Легенда о Дорсе

   Сначала он на меня лаял.
   Знаешь, в самый первый раз я даже испытал некоторое волнение.
   А ты представь, лежит на газоне огромная овчарка, уши торчком, умная морда и зубки, что твои грабли.
   Как тут траву косить?
   – Ну, и чего ты лаешь? – услышал я женский голос. – На кого ты лаешь? От, дурень старый! Все б ему лаять...
   Это уже ко мне с извиняющейся улыбкой.
   Женщина ласково покосилась на пса, уже замолчавшего, но все еще внимательно взирающего на меня.
   – Да вы не бойтесь его! Он старый совсем... Мы его еще с Союза привезли, уже десять лет тому как...

   Я шагал за своей «Овечкой» – Джолли сыто урчала, трансформируя травяную самобытность в унифицированное однообразие газона. Почему нам так нравятся ровные поверхности и углы, столь нелепые в живой природе? Как символ нашей иллюзорной власти и господства над ней?
   Я шагал, а сам нет-нет, да и посматривал на пса.

   Хорош был Дорс, красив. Коричневая с белизной шерсть скрывала седину, с возрастом проступающую на собачьих мордах – у носа и губ, под усами... неудержимо, как осенний снег на высоких вершинах.
   – Дорс! Ну, хватит тебе разлеживаться... Домой пойдем! Домой!
   Пес как-то поскучнел, опустил большую голову к траве, но потом с видимым усилием поднялся – сначала на задние, а потом и на передние лапы...
   И пошел...
   Боги... Как он шел!
   Передние лапы уже не хотели подчиняться, подгибались, и от этого казалось, что какая-то жестокая сила изломала, искалечила благородное животное, поставила его на колени...
   И вот на этих собачьих коленях, переваливаясь, и полз теперь Дорс вслед за хозяйкой...
   Жестокая сила... Старость... Что ты делаешь с нами?

   Я видел его и потом. Когда приходил не с утра, а ближе к обеду, чтобы навести порядок в этом саду. Уже издалека замечал средь травы массивную фигуру. Встречался с умными собачьими глазами.
   – Ну, что, Дорс? – кивал я ему. – Как дела, старина?
   Пес теперь не лаял, узнавал, наверно, и в ответ шевелил бровями:
   – Какие тут дела... Сейчас опять домой позовут...
   – До-орс! Дорс! – доносилось из подъезда. – Ну, пойдем домой! Мама покушать даст... Пойдем скорее! Домой!

   Не помню, отчего я в тот день задержался с работой...
   А! Передали сумрачный прогноз. Дожди должны были начаться завтра во второй половине дня, а потом и вообще грозил какой-то водяной катаклизм. В общем, время поджимало. Страшно не хотелось, но я взял себя за шиворот и вывел «Овечку» на второй круг. Прикатил в этот самый двор, чтобы подстричь его и не мучиться совестью во время дождевой бездельной отсидки.
   Дорс лежал на травке – красивый и мощный... с виду.
   Ах, как стояли его чуткие уши на благородной голове!
   Красивый и беспомощный...
   Дорс лежал и вдыхал запахи еще не скошенных трав, и в мыслях был где-то далеко, потому что не сразу повернул голову на мое приветствие.
   – А, это ты... – дрогнув хвостом, улыбнулся он. – Снова будешь кормить свою Овечку?
   – Да знаешь, пора уже. Ты тут не блуждаешь в лопухах?
   – Нет... – Дорс отвел взгляд.
   Что-то в его глазах показалось мне тогда необычным...
   А может, я просто устал после двух уже отмесадэренных сегодня дворов. Есть такое словечко на иврите – бэседэр! В порядке, то есть.
   Но, скорее, это я уже потом напридумывал.
   А впрочем...

   – Дорс! – раздалось знакомое.
   Это оказалась бабушка, мама хозяйки.
   – Пойдем домой, хватит тебе уже...
   Я оглянулся на голос, ожидая увидеть покорно ковыляющего к подъезду пса. Но Дорса в поле зрения не оказалось.
   Во как! Я заинтересованно крутнул головой.
   – Ты куда это? – бабулька удивленно вышла на парапет над газоном. – Эй, идем домой!
   Но Дорс не реагировал. Более того, он медленно ковылял прочь на своих мягких, подгибающихся от бессилия лапах. Медленно и устремленно.
   – Ну ладно! – бабушка сегодня была явно не в духе. – Сейчас найду на тебя управу...
   Она повернулась и удалилась в свой подъезд.

   Перед тем как повернуть Джолли на очередной круг, я еще разок взглянул на пса, прикидывая, не помешает ли мне его новая лежка. Дорс лежал возле Большой пальмы, что раскинула свои листья-руки на высоте в добрых двадцать метров над нами. Лежал все так же мордой от дома – на север.
   – На север! – почему-то сказал я вслух.
   Там, на севере, невидимые отсюда, со двора, полого высились холмы на границе с Ливаном.
   Туда все чаще тянули неровные клинья больших белых птиц...
   "На север! На север!" – кричали они, пролетая над нами.
   Как странно! В детстве я читал и слышал только о птицах, улетающих на юг, в теплые страны...
   И вот теперь они улетали на север, а я провожал их взглядом...

   Долли сытенько заурчала, я повернулся спиной к северу, к Дорсу, к птицам... ко всему, что было там, за кругом моего узкого пути, остающегося позади зеленой гладью.

   – Дорс! Дорс!
   Из подъезда материализовалась хозяйка. Высокая, массивная, в общем-то не старая женщина, почему-то уже махнувшая на себя рукой.
   – Где он? – она озабоченно озиралась, – Мы его никогда никуда не пускаем...
   Я оглянулся.
   – Вот, – сказал я, поднимая руку, чтобы показать. – Вон у пальмы... был...
Дорса у пальмы не было. Не оказалось его и в дальнем периметре двора, отгороженного от остального мира зеленой изгородью, тоже не избежавшей спрямляющего воздействия моих инструментов.
   – Дорс! Дорс! – доносилось до меня откуда-то издалека.

   И я отвлекся. Мало ли хлопот в этой жизни, чтобы думать о чужой старой, хоть и красивой собаке? Ну, куда он мог уковылять? Найдется...


   Я стоял и смотрел на него.
   Черт меня потащил в эти поля на границе поселка?
   Наверно, извечная страсть к пустырям, диким зарослям, привольным полям, что так редки на этой благоустроенной до унылости земле.
   Я вышел на увал и вдруг увидел... его. Такое знакомое рыжее пятно посреди зеленой травы. Еще немного, и эта зелень падет в жестокой жаре надвигающегося лета...
   Дорс?
   Не веря глазам, я чуть не бегом спустился с пригорка.
   Примятая дорожка в траве... здесь он шел, полз...

   Дорс лежал, вытянувшись, устремив красивую морду вперед, и стеклянные глаза его будто всматривались вдаль. Я невольно глянул в ту сторону.
   Ну, да! Он будто смотрел на север, на пологие холмы Ливанской границы, горизонтом отгораживающие нас от безмерно широкого мира.
Дорс лежал, весь в напряжении последнего удавшегося ему усилия...
   Он будто бежал, стелился в огромных невесомых прыжках над послушно ложившейся в лапы равниной...
   Он летел стремительно, как когда-то...

   Не знаю, почему, но я выпрямился и отдал честь, вскинув к заходящему солнцу руку в стальной перчатке. И солнце сверкнуло в синеватой стали клинка.
Ветер развевал наши знамена, и тысячи копий незримо блеснули в едином порыве, устремленные ввысь.
   Тысячи мечей ударили в тысячи щитов, и эхо неслышно раскатилось над этим полем, принявшим в себя еще одного бойца...

   Я повернулся и пошел прочь.
   Я не скорбел о старом Псе.
   Я... я не знаю...
   Просто я мог бы поклясться, что Дорс улыбался.
   Да, он улыбался мертвым оскалом некогда грозных клыков – весь еще в движении, весь в Пути.


   Нет, я не скорбел о старом Псе.
   Знаешь, я, наверно, был рад за него.
   И... немножко завидовал.
   Да, это было вернее.



                18 марта 2004 года