В цвете белой черемухи

               
               
     Я сидела на диване в квартире Ядвиги Павловны, и пока хозяйка на кухне готовила чай, листала альбом со старыми фотографиями. Женщины на черно-белых снимках выглядели просто и элегантно, удивляли и их богатые косы, и гладко зачесанные и аккуратно уложенные волнистые локоны, четкостью линий походившие на изваяния изящных скульптур. Мужчин отличала степенная сдержанность. В достойном спокойствии они представляли молодость и зрелость своего времени.
   Перевернув страницу, я увидела маленькую фотографию в цвете белой черемухи. Словно вырезанная из общего снимка она была закреплена в центре красочной открытки, а ниже, на свободной полосе, четким почерком было выведено: «Плачет белая береза у заветного окна, разлучило нас не время, разлучила нас война».
   Я смотрела на красивое утонченное лицо молодого человека с ясными глазами, и от его невероятно живого взгляда мне становилось не по себе. С одной стороны это был уже взрослый человек, а с другой – совсем юноша, почти мальчик. В этот момент в комнату вошла Ядвига Павловна.
   - Кто это? – спросила я.
   - Мой жених, Иван, - просто ответила она.
   Я знала, что муж ее был совсем другим, и что они благополучно прожили семейную жизнь. Прошло два года с тех пор, как он умер, и она осталась одна.
Ядвига Павловна села рядом, и, задержав взгляд на фотографии молодого человека, сказала:
   - Он мечтал стать офицером. В сорок первом, когда началась война, ушел на фронт добровольцем. Год себе прибавил, чтобы взяли. Его родители с детства называли меня своей невесткой. Они жили в соседней деревне, неподалеку от нашей. Отец его, когда заходил к нам, садился на лавку и говорил: «А ну-ка, невестка, принеси мне воды». Я слазила с печки, набирала кружкой воду из ведра, несла ему и думала: «Разве сам не мог набрать?»
    В школе, в первом классе, нас с Иваном посадили за одну парту. Дети посмеивались, и я попросила учительницу пересадить меня. А она сказала: «Твой папа – председатель колхоза, его – бухгалтер, и вы найдете общий язык». А одноклассники писали на снегу: «Ядвига + Иван». Я злилась и стирала эти слова.
   - Равняется любовь? - продолжила я известную фразу.
   - Нет. Это слово было у нас редким, почти священным, - с улыбкой ответила Ядвига Павловна. – Первым словом у нас было «дружба», а все, что показывают о нас в современных фильмах – неправда. Мы были другими, скромнее.
   Когда мне исполнилось 17 лет, мама впервые разрешила мне пойти на вечеринку. А устраивались они в самых просторных деревенских хатах. Иван был там первым музыкантом. Другие парни играли только на балалайке и гармошке, а Иван и на мандолине умел. Я быстро научилась танцевать, а танцевали мы польку, вальс, краковяк, падеспань. Иван играл и наблюдал за нами, а в конце провожал меня домой. Мы сидели с ним на бревнах напротив моего дома и разговаривали. Не помню о чем, но говорили долго. Он мне как-то сказал: «С тобой интересно. Ты не молчишь, как другие». Но когда предложил дружить, я ему ответила: «Нет». Ведь, «дружить» означало, что потом я должна буду выйти за него замуж. А замуж я не собиралась, хотела учиться дальше, в городе, в институте, но когда другие девушки на него заглядывались, мне было тревожно.
   Однажды Иван попросил меня посидеть с ним рядом на вечеринке. Я села на лавку, а Зоська, которую он провожал домой в тот вечер, когда я ему сказала «нет», увидев нас вместе, выбежала из избы, вскочила на лошадь и пронеслась мимо окон галопом.
   С фронта Иван писал мне письма и передавал в них привет Зоське. Она была моей подругой. Он писал в окопах и землянках, и весточки шли по полевой почте долго. В боях погибли два его лучших друга, и он жаждал отомстить за них фашистам. А в одном из последних писем написал, что его отправляют на кратковременную подготовку офицерского состава, и был так рад этому. Сбывалась его мечта.
   До конца войны Иван не дожил полтора месяца.
   Закончив учебу в техникуме, я устроилась работать на завод, встретила Михаила, и мы собирались пожениться. Когда приехала домой, родители сказали, что сельчан из соседней деревни они на свадьбу пригласили, а вот крестных и родителей Ивана я должна пригласить сама. Сначала я зашла к крестным, а потом направилась к дому Ивана. Во дворе пышно цвела черемуха, а возле нее, на крыльце, стояла его мать. Я поздоровалась, она обняла меня, и сказала: «Ты не виновата, что он погиб. Тебе нужно замуж выходить. Но ты должна была стать моей невесткой, поэтому на свадьбу твою я не пойду».
   Позже я узнала, что оставшийся в живых брат Ивана поменял их дом в деревне, и они с матерью переехали в город. Родители сказали мне, что она болеет, и я решила навестить ее. Купила цветы. Она встретила меня, как раньше, перед моей свадьбой на крыльце у цветущей черемухи: «Вот какая невестка у меня могла быть», - обняла и пригласила в дом.
   Я огорчилась, что не увидела нигде фотографии Ивана. Хотела положить возле нее цветы…
   Ядвига Павловна замолчала, словно о чем-то задумавшись.
   - А старшего сына вы в честь Ивана назвали? – спросила я ее, закрывая альбом.
   - В память его матери, она недолго прожила после войны.
   - А Вы любили Ивана?
   - Я любила своего мужа. А он мог им быть.