Оленька

                1

Она приехала в свой любимый Питер в середине февраля с маленьким Сашенькой на руках. Она, конечно, могла бы оставить его дома на попечении родителей мужа. Но ей очень хотелось показать малыша своим подругам по институту. Они были младше её на курс и должны были сейчас после зимних каникул приступить к работе над дипломами. И она приехала в Питер не только ради свидания с ними. Она тоже должна была получить задание для работы над своим дипломом. Она отстала от своих однокурсников на год. И причиной тому послужили трагические для Оленьки события, которые ей помогли пережить её младшие подруги и Саша - старший, который был теперь её мужем.

   Оленька вся светилась от счастья. Улыбка почти не сходила с её маленького круглого лица. Она с необыкновенной любовью смотрела на своего малыша, и было видно, что она радовалась каждому его движению, улыбке, лепету. «Да, да, у нас всё хорошо. Я никогда не думала, что может так быть. Ведь у меня теперь настоящая семья, меня все любят, и я люблю их тоже» - отвечала Оленька на заинтересованные вопросы подруг о её жизни.
Оленька была сиротой. Она потеряла своих родителей в блокадном Ленинграде. Когда она осталась одна из всей семьи, её вместе с другими сиротами вывезли из города по Ладожскому льду в Вологду. Там она воспитывалась в детском доме. Голодные годы в осажденном городе не прошли бесследно. Оленька осталась маленькой. Она  не доросла до полутора метров. Она была неплохо сложена. На её маленьком личике выделялись большие карие глаза, в которых светились доброта, наивность и искренность. Её немного вздёрнутый широкий носик придавал лицу задорное, весёлое выражение. Она была существом совершенно бесхитростным и открытым. Училась она легко и в школе и потом в институте.

   Воспитанники её детского дома учились в городской школе вместе с детьми горожан района, в котором находился их детский дом. Саша учился с Оленькой в одном классе. Это был крупноголовый молчаливый, всегда смотрящий как бы исподлобья мальчик. У него было слабое зрение, и он носил очки с толстыми стёклами, что создавало впечатление  его обособленности от других учеников класса. Он никогда не участвовал в драках и каверзных проделках своих одноклассников и казался многим скучным, неинтересным. Но учился он всегда хорошо, был по успехам в первой пятёрке класса. Однако, когда кто – то пытался толкнуть, или ударить, или словом обидеть Оленьку, он, коренастый и крепко сбитый среднего роста мальчик, всегда вставал на её защиту, и такие попытки никому не сходили с рук.

   С седьмого класса, когда уроки заканчивались уже затемно, он часто провожал её до самого детского дома. По дороге из школы они почти всегда молчали. И он объяснял своё сопровождение тем, что должен быть уверен в том, что её никто не обидит в пути. Она иногда сердилась на него. « А если я кому- то понравлюсь, и он захочет меня проводить, ты будешь мешать. Неужели ты этого не понимаешь?» - запальчиво говорила она Саше. Но он, помолчав, отвечал только: «Ну и пусть. Я не стану драться». Иногда она пыталась с ним пошутить, толкала его в свежий пушистый снег, бросала в него снежки. Убегала вперёд. Но он только отряхивался, защищал лицо руками и говорил: «Чего озорничаешь? Маленькая что ли?» Ей было с ним скучно. И она принимала его опеку, как неизбежную. И мечтала о высоком красавце, которого она встретит потом в будущем, и они полюбят друг друга и будут счастливы.

2

   Они окончили школу, и он спросил у неё: «Куда поступать решила?» «Пойду в строительный, там конкурс не очень большой, с моими льготами сироты есть верный шанс поступить с первого раза» - ответила Оленька. «Ну, тогда, я с тобой тоже поеду в Питер, и тоже в строительный» - не очень- то обрадовал её Саша. «Ты что, опять решил за мной увязаться. Если бы ты только знал, как ты мне надоел» - со вздохом ответила ему Оля. Но в то же время тревога, которая до этого нарастала у неё в душе перед поездкой в одиночку в большой город и перед вступительными экзаменами в институт, сразу как - будто растаяла. С Сашей ей было как – то спокойней. Теперь она знала, что не потеряется, они всё найдут там, в большом чужом городе. Он никому не позволит её обидеть. Он опять будет рядом. Он давно уже стал частью её жизни. Они были ровесниками, но она почему – то видела в нём старшего брата, которого у неё никогда не было.
   Ей никогда не приходило в голову, что он может испытывать к ней что - то большое, чем братские чувства. Она не могла себе представить, что Сашка, постоянный  спутник её школьных лет, может испытывать к кому - бы то  ни было романтические чувства. Эта мысль как – то совсем не вязалась в её сознании с его внешним обликом.

   Они оба поступили на один факультет и были зачислены в параллельные группы. И даже места для проживания они получили в одном студенческом общежитии. Оно было расположено рядом с главным корпусом института. Каждый день во время общих лекций они встречались в аудитории, сталкивались в столовой, в учебной комнате общежития. Вокруг было много новых молодых лиц, совсем ещё незнакомый и манящий к себе красавец город, парки, музеи и много заданий по различным наукам институтского курса.

   Всё это вместе закружило Оленьку в своём водовороте. Иногда она совсем теряла из вида своего старинного товарища – Сашку. Но он продолжал следить за ней хотя бы взглядом. Старался не упускать её из поля своего зрения, чтобы быть рядом, если ей будет нужна помощь или поддержка. Она теперь часто просто делала вид, что не знает его или не видит. У неё были новые подруги и друзья. Сашка как -  то не вписывался в их круг. Это была компания шутников и шутниц, они дружески подшучивали друг над другом, рассказывали анекдоты, и бравировали своей молодостью, здоровьем, остроумием. Зато Оленька чувствовала себя в этом круге, как рыба в воде. Она совершенно не имела комплексов по поводу своего маленького роста. Ей очень нравилось быть студенткой и принадлежать к этой весёлой компании.

   Саша просиживал часами днём, а иногда и ночью в учебной комнате общежития, высиживал на всех лекциях, боялся пропустить даже какую – нибудь мелочь на семинарских занятиях, и записывал всё в свои, ставшие скоро пухлыми, конспекты. А Оленька, поддаваясь уговорам компании, частенько с ней сбегала с лекций. Они не пропускали ни одного нового фильма во многих окрестных клубах и всегда первыми, потом рассказывали на переменах между лекциями о своих впечатлениях от просмотренных картин.  Сашу пугало её отношение к занятиям, он несколько раз пытался урезонить Оленьку, поговорить с ней серьёзно. Но эти попытки всегда кончались тем, что она называла его занудой и говорила ещё, что он завидует тому, что у неё есть такая интересная компания.

    Но эта беззаботная жизнь юной студентки продолжалась не очень долго. Пришло время сдачи первого задания по сопромату. При сдаче задания преподавателю его нужно было защитить. Вот тут – то и выяснилось, что задание у Оленьки выполнено не правильно и, кроме того, она в корне не правильно поняла пройденный материал этой дисциплины. По закону этой суровой кафедры, она получила дополнительное задание и должна была в определённые сроки сдать его с исправленным первым. Срок был очень коротким. Задание включало в себя расчетную часть и графическую. И Оленька застряла на расчетной части, она путалась в сложных расчетах, всё время делала элементарные арифметические ошибки, и потому проверки, которые должны были подтвердить правильность расчетов, не получались. Она впала в  панику, и, когда очередной раз не сошлась проверка, она начала рыдать. На завтра надо было сдавать задания, а она была к этому не готова, и как следствие, она  должна была получить третье и последнее дополнительное задание. А потом она не будет допущена к сдаче зачёта и экзамена. Перед Оленькой вполне конкретно замаячила угроза отчисления из института.

   Она сидела одна за столом около окна учебной комнаты и тихо, беззвучно рыдала. Слёзы катились градом по её круглым румяным щёчкам, плечики вздрагивали. Она надеялась, что никто из находящихся в это время в учебке, не заметит её состояния. Она достала из рукава свитера носовой платок и вытирала обильные слёзы и нос. Однако, Саша, как обычно в это время дня, сидел там же за другим столом сзади Оленьки  в соседнем ряду. Она, находясь в состоянии паники, не видела никого и ничего вокруг. Но Саша время от времени бросал на  неё взгляд. Наблюдая за ней, он понял, что с ней происходит что – то неладное, и направился к ней.

    «Привет, Лёлька!» - сказал он, подойдя ближе к ней сзади. Она не повернула голову на его приветствие и не ответила. «Не подходи» - сказала она торопливо, и он уловил в её голосе слёзы. Но он не послушался её требования. Он обошёл стол, за которым она сидела, и увидел её покрасневшие от слёз глаза и нос, скомканный мокрый носовой платок в кулачке и вздрагивающий подбородок. «Чего это ты нюни распустила?» - спросил он тихо, чтобы не привлекать внимания других студентов, сидящих в зале. Оленька давно уже поняла, что ей нужна помощь, и обратиться она может за ней к Саше. Но гордость не позволяла ей до сих пор этого сделать. И ещё то, что он ведь предупреждал её, что легкомыслие может привести к плачевному результату. Он опять, при всём своём занудстве, как всегда, был прав. Теперь ей только то и оставалось, что склонить пред ним повинную голову.

   Прошло уже недели две, как Саша благополучно сдал свои задания с первого раза. Он хорошо ориентировался в пройденном материале и, посмотрев Олины задания, сказал, что до утра они успеют сделать все расчеты. Он понимал, что получения третьего задания ей уже не избежать, но это ему было не страшно. Он был уверен, что к следующему сроку у них будут готовы они все с расчетами и графикой. Всё получилось, как и предполагал Саша. Они вдвоём справились с этой пиковой ситуацией, в которую попала Оля. Этот момент послужил для Оли серьёзным уроком. И впредь она уже больше никогда не попадала в подобные истории.

3

   На втором курсе среди студентов их факультета уже были известны свои певцы, рассказчики, поэты, музыканты. Были и просто любимцы и любимицы коллектива: кто-то выделялся красотой, кто-то обаянием, кто-то остроумием. Среди «знаменитостей» курса не последнее место принадлежало одному из признанных студентами курса поэту. Это был парень, совершенно лишённый каких бы то ни было комплексов. Он писал стихи со школьной скамьи и гордился своим даром. Он посылал свои произведения в различные журналы и газеты, где его иногда даже печатали. А в студенческой многотиражке его стихи появлялись регулярно. Он читал свои стихи на студенческих вечерах и вечеринках, в зале, где обычно толпились студенты во время больших перерывов, на колхозных полях, когда студентов отправляли туда на уборку картофеля. Его стихи касались далёких от их жизни тем. Они были о Космосе, о героизме, об освоении севера и целины, о великих стройках коммунизма. Такое «мелкотемье», как любовь, природа и чувства обыкновенных людей не вдохновляли его творчества. Это был парень немного выше среднего роста, широкоплечий, с буйной пепельного цвета кудрявой шевелюрой, которой он часто встряхивал во время чтения стихов. В такие моменты его большие серые глаза загорались, и в такт чтению он рубил воздух широкой ладонью. В своей манере держаться он старался подражать Маяковскому. Все вокруг говорили, что он настоящий поэт и даже пророчили ему большое будущее в поэзии.
 
   Мечтательная и романтическая Оленька не принадлежала к кругу его приятелей и приятельниц, которых было на курсе не счесть. Он очень нравился ей. Однако, был для неё недоступен. И ей оставалось только мечтать приблизиться к нему. Иногда в своих мечтах и фантазиях она улетала очень далеко и воображала себя его подругой, помощницей, соратницей, а его великим поэтом. Она представляла себе, как она положит свою жизнь на алтарь служения великому поэту. Ах, какая это будет интересная, насыщенная, красочная жизнь. Всякие интервью, встречи, концерты с его участием, передачи на радио и телевидении. И она всегда рядом. Она  жена и секретарь в одном лице. Временами ей казалось, что он вылитый Маяковский, а порой он очень напоминал ей знаменитого актёра кино Урбанского. Ей казалось, что нет ничего более красивого и достойного её внимания, чем его вдохновенное лицо с крупными чертами: носом, напоминающим утиный клюв, и большим ртом с выпуклыми широкими губами. У него даже имя было не обычным – его звали Юлием.

   Так прошёл второй, за ним третий курс. Юлий по-прежнему занимал большое место в её сердце и мыслях. Никого другого она не замечала и не искала. Она принадлежала всё к той же весёлой компании, где были и девчонки и ребята. Но пар в их компании не было. И за эти годы ей ничуть не удалось приблизиться к предмету своей мечты. Он просто не замечал её существования, не смотря на то, что она не пропускала ни одного его публичного выступления и всегда старалась при случае попасться ему на глаза. Но он смотрел как – будто сквозь неё, так, вроде, она была совсем прозрачной. На курсе были известны его многочисленные романы с девушками с их курса и с других тоже. Все его девушки были рослыми и красивыми. Оленька, конечно, ревновала его к ним. Но она всегда думала про себя: «Всё равно они не ценят его так, как я. Они не могут его полюбить так глубоко и самоотверженно, как я. Это всё временные увлечения романтичного поэта. Со временем это пройдёт».  Она верила в это, и эта вера давала ей силы продолжать его любить.

    О её любви знали только девчонки, с которыми она жила в одной комнате общежития. И они не раскрывали никому другому этой тайны. Саша продолжал серьёзно заниматься и сдавал все экзамены на повышенную стипендию. Помимо  этого он подрабатывал в одной из котельных города, предварительно пройдя курс подготовки и сдав экзамен. Оленька тоже в свободное от занятий время подрабатывала уборщицей  в институте. Такая возможность предоставлялась администрацией института сиротам. Эти приработки позволяли ей покупать себе тетради, бумагу для черчения, ручки и кое – что новое из одежды. И благодаря этому, она собирала деньги на поездки летом на каникулах к кому – нибудь из подруг. У неё, правда, после войны обнаружилась в Новгородской области тётка - старшая мамина сестра. Иногда она на каникулы ездила к ней. Но у тётки надо было всё время работать в огороде и ухаживать за скотиной. А Оленьке хотелось летом отдохнуть, что у тётки было невозможно.


4
    После четвёртого курса они должны были пройти практику, по окончании которой получали рабочие разряды по различным, избранным ими самими, строительным специальностям. Часть студентов могла пройти эту практику в городе, который тогда уже интенсивно строился. Возникало новое жильё и новые предприятия строительной индустрии. Но там практикантам или не платили совсем, или платили мизер. Была и другая возможность пройти эту практику, да к тому же ещё и неплохо заработать. В институте комплектовался большой отряд для поездки в районы расположения целинных и залежных земель. Освоение этих земель началось всего несколько лет назад, и работы там был не початый край. Многие из энтузиастов – освоителей целины жили тогда ещё в нечеловеческих условиях: в бараках, в землянках, в палатках. Государство стремилось закрепить этих людей на осваевоемой земле. Людям нужно было нормальное жильё, хозяйственные постройки, перерабатывающие предприятия. Рук для всего этого не хватало. Вот для решения этих неотложных задач и отправлялись туда студенты.

   Чтобы попасть в списки такого отряда надо было, прежде всего, успешно, без троек, сдать летнюю экзаменационную сессию. Оленька уже в конце семестра начала мечтать о такой поездке. Она представляла себе её очень романтичной. Она вовсе не думала о трудностях, с которыми они, возможно, столкнуться в ней. Она привыкла к трудностям, и они её не пугали. Она читала много статей о целине в газетах и рассказов в журналах. О ней столько говорили на радио, что не желать, побывать там и не поучаствовать в этом общенародном деле, было просто грешно. К тому же, Оленька мечтала, чтобы Юлий тоже записался в этот отряд. И он действительно записался в него. Когда она узнала, что он сдал один из экзаменов на тройку, она была очень обеспокоена. Его ведь могли из-за этого вычеркнуть из списка отряда. Это обстоятельство никак не вписывалось в её мечты и поломало бы все её планы. Но, его, как поэта, который сможет потом написать о целине яркие стихи, всё же записали в целинный отряд. Саша тоже был в этом списке.

   Весь отряд разместился в трех вагонах поезда. Оленька попала не в один вагон с Юлием, но в один с Сашей. Это обстоятельство огорчило её, но она не подавала вида, что расстроена. Ведь это только начало их романтического путешествия. До районного городка, который носил имя их легендарного города, они добирались больше двух суток. Поездка поездом была с пересадкой, а потом они ещё двенадцать часов ехали на бортовых грузовых машинах. Им довелось мало спать, и на место назначения они приехали очень усталыми. По прибытии их отряд был помещён в клубе городка. Но потом их разбили на бригады, в которых было приблизительно по тридцать человек. И тут Оленька приложила максимум усилий, чтобы попасть в одну бригаду с Юлием. В этой бригаде оказалось всего четыре девушки. А Саша попал в бригаду со своей группой. После распределения людей по бригадам, их  машинами развезли в разные стороны района, в разные совхозы, которые были расположены в степи и отделены друг от друга  огромными степными пространствами.

   Оленька находилась всё время в эйфории. Ей нравилось всё, что окружало их в пути и особенно то, что она теперь ехала в совхоз в  одной машине с Юлием, и работать они будут в одной бригаде. Всё её существо ликовало. «Боже, как хорошо быть молодой, влюбленной и рядом с предметом своего восхищения!» - думала Оленька. Ей хотелось петь, зная, что он рядом и глядя на эти бескрайние степные поля,  которые стояли ещё совсем зелёные. Было начало июля. Ей казалось, что она способна своротить горы, такой сильной она сейчас себя ощущала. В машине было тихо. Уставшие ребята дремали. А Оленька давно не чувствовала себя такой бодрой, как теперь. Она украдкой бросала взгляды на Юлия, который тоже дремал. Она впервые в жизни видела его спящим. Он казался ей сейчас очень трогательным и беззащитным.

   Их привезли в посёлок, в котором была расположена дирекция совхоза. Ребят поселили на окраине посёлка, в каком – то пустом складе, где, вероятно, прежде хранились химикалии. Запах от них прочно въелся в стены, в земляной пол и кровлю здания и преследовал ребят на протяжении всего времени, пока они жили в нём. По обе стороны брандмауэра, который разделял склад посередине на две половины, были построены нары. На них ребятам предстояло проспать ближайшие два месяца. Около склада лежал большой ворох сена. Этим сеном они набили выданные им наматрасники и наволочки. С одной стороны брандмауэра квартировали юноши, с другой девушки. В половине юношей из досок были сооружены ещё длинный стол и лавки. В метрах десяти от склада под навесом была устроена кухня. Там стояла большая металлическая плита, которую надо было топить дровами и небольшой стол для подготовки продуктов. Под навесом ещё оставалось место для заготовленных дров.

   Как на другой день объяснил ребятам, приставленный к ним совхозом бригадир, им предстояло возводить стены будущего коровника. Стены должны были выкладываться из тяжёлых саманных блоков. Завозить эти блоки они должны были сами, то есть грузить в машины с земли около озера и выгружать их из машин на территории стройки. Каждый блок был весом, по меньшей мере, шестнадцать килограмм. Раствор для кладки готовить тоже предстояла им самим, и месить его вручную лопатами. Механизация предусмотрена на этих работах не была. Все предстоящие работы были тяжёлыми, на них требовалась мужская сила, или, по крайней мере, крепкие, выносливые девушки. Но никак уж не такие хрупкие создания, как Оленька. Но Оленька не осталась без работы тоже. Ведь должен же был кто – то готовить еду всей бригаде. Конечно, ей самой было бы не управиться с плитой, дровами и продуктами. Поэтому каждый день кто–нибудь из ребят дежурил по кухне и помогал Оленьке справиться со всем, что касалось завтраков и обедов. К ужину кипятился только чай.

   Остальные три девушки, которые оказались в этой бригаде, были более рослыми и покрепче Оленьки, и никто из них не оспаривал её должности поварихи при бригаде. Платить ей обязались по среднему заработку членов бригады. Ей приходилось вставать в пять утра, чтобы к восьми на столе бригады стоял уже готовый завтрак. Она должна была выпрашивать у заместителя директора совхоза по хозяйственной части машину или лошадь с телегой для подвозки продуктов из магазина, заботиться о том, чтобы во время привозили дрова и  воду. И она справлялась с этим. Первую неделю она была в страшном напряжении. Она боялась не успеть приготовить еду к обеду или к завтраку. Но постепенно она со своей работой вошла в определённый ритм, и напряжение и страх отпустили её.

   Сознание того, что она готовит еду для своего любимого, придавало ей энергию и силы. Она же и раздавала еду членам бригады и при этом всегда нарочито выделяла Юлия из общей массы, наливая ему побольше супа, накладывая полную миску второго или полную кружку компота. Она всегда подчёркивала, что ему, как поэту требуется дополнительное питание, так как его голова работает постоянно и тогда, когда руки заняты стройкой. Ему нравилось иметь, как он говорил, блат на кухне. Это льстило ему, и было удобным. Когда он с другими ребятами иногда покупал бутылочку водки, он мог обратиться к Оленьке, и она никогда не отказывала ему в куске сала,  и луковице для закуски. Сало она солила сама, срезая его со свинины, которую им выдавал совхоз в счёт оплаты их будущими заработками. Он всегда мог разжиться у неё дополнительным хлебом, в то время, как другие получали у неё в этом отказ. Он, конечно, понял, что Оленька неравнодушна к нему. Но сам не проявлял сначала никаких признаков заинтересованности в ней. Однако, она по-прежнему была уверенна, что он непременно полюбит её. Ведь путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И она шагала по этому пути, не теряя надежды.
 
   Однажды после ужина она спросила его, что он собирается делать сегодня вечером. «Пойду немного поброжу по степи, полюбуюсь звёздами, послушаю музыку цикад» - ответил он. Это было время, когда в космосе уже летали спутники, и там побывал первый человек. Эти события вызвали у многих людей планеты, и особенно у молодёжи, море восторгов и большой подъём энтузиазма. Весь Советский Союз тогда распевал: «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы». «Я тоже люблю смотреть на звёзды и думать, что там, возможно, есть жизнь, и люди оттуда тоже смотрят на нас» - тихо, мечтательно сказала Оленька - «Я могу пойти с тобой. Я не помешаю тебе?» - спросила она. Он решил не отказывать ей. Может ещё обидеться и «снять с повышенного довольствия». И они пошли на прогулку вместе. Они любовались крупными, яркими звёздами. Таких никогда нельзя было увидеть ни в Питере, ни в Вологде. Они слушали музыку цикад, и он читал ей стихи о далёких мирах, о будущих героях космоса, о грандиозных преобразованиях человеком природы. «А есть у тебя что – нибудь о любви?» - спросила она у него в одну из пауз в его чтении. «Об этом пишут только глупые, романтичные девчонки. Что о ней писать, о ней и так уже много написано. Я пишу о том, чего поэты ещё никогда не писали. Я один из первых пишу об этом. Это то, что по настоящему волнует нынешнее человечество» - с гордостью отвечал он ей.

   После этого памятного для Оленьки вечера они ходили вместе на прогулки ещё ни один раз. Иногда они шли просто рядом, каждый сам по себе, иногда он клал свою руку на её плечи, а она обнимала его за талию. И они, пройдя с полкилометра в степь от склада, садились на тёплую траву и поднимали головы к небу. Оно всегда было разным, грандиозным, величественным. Ей было всё равно, знают ли в бригаде об их совместных прогулках и, если знают, то, что говорят и думают. Она была несказанно счастлива, и никакие разговоры и косые взгляды не могли бы омрачить её счастья. Тем более, что здесь на целине у неё не было соперниц – его многочисленных поклонниц и подруг. Одна из девушек их бригады говорила о нём, что он позёр и бездарь, и стихи его в ближайшем будущем никому не будут нужны. Она считала, что он не понимает этого потому, что достаточно глуп. Две другие были уже замужем и поэзией и поэтами вообще не интересовались. Они были старше большинства ребят в бригаде и в свободное от работы время держались обособленно.

   Однажды он спросил у неё: «Ты где готовить научилась? У матери, небось?» Она, глядя на него с улыбкой, ответила: «Вот и не угадал. Я в детском доме выросла. Папа погиб, и я его и не помню, а мама в Питере в блокаду умерла, мне тогда четыре года было. Её я помню очень смутно. Лица вот вспомнить не могу. И фотографий нет. Жизнь меня научила. Помощи то ждать не от кого». Он тогда не стал продолжать этот разговор и перешёл к какой – то другой теме.

5

В одно из воскресений, в первой половине дня в расположении бригады вдруг появился Саша. По воскресениям Оленька не стояла у плиты и отдыхала, как все члены бригады. Ребята покупали себе  в этот день молоко и сметану у жителей посёлка, которые, в придачу к молоку, давали им ещё и белого, пушистого, ароматного хлеба. Она вместе с другими девушками утром, пока ещё не палило нещадное степное солнце, отправилась к озеру. Оно было приблизительно в километре от места их обитания. Девушки пришли на озеро, чтобы постирать свои вещи, посушить их у озера на траве под солнцем и покупаться, поплавать.

   Саше не терпелось встретиться с Оленькой. Он узнал у ребят бригады, где может её найти, и отправился к озеру. Он пришёл к нему тогда, когда бельё девушек уже подсыхало на траве, а они сами плавали почти на середине озера. Он сел на берегу, там, где уже был песок и молча наблюдал за девушками, которые плескались, перекрикиваясь. Они не сразу заметили Сашу, и поэтому вели себя непринуждённо. Никого другого из посёлка или бригады здесь ещё не было. Голоса и смех купающихся громко раздавались над пустынным озером. И Саше стало неудобно, так как – будто он невольно подслушивал их. Он поднялся и энергично замахал девушкам руками, чтобы они обратили на него внимание. Они заметили его, и одна из них, по-видимому Оленька, он плохо различал их на таком расстоянии, повернулась и плыла к берегу. Она была уже совсем близко от берега, когда у неё вырвался возглас удивления и, как показалось Саше, радости: «Сашка, боже мой, откуда ты взялся? Как ты тут оказался, каким ветром тебя занесло?» - говорила она, выходя из воды, которая стекала с её тела и лица. Она выглядела сейчас такой свежей, брови от воды ярко выделялись на её весёлом личике и красивыми дугами обрамляли большие, карие блестящие глаза. Ровный загар покрывал всё её ладное маленькое тело. Саша онемел от восторга и в первую минуту не мог ответить на её удивлённые вопросы. Слова как – будто застряли у него в горле. «Ну, что молчишь?» - снова спросила она, уже стоя на берегу и вытираясь полотенцем, которое лежало здесь же рядом с одеждой.

   Он смотрел на неё своими глубоко посаженными тёмными глазами сквозь толстые стёкла очков. А она продолжала вытираться, не глядя на него. Он не хотел, чтобы она поймала на себе его предательски ласковый взгляд, и ответил ей так, как – будто только что пришёл из соседнего дома на соседней улице: «Да решил посмотреть, не обижает ли кто тебя, здорова ли, может тебе чего надо». Не мог же он ей сказать, что очень соскучился, что хотел посмотреть на неё хотя бы одним глазком, что боится за неё.  «А как ты добрался до нас?» - поинтересовалась Оленька. «Это было не сложно. Я узнал, что будет попутка в ваш совхоз и договорился с водителем, что он меня прихватит» - соврал Саша. Он вышел из посёлка, где располагалась его бригада, в пять утра. Около шести он был на трассе, где ему удалось поймать машину, которая шла приблизительно в нужном ему направлении. А потом он ещё, выйдя из машины, шел по степной пыльной дороге почти три часа. Ни одна машина больше не встретилась ему по пути. Ведь это был выходной день. И всё это ради того, чтобы увидеть её – Оленьку.

   По дороге от озера он расспрашивал её о работе и быте бригады. Она расспрашивала его тоже, и так они дошли до склада. Она завела его внутрь помещения в девичью половину и потом показала своё кухонное хозяйство. Она напоила его молоком с белым пшеничным хлебом, которые купила ещё до похода на озеро. Ей не очень хотелось, чтобы Юлий видел её в обществе Саши. И она всё время думала, под каким бы предлогом поскорее отправить его в обратный путь. Она спросила, как он собирается добираться обратно. Он сказал, что поедет с тем же водителем, который привёз его сюда. И это тоже был ложью.  Он должен был теперь всю дорогу назад идти пешком. Он прикинул в уме, что на обратную дорогу ему потребуется около шести часов. Дни ещё были длинные. Однако, после половины второго надо было уже выступать в путь. В таком случае, ему удастся дойти до своего посёлка засветло.
 
   И он ушел. В пути перед  его мысленным взором, как прекрасный мираж, всё время стояла Оленька, такая, какой она вышла из озера. Он улыбался сам себе и совсем не чувствовал усталости. Он размашисто шагал по пустынной степи под палящими лучами июльского солнца, проходя мимо полей пшеницы, уходящих по обе стороны дороги за горизонт, которые иногда прерывались участками не тронутой посевами целины, покрытой душистым разнотравьем. Выше его здесь были только телеграфные столбы и жаворонки, которые, заливаясь песнями, поднимались к ярко синему безоблачному небу.
 
   Потом он приходил ещё два раза. Но с течением времени дни стали короче, и он больше не решался на такой поход в одиночку. Однако, не только это было причиной того, что он перестал приходить видеться с Оленькой. В последний его приход, он, как и в предыдущие разы, не застал её на месте обитания бригады. Где искать её в этот раз, никто не мог ему подсказать. И сколько времени она будет отсутствовать, тоже никто не знал. Он немного посидел на скамейке в мужской половине склада. Потом ребята пошли играть в волейбол на свободной площадке перед складом, и он играл с ними. Потом он ушёл побродить по посёлку и опять возвратился к складу. Её всё ещё не было на месте.

   Одна из соседок Оленьки по нарам пригласила его войти в их половину. Он вошёл, и она предложила ему на них сесть. Больше сидеть здесь было не на чем. « Сашка, ты напрасно ходишь к этой маленькой глупышке - начала она, когда убедилась, что они здесь одни – Понятное дело, что ты  к ней не ровно дышишь, потому и ноги бьёшь, силы тратишь. Ведь её угораздило влюбиться в нашего знаменитого поэта, в этого позёра и фанфарона. И кто их знает, где они теперь вдвоём и что делают. Так что, оставь ты это дело. Не жди».
   Саша слушал её с опущенной головой. Каждое её слово больно, как лезвие острого ножа, вонзалось в его сердце. После этих её слов он как – будто съёжился. Плечи его опустились, лицо стало красным. Ему стало вдруг невыносимо жарко, и испарина выступила у него на лбу. Он не знал, что он должен теперь говорить и делать. Он понял только одно, что здесь ему делать уже нечего. Но он оцепенел и не мог пошевелиться. Ему потребовалось какое – то время, чтобы  подняться и уйти отсюда.

   Он молча вышел из склада, не сказав девушке ни единого слова. Снаружи задул ветер, который поднимал пыль, заставлял волноваться почти уже созревшее пшеничное поле, которое начиналось в метрах пятидесяти от склада. На небе появились пока ещё высокие, но крупные облака. Они быстро перемещались по небу в восточном направлении. Кто -то  из ребят спросил: «Что, уже уходишь? Как бы гроза тебя не застала». Он только пожал плечами: мол, ничего не поделаешь. Он не мог выдавить из себя ни одного слова. Махнул рукой на прощанье и зашагал быстро прочь подальше от этого посёлка. Теперь он боялся встретить её, ради которой он приходил и которую ещё совсем недавно очень хотел видеть.

   Саша шагал по уже ставшей ему знакомой дороге всё быстрей и быстрей, так, как – будто мог дойти до своего посёлка раньше, чем его накроет гроза. Ветер усиливался, тучи становились черней, и между ними уже почти не было просветов. Воздух казался густым и давил на землю и Сашу. Он отошёл от посёлка уже, вероятно, километров на десять, когда небо совсем заволокло, и на землю стали падать ещё редкие, крупные, тяжёлые капли дождя. Земля, истомившаяся от жажды, мгновенно поглощала их. Чёрные тучи громадными массивами начали наползать друг на друга, сталкиваться, засверкали молнии. Они прорезали небо от зенита до горизонта, были похожи на гигантские деревья, которые вдруг возникали в тёмном небе, ярко освещая пустынную местность. Сразу за этими всполохами были слышны грозные раскаты грома, которые напоминали канонаду близкого боя. Гроза была прямо над Сашей, и, вспомнив, что он сейчас здесь самая высокая точка и может привлечь к себе разряд молнии, лег у края поля на уже сырую от усиливающегося дождя землю. Сначала он лежал ничком, но когда его спина стала совсем мокрой и вода подтекла под живот, он перевернулся и стал смотреть в небо, любуясь этим грозным и невероятно красивым явлением природы. Никогда ничего подобного ему не приходилось видеть и переживать. Дышать стало легко, и ему казалось, то, что совсем недавно случилось с ним, уже далеко и не так важно.
 
   Гроза была не долгой. Она, громыхая, откатилась куда - то дальше. На Саше не было ни одной сухой нитки. Дождь уже не лил, как из ведра. Можно было продолжить путь. Теперь ему пришлось идти уже не по дороге, а по полосе, покрытой травой, между дорогой и полем. Толстый слой дорожной пыли после ливня превратился в  липкую густую кашу, которая приставала к обуви, делая её тяжелой. Дождь вскоре прекратился совсем, и опять засияло солнце. Высокая мокрая трава хлестала по ногам и не давала просохнуть брюкам и кедам, в которых хлюпала вода. Но у него было такое ощущение, как – будто он принял новое крещение, и освободился от своих гнетущих переживаний, и получил новый заряд жизненной энергии.

6

   Дни становились короче. В середине августа кое – где в полях начали убирать хлеб. Комбайны в степи работали круглосуточно, и их огни можно было видеть в степи издалека на протяжении всей ночи. Но ближайшее к складу поле ещё стояло не тронутыми и звенело на ветру своими уже созревшими колосьями. Импровизированная кухня, рабочее место Оленьки находилось между складом и полем. Работая, она временами поглядывала на волнующееся поле и думала, что и его тоже скоро уберут, и ей станет скучно смотреть на него. Но до этого времени по границе поля прошёл грейдер и проложил широкую и глубокую борозду, которая должна была оградить посёлок от пожара, в случае, если он возникнет в степи. Иногда под вечер, когда ребята ещё не вернулись с работы, она наблюдала как какая – нибудь парочка направлялась в сторону поля, перебиралась через земляную гряду, сделанную грейдером, и исчезала в высокой стене колосьев. Оленька могла только строить предположения, зачем они уходили подальше от людских глаз. Ведь ещё многие из жителей посёлка жили фактически на казарменном положении. А все они были молоды, здоровы, в возрасте любви.

   Дни ещё стояли жаркие, но вечерами становилось уже прохладно. На вечерние прогулки теперь надо было надевать ватник. Был день, когда ребятам выдали небольшой аванс. По этому поводу они купили в местном магазине водку. Водка была выпита ещё до того, как стало темно. После того, как таким образом был отмечен аванс, Юлий был в прекрасном расположении духа и, когда стало темнеть, предложил Оленьке прогуляться. Она не стала отказываться. Эти прогулки под звёздами и луной вносили в её монотонную кухонную жизнь приятное разнообразие. Она всегда с надеждой ждала его предложений и почти никогда от них не отказывалась.
 
   Они, как и прочие парочки, перебрались через земляную гряду и по дороге дошли до места, где была небольшая возвышенность. Отсюда хорошо были видны огни склада, по которым потом можно было уверенно вернуться  в бригаду. И в то же время они были далеко ото всех ребят. Здесь их никто не мог видеть. У Юлия во внутреннем кармане ватника оказалась с собой ещё бутылка  какой – то сладкой наливки. Он сказал, что припас её специально для них двоих. Он расстелил на бугорке свой ватник. Под ватником у него был надет толстый шерстяной свитер. Они вдвоём сели на ватник, и Юлий откупорил бутылку. Юлий и Оленька по очереди потягивали вино из горлышка бутылки, он читал какие – то стихи о пьяных звездах, Оленька смеялась. Стихи казались ей очень смешными. Они сидели рядом вплотную друг к другу, и он держал свою руку у неё на плечиках. Потом он затих и прижал её к себе, приблизил своё лицо к её лицу, и поцеловал долгим мокрым поцелуем. Это был первый поцелуй в её жизни.  В этот момент она не испытала ничего, кроме какого – то животного страха. Её охватило чувство надвигающейся опасности. Но она почему – то не могла пошевелиться. Воля её была парализована. Её состояние было похоже на состояние кролика перед взглядом удава. Она знала, что произойдет сейчас, и была не в силах это предотвратить.
 
   Обратно они шли молча. Она шла немного позади него. Ей хотелось плакать, но она никак не могла заплакать. «Боже мой. Неужели это и есть любовь, о которой я так мечтала? Этого не может быть. Ведь о ней столько написано красивых слов» - крутилось у бедной девочки в голове. Он взял её  без ласк, без слов,  без того, чтобы сказать, что он любит её. Она чувствовала себя механизмом, который использовали для какой – то работы.  Он обошёлся с ней как с вещью, с полезной, но вещью. Это оскорбило её. На душе было мерзко. «Чем я это заслужила, как он мог так со мной поступить? Я сама виновата во всём» - продолжала думать Оленька, пока они шли в кромешной тьме к складу, огни которого постепенно приближались. Он иногда оборачивался к ней, чтобы убедиться, что она ещё здесь.

   Они пришли к складу, когда огни в половине ребят ещё горели. В девичьей половине было темно. Она, не говоря ни слова на прощенье, тихо проскользнула в свою половину склада и, не раздеваясь, легла на своё место на нарах. Она не видела, есть ли на месте её соседки. Ей не хотелось сейчас никого видеть, ни с кем говорить, и хотелось, чтобы никто не видел её. Ей казалось, что, то, что произошло с ней там, в степи, оставило на ней клеймо, которое может увидеть каждый взглянувший сейчас не неё.

   Спустя неделю после этого события в бригаду приехал представитель института и принял у ребят экзамен по специальности каменщика. Оленька не сдавала экзамена, но разряд ей тоже был присвоен. Правда, самый низший. Потом прошла ещё неделя, и ребят в кузове грузовой машины с их вещами доставили в районный городок, где они получили за свою работу полный расчет за вычетом денег, истраченных на их питание. Заработки получились приличными. Оленька могла себе купить теперь зимнее пальто и обувь, кое – что отложить на нормальное питание во время работы над дипломным проектом. Тогда у неё не будет возможности подрабатывать уборщицей. Таких денег она ещё никогда не держала в руках. Это обстоятельство наполняло её гордостью, самоуважением. Но с Юлием она больше не разговаривала. Её разочарование было горьким и полным. А он тоже не проявлял никакого желания к возобновлению отношений и вел себя так, как – будто они вообще были мало знакомы. Там, в районном городке снова встретились все бригады. Встреча была радостной, шумной. Когда она увидела Сашу, она бросилась к нему, и они обнялись. Саша понял, что в Оленьке что – то изменилось. В его душе опять зародилась надежда на то, что она для него не совсем потеряна.

7

   Почти весь отряд «целинников» ехал поездом до самой Москвы, за исключением тех, кто должен был делать пересадку в другие поезда в южном направлении. Некоторые ребята могли теперь позволить себе поехать отдыхать на Кавказ или в Крым. Это было весёлое путешествие. Ребята были при деньгах и на остановках покупали на платформах всякую еду, по которой соскучились на целине. Их трапезы сопровождались обильными возлияниями. Оленька старалась забыть своё целинное приключение. И в такой обстановке ей это удавалось.

   Из Москвы она поехала к тётке, и месяц прожила у неё. В этот раз она могла покупать кое – что из продуктов в сельском магазине и не сидеть у тётки на шее.  Она помогла ей убрать картошку в огороде. Она помогала ей, как всегда в свои визиты, выгонять корову в стадо, доить её, давать корм курам. Сейчас ей почему – то нравилась эта жизнь. Она всё время была чем – то занята, и у неё не оставалось времени на грустные мысли и воспоминания. И если раньше она всегда не могла дождаться, когда уже она может уехать от тётки в институт, то теперь ей хотелось бы отодвинуть это время подальше.  В институт она возвращалась  с неохотой. Там надо было каждый день видеть Юлия. Она очень боялась того, что он может перед кем – нибудь похвастаться своей «победой» над ней. В таком случае, её тайна может стать достоянием всего курса. А это обстоятельство заставило бы её страдать ещё больше.

   Оленька в последних числах сентября вернулась в институт. Она получила место в общежитии в комнате с тремя другими девушками.  Они занимались на четвёртом курсе. Все три девушки учились в одной группе, и были словно одна семья. Доминировала в этой тройке самая старшая из них - Маша. До института она окончила техникум, отработала три года на стройке мастером. У неё был достаточно богатый, по сравнению с другими девушками, жительницами этой комнаты, жизненный опыт. Они иногда начинали спорить по какому – нибудь житейскому вопросу, и в таких случаях Маша говорила: «Что вы спорите со мной?  Да я вам в матери гожусь» - это, конечно, была шутка. Она была на шесть лет их старше, но она почти всегда оказывалась права в их спорах.

   Девушки встретили Оленьку доброжелательно. Студенты младшего курса всегда знали старших лучше, чем те младших. Оленька с её легким и добрым характером нравилась многим, и это обстоятельство расположило к ней её новых соседок. Оленька снова встретилась со своей компанией. Она жила в другом ритме, чем её соседки по комнате, порой после занятий бывала у кого – нибудь дома из горожан своей компании. Они по – прежнему ходили вместе в кино, театры, в концерты. Она бывала в своей комнате меньше остальных. Но ночевала она почти всегда здесь, за исключением тех дней, когда засиживалась у кого-нибудь из горожанок, и её оставляли ночевать. Но такие случаи были редки. Оленьке не хотелось никого стеснять и обременять заботой о себе.

   В первый же месяц занятий на последнем семестре студенты получили массу заданий на проекты по дисциплинам, изучаемым в нём.  На последнем пятом курсе им были уже не страшны никакие задания. Очень многие из заданий ребята делали совместно, помогая друг другу. Предыдущие четыре года и работа на целине сдружили их, сблизили. За этим семестром следовала работа над дипломом. И поэтому все экзамены за него должны были быть сданы во время. В противном случае, можно было быть не допущенным к работе над дипломом. Оленька, как и большинство пятикурсников, сразу включилась в работу. Она хорошо осознавала ответственность этого этапа в жизни будущего инженера. Октябрь промелькнул для неё почти незаметно. В начале ноября ей показалось, что она немного поправилась. И это, не смотря на большую нагрузку. Правда, сейчас у неё не было времени на длительные прогулки, которые они с кем – нибудь из компании совершали частенько после лекций. Единственная юбка Оленьки стала ей тесновата в талии, и пуговка блузки на уровне груди всё время  расстегивалась. Она пока не придавала этому большого значения. Решила, что просто надо поменьше есть.

   Прошло ещё две недели, и Оленька поняла, что у неё что-то неладно со здоровьем. Ей всё время хотелось есть, иногда подташнивало, тянуло на кислую капусту, которую бесплатно можно было найти на каждом столе в студенческой столовой и есть в неограниченном количестве. Однажды вечером, когда она могла позволить себе немного почитать, лёжа в постели, к ней подошла Маша.  Она села на край её кровати и сказала: «Слушай, девушка, отчего ты вдруг так расцвела? Ты прямо в красавицу превратилась. Влюбилась ты что  ли?» «Ой, Маша, некогда мне сейчас романы крутить. Голову поднять нет времени, почитать книжку. А что? Чувствую я себя здоровой. Ты шутишь или что – то не так?» - спросила Оленька, оторвавшись от чтения. «Да у меня кое-какие подозрения закрались» - сказала как – то с растяжкой Маша. «Например?» - заволновалась Оленька, и уже совсем отложила книгу. «Ты помнишь, когда у тебя последний раз были месячные?»  - задала на этот раз Маша свой главный вопрос. Нет, Оленька этого не помнила. Обычно это происходило у неё регулярно, без каких – либо осложнений, поэтому она не очень следила за датами этого явления у себя. Но тут вдруг она вспомнила то, что случилось с ней на практике, на целине, и кровь мгновенно бросилась ей в лицо. «Господи, неужели я беременна?» - как молния, пронеслось у Оленьки в голове. «Что, есть повод для волнения?» - опять спросила Маша. Оленька, отведя взгляд в сторону,  ответила: «Да». В этот момент в комнате не было никого другого. И Оленька могла быть с Машей откровенной. Она знала, что дальше Маши её признание никуда не пойдёт.

   Маша сделалась вдруг очень серьёзной. Улыбка и шутливый тон сразу пропали. «Девушка, ты должна пойти к врачу и выяснить это. Как бы потом не было поздно» - уже совсем серьёзно сказала Маша – Хочешь, я пойду с тобой. Ты уже хоть раз была у гинеколога?» Нет, Оленька ещё ни разу не посещала такого специалиста. Ей стало страшно. Она ощутила, как на неё надвигается катастрофа. Она почувствовала себя совершенно беспомощной в этой ситуации, и с благодарностью ухватилась за предложение Маши пойти вместе с ней. После визита к врачу подозрение Маши подтвердилось. И самое трагическое для Оленьки было то, что срок беременности был уже большим. Теперь что – либо  делать было поздно.  Маша сказала, что Оленька обязательно должна поговорить с отцом ребёнка. «Надо бороться за будущее своего малыша и твоё будущее тоже. Ты должна, обязана с ним поговорить. Может не так уж всё плохо» - настраивала её Маша.

   Эта новость погасила в глазах у Оленьки, весёлые искорки, жизнерадостность. Она не могла теперь отвечать шутками на шутки ребят и подружек своей компании. Она была не похожа сама на себя. Кто-то из девушек компании спросил у неё: «Что-то случилось, тебя кто – то обидел?» Но Оля оставила этот вопрос без ответа. Она только искала момент, чтобы поговорить с Юлием. И в то же время страшилась этого момента и оттягивала его. Сейчас ещё у неё теплилась какая – то надежда на то, что всё как – то образуется. Может Юлий раскаивается в содеянном и не решается ей об этом сказать. Может она думает о нём хуже, чем он есть на самом деле. Эти мысли преследовали её днём и ночью. И она понимала, что они не отвяжутся от неё, пока она не решится на этот разговор. Но он может и отречься и от неё и от ребёнка, и что тогда? Как ей жить дальше?

   Наконец, в один из дней, который заканчивался лекцией для всего курса по недавно введённой для него дисциплине -  «Атеизм», Оленьке удалось обратить на себя внимание Юлия. Она специально села перед началом лекции сзади, близко от него. Он, как почти всегда, сидел с одной из своих поклонниц и время от времени поворачивал к ней лицо, что – то тихо говоря ей. В такие моменты его соседка немного наклоняла голову вперёд и приближала своё ухо к нему, после чего иногда в знак согласия, кивала головой.
   Оленька подошла к нему, когда он вышел из своего ряда и собирался покинуть аудиторию. Его соседка стояла сзади него  в проходе между рядами. Оленька набралась духу и сказала: «Мне надо с тобой поговорить. Останься, пожалуйста, на пару минут. Это очень важно». Он смотрел на неё какое –то время, потом повернулся к своей спутнице и сказал: «Мне надо остаться ненадолго. Я тебя потом найду в читальном зале».
Эти мгновения показались Оленьки ужасно долгими. Сердце её колотилось, как бешенное. Она почувствовала, что её начинает бить озноб, и ноги одеревенели. Наконец, он повернулся к ней и почти официальным тоном сказал: «Я слушаю тебя. Что ты хочешь мне сказать? Говори, только побыстрее, меня Инга ждёт». Оленька, не решаясь никак начать этот разговор, от которого зависела её жизнь, села  и попросила его сесть тоже.
 
   Аудитория опустела.  Она посмотрела ему прямо в глаза и выдавила из себя: «У меня будет ребёнок». Он отвёл взгляд в сторону и ответил на её сообщение вопросом: «А я то тут при чём?»  Она вспыхнула, покраснела, ей стало душно, слёзы навернулись у неё на глаза, и она почти закричала: «Как при чём, как при чём? Это твой ребёнок. Я ни с кем, кроме тебя не была». «Ну, это ты можешь рассказывать кому хочешь, но не мне. До меня да, но, что было после, никто не знает. Так что, не вешай на меня эту собаку. Тоже ещё нашла козла отпущения. Со мной у тебя этот номер не пройдёт. Ни на того напала. Поищи кого – нибудь другого». Но она уже не слышала ничего, из того, что он говорил дальше. После его первой реакции она поняла, что жизнь её кончилась, пошла под откос. Все иллюзии были утеряны, миражи растаяли.
 
   Она совершенно не представляла, как ей жить дальше, что делать. Может не надо уже ничего делать и не надо жить дальше? Ведь ничего, кроме позора и страданий, у неё в грядущем не будет. Юлий резко поднялся с места и энергично зашагал к выходу из аудитории. Она осталась сидеть на своём месте, не видя никакого смысла в том, чтобы куда - то идти и что – то делать. Она посидела ещё какое – то время в аудитории неподвижно, словно статуя. Потом она поднялась и побрела вон, как загипнотизированная, не представляя, куда она идёт и зачем. Она, не помня сама как, оказалась в комнате, где жила. Комната была не заперта. Это означало, что кто – то из соседок уже вернулся из института и, вероятно, вышел в кухню или в туалет. Оленька сняла свои тёплые ботиночки и синтетическую шубку, которые купила на заработанные на целине деньги, и легла в свою постель. Она повернулась лицом к стенке, свернулась калачиком, накрылась с головой и пыталась уснуть. Этот тяжёлый разговор отнял у неё много сил, и она сейчас чувствовала даже не столько отчаяние, сколько смертельную усталость. Кровь бешено колотилась в висках. «Уснуть, уснуть и никогда не просыпаться» - это мысль пульсировала у неё в мозгу и мешала заснуть.

   В комнату кто – то вошёл и принёс с собой запах жареного лука на сале, вероятно, из кухни. Это пришла Маша. Она увидела на вешалке шубку Оленьки, и взглядом поискала её в комнате. Она обнаружила её маленькое тело, накрытое одеялом на кровати. Поза, в которой лежала Оленька, и то, что она была накрыта с головой, подсказали Маше, что разговор её с отцом ребёнка состоялся. И что этот разговор не принёс ей облегчения, а только привёл её в полное отчаяние, это Маша тоже поняла. «Оль, ты спишь? Есть хочешь? Вставай, поешь, я суп сварила. Ты, наверняка, не обедала» - проговорила Маша. Но тело на кровати не пошевелилось, не подавало никаких признаков жизни. «Ну, ладно, поспи. Тебе это сейчас надо» - сказала Маша и решила до вечера её не трогать.

   Девушки - соседки ненадолго забегали и снова ушли в учебную комнату заниматься. У них приближалось время защиты какого – то учебного проекта. Маша решила не покидать комнату, она могла заниматься сейчас здесь, никто  не мешал. И что - то  подсказывало ей, что она, по мере возможности, не должна оставлять Ольгу одну. В восемь часов вечера девушки пришли из учебной комнаты. Это было время их традиционного вечернего чая. Одна из них отправилась в кухню ставить чайник на газовую плиту, Маша и вторая девушка накрывали на стол. Доставали чашки, блюдца и сахар из хозяйственной тумбочки, позвякивали ложечками, крышкой заварного чайничка. Они тихо переговаривались, стараясь не разбудить спящую Олю. Когда стол был уже накрыт и чайник с кипятком прибыл из кухни, Маша заговорила в полный голос. Она обратилась опять к Оленьке с предложением встать и попить с остальными чай. Но Ольга, как и прежде не реагировала. Маше стало не по себе. Она испугалась, уж не сделала ли Оля что – нибудь с собой. Она подошла к её кровати и села на край. Потом она взяла Ольгу за плечико, торчащее под одеялом. Оля, не поворачиваясь и не открывая головы, пробурчала: «Пейте без меня. Я ничего не хочу. Не трогайте меня».

   Ей всё же удалось немного поспать. Но потом она не спала почти всю ночь. Она лежала в темноте, молча, уставившись в потолок, и думала, вспоминала. Теперь она поняла, что она придумала себе Юлия таким, каким он вовсе не был. Она вспомнила тот старинный романс, который принесла к ним в комнату на втором курсе одна из влюблённых девушек, тогдашних её соседок по комнате.  Романс о ночном мотыльке. Оленька, тоже, как тот ночной мотылёк все прошедшие годы летела на яркий огонь, которым ей казался Юлий. И подобно мотыльку этот огонь опалил её нежные крылышки. Мотылёк погиб в пламени безжалостного, слепого огня. И она тоже погибла. Она лежала и придумывала способ, каким бы она могла уйти от позора и страданий, а это значило для неё -  уйти из жизни.

   Утром, когда все встали и собирались на лекции в институт, Оленька опять лежала калачиком, лицом к стене и накрытая одеялом с головой. Только Маша знала причину происходящего с ней. Она отправила остальных пораньше, говоря, что догонит их, и задержалась в комнате. Маша обратилась к Ольге: «Оль, вставай, не дури. Поешь, мы тебе оставили еду на столе». Но Ольга ответила: «Зачем? Мне уже ничего не нужно». Тогда Маша подошла к ней, затрясла её за плечи и почти закричала: «Ты что это девушка надумала? Ты, что, с ума сошла?» Ольга подняла от подушки своё распухшее от слёз личико и с рыданием в голосе ответила: «А ты бы на моём месте не сошла с ума? Ведь у меня никого нет. Я одна, как перст на земле. За меня некому даже пойти морду набить этому животному. И он это знал». «Да мы его из института выгоним» - в запале проговорила Маша. «Но мне – то от этого легче не будет. Позора больше. В таких случаях большинство всегда на стороне парня. Да и я сама виновата. Просто не представляла себе, что всё так может кончиться» - наконец разговорилась Оля. Маша присела около неё на кровать. «Да ведь у тебя же тётка есть. Может она поможет» - предположила Маша.

   Оля, конечно, уже думала о тётке. Оля была гордостью тётки. В тёткиной деревне редко кому удавалось поступить не то что в институт, а и в техникум. В лучшем случае выходцы из её деревни поступали в городе в ФЗУ. А её племянница будет инженером. Да к тому же никакой крестьянской работы не чурается. Когда Оленька приезжала к тётке на каникулы, с ней все бабы в деревне почтительно здоровались первыми. Тётка любила говорить о ней: «Мал золотник, да дорог». И что же теперь, она «принесёт ей в подоле» своего ребёнка?  Нет, Ольга не могла так поступить с тёткой. Да и рассчитывать на её помощь с колхозных заработков Ольга тоже не могла. Тут уж, куда ни кинь – всюду клин. «Ты потерпи, мы что – нибудь придумаем» - уговаривала её Маша -  «Тебе же сессию сдать надо. А ты тут валяешься и нюни распустила. Вставай, поешь. Сама не ешь, а его–то за что голодом моришь? Он ни в чём не виноват» - добавила Маша, кивнув головой в сторону уже немного прорисовывающегося животика Ольги. «Ой, нет, сегодня я не пойду. Куда мне с такой рожей на люди?» - запротестовала Оля, глядя на своё отражение в зеркале, стоящем на прикроватной тумбочке. «Ну ладно, сегодня нет. Я согласна. Даю тебе ещё день завтра и всё. За работу, девушка. Я ушла, а ты тут не дури» - сказала Маша и ушла в институт.

8

   Саша уже два дня не видел Оленьки. Она не попадалась ему на глаза ни на общих для их групп лекциях, ни в перерывах между занятиями, ни в столовой, ни в учебной комнате. Ну, словно, человек сквозь землю провалился. В конце второго дня её отсутствия Саша встретил Машу – соседку Оленьки по комнате. Все соседки Оленьки знали, что Саша  - её земляк и бывший  одноклассник. Они знали, что у них дружеские отношения. Теперь, после разочарования в Юлии, Оленька уже не делала вид, что не знакома с Сашей. Она всегда его замечала и здоровалась с ним, порой останавливаясь немного поболтать.  Она сильно изменилась и внешне, повзрослела и  уже не выглядела, как мальчик-подросток. Изменённая причёска и более, чем прежде, округлые формы, придали её облику женственность. Её движения теперь стали более плавными. Такой она нравилась ему ещё больше. Он часто после встреч с ней, уходя, улыбался сам себе и думал: «Ну, до чего же она хорошенькая». С начала занятий на пятом курсе он не видел, чтобы Оленька бывала в обществе Юлия. Тот, по-прежнему, бывал всякий раз с какой–нибудь из девиц, но его спутницы часто менялись. И Оленьки не было среди них. Это обстоятельство продолжало поддерживать у него надежду на то, что Оленька для него ещё не потеряна.

   «Привет!» - поздоровался Саша с Машей. «Привет» - ответила она и хотела пройти дальше. «Постой» - задержал он её – «Я что – то Ольки давно не вижу. Куда она подевалась? Может, случилось что?» «Да немного прихворнула. Но ничего серьезного. Она выйдет на занятия завтра, а может послезавтра» - как можно непринуждённей ответила Маша. Но Саша заметил её деланную непринуждённость. Он почувствовал каким – то необъяснимым чутьём, что Маша не говорит всей правды, и посмотрел на неё с подозрением:
« Ничего серьёзного, говоришь. А чего глаза прячешь? Врёшь, наверно». «Сашка, ты грубиян. У меня пропала охота общаться с тобой» - резко ответила Маша на его выпад и пошла своей дорогой дальше. Саша постоял некоторое время  в коридоре института, где столкнулся с Машей и, уже больше не раздумывая, развернулся, чтобы пойти к Оленьке и всё выяснить самому.

   Он подошёл к двери Олиной комнаты и постучал. Оля никак не предполагала, что это может быть Саша. Она машинально ответила: «Да». И он вошёл. Она сидела на своей кровати в домашнем халатике с заплаканными глазами. На её коленях лежала какая – то книга. На столе стоял недопитый стакан чая, валялись хлебные крошки. Обстановка в комнате была совсем не парадная, в какой принимают гостей. Она подняла глаза на Сашу и вдруг как – то съёжилась. В её взгляде появилось такое выражение, как будто она ожидала удара по лицу. Он переступил порог комнаты, закрыл за собой дверь и спросил: «Чего это ты зареванная дома сидишь? Болеешь что ли? К врачу ходила?» Она смотрела на него с мукой во взоре, подбородок её дрожал, и он видел, что она сейчас снова заплачет. Он вообще не мог видеть, когда кто – нибудь плачет, а тем более Оленька. «Лёлька, Лёлька, говори, что случилось, кто тебя обидел, что с тобой?» - быстро заговорил он, чтобы знать, что ему делать и как помочь ей.

   До сих пор Ольга плакала тихо под одеялом или открыто, когда все были в институте. Только присутствие людей в комнате могло сдержать её непрерывно набегающие на глаза слёзы, которые не приносили ей никакого облегчения. И сейчас, когда перед ней стоял её друг детства, который был всегда её защитником, которого она воспринимала, как старшего брата, у неё в душе как – будто прорвалась какая – то плотина. Она заплакала навзрыд. Он подошёл к ней, сел рядом на кровать, обнял её за дрожащие от рыданий плечи. «Ну, ну, что случилось? Ты должна мне всё рассказать. Главное ты жива, а с остальным мы с тобой разберёмся» - говорил он ей, так, как-будто был не её ровесником, а годился ей в отцы. «Ты будешь меня презирать, или того хуже возненавидишь, если я тебе сейчас всё расскажу»- всё так же рыдая, сквозь слёзы проговорила Оленька. «Вот тебе на, тоже ещё сказала. Да я не могу тебя ненавидеть. Дурочка, я же люблю тебя с первого дня в школе, а ты этого не понимаешь» - сказал он сейчас то, что уже тысячи раз говорил про себя.

   Она вдруг отстранилась от него, и её рыдания прекратились. «Тем более, я не могу тебе рассказать, что случилось со мной. Мне жить не хочется. И никто не может мне помочь. Слишком поздно. Да и плакать по мне будет некому» - проговорила она так, что у  Саши по спине пробежали мурашки. В её голосе прозвучала страшная решимость, хотя на самом деле она всё время колебалась. Ведь она только начинала жить, и ей, конечно, вовсе не хотелось так скоро покинуть этот мир. Но как жить в её положении дальше, она тоже не могла себе представить. «Как некому, ты, что это такое говоришь? А как же я буду жить без тебя? Ты всегда была эгоисткой и не думала ни о ком другом. Но я люблю тебя такой, какая ты есть. Пойми это» -  заговорил он с дрожью в голосе. «Ладно, ты сам этого хотел. Я скажу тебе правду – я беременна, у меня будет ребёнок, и изменить этого уже нельзя. Теперь ты можешь ещё меня любить?» - с вызовом, запальчиво выговорила Оленька. Саша по-прежнему сидел рядом с ней на кровати. Он опустил голову и сложенные вместе ладони держал между колен. Потом он поднял голову и повернул её в сторону Оленьки. «Я догадываюсь, кто его отец» - начал он, кивнув головой на живот Оленьки –«Я знаю, что ты была в него влюблена. Этот гад воспользовался этим. Он ведь ни одной юбки не пропускает. Это ж какой скотиной надо быть, чтобы поступить  так с тобой. Он что, разве не знал, что у тебя родителей нет?» Она ответила: «Знал».

   Теперь Саше было всё ясно, и он принял решение. Он не стал выяснять любит ли Оленька по-прежнему этого «гада». Он только сказал: «Мы должны как можно быстрее расписаться. После сессии я отвезу тебя к своим родителям. Это будет наш ребёнок. Ты возьмешь академический отпуск, и будешь делать диплом в следующем году». «Но я не могу обещать тебе, что смогу быть твоей женой по-настоящему» - возразила Оленька – «Я вообще не знаю, смогу ли быть настоящей женой кому – нибудь».
   Она хотела быть с Сашей искренней. И то, что она сказала, было правдой. Всякий раз, когда она вспоминала тот эпизод близости с Юлием в степи, её охватывало омерзение. В её ушах снова звучало его тяжелое  свистящее дыхание, насыщенное парами водки. Её как – будто снова придавливало к земле его тяжёлое тело, и ей становилось трудно дышать. Она вспоминала, как он потом отвалился от неё, как кровососное насекомое, которое досыта насосалось крови. Он даже не подал ей руки, чтобы помочь подняться с земли. Саша ответил, что сейчас это не важно. «Мы должны выйти из этого положения. А там будет видно. Ну, что? Согласна?» - с надеждой, но не в полной уверенности спросил он. Она глубоко и прерывисто вздохнула, так, как это бывает у расстроенных детей, когда их успокоит и приласкает мать, и ответила согласием.

Кёльн, февраль 2007 г.