В ночь предопределения

- Устала!!! Осточертело всё на этом свете!!! Пропади оно пропадом!!!...
Женщина, которая давно уже возилась в хлеву, пытаясь безуспешно отбить примёрзшие к полу комки-котяки,* в страшной злобе отшвырнула лопату и, не в силах сдержать переполнявшие чувства, согнувшись, присела от изнеможения на корточки. Сидя в этой нелепой позе, навзрыд заплакала. От звука ударившейся со стуком об угол хлева лопаты испуганный старый петух с шумом отпрыгнул в сторону, за ним врассыпную бросились куры, поднявшие большой переполох, кудахтая наперегонки. Даже Вихорка, с большим удовольствием лениво жующая свою жвачку, повернула свою голову к хозяйке, как будто спрашивала: « Ах-ах, что это ты вытворяешь?» Минлигуль вытерла рукавом куртки льющиеся из глаз слёзы, часто шмыгая размякшим носом, подошла к корове.
- Ох, не понимаешь ты моего состояния, скотинушка,- говоря так, она ласково похлопала её по хребту, погладила по шее. В это время из закута подал свой голос нетерпеливый телёнок. - Сейчас, сейчас подою. Сегодня припозднилась я что-то…- заторопилась женщина, разом вспомнив все свои дела. Уверенными движениями вымыла тёплой водой вымя Вихорки, подпустив телёнка к матери, позволила ему поочерёдно пососать немного от каждого соска, отчего корова щедро наполнила вымя молоком, затем, оттащив телёнка, привязала его к загородке. Вихорка начала нежно лизать всё ещё тянущегося к ней малыша, а Минлигуль взяла надетое на верх столба перевёрнутое ведро, села доить. Первые молочные капли гулко застучали по донышку пустого ведра; Минлигуль послышалось, что они словно выпевали: « Жи- жи-знь, жи-жи-знь впус-тую, жи-жи-знь впус-тую».Еле сдерживавшая себя Минлигуль расчувствовалась… Руки умелыми движениями выдаивали обильными порциями молоко, а крупные слёзы струились ручьями из глаз по щекам. На этот раз Минлигуль не сдерживала себя, поплакала вдоволь…Только думы её, непокорно скача, умчались далеко-далеко в прошлое…

* * *

… Жила ли счастлива с мужем Минлигуль? Не может уверенно она сказать «да», если скажет «нет», то представляется ей, что обидится дух умершего мужа, чьи кости, наверное, уже истлели. Пожалуй, она вышла замуж за Ильсена, скорее всего, чтобы не остаться старой девой, чьи годы уже проходили. В отличие от многих женщин, она не требовала от мужа золота-серебра, дорогих вещей, не стремилась к накоплению богатства, к тому, что называется сейчас « вещизмом». Хотя их семья и не превосходила других в достатке, но не голодали, Минлигуль себя не чувствовала хуже и беднее остальных. Жили обычно, по-людски. По-деревенски, иначе. Ильсен, когда женился на ней, окончив техникум, уже обслуживал как ветеринарный врач пять близлежащих деревень. Как говорит соседка старуха Гайния, был « духтыром скота». И эта профессия и погубила его. Вначале, после женитьбы, построили небольшой дом и, согласно пословице « У обособившегося  голова не болит», отделились от хозяйства его родителей. Потом, когда друг за другом родились два сына и дочь, воодушевлённый молодой отец расширил основной дом пристроем, каждому из детей даже соорудил по комнатке. Минлигуль после замужества уже кроме дома нигде не работала, вела и оберегала хозяйство, то, что добывал муж, обращала в пропитание семьи. « Нигде не работала» легко может сказать только не сведущий в сельской жизни человек! Муж с раннего рассвета уходил из дома, не возвращался до поздней ночи. Ни остановки нет, ни отдыха. Бывало, в редкие дни выпадают моменты свободного времени, и вдруг домой приходит кто-либо из сельчан и, жалостливо глядя в глаза, просит: « Корова, вот, отелиться не может, мучается, помоги уж…» - как мог ответить ему « нет» безотказный Ильсен? Не допивая даже поставленный перед ним чай, снимает с большого гвоздя у двери всегда заранее приготовленную потёртую кожаную сумку с необходимыми принадлежностями и медикаментами, торопливо выбегает за пришедшим вслед.
-  Как будто на урок опаздывает. Ведь это не работа же, расписанная по часам-минутам. Хотя бы успел поесть как следует, - эти слова ворчащей Минлигуль он уже и не слышит. Да, было, было такое. Только вот нескончаемая работа по обслуживанию несметного количества скота пяти деревень и колхозных ферм: вакцинация коров, молодняка КРС, овец-коз, заборы крови для анализов, оказание помощи при отёлах и окотах, лечение заболеваний скотины и многое другое — не дали ему увидеть толком, как начали ходить своими ножками один за другим его дети, испытать как следует радость отцовства. Не услышал первых их слов « ням-ням, тыр-тыр, бяка », не отвёл, держа за тёплую ручонку, хотя бы одного в первый класс, не нашёл времени поинтересоваться, как они учатся! У него всегда на первом месте стояла работа. А дома, что дома? Жена есть - тыл крепок. Когда ни вернётся, еда готова, чай горяч, одежда постирана, в хозяйстве порядок, дети ухожены- присмотрены. Однако Ильсена погубила водка, всегда в деревнях при расчётах заменявшая собой валюту. В пору молодости, когда был полон силы-задора, сколько бы ни выпивал с вечера, утром бодро вставал, спозаранку успевал выполнить тяжёлую работу по хозяйству и помочь также родителям. Только вот организм человека не вечен: затем всегда уже ходящий слегка навеселе, «под мухой», Ильсен начал понемногу сдавать. По утрам уже не мог обойтись без похмелья. Раньше, выполняя помимо основной работы кое-какие «шабашные» дела, ради семьи брал плату деньгами. Теперь же соглашался на «белоголовую», если её не было, то и на «живую воду», что всю ночь капала в доме у самогонщицы старухи Гайнии. Затем очередь дошла и до поблёскивающих на полках сельмага флаконов тройного одеколона за 20 рублей штука по прежним ценам. И вот однажды… ранним утром, выпив по ошибке вместо самогона уксуса, оставил рыдающую Минлигуль с тремя маленькими детьми, ушёл навеки… -- « Эх, …сбился я,.. жёнушка…»-- услышав эти слова Ильсена, корчившегося от невыносимых болей в животе, Минлигуль, как вот давеча, тогда тоже, пригнувшись от бессилия, горько заплакала. Пока бегали за фельдшером, который жил на другом конце деревни, пока приехала машина « Скорой помощи» из райцентра, находящегося в 60-70 километрах, прошло много времени. Не смогли спасти её мужа, сказали, что желудок был ужасно разъ еден эссенцией. И так осталась в 36 лет Минлигуль с тремя детьми. Старшему сыну было 12 лет, дочери – 10, младшенькому исполнилось всего 7 лет. Как будто разверзлась земля под ногами вдовы, которая привыкла к равномерному течению благополучного существования, находясь за надёжной спиной мужа и следуя только его руководству, которая уверенно и спокойно жила в уютном и маленьком мирке своего дома! От страшного чёрного горя она словно ослепла и оглохла. Сознание её помутилось, она не помнила, как унесли и опустили в тёмную могилу Ильсена, слабо помнила, как провели поминки по покойнику. Что ни говори, много добра он сделал людям: дом был битком набит его бесчисленными близкими и дальними родственниками, соседями, односельчанами, друзьями, одноклассниками. Только спустя десять дней после похорон Ильсена понемногу Минлигуль пришла в себя…

* * * * *

Гадель начал сожалеть, что выбрался на охоту. День, только утром блиставший ярким солнцем, после полудня резко испортился. И когда только успевший начаться буран быстро начал усиливаться; словно соединив небо с землёю, начался снегопад. Гадель с беспокойством посмотрел по сторонам – за 5-6 шагов сквозь густую снежную завесу ничего не проглядывало. Когда- то со своими товарищами-сослуживцами он часто бывал в этих лесах. И в группе, и один, несмотря на любое время года, немало исходил вдоль и поперёк Гадель эти места. Хотя выезд на охоту для него только повод, главное -- почувствовать себя частицей природы, ненадолго убежать от нескончаемой суеты шумного города, успокоить душу и дать ей отдохнуть. Нынче, после выхода на заслуженный отдых, уже прошло лет пять, как он не был здесь. Преждевременная кончина жены от безжалостной раковой болезни, отъезд единственного сына ради приличных заработков в Сибирь, который затем бросил там якорь и обосновался жить по-семейному, - всё это выбило его из колеи сложившегося образа жизни. Особенно в последнее время почему-то, что бы он ни делал, душа его стала тосковать по родным местам, где прошло детство. Сегодня, с ранней утренней зари, в лёгком, приподнятом настроении, он вынул из стоящего в дальней комнате железного сейфа ни разу не использованное ружьё, положил в рюкзак как попало немного снеди, чтобы было чем утолить голод, и отправился в родную деревню. На этот раз никого из друзей-товарищей он не стал брать в спутники: ему давно хотелось лишь одному осмотреть леса родной стороны, где когда-то остались следы его молодости.
- « Эх, бестолочь!» - тишком обругал он себя; если бы знал, что погода так разгуляется, ни одной ногой не ступил бы в лес, на денёк-другой остановился бы у дальнего родственника, живущего в бывшем отцовском доме Гаделя. « Постой, так не пойдёт, вначале надо определить место, где я нахожусь». Гадель начал беспокойно смотреть по сторонам, пытаясь это сделать, потом некоторое время стоял в недоумении. А ветер прямо на глазах всё усиливается и усиливается. Вихри взметают снег, пригоршнями сыплют на его одежду, слепящий глаза буран воет, исторгая страшные звуки, буйствует, бьётся о деревья, издаёт дикие голоса. По его прикидкам, скоро начнёт смеркаться, поэтому до этого надо постараться найти хотя бы немного защищённое место. Кто знает, может быть, придётся провести ночь в лесу. Гадель интуитивно начал выбирать место, где можно укрыться. В лесу, среди густых деревьев, буран как будто немного приутих, только по зловещему шуму верхушек деревьев чувствуется, что он всё ещё буйствует. « Если подняться повыше по склону горы, возможно, удастся определить, где я блуждаю?...» -- « Ба, вон там, на склоне, что-то же как будто светится и развевается сквозь снежную пелену!» Гадель, определив себе маяком старую лиственницу, надел на ноги широкие охотничьи, подбитые снизу шкурой стригун- ка*, и легко скатился вниз. Едва он покинул лесное укрытие, разгулявшийся снежный буран принял его в свои объятия. Сильнейший ветер, слепя ему глаза, дергал за одежду, пригоршнями швырял в лицо снег. Чтобы не сбиться с пути, он временами поднимал голову, выглядывая намеченное старое дерево. « Ещё немного, ещё чуток,-- подбадривая себя так, он устремлялся вперёд.—Ага, вот же, я выехал на место, где лесники валили лес. Наверняка, сегодня они работали на делянке, обрубали сучья и ветки спиленных деревьев, затем заодно собирали их в кучи и сжигали. Когда начался буран, они поспешили уехать домой, вон следы гусеничного трактора ветер ещё как следует не занёс снегом!» В нескольких подожжённых грудах крупных берёзовых ветвей и сосновых лап кое-где тлел, а кое-где слабо горел огонь; видно, от сильного ветра в одном месте огонь и разгорелся ярким пламенем, и его заметил Гадель. Он возрадовался безмерно: раз так, дела его не очень плохи. Быстро снял со спины рюкзак, повесил на сук дерева и принялся за дело. Прежде, пока не стемнело, нужно принять меры, чтобы огонь не погас. Споро собрал лежащие там и сям под снегом сучья и ветви , из них некоторые бросил в огненную кучку. Хвойные ветки тотчас же с весёлым треском стали разгораться. Только в ту минуту Гадель почувствовал, как он сильно проголодался. Из рюкзака извлёк старый отполированный котелок, который всегда брал с собой в лес, наполнил чистым снегом, растопил его и повесил над огнём для чая. Хлеб подмёрз, но, несмотря на это, с горячим чаем очень хорошо пошло; лежащие в рюкзаке остальные продукты он не стал даже вынимать, поскольку все они были мёрзлые. От горячего чая по уставшему телу пробежало тепло, по жилам прошла волна удовольствия. Пока, сомлев, сидел без движения у костра, начало клонить ко сну. Гаделю вспомнились увиденные ранее тракторные следы; может, стоит попробовать пуститься в дорогу, пока не стемнело?.. Из какой деревни были они? Он эти края знал как пять своих пальцев, если он узнает, хотя бы предположительно, откуда, то ночь проводить в лесу не будет. От этой пришедшей в голову мысли у Гаделя сразу пропала сонливость, он живо вскочил на ноги, снова прила- дил рюкзак к спине. Однако говорят: « Если придётся даже убегать с насиженного места, не забудь прежде посеять». Подумав, что в случае возвращения опять на делянку ночь без огня будет провести очень тяжело, он навалил большую груду сухих сучьев и лапника на горящий костёр. К тому же, ориентируясь на пламень огня, будет легче выбрать нужное направление. Хотя на защищённой лесом делянке гусеничные следы были ясно видны, с выездом Гаделя на открытое место они пропали. Однако Гадель, у которого охотничий азарт пробудился с детства, не растерялся, решил проверить несколько направлений. Он объехал на лыжах и осмотрел внимательно все места кромки леса, окружавшего огромную поляну, и , когда уже начало темнеть, нашёл всё-таки ещё не занесённые вьюгой еле заметные следы трактора. У Гаделя отлегло от сердца, внутренняя тревога сменилась радостью: наконец-то он приблизительно понял, где находится. Вай-вай-вай, как далеко он забрался! Если только прикинуть по асфальтированной дороге, где он оставил свой легковой автомобиль, можно добраться до находящегося в 10-15 километрах аула. Этот аул ближе всего, другого укромного места, где можно провести ночь, не будет. Когда Гадель понял, где он блуждал и куда нужно направляться, он уже перестал сильно беспокоиться: как ни говори, ведь он в бытность свою был отличным лыжником! Хотя он и на заслуженном отдыхе, физическую форму ещё не утратил; он по-прежнему, защищая честь завода, на котором работал, на спортивных соревнованиях не уступает первенства, даже более молодых оставляет за спиной. Об этом свидетельствуют его награды: бес- численные почётные грамоты, выставленные на стеклянных полках кубки, лежащие в ящике стола серебряные и золотые медали, которые едва умещаются в двух сомкнутых ладонях. Когда он выехал из леса, неторопливо, не прикладывая больших усилий, по-своему прикинутым-рассчитанным направлением в сторону деревни Кургашлы, уже стало темно.
*****
 …Потому, что Минлигуль утром уже один раз « разгрузилась» от переживаний, она почувствовала какую-то лёгкость, как будто стала опорожненной. Оказывается, не могла до сих пор поплакать вволю… Как будто все её горести-печали утекли из неё вместе со слезами. Хотя и вьюжило во дворе, она кое-как, с трудом, торопливо затопила баню, ведь впереди, что ни говори, священная Ночь предопределения: нужно постирать бельё, навести чистоту-порядок в доме, да и самой надо помыться-омыться. Хотя Минлигуль, как говорится, непрактикующая мусульманка, однако по велению души она очень усердно соблюдает подобные обряды. Может быть, вернётся домой работающий в райцентре сын. Он ведь всегда просит: « Мама, баня, баня нужна! Протопи сильнее, чтобы попариться можно было, ладно?..» В охотку сынку деревенская банька, с малых лет понравилось ему париться липовым веничком с прибавленными пучками душицы и ромашки. Дочь сейчас учится в столичном вузе. В этом году, несмотря на несогласие матери, уговорив- принудив, увезла и устроила младшего брата в башкирский лицей, причём вблизи себя. Таким образом, и сама не заметила Минлигуль, как оказалась дома одна-одинёшенька. После смерти мужа, как бы трудно ни было, она старалась сохранить домашнюю скотину. Когда дети были рядом и всё делали вместе, сообща, не замечалось, теперь для одной Минлигуль присмотр за скотом обернулся тягостью. Но она всё равно не поддаётся: ведь если остаться в ауле без живности, остальное уже ясно каждому… А так хотя бы своё молоко и мясо, масло-сметану не покупать. И хватает детям отправить, иногда удаётся излишек кое-какой выставить на продажу. Жизнь, следуя выражению « Давшему жизнь -- даёт и пропитание», обольщая и обманывая каждодневными заботами-хлопотами, катит её дни один за другим. Несмотря на то что после смерти мужа несколько раз приходили её сватать, Минлигуль даже взглядом не ответила на предложения. Разрывалась, стараясь во что бы то ни стало вырастить детей, ради них всё суетилась, бегала и хлопотала. Не только односельчане, но и сама она порой удивлялась: как переменилась сидевшая за мужней спиной домоседка, а?..Видно, это и есть то, что говорят: « Голод не тётка, заставит и калачи нужды кушать»… Только вот осталась в этом году одна - сразу как будто утихла её шумная и суетная жизнь. Войдёт ли в дом – одна, выйдет ли из дома - всё опять одна-одинёшенька...Ладно, дни за разными мелкими хлопотами и делами как-то проходят незаметно, а вот такие долгие зимние ночи проводить невыносимо тяжело. В пожилом возрасте, оказывается, сон укорачивается, в последнее время участились случаи, когда она встречала ранние рассветы, глядя в потолок несомкнутыми глазами. Поэтому Минлигуль, которая раньше особенно не увлекалась вязанием, этой зимой стала мастерицей этого дела. До тех пор, пока не начинают смыкаться веки и не станет клонить ко сну, работает, не выпуская изделие из рук. Ещё то хорошо, что сразу засыпает, едва голова коснётся подушки. И сегодня ждала, ждала сына и, сказав про себя: « В такой буран не стал, видно, возвращаться»,-  сходила в баню, постирала кое-что из крупных вещей, развесила сушить. На случай, если сын неожиданно всё-таки приедет домой, чтобы баня не остыла, вытащила из печки тлеющие головни и выбросила их на снег, задвинула печную вьюшку. Так что до самого утра будет банька тёплой. Часть приготовленного к ужину любимого сыном супа с домашней лапшой перелила в большую металлическую чашу, сверху добавила несколько кусков мяса, ломтиков конской жировой колбасы и, говоря сама себе: « Если вернётся голодным, пусть не остывает пока»,- укутала её старой пуховой шалью, поставила на печку. Так как спозаранку, до рассвета, подниматься и выходить не в охотку, заранее предусмотрительно занесла домой по охапке сухих и сыроватых дров, для лёгкого их розжига надрала впрок бересты. Закончив дела, посидела, прислонившись спиной к тёплой печке, прислушиваясь время от времени к доносящимся со двора завывающим звукам неутихающего бурана, взяла в руки шарф, который лишь вчера начала вязать. Раз увидела по телевизору красивый шарф на шее у ведущей, для интереса связала из разных ниток такой же и подарила дочери, так теперь и соседи, и другие односельчане прямо в очередь к ней встали. Всё-таки какой-никакой доход поступает, хотя бы для её учащихся детей прибавка будет - вот для чего старается Минлигуль. … Глаза не уследят за пальцами рук, всё ей привычно, хотя и не глядит на вязанье, словно сами по себе появляются один другого краше, нарядные узоры. « О мой Аллах! Так я устала, измучилась от одиночества… Встретить бы мне хоть одного, с кем можно было бы пожить…»«Ай, глупая, как молодуха ведёт себя… Сидит и , не стыдясь, ещё думает вон о чём…» Минлигуль, смущаясь от своих мыслей, даже покраснела. Часто теперь в последние дни, хотела она этого или нет, в голову ей стали приходить подобные мысли. А что ж, плохо ли, если встретится деловой, приличный, симпатичный ей мужчина, который и в хозяйстве будет справным работником, тогда, наверное, она и выйдет за него замуж. Ведь в сельской местности, в ауле, одинокой женщине вести хозяйство, вай-вай-вай, как тяжело, очень тяжело… Не только хозяйственные постройки, но и дрова, сено, зерно и другой корм и заготовки нуждаются в мужских руках, просят мужской заботы. Когда они днём и ночью находятся возле нас, мы не знаем им цену, вот…Женщины лишь на словах таковы, словно могут языком гору разрушить, а мужчины на плечах своих поднимают весь груз жизни. Без мужика поди попробуй в деревне поживи, как другие люди живут! Скотина, имущество, хозяйство, это ещё терпимо, как- то всё превозмогаешь, а вот другое извело её и вымотало душу: бесстыдные слова намёков-шуток вечно «поддатых», бестолковых мужиков, когда она проходит по улице, недвусмысленные взгляды вслед, сопровождаемые смешками или хихиканьем, даже пару-раз настойчивые стуки в ворота и окна. После смерти мужа года два даже днём запирала изнутри ворота и калитку; только тогда те мужики вынуждены были признать, что она неприступная «крепость». Вначале она изредка обращалась за помощью к друзьям Ильсена по делам, требующим мужской руки, но её чуткая душа вскоре стала перехватывать косые взгляды их жён. А ведь она по завершении работы не приглашала их домой к чаю, не рассчитывалась с ними водкой, с порога сразу отдавала деньгами соответствующую плату, однако, несмотря на это, поди же ты, без всякой обоснованной причины ревновали к ней… Одинокая она и есть одинокая, хоть что ты делай, будешь перед ними волосами пол мести, а всё равно не докажешь, что нет на тебе греха. Поэтому Минлигуль, когда подруги усиленно приглашали её к себе в гости, не ходила к ним, если там были только семейные пары. Кто их знает, вдруг приревнуют своих мужей к ней; что будет, если лишится она самых близких ей подружек-наперсниц… Так сидела Минлигуль долго, пока не охватила её жалость к самой себе до такой степени, что на глазах выступили слёзы. Забыв о вязанье, она вдруг начала про себя произносить: « О мой Аллах! Детей моих уже почти вырастила, нуждаюсь я в спутнике жизни, с которым, завершив дневные дела, ворковали бы, сидя рядком, весело бы пили чай, замёрзнув, обо-гревали бы спинами друг друга. Прошу, услышь мои просьбы… Ниспошли мне в пару на оставшуюся жизнь достойного божьего раба! Аминь!» Так самозабвенно, истово, от всей души просила Минлигуль, как будто совершала молитвенную мольбу-догу*. На мгновение она забыла даже, где находится, словно душой и телом растаяла вместе с ночной темнотой. Внезапно всё вокруг как будто накрыло голубым свечением, и течение времени остановилось… Затем бесконечная голубизна над головой, в вышине, словно раздвоилась точно посередине!.. Её чистые, искренние, вышедшие из глубины души помыслы и желания, как будто вспыхивая, излились из головы пучками лучей и, вознесясь, соединились с глубинами неба. Ах!.. Откуда Минлигуль могла знать, как она могла почувствовать, что время перед сухур* - самое подходящее время, чтобы мольбы и пожелания людей достигали Всевышнего, принимались Им? Мысли её, как свободные птицы, поднялись в беспредельность космоса и полетели прямо к Нему…

* * * * *

 Совершенно тихо. Что произошло, по какой причине так разгулявшаяся стихия вдруг утихла? Утративший счёт времени Гадель медленно брёл по деревенской улице. Дома в глубоком сне, аул отдыхает. Так тихо и покойно, что даже звенит от этой тишины в ушах. Ему, привыкшему к постоянному шуму и гулу городской среды, подобная глубокая тишь была как-то непривычна, да не только непривычна, а показалась даже какой-то таинственной и тревожной. Не зная, в какие ворота постучать, не решаясь будить незнакомых людей глубокой ночью, он прошёл мимо нескольких домов. Но едва он вдруг увидел дом с одним светящимся окном, у него сразу отлегло от сердца, внутри пробежала тёплая волна радости, точно его туда кто-то пригласил. Он повернул в сторону этого дома, пробиваясь через сугробы, дошёл до ворот и, потаптываясь, стоял перед ними, не зная, как открыть их; внезапно они от лёгкого ветра открылись сами. « Вот так да, в этой глуши всё ещё живут по старинке, даже ворота на ночь не запирают»,- подумал удивившийся этому Гадель и прошёл вперёд. Снег у ворот был сдут позёмкой, наст был словно отполирован! Он про себя снова подивился этому странному обстоятельству. А вот возле окна, одиноко глядящего внутрь двора, вьюга снега намела так намела! Утопая по пояс в снегу, Гадель с трудом пробился к окну и постучал в стекло, затем приблизился к сеням. Поразительно, тут же во всех комнатах дома загорелся свет; подумаешь, как будто кто-то всю ночь, не засыпая, только его и ждал… Со стуком-грохотом кто-то вышел в сени, не спрашивая, кто пришёл, со скрипом отворил дверь. Гадель не успел даже толком удивиться -  в мгновенье ока перед ним предстала миловидная женщина, не утратившая ещё красоты, со смугловатым лицом, с накинутой на плечи пуховой шалью. От неожиданности случившегося оба на некоторое время растерянно замерли, взгляды их невольно встретились… Как будто знакомы были мужчине эти умоляющие глаза, но он не мог сразу вспомнить, где он их видел. Первой опомнилась женщина. « Ой, выбежала, думала, что сын вернулся!..» - начала она торопливо говорить, затем, прервавшись, вскрикнула
- У вас лицо же обморожено!» Тут она, словно встречая давно знакомого человека у порога, взяла Гаделя за рукав и пригласила войти в дом. Странно, однако мужчина от этого не почувствовал никакого смущения, точно уезжал он куда-то на недолгое время, а вот сегодня вернулся в родной дом, где его с нетерпением ждут… Когда он вошёл в избу, что-то слегка укололо сердце: такое долгожданное, родное домашнее тепло охватило его с головы до пят лёгкой дрожью. А женщина такое поведение мужчины, кажется, поняла по-своему.
- Сейчас, сейчас; ай-ай, так замёрзнуть,» - говоря это, она засуетилась. Помогла Гаделю снять запорошённую снегом утеплённую зимнюю одежду, развесила её на подвешенном шесте возле печки, внутрь размокших лыжных ботинок натолкала смятые газетные комки, набила их таким образом бумагой и, вынеся в соседнюю комнату, поставила сушить на трубы. Гадель, как плюхнулся на стул возле печи, так и сидел, не шевелясь, охваченный невыразимыми чувствами. Его тело, со вчерашнего дня уставшее и измученное от безостановочных движений, от блаженного тепла дома распустилось и размякло, как вата, суставы ослабели так, что ноги не держали тело. Тем временем женщина быстро занесла из чулана гусиное сало в металлической миске и поставила её на плиту растапливать. Открыв дверцу печки, она щипцами подгребла из глубины топочной камеры,горнила, мерцающие в золе угольки и на эту кучку положила несколько сухих поленьев. Как только дверца была закрыта и воздух с лёгким гудением потянуло через поддувало, огонь разгорелся, тресканье горящих сухих дров добавило в комнату уютной весёлой мелодии.
 - Вода в чайнике была тёплой, сейчас вскипит. Вон там на печи есть суп. Давай прежде смажу щёки гусиным жиром…
Обращение по-свойски на «ты» женщины, которая впервые ему встретилась, не удивило Гаделя, он принял это уже как должное.
 - О Господи, ты же совсем замёрз… Нет, так не пойдёт! Скорей иди в баню, тепло ещё есть там. Поддай жару и погрейся на полке`. А не то ты простудишься… Иди, иди! …
Как будто мать выговаривает. Гадель словно на мгновенье вернулся в детство. Не говоря ни слова, положил на плечо протянутое женщиной мягкое полотенце, послушно пошёл за ней. Показав ему баню, объяснив, где и как зажигается свет, Минлигуль бегом вернулась в дом и начала накрывать на стол. Во дворе, едва проступая, намечался утренний рассвет. Это был переход ночи предопределения в новый день. В новый день, полный надежд, упований…




1. Ночь предопределения – в исламе одна из священных ночей в месяц поста рамадан. Считается, что в эту ночь принимаются поклонения и молитвы мусульман, раскрывается купол неба и на землю спускаются ангелы; видеть это могут только немногие.
2. Котяки - скотский кал ( по Далю)
 3. Стригунок – годовалый жеребёнок, которому обычно подстригают гриву и хвост.
 4. Дога -- молитвенная мольба, обычно завершает молитву.
 5. Сухур – время предутренней трапезы в период поста.

Перевод  с башкирского Булата Усманова.