Сталинская особая. Гл. 1

СТАЛИНСКАЯ ОСОБАЯ


Глава 1.
Блаженно вытянувшись на нижней полке купе поезда «Москва-Озерск», Николаев закрыл глаза и прислушался к внутренним ощущениям. Ноги напряженно гудели. Новенькие лакированные туфли, специально купленные по случаю поездки в столицу, были с ненавистью задвинуты в угол. Как память о проведенных вместе с ними, а точнее - в них, трёх последних днях, на пятке Николаева красовалась огромная мозоль.

Но эти мелочи не могли омрачить того приподнятого настроения, в котором пребывал первый секретарь Озерского райкома партии. В ушах продолжали греметь бравурные марши, сливаясь с многотысячным гомоном посетителей и участников главной выставки страны. Даже с закрытыми глазами он, как наяву, видел яркие картинки пережитых дней.

Синее-синее небо… Флаги и транспаранты, натянутые над дорожками парка. Огромный фонтан в радужных всполохах брызг, поодаль от центрального входа ВДНХ. Пионеры в ярких красных галстуках и слепяще-белых панамках, звонко-звонко читают стихи про любимого Сталина. Воздушные шарики в руках ребятишек и капли растаявшего под августовским солнцем мороженого на маечке-матроске молоденькой девушки...

Смех, песни из репродукторов, всеобщее веселье и крики зазывал, приглашающих разделить с ними неподдельную гордость за достижения родного завода, колхоза или артели. Достижения эти, собранные со всех концов необъятной страны, красовались тут же, на длинных многорядных прилавках, развешанные и разложенные на стендах, стояли, украшенные кумачом и цветами на выставочных площадках вокруг главного павильона.

Но даже на фоне этого разноцветья выделялся огромный портрет вождя, с мудрым прищуром наблюдающего за проявлением радости своего народа. При ближайшем рассмотрении портрет оказался искусно выложенным панно, при составлении которого было использовано всё фруктово-ягодное богатство одной из южных республик СССР.

Брови были выложены гроздьями черного винограда, лоб и щеки воспроизводились рядами дынь, а в роли знаменитых усов выступала пара сотен сочных лиловых слив. Картина эта очень впечатлила Николаева. Он просто пришел в восторг от изобретательности неизвестного художника и масштабности выполненной работы.

Николаев так увлекся изучением портрета, что даже не заметил как из-за панно показалась мешковатая фигура в полосатом халате и в тюбетейке: “Что, нравится, товарищ?”. Николаев кивнул.

Новый знакомец оказался председателем бурхутанского колхоза, носящего соответствующее название – то ли “Ленин Ылдыр” то ли “Кулдыр Ленини”, Николаев точно не  запомнил. Звали его  Ахмед.

На выставку в столицу Ахмед приехал с категоричным наказом жителей родного аула донести до самого товарища Сталина весть о том, как горячо любят его жители солнечной республики. Понятно, что сразу с вокзала Ахмед направился в Кремль.

К сожалению, сказал Ахмеду подтянутый военный, стоящий у массивных ворот, товарища Сталина сейчас нет дома. Но успокоил тем, что обязательно сообщит Иосифу Виссарионовичу, что приходил Ахмед и передавал привет. На следующий день уже другой военный слово в слово повторил обещание первого.

И тогда Ахмед решил выразить переполняющие его чувства, используя подручные средства. Под руками оказались только арбузы, персики, алыча и иные дары бурхутанской земли. Переговорив с сопровождающими его земляками, Ахмед взялся за дело. Смастерив дощатый настил и установив его под углом так, чтобы было видно издалека, они ряд за рядом стали выкладывать светлый лик вождя. Для соблюдения портретного сходства использовалась фотография с первой полосы субботнего номера газеты “ПРАВДА”.

Пот струился по спинам бывших батраков, а ныне свободных советских колхозников. Настил трещал то ли под весом разложенных на нем бахчевых, то ли под тяжестью возложенной на него миссии. И вот – портрет готов. Первый зритель - бывший красный командир, а нынче директор уральского станкостроительного завода, привезший на ВДНХ “чего-то-там нарезающий агрегат”, Семен Хромов был краток: “Посадят тебя, Ахмед!”.

Вай-вай-вай! Ахмед хоть и имел всего два класса образования, но был человеком от земли,  а потому быстро, хотя и поздно понял всю рискованность осуществленной затеи. Взглянув со стороны на свои виноградно-сливовые художества: на непропорционально большие уши вождя, на курносый (!) да к тому же перекошенный нос, сравнив эталонную фотографию с результатом проделанной работы, он обессиленно опустился на землю. Портрет пахнул на него не дурманящим ароматом свежих дынь и винограда, а подвальным запахом пятьдесят восьмой статьи, о существовании которой знали не только жители индустриальных центров России, но и пастухи овечьих отар на горных пастбищах.

Придя в себя, Ахмед бросился было разбирать с таким трудом созданное панно, но вовремя остановился. Выставочный день уже набирал силу, вокруг было много посетителей и человек, выковыривающий персики из ушей портретного вождя, мог запросто потерять свободу, а может и  саму жизнь еще до обеда.

Всё, что мог сделать  Ахмед в такой ситуации, – это каждые полчаса таскать ведрами воду и  опрыскивать жухнущий под лучами солнца образ генерального секретаря ЦК ВКП (б). Как прошел день - он не помнил. Вечером, когда последний посетитель покинул территорию выставки, измученные земляки облегченно вздохнули.

Мягкие, подгнившие, несмотря на мелиораторские усилия Ахмеда, плоды нашли свой последний приют на пустыре, подальше от людских глаз. Дождавшись, когда колхозники начнут выдирать гвозди из уже бесполезного дощатого настила, Семен Хромов задумчиво повторил утреннюю мысль: “Посадят тебя, Ахмед!”

Вай-вай-вай! Ахмед понял, что, разобрав панно, он сам подписал себе приговор: уничтожил  портрет самого товарища Сталина, пусть и не очень похожий на вождя народов! “Что же делать, Семен?” Глубоко затянувшись папироской, Семен смотрел как бы сквозь Ахмеда: “Хуже не будет…Вертай товарища Сталина взад”.

И вот, когда остальные участники выставки отдыхали после трудового дня, глазели на красоты и красоток столицы, катались в метро, пили водку в гостиничных номерах – посланцы юга выкладывали портрет любимого руководителя страны. А потом весь день поливали его водой, а потом, таскали сгнившие арбузы на пустырь, чтобы вечером начать все по новой.

И на следующий день… И на следующий… С каждой новой попыткой вождь становился все более похожим на самого себя. И, что немаловажно, к первым утренним лучам портрет выкладывался полностью, вплоть до черешенки на френче. А вождь на панно выглядел бодрым и свежим, как только что с грядки.

Ночные сторожа с пониманием отнеслись к ситуации и не выгоняли неутомимых труженников за ворота, хотя это и противоречило инструкции. Причина этого была не столько в проявлении человеческого участия или в кроткости поведения южан,  сколько в четвертаке, поставленном начальником караула на то, когда “те, кто надо” приедут за Ахмедом. В том, что за ним приедут, никто не сомневался. Споры вызывало только время ожидаемого визита. Каждому из сторожей хотелось, чтобы это произошло именно в его дежурство – четвертак на дороге не валяется!

Только один раз, кажется на шестую ночь, они попросили обессилевших портретистов вести себя потише, когда над пустынными дорожками ночного парка разнесся протяжный тоскливый вой. Решив, что дело пахнет смертоубийством, что земляки сговорились сами порешить Ахмеда за его идиотскую мысль, сторожа бросились к известному павильону. Но там все было спокойно.

Выяснилось, что самый молодой из работающих колхозников затянул на родном языке длинную и монотонную песню. Остальные дружно подхватили. Шатающийся от усталости Ахмед был единственным, кто более-менее сносно мог изъясняться по-русски. Он-то и объяснил, что в этой народной песне поётся про любимого товарища Сталина, сидящего, как орёл на вершине самой высокой горы и зорко следящего за тем, чтобы все люди были счастливы и могли спокойно трудиться. Поскольку при пересказе содержания глаза Ахмеда нехорошо блестели, сторожа не очень-то поверили точности перевода, но ничего не сказали и молча ушли…

Приехали за Ахмедом только через неделю, когда до закрытия выставки оставалась всего-то пара дней. В душе он уже начал надеяться на лучшее, но «те, кому надо» могли позволить себе не торопиться. Вежливо они попросили Ахмеда следовать за  ними и зачем-то переодеть насквозь пропитанный потом, протертый от бесконечного ползанья по деревянному настилу халат.

- Да, с таким запахом в машине они до Лубянки не доедут! – по-своему понял эту просьбу Семен Хромов.

Ахмеда увели, а относительно других его земляков никаких распоряжений не было. Поэтому они продолжали молча стоять рядом со злосчастным панно, теряясь в догадках: продолжать ли поливально-восстановительную вахту или наоборот быстро-быстро уничтожить гниющее вещественное доказательство своей антинародной деятельности. Кто-то смотрел на них с сочувствием, кто-то со злорадством, а сторож Михалыч напряженно думал, на что потратить честно выигранный четвертной. Ему хотелось беленькой, но яблочной настойки по литражу выходило больше. Вот и страдал человек…



Полностью рассказ "Сталинская особая" опубликован по ссылке: http://www.proza.ru/2015/08/05/2018