и т.д. в жаргонной лексике просто напросто нейтрализуются, а такие пометы, как «карт.», «нарк.», «устар.» и др. З.Зугумовым разворачиваются в самой статье. Поэтому они превратились бы в случае их введения в словарь в чистую этикетную формальность.
Второй элемент словарной статьи – толкование. Толкование у З.Зугумова опять же «очеркистское». Здесь практически нет сокращений, условных обозначений, а есть просто текст. Текст, который читается не как словарный, а как обычный «эпический». Близкий к жанру деловой прозы. В этом смысле «толковая» часть статьи – своего рода мини-очерк.
Важной частью этого очерка является его энциклопедическая составляющая, включающая в себя а) временной параметр (автор словаря обращает особое внимание на него, тщательно указывая, когда данное слово входило в обиход и в связи  с чем); б) пространственный параметр (здесь охват очень широк, от дальневосточных и сибирских лагерей до грузинского АВЛАБАРа) и в) бытописателький, или, иначе говоря, культурологический параметр. Третий параметр, как мне кажется, делает словарь особенно живым и интересным, интересным даже просто для сквозного прочтения. Например:
ЖАМАЧИ – твердые, как камень, пряники.
В 1961 году на зонах появились БУРы (см.), где осужденные могли отовариваться на два рубля в месяц, но только на те деньги, которые находились на карточке, то есть, на заработанные лично. Таких зеков было немного, и для того, чтобы ухудшить и без того нечеловеческие условия содержания арестантов, администрации колоний завозили в лагерные ларьки пряники, списанные на вольных складах. Они были жесткими и совершенно непригодными к употреблению в пищу. Зная, в каком состоянии находятся зубы арестантов, находящихся в БУРах (см.), им и отправляли эту продукцию. Таким образом, администрация убивала сразу двух зайцев: осуществляла «взаимовыгодное сотрудничество» с торговой сетью, по дешевке закупая у них просроченную или некачественную провизию, и издевалась над нарушителями режима.
Слово употребляется с начала 1960-х годов, в основном, в местах лишения свободы, на всей территории бывшего СССР.
«За шесть месяцев БУРа (см.) я сломал об жамачи несколько зубов».

В некоторых случаях автор вводит в текст лингвоэтимологическую информацию. Например:

ШУР – вор. Слово, заимствованное из цыганского языка,  повсеместно употреблялось с дореволюционных времен вплоть до середины XX века, когда было заменено словом «крадун» (см.)  «Судя по всему, здесь действовал шур высокого класса!»

Возможно, лингвистические экскурсы автора требуют «академической экспертизы». Но автор и не претендует на истину в последней инстанции. Это всего лишь информация  к размышлению. Тем более что, пожалуй, нет более уязвимого и зыбкого дела, чем поиск языкового «этимона». Наконец, подавляющее большинство статей завершается иллюстрациями, или, говоря языком эндолексикографии, примерами. Как профессиональный писатель могу констатировать, что некоторые из этих примеров-иллюстраций обладают явными художественными достоинствами. Во всяком случае – они наглядно, емко и рельефно «закрепляют материал».
В словаре встречаются некоторые слова, которые вряд ли можно отнести к словам собственно преступного мира, например, Е…ЛЬНИК, ЁРШ или АЙДА. Как «академический лексикограф» я должен был бы свысока пожурить З.Зугумова за то, что «так не делают», но как один из заинтересованных читателей словаря я внутренне соглашаюсь с включением этих слов в корпус книги. По всей видимости, эти слова являются неотъемлемой частью языка преступного мира и, будучи в наши дни повсеместно распространенными, тем не менее, в той среде достаточно частотны и без них «феня-музыка-жаргон» немыслим. Тут необходимо положиться на интуицию составителя словаря. Словарь – дело тонкое.
Заглавными в словаре могут быть не только слова, но и словосочетания в статусе своего рода «частного» фразеологизма (поскольку фразеологизм - все-таки явление общеязыковое), и предикативные единицы, предложения («частные» фразеологические выражения). Например:
СВАЛ ПО ДЕЛЮГЕ – уход от уголовного преследования, например, при помощи квалифицированных адвокатов.
Словосочетание употребляется со времен НЭПа на всей территории бывшего СССР.
«Адвокат обещал мне свал по делюге».

ШУРА ВЕНИКИ ВЯЗАЛА – ничего из задуманного не получается, все затеи рушатся, как карточные домики.
Словосочетание употребляется с дореволюционных времен.
« – Ну что там?
– Шура веники вязала…»

Мне представляется, что, публикуя «Русскоязычный толковый словарь преступного мира» З.Зугумова, издатели пошли по верному пути, дав автору высказать не только то, что он хочет высказать, но  и то, ка;к он хочет это сделать, и не заковывая словарь в лексикографические форматы-стандарты. Академизм необходим в иных случаях. У данного же словаря своя внутренняя логика, свой смысл, своя функция, свое предназначение и, соответственно, своя судьба. Уверен, счастливая. Автором вложено в книгу очень много труда и души. Это чувствуется. В сущности речь идет о деле жизни З.Зугумова. А (по закону диалектики) сколько вложено – столько и будет соответствующей отдачи.
Мне кажется, книга З.Зугумова будет с интересом прочитана очень многими. Потому что она действительно читается как очень интересная книга. По неизбежно приходящей аналогии со словарем В.И.Даля, хотелось бы назвать книгу как-нибудь вроде: «Толкового словаря живой русскоязычной фени».
С другой стороны, жаргоноведческое и жаргонографическое сообщество, я уверен, в самое ближайшее время «впитает» труд З.Зугумова. Лет через десять мы увидим в жаргоноведческой и жаргонографической литературе  сотни и сотни ссылок на этот словарь. Не являясь «образцово-показательным» академическим продуктом, этот словарь будет той «эпической» базой, к которой нельзя будет не обращаться исследователям, желающим понять, проанализировать и описать такой масштабный (без всякого преувеличения) феномен мировой культуры как русский преступный мир XIX - XXI веков. 

Владимир Елистратов,
доктор культурологии,
профессор МГУ имени М.В.Ломоносова,
член Союза российских писателей.

ПРЕДИСЛОВИЕ СОСТАВИТЕЛЯ
   
 Многообразие воровской палитры, ее иерархия, вертикаль управления, представлены широким спектром специализаций-профессий и, собственно, градаций по «мастям». Попытки вынести, на широкий суд общественности категорийный аппарат, правила и понятия «блатной» среды не поспешали за динамикой развития общества: менялась жизнь, появлялись все новые и новые преступления, разновидности воровских профессий, которые всегда, во все времена сопровождают и вплетены в многообразие общественной жизни любого государства. Если мы хотим полноценно и всесторонне узнать, оценить и прочувствовать этапы и проблемы общественного становления российского государства, то нам необходимо, попытаться увидеть во всем многообразии весь срез гражданского общества, в том числе и его невидимую криминальную жизнь, подводную часть преступного «айсберга», что невозможно без глубокого и всестороннего знания «блатного» сленга. Мне, – человеку, прошедшему путь от воровской профессии до журналиста и писателя, бывшему наркоману, посчастливилось подготовить к выпуску «Русскоязычный толковый словарь преступного мира», который, как мне кажется, позволит более отчетливо увидеть и проследить прошлое и настоящее преступного мира, его место, роль и значение для общества, его принципы сосуществование с публичной государственной властью.
Воровские «масти» в криминальной палитре России настолько многообразны, что, ни в одном справочнике по криминологии полного описания этих специализаций и, соответственно, языка их общения просто нет. К тому же, как утверждают специалисты, такого многообразия не наблюдается ни в одной стране мира. Начиная еще с девятнадцатого века, исследователи пытались составить такой список, описать специфику понятий и значения «блатного слова». В этом толковом словаре, я думаю, мне удалось в большой мере, собрать и описать слова и понятия, которые существовали ранее и существуют в преступном мире сегодня.
Заур Зугумов