Настя

   Тонкая бельевая верёвка змеиным холодком обожгла руки. Настя оперлась рукой в стену. Её натруженная ладонь наткнулась на щетину мха в пазах. На глазах навернулись слёзы, обида давила горло. Жаль было оставлять всё это родное, построенное её руками. В мыслях пронеслись годы жизни в этом доме, с особой отчётливостью всплыл последний случай, и жалость улетела, снова, что несколько минут назад показалось родным, стало чужим и далёким.

   - Настя! Где ты? Иди сюда, лярва! – кричит Семён, стучит по столу кулаками.
   - Здесь я, Семён Васильевич, здесь. Что нужно? – Настя вышла с кухни, вытерла о передник руки. Взглянула на обрюзгшее лицо мужа, на всю его пьяную компанию.
Кирилл Малышев, брызгая слюной, спорил о чём-то с Антоном Кривым. Максим Залаянов рыгал, уткнувшись в тарелку. Табачный дым плотной завесой наполнил комнату и, свет керосиновой лампы сумрачно освещает её.

   - Водки неси!
   - Нет водки, Семён Васильевич, - отвечает Настя, называя мужа по имени и отчеству, а в душе так и клокочет отвращение ко всему.
  - Что? Водки нет! Ох, ты, сука! Так значит, мужа встречают? Сейчас же найди! Видишь – люди сидят? Ну, что стоишь? Иди!
  - Да, где же сейчас искать-то! Магазин не работает. Ложитесь спать, а завтра я вам с утра принесу. Ложитесь, Сёма, - смотри, и Лёшка не спит, мучается.
  - Сказал, иди! – лицо Семёна побагровело, бесцветные пустые глаза вспыхнули злобой. Схватил, стоящий у печки голландки костыль, бьёт им по Настиному плечу.
  - За что бьёшь, изверг? За что?
  - Я изверг? Мужа извергом называешь! – костыль снова просвистел в воздухе.
  - Бей, бей, насмерть убивай! – глядя мужу в глаза, и, утирая струившуюся по щеке кровь, - говорит Настя.

   Семён заёрзал по скамейке:
  - И убью, убью, подлюку!
  - Мама! Ма-ма-а-а-! Убегай от него, убегай! – заливаясь слезами кричит Лёшка.

   Костыль летит в мальчонку, сбивает его с ног. С душераздирающим криком падает Лёшка на пол. Настя хватает сына в охапку, выскакивает на улицу.
Темно в хлеву. Прижавшись к матери, хнычет Лёшка.
- Не плачь, Лёшенька, не плачь. Больно тебе, да? Ну ладно, не реви. Заживёт всё до свадьбы, - шепчет Настя, а у самой слёзы катятся по щекам, попадают в кровоточащую рану.

  - Я не плачу, мама. А тебе тоже больно?
  - Нет, Лёшенька, не больно. Ты посиди тут, а я пойду посмотрю, наверное Мишутка с Танюшкой проснулись – ревут, - Настя целует Лёшку в вихрастую голову и выходит.

   Неделю не появлялся после этого Семён дома. Несколько раз заходили соседи:
  - В Марьине твой Семён, схлестнулся там с Нинкой Кашиной, мотаются по деревне пьяные в доску.

   Каждый приход соседей вызывал у Насти отвращение ко всему. Надоела, опротивела жизнь собачья.
« И за что мне такие муки, Господи? Нет уж лучше умереть, чем жить так». – думает Настя, укачивая дочь.

   В памяти восстанавливаются годы совместной жизни с Семёном. Пятнадцать лет назад румяной девушкой стояла она под венцом. Тревожно и радостно билось сердце – впереди было много неизвестного, загадочного…
Серый осенний день унёс из жизни первенца. А потом страшное «Война». Семён вернулся с фронта без ноги. С этого-то и начались невзгоды: запил, опустился Семён.

   Далеко за полночь ввалились в избу мужики. И снова Семён водки потребовал, костылём замахался.

  - Хватит, помучилась, натерпелась! – крикнула Настя и выскочила в сени.

   Тёмное небо с крупинками звёзд спокойно висит над землёю. Только восточный край неба над лесом, за рекой, посветлел. Тишина. Спит уставшая за сенокосный день деревня. Только из их дома несутся пьяные голоса, мат.

  - Разгулялись. Ну что же, гуляйте, пейте, никто не помешает вам – шепчет Настя, и обида всё больше и больше сжимает горло. Гулко стучит кровь в висках, сердце рвётся, старается выскочить из тесной груди.

   Чёрная лента реки искрится звёздами, и видно, как гаснут они одна за другой. Прохладная вода лижет Настины ноги, ласкается. Верёвка падает на прибрежную песчаную косу. Настя идёт за камнем. Там на перекате их много.
Вода на перекате журчит, вспыхивает светлячками. Вода с камня струится, течёт по телу, пронизывает его холодом. Один конец верёвки привязан к камню, второй плотно обвился вокруг шеи. Тяжелы шаги. Сколько их до Бабьего омута? Тридцать? Триста? Каждый шаг – капля холодного пота. Каждый шаг – год прожитой жизни.

   Вода у противоположного берега черна, а здесь, у склонившейся ивы , ловит алые блики. Светает. Уже отчётливо видны кусты, разбросанные берегам.
   
   Еще в детстве слышала  Настя легенду об этом омуте. Сошла какая-то баба с ума, утопила своих детей и сама утопилась. Дрожь пробежала по телу, перед глазами встал дом. На полу, на набитом сеном матрасе, лежат ее дети, кровь ее родная. Настя почувствовала свою любовь к детям, всем своим материнским сердцем ощутила смысл жизни. Присела на корточки и дрожащими руками развязала веревку на шее. Схватила камень, приподняла его над головой и с силой швырнула в пасть омута. Фонтанами брызг поднялась вода, и ее капли засверкали, засветились яркими искрами. Это первые робкие лучи солнца подхватили и зажгли их своим светом жизни и тепла.
   Настя знала что делать.