Ещё раз о корытах

В последнее время меня стала беспокоить наша современная литература. Талантливых авторов полно, а литературы в целом, как общественного явления, интерактивной цепи «литература-общество» нет. И я всерьёз решил поправить это дело. Для этого я решил стать крупным всемирно известным литератором. Тут всё понятно. Для этого надо написать какой-нибудь большой роман страниц, эдак, на тысячу, а лучше поэму, страниц, эдак, на две тысячи. Тут тоже всё понятно. Не понятно только о чём она будет, эта поэма. Где-то я слышал, что в литературе, есть только 24 сюжета, которые повторяются в разных вариациях почти во всех произведениях. Поэтому мне нужно придумать двадцать пятый сюжет. Какой смысл писать то, о чём пятьсот раз написано. И вот тут на меня снизошло озарение, я решил написать поэму про корыто. Про любовь было, про войну было, про измену было, про месть было, про дружбу было, а про корыто не у кого не было. Правда, не совсем понятно, что писать на двух тысячах страниц про корыто. Корыто, оно и в Африке корыто. И тогда мне в голову пришла гениальная мысль, а почему бы мне не купить корыто в корытной лавке, и не пялиться в него с утра до ночи, как баран на новые ворота? Ведь, наверняка, снизойдёт вдохновение, а там дело почти в шляпе. И я пошёл в корытную лавку и был очень удивлён, увидев в ней очередь. Продавщицы за кассой не было, в зале стояли Петрарка и Нюх-Нюх.
- А что это за кассой никого нет? - спросил я, из вежливости прождав минуту в очереди.
- Продавщица корыта принимает. Только привезли, - ответил Нюх-Нюх. Петрарка недоверчиво покосился на меня.
- Сегодня она, наверное, не сможет товар принять, - сказал Петрарка, - приходите завтра-ка. Только Вы, как бы ничего не поняли, потому что я сказал Вам это на итальянском.
Поведение Петрарки показалось мне подозрительным:
- Что же это, Вы, - говорю, - товарищ Петрарка, свой плохой испанский за итальянский выдаёте? Что же я по-Вашему испанского языка от итальянского не отличу?
Петрарка насупился:
- Ну пусть будет по-Вашему, испанский, так испанский… Но корыт сегодня уже не будет.
В это время в лавку вошли Чу-Папакава и Шекспир и поприветствовали нас. Тем же временем  в зал вышла из склада продавщица, с руками полными корыт.
- А Вы говорите, «не будет». А вот они – корыта, - сказал, я глядя на Петрарку. Продавщица вылажила… выложила… положила! их на полку и пошла за следующими корытами. Тут в лавку вошёл Господин главный Арестовыватель, ведя за собой Шандора Петёфи и Хаймито фон Додерера с корытами в руках.
- Вы все арестованы. Вы подозреваетесь в «корытном заговоре». Можете хранить молчание. Я сам всё выясню.
- Господин главный Арестовыватель, - сказал поникший Петрарка, - а можно мы всё же купим корыта? А то мы не успели.
Завистливо глядя на улыбающихся обладателей корыт, мы стеной встали с Петраркой, Нюх-Нюхом и Чу-Папакавой и склонили смиренно головы. А я дёрнул за рукав Шекспира, витает в облаках со своей «Ромео и Джульеттой» и сам без корыта останется, и нас без корыт оставит. Очнувшись от дум, Шекспир встал на нашу сторону. Господин главный Арестовыватель, прищурился, хмыкнул и произнёс: «Покупайте, кодексу это не противоречит». Мы с облегчением выдохнули, затарились корытами и пошли с ними в тюрьму под довольным надзором Господина главного Арестовывателя. В небольшой муниципальной тюрьме, все камеры были полны народом, что прежде никогда раньше не бывало. Но ни это меня удивило. Меня удивило, что каждый арестованный прижимал к себе корыто. Мы просидели в тюрьме до ужина, а потом пришла медсестра и стала ставить уколы, а Махеджо-Даро наливал из чайника в стопку коньяк и всем подносил. Сегодня Махеджо-Даром опять был Махеджо-Даро. Потом нас всех отпустили по домам. Всё дело было в «корытной лихорадке», которую кто-то в очередной раз занёс в наш городок. Что наделоло…наделало… много шума, поскольку в марте мы ею уже переболели, поликлиника не была подготовлена к её возвращению, поэтому и такое количество пострадавших. Два раза за год – это наш местный рекорд. Я поставил своё корыто в чулан для хранения корыт. Вот так замысел создать великую поэму, заменившую устаревшую «Иллиаду» или «Энеиду» был провален… проваллен...  проваленн... Да, проваленн.