Домино и шахматы

            Память и Время конечно же взаимосвязаны. Ведь если бы не было памяти, то, наверное, не было бы и Времени. Удивительная вещь эта память, что-то она запоминает на всю жизнь, а что-то и полностью вычёркивает из своей памяти. Причём запоминает самопроизвольно и на своё усмотрение. И иногда даже запоминает совершенно незначительные, мало стоящие факты из жизни, начисто стирая из своего запоминающего устройства, факты достойные всеобщего внимания. Например, свадьбу, или отправку в армию, или рождение ребёнка. Может это происходит потому, что такие значительные события заносятся и на другие носители памяти: фото или видеоплёнку, аудикассеты или те же лазерные диски? Не знаю. Может на самом деле поэтому. Наверное, память считает, что раз какое-то событие уже запечатлено на каком-то носителе памяти, то и ей уже это событие хранить и помнить необязательно.

           Один из таких малозначительных случаев, которые и хранить то, можно было бы не хранить, но который мне глубоко врезался в память, я и хочу рассказать. Может быть после того, как я зафиксирую этот случай на бумаге, моя память и успокоится, да и выбросит эту малозначительную ерунду из своих ячеек, чтобы освободить место для гораздо более интересных записей. Только ради этого я и решаюсь на это бумагомарательство.

           В то время я был совсем молод, даже ещё холост, хотя уже и отслужил в армии, а по причине двукратных провалов при поступлениях в институт повышал своё мастерство на машиностроительном заводе, среди Его Величества-Гегемона рабочего класса. Два года в армии и три года на заводе уже дали мне не только определённые навыки, но и неплохой опыт, когда в наш  электроцех, на участок связи приняли молодого парня. Этого парня, а звали его Виктором для обучения навыкам, приставили ко мне учеником. И собственно с этого и начинается наша история.

 На участке работало десять электромонтёров и примерно столько же телефонисток. Но телефонистки не в счёт. В этой истории они не играют почти никакого значения. Да и мы – молодые парни, как-то предпочитали разделять на разные кучи своих девушек и своих телефонисток. Святая наивность. Нам почему-то казалось, что чем девчонки живут дальше от нас, тем (да и там) они именно для нас и желанней, и красивее, и загадочней. Коллектив нашего участка был разновозрастной: половина была зрелого 50 – 60 летнего возраста, а вторая половина была из нас молодёжи, 20 – 30 лет. Так сказать, подрастающее поколение и будущая смена уходящим на пенсию ветеранам. Наша работа была не сложной, обычно по 7 – 8 повреждений на телефонных линиях, 3 – 4 объекта по повреждениям охранной и пожарной сигнализации, и контроль за часовыми механизмами, а также за громкоговорящей связью, да за сиренами гражданской обороны. Бывали правда и прокладка новых телефонных кабелей и замена старых, а также монтаж новых объектов с постановкой их на охранно-пожарную сигнализацию, но это было уже не каждодневно, а гораздо реже. Обычно утром мы, приходя на работу, выслушивали свои наряды, записывали на листочек свои объекты и расходились по заводу на устранение неисправностей. Так же поступал и я. После получения наряда, брал свои инструменты, телефонную трубку и уходил по порученным мне объектам.
 Следом шёл, закреплённый за мной для обучения, мой ученик Виктор. Он нёс обычно с собой деревянную лестницу-стремянку. А что ещё можно было доверить ученику? Парень был молодой, рослый, крепкий, видимо недавно из школы, наверняка тоже «срезавшийся» на экзаменах в институт, и теперь удручённо обдумывающий, как бы не «загреметь» в армию. Ведь когда человек «грохотал» в армию его школьные мечты о высшем образовании и ещё более Высшем для человечества Предназначении улетучивались, как минимум на два, а то и на три года. Парень похоже сильно переживал из-за своего «провала» в институт и потому, весь в своих переживаниях, был крайне рассеян, не собран и свою, по неволе, вынужденную работу воспринимал, как тяжёлое бремя и обузу.

 Он был малоразговорчив, малообщителен, и казалось, даже, совершенно не хотел идти на контакт и сближение со своими новыми товарищами. Видя его такое отношение, я тоже не особо искал поводов для сближения. Просто показывал на стену, объяснял, что это его «фронт работы», и что нам по этой стене надо «прогнать» то есть приколотить восемь метров телефонного провода: вон от той телефонной коробочки и вот до этой двери, какого-нибудь заводского начальника. Приставлял лестницу к стене, быстро и ровно «прогонял» метра два или три телефонного провода, показывая как это надо делать, и уходил куда-нибудь рядом на устранение других повреждений. Через час или два часа, устранив все записанные по наряду повреждения данного цеха, я возвращался в цеховую контору для проверки выполнения работы моим учеником.
 И что я обычно видел?
 Если бы эту работу увидел тот цеховой начальник, до двери которого «колотилась» проводка, он либо бы застрелился, либо тут же уволился по собственному желанию. Конечно же, после такого увиденного зрелища, приходилось отрывать эту вкось и накось приколоченную проводку и приколачивать заново, чтобы она смотрелась на стене, как красиво проведённая филёночка. А Виктор стоял снизу и глядел, то на мою ловкую работу, то на свои в кровь обколоченные пальцы. Так прошло месяца два или три.

 Но, как говорят опыт приходит с годами, а через три месяца, после усиленных тренировок, и Виктору можно стало самостоятельно доверять проводить проводку, если не до дверей начальника, то хотя бы до дверей какой-нибудь инструментальной кладовой. Понемногу Виктор вживался и в коллектив. Осенний призыв в армию закончился, и мой ученик заметно повеселел. Закончилось и моё наставничество, хотя его по-прежнему посылали работать со мной в паре. Тут надо ещё заметить, что половину, а то и чуть больше работ, мы старались закончить до обеда, а перед обедом направлялись в какую-нибудь столовую, где были неполадки с телефонами или с сигнализацией, после устранения которых тут же и обедали, с интересом наблюдая, как подходило время обеда, какая-нибудь молодая повариха боязливо открывала входную дверь и в зал столовой врывались-вламывались чуть не опрокидывая повариху и, чуть ли не круша всё на своём пути слесари, токари-расточники, фрезеровщики, карусельщики, и прочие, и прочие представители рабочих профессий. Мы же спокойно, без всякой толчеи и суеты доедали свой обед и возвращались на участок, где в итоге у нас оставались все 45 минут свободного обеденного времени, которое мы и проводили за игрой в домино.

На нашем участке связи игра в домино являлась довольно-таки большой страстью. Играли обычно в «Морского козла», для чего игроки разбивались на пары, так как эта игра, хоть и по минимуму, но всё-таки командная. Игроки усаживались за стол, тщательно перемешивали доминушки и игра начиналась. Если у проигравшей стороны на костяшках домино оставалось больше 25 очков, открывался счёт, или вернее «запись». После этого начиналась вторая игра, по окончании которой, если проигравшая первую игру команда выигрывала, «запись» стиралась и всё начиналось сначала до новой «записи», но если проигрывала, то выбывала из игры, завоёвывая звание «козлов» и уступая место следующей паре игроков. Особым шиком в этой игре было выиграть, закончив партию дуплёвой доминушкой «Пусто – пусто». Здесь уже не надо было считать у проигравших очки на домино для открытия «записи», потому что проигравшие тут же выбывали из игры, причём со званием не просто «козлов», но со званием «сопливых козлов». Но ещё более огромным шиком являлось заканчивание партии сразу двумя дуплёвыми доминушками: «шесть – шесть» и «пусто – пусто». Здесь уже проигравшая команда выходила из-за стола со званием «сопливых козлов с адмиральскими погонами», и в этот день вообще больше не имела права усаживаться за игру. Азарт к этой игре в домино у нас в коллективе был столь велик, что мы даже разбились на различные пары, дав им громкие названия на манер Канадской НХЛ, расчертили таблицу и проводили между собой своеобразный чемпионат, занося победы и поражения в таблицу. С одной лишь разницей, что у нас проводился чемпионат по домино, а не по хоккею.

 Команд набралось целых двенадцать, но особой доминушной удалью, удачей и даже умением отличались такие команды как «Крылья Советов», «Тигры связи», «Суперстар» и «Шок шока». В двух последних командах играл и я, порой разнося «в пух и в прах» не только более слабые команды, но и мощно игравшую «Крылья Советов». В других командах у меня результаты были поскромнее, но и они ниже девятого места по турнирной таблице не скатывались. Зачастую из-за этого «проклятого» чемпионата, мы даже задерживались после работы и ещё по часу, а то и по полтора, с треском стучали костяшками домино по столу, пока какая-нибудь из костяшек не улетала куда-нибудь под шкаф или шифоньер, или ещё куда, что мы её не могли сразу найти, на чём и приходилось закончить игру, вспомнив что мы ещё на работе, а на улице уже почти поздний вечер.

Не играли в домино только двое: Павел Степанович, но по-простому Паша, и наш новенький свежеиспечённый электромонтёр Виктор. Павел Степанович – Паша был у нас ответственным за радиоузел и радиосвязь. Это был двадцатисемилетний, немного полноватый парень с высшим педагогическим образованием и с некоторым «свихом» в голове. Как мы знали, до нашей работы, он работал учителем в школе и преподавал физику, а из школы был уволен за какое-то там аморальное поведение. Он даже некоторое время проходил осмотр на предмет психических заболеваний. Но мы то знали, вернее догадывались, что скорее всего его из школы турнули за «не совсем правильные политические пристрастия», а его якобы так называемая «аморалка» являлась только натянутым поводом к его увольнению. Однажды он даже сел с нами играть в домино, но после того, как после нескольких побед первый раз проиграл, то в пылу азарта, так разошёлся и разбуянился, да ещё с проклятиями в адрес ЦК Политбюро и всего Правительства, что мы его еле-еле успокоили и больше на игру не приглашали. Перестали приглашать. Впрочем, Павел Степанович и сам понимал, что волноваться ему сильно нельзя, так как в минуты сильного волнения у него «сносило крышу» и он не мог себя контролировать.

 Виктор же не играл в домино по следующим причинам. Во – первых он не умел играть в домино, хотя сами понимаете, что правила этой игры невесть какие сложные. Можно и обезьяну научить. А во – вторых, и это было гораздо существеннее, было то, что он презирал эту плебейскую рабоче-крестьянскую игру, именно из-за её простоты, считая игру пустым времяпровождением. Иначе говоря он считал, что эта игра просто «убивает время», и ничего хорошего ни уму, ни сердцу не доставляет. Поэтому он обычно усаживался, чуть в стороне от играющих, доставал из сумки книгу какого-нибудь Конфуция, или Кампанеллы, а то и самого Ленина и начинал усиленно штудировать, даже делая выписки в свою записную книжку. Мы ему не мешали.

 Если у человека есть желание готовиться к следующим вступительным экзаменам в институт – это его право.

 Паша же в обеденное время в своём радиоузле обычно изобретал и всё более усовершенствовал различные направленные и чувствительные радиоантенны, а также антенные усилители, для более качественного и уверенного приёма всевозможных «вражеских голосов»: «Голоса Америки», «Би Би Си», или «Немецкой волны». Ему мы тоже не мешали. Ведь, благодаря ему, мы одними из первых в городе узнавали не только мировые новости, но и были, можно сказать, на переднем крае мировой эстрады. А благодаря его антеннам, даже с радиоприёмников делали на студийном магнитофоне приличные записи концертов ультрамодных групп, о которых в нашем городе начинали узнавать лишь через полгода.

 Так и шла наша рабочая жизнь, от одной зарплаты до другой зарплаты. Разве что по понедельникам, у пожилых омрачаемая похмельными синдромами и вопросами опохмеления, а у молодых наоборот, чуть прикрашенная рассказами о своих «любовных подвигах» за выходные дни. Но Виктор, а с ним я работал уже не меньше четырёх месяцев, нет – нет, да и начинал «подначивать меня на разговор, что все мы ведём никчёмную бесцельную жизнь, да ещё и хвастаясь друг перед другом своей никчёмностью, кто кого больше перепил, или кто (каких и сколько) девчонок больше перелюбил, чем ещё больше подчёркиваем свою беспутную никудышную жизнь. Вместо того, чтобы жить полно и целеустремлённо. Стремиться к чему-то высшему и в себе и в жизни. Например, как он – Виктор. Посещает плавательный бассейн, ходит в легкоатлетический манеж, изучил древнюю Грецию, Средневековье, а сейчас изучает Маркса и Ленина. Кроме школьного английского, уже неплохо изучил французский язык. И вообще, лет через двадцать, когда мы уже почти полностью сопьёмся, не раз женимся и разведёмся, он станет великим учёным, известным на весь Мир, да ещё и со статью Аполлона. Вот тогда-то и все прелести жизни, включая и выпивку, будут в его руках, и все девочки Мира будут там же, только у его ног.               
«Пить так шампанское, любить так Королеву» - так он обычно заканчивал своё выступление и наше предложение на открытый разговор.

Мне в этот раз показалось, что он намекает на мою знакомую повариху из сборочного цеха с которой у меня развивался довольно бурный роман.
- И что ты имеешь против моей Тоськи? – спросил я его.
- Да ничего – ответил он – ты же сам называешь её Тоськой. Тоськой она и останется в твоей жизни, Я ведь совсем не про это говорю.
- А про что?
- Ну вон видишь, кувалда лежит, давай на спор кто её больше выжмет, хоть левой, хоть правой рукой.

Виктору можно было со мной соревноваться, в нём было наверное килограмм девяноста веса, а во мне каких-нибудь шестьдесят килограмм с копейками. Но деваться было некуда.
По подъёму кувалды правой рукой я у Виктора выиграл, но левой рукой проиграл. Получилась боевая ничья. Виктор на этом не успокоился, но стал подыскивать более подходящую по весу кувалду. Тогда я понимая, что у меня левая рука слабее, сам предложил ему посоревноваться в поднятии шестерни, вес которой был примерно килограмм пятьдесят, а может и шестьдесят. Я уже понял, что хотя у мальчишки и был большой запас силы, но этой силой он ещё не умел распоряжаться и никакой техники и выносливости не имел.
 Я сколько мог спокойно повыжимал эту шестерню, толкая её вверх и фиксируя на поднятых руках, после чего бросил на пол, приглашая к этому «спортивному снаряду» Виктора. Как я ожидал, так и случилось. Виктор не умел толкать штангу и промучившись с «нашей шестерней» минут двадцать, весь красный и взмокший, так и застыл с ней на груди и переводя дух. Чтобы, хотя бы сравняться со мной, эту шестерню ему надо было выжимать ещё четыре раза. Он как-то ещё пытался бороться-мучиться с этой шестерней на груди, но она упорно не шла вверх и наконец вырвалась из его рук тяжело рухнув под ноги. Ладно, что не на ноги.

 Виктор стал сетовать, что вчера «перезанимался» в спортзале и мышцы ещё не вошли в норму. В этот день, для полного «вхождения» его мышц в норму, мы больше не соревновались. Но на другой день он стал уверять, что у него крепче и сильнее пальцы, и он сможет руками выдернуть любой наполовину вбитый гвоздь. Конечно, оно так и было. Но я опять предложил свои правила: забивать гвоздь не наполовину, а только с трёх ударов молотком, причём гвоздь забивает противник. Виктор легкомысленно согласился. Он взял большой гвоздь, молоток, размахнулся и, два раза хорошо, попав по гвоздю, в третий раз «смазал», попав не столько по гвоздю, сколько по своим пальцам. Я ухватился обеими руками за вбитый гвоздь и поднатужившись, всё-таки его выдернул. После чего я взял точно такой же гвоздь и от всей души вколотил его с трёх раз вглубь дерева, не менее семи-восьми сантиметров. Теперь уже Виктор уцепился за гвоздь руками. Вскоре мокрыми от крови стали не только руки Виктора, но и сам гвоздь.

 Наблюдавшие за нашим соревнованием коллеги по работе, предложили Виктору обмотать гвоздь тряпкой, чтобы он был менее скользким. Я милостиво согласился. Но смотреть на потуги Виктора по вытаскиванию гвоздя скоро наскучило и мы ушли играть в домино. Минут через десять, к нам зашёл Виктор. Удручённо он нам сказал, что гвоздь обломился и показал нам загнувшуюся половинку от гвоздя. Мы посоветовали ему, поменьше капать на пол кровью и перебинтовать руки. В силовых единоборствах Виктору не удалось меня одолеть, и если где-то он меня и побеждал, где требовалось единовременное применение силы, то где применение силы требовалось неоднократное, то есть в упражнениях, где необходима была и определённая техника и определённая выносливость, он мне почти всегда уступал. После же этого соревнования «по вытаскиванию гвоздя» пыл к силовым единоборствам у Виктора пропал окончательно. Ведь ему целую неделю пришлось ходить на работу с перебинтованными руками.

 Мы в коллективе продолжали играть в домино, а Виктор продолжал залечивать свои «боевые» раны, изучая попутно очередные работы Ленина или Карла Маркса. У него по-прежнему оставалась глухая неприязнь и к нашей жизни и к нашему времяпровождению за игрой в домино.

И вот однажды, почти под Новый год, когда старики начали обсуждать какой лучше коньяк взять к этому празднику, а молодёжь обсуждала, не стоит ли поменять к празднику всех своих старых подружек на новых ещё «не обкатанных» подружек, Виктор нам «выдал», что вчера в областном шахматном клубе он обыграл одного известного гроссмейстера.
- По выдёргиванию гвоздя что ли? – ляпнул кто-то из стариков и с азартом шлёпнул костяшкой домино по столу.
- Нет, просто выиграл в шахматы – стараясь не замечать издёвки в свой адрес, как можно спокойнее ответил Виктор.
- Ну, и что тут такого? – спросил уже я.
- А то, что в шахматы играть, это не костяшками по столу стучать, тут голова нужна.
- Я тоже, нескольких гроссмейстеров обыгрывал – парировал я – но это не мешает мне играть в домино.

Мальчишка, явно «зарывался» стараясь показать перед нами играющими в домино, своё превосходство. Не сумев доказать своё превосходство в силе, он видимо решил нам доказать своё превосходство в интеллекте. Не знаю, как у меня сорвалось с языка, что я обыгрывал нескольких гроссмейстеров. Но надо же было как-то ставить мальчишку на место? Ладно бы, если б в домино за столом играли, такие же как он безусые мальчишки, вчера из-за школьной парты, но ведь в домино играли и те кто уже отслужили в армии и кроме того, с нами играли два пожилых монтёра, которые вдоволь навоевались во вторую Мировую войну, имели на полную грудь орденов, да ещё после войны лет по пять-шесть дослуживали. Пока им на смену подрастёт новое поколение. И вот вдруг, этот щенок, у которого молоко на губах не обсохло, заявляет, что в домино играют только «безголовые».

- Каких это гроссмейстеров – удивлённо спросил Виктор – перечисли?
- Да я уж не помню – продолжал я, играя в домино – это ещё в армии было, а игры были по переписке.
- Я, между прочим, мастер спорта по шахматам – сказал Виктор – а по переписке обычно одни старые пенсионеры играют.
- Старые, не старые, а только я норматив на гроссмейстера ещё в армии сдал.
- А я сейчас норматив на гроссмейстера международного класса сдаю.
- Не знаю я какого ты класса, а я уже давно гроссмейстер – сказал я, как отрезал.
Виктор стоял, не в силах придумать, что ещё мне возразить. Он, конечно же понимал, что я шучу, как понимал и то, что и сам в своём доказательстве превосходства заехал далеко за рамки приличий. Как говорится: «Ври, ври, да не заговаривайся». Но отступать было некуда.
- А давай сыграем? – предложил он мне.
- Мараться с каким-то мастером? – удивлённо переспросил я.
Разговор начинал подходить к своей кульминации, и коллеги тоже стали следить за нами, чтобы наш уже достаточно возбуждённый разговор не перерос в драку.
- Ты, наверное и играть-то не умеешь? – ухмыльнулся Виктор, уверенный в том, что я «блефую».
- Не таких учили! – ответил я.
Обеденный перерыв закончился, и я стал складывать домино в коробку, несколько раздосадованный тем, что из-за этого разговора, чуть-чуть под конец игры не получил «сопливого козла».
- Ну, так что, сыграем? – не унимался Виктор.
- Сыграем – буркнул я – только на чём?
- Я шахматы с собой принесу – чувствуя в себе уверенность, ответил Виктор.
- Только учти – продолжал он – если ты проиграешь, то ты встанешь на шахматной доске, на клетку "В 4", и так постоишь в течение одной минуты.
- С удовольствием – ответил я – но, тогда и сам учти, что в случае твоего проигрыша, ты съешь все оставшиеся на доске фигурки!
Все электромонтёры, включая и Павла Степановича из радиоузла, сгрудились вокруг нас, в нетерпеливом ожидании, чем закончится наша словесная перепалка.
- Которые останутся на доске, после объявленного мата? – переспросил Виктор.
- Да, после мата – ответил я.
- И белые, и чёрные? – ещё раз решил уточнить Виктор.
- Да, и белые, и чёрные – сказал я, стараясь закончить разговор – можешь их даже с белым хлебом и чёрной икрой закусывать.
- Хорошо – сказал, вдруг покрасневший лицом Виктор – разнимайте!
И подал мне руку. Я взял его руку в свою. Нас разняли, и на этом наш спорный разговор закончился.

«Чего я в этот разговор ввязался – думал я, уже идя с работы домой – надо было думать о ёлке, какую, или каких девчонок приглашать в гости на Новый год, а я вляпался на спор играть в какие-то шахматы, в которые не играл, уже, наверное, года два».
Ребята с работы пошли в пивной бар пить пиво. Звали с собой и меня, но мне уже было не до пива.
«Как он там играет, этот чёртов Виктор – вертелось в голове – если на самом деле посещает шахматный клуб? Понятно конечно, что не как гроссмейстер, но то, что он мог иметь по шахматам первый разряд, не было бы ничего удивительного». На заводе и среди рабочих, я бы мог насчитать десятка два играющих гораздо лучше меня. По крайней мере, я видел отличные игры среди рабочих в Модельном и в Экспериментальном цехах, не говоря уже про Инженерно-Технический Корпус, где кроме игры в домино, тоже баловались игрой в шахматы». За этими размышлениями я и провёл весь вечер, чем его окончательно и испортил. Даже не пошёл на свидание к Тоське.
               
              На следующий день Виктор забыл принести на работу шахматы. Мужики и парни стали подтрунивать над ним по этому поводу, а Виктор ходил весь день красный и раздосадованный. Я чувствовал себя тоже достаточно бодро и думал: «Может не так страшен чёрт, как его малюют?» Но бодрость оказалась напускной. В обед Виктор ушёл в заводскую библиотеку, а я хоть и сел играть в домино, но из-за стола приходилось вылезать часто, и все мои команды, в каких я вариантах не садился играть, даже «Суперстар» проиграли. Из библиотеки Виктор вернулся с шахматной литературой и уселся за её изучение.
- Ты хоть детский мат знаешь? – спросил он подтрунивая меня.
- Знаю, знаю – отвечал я – и детский, и взрослый, и мужской, и дамский.
Виктор усмехнулся, но продолжал с ехидцей спрашивать дальше – может тебе тогда мат двух коней поставить?
- Ставь – как можно безразличней отвечал я – только коней распряги сначала.
- Это ещё зачем? – делал удивлённое лицо Виктор.
- А то, тебе коней вместе со сбруей есть придётся.
Тем день и закончился, в обоюдных перепалках, и в напускной бодрости друг перед другом, не принёсшей никому никакого успокоения.
Уже к вечеру, когда мы стали расходиться с работы по домам, Виктор весело на прощание посоветовал мне: «Тренируйся стоять на одной ноге!»
На что я ему вслед крикнул: «Не забудь шахматы!»

                Через два дня Виктор принёс на работу шахматы. Это я понял сразу как переодевшись пришёл на участок и увидел, что мужики сгрудившись вокруг Виктора о чём-то оживлённо разговаривают. Я подошёл ближе, поздоровался со всеми и, тут же увидел как кто-то кладёт на стол шахматную доску. Я усмехнулся и взял в руки шахматы.
Это были самые обыкновенные деревянные шахматы, уложенные в самую обыкновенную деревянную, складывающуюся, как и все посередине шахматную коробку, с разлинованной на коробке шахматной доской. Необыкновенным в шахматах было единственное, хотя и это необыкновенным назвать было нельзя: её размеры. Вся шахматная доска была размером 18 на 18 сантиметров, и соответственно клеточка – поле "В 4" была где-то два на два сантиметра. Уместиться на этой клетке одной ногой, даже если бы я вставал на неё не большим пальцем, а даже мизинцем ноги, было просто невозможно.

- Значит, в обед садимся играть! – победно потряс я шахматами, как деревянной погремушкой и отдал коробку Виктору.
- Я часы шахматные дома забыл – сказал Виктор.
- Не беда – сказал ему я – думаю, ты без обеда долго не останешься.
- Кажется так играть нечестно – сказал монтёр Бабин – если ты проиграешь, как же ты стоять на одной клеточке будешь, где даже кошка устоять не сможет?
- А вот Виктору в случае его проигрыша, глотать пешки будет наоборот не очень затруднительно, перекусил пополам и глотай – выступил, опять же в мою защиту, вернее даже не в мою защиту, а в защиту всего рабочего класса, монтёр Васечкин.
Все монтёры, можно сказать, были на моей стороне и предлагали мне отказаться от игры на столь маленькой доске.
- Это же практически карманные шахматы – говорили они мне – на такой доске и играть то неудобно.
- А что на шахматах, размером со стадион, играть, что ли удобней – бравировал Виктор.
Павел Степанович, хоть и был Пашей, оказался ни за наших, ни за ваших. Он сказал примерно следующее, что в принципе я имею полное право отказаться от игры, так как не смогу выполнить свои обязательства в случае проигрыша, и условия пари оказались не равноценны, но, с другой стороны, можно понять и Виктора, потому что при споре размеры доски не обговаривались, а потому отказавшемуся от игры должно засчитываться поражение, хотя стоять на доске в этом случае будет совсем не обязательно, так как игра не состоялась.

- Ну вот что мужики, хватит трепаться: обговаривалось – не обговаривалось – прервал я своих коллег, но со стороны наблюдая за довольным улыбающимся лицом Виктора – в обед доставайте сковородку и припасайте масла.
- Это ещё зачем!?
- В обед я сажусь играть, а минут через двадцать, можно будет жарить фигурки для Виктора.

                Прошёл наряд на работу, но мужики и парни, даже взяли часть работы, которую надо было делать мне с Виктором, на себя, чтобы ничем не утруждать нас перед столь ответственным соревнованием. Время обеда подошло незаметно, но никто из рабочих в этот день в столовую не пошёл. Все набрали из буфета беляшей, пирожков, ватрушек, молока и расселись в ремонтной мастерской на стульях, даже не занимая стол, за которым нам и предстояло играть. За коробку с домино, что лежала на окне, так никто и не брался. Мне с Виктором ничего не оставалось, кроме как раскрывать на стол доску, расставлять фигурки и, усевшись друг против друга приступать к игре.

 Разыграли, кому играть белыми, я хлопнул по кулаку Виктора с зажатой пешкой и эта пешка оказалась чёрной. Виктор раскрыл второй кулак и, в нём лежала белая пешка. Значит ему предстояло играть белыми, что он незамедлительно, с чувством полного своего превосходства и сделал, сходив Е2 – Е4. Я тут же ответил: КF6. И стал доставать сигареты.
- Ну, так не честно – засмеялся Виктор и сделал ход: Д2 – Д3.
Я молниеносно ответил пешкой: Е7 – Е5.
Рабочие вместе со стульями подтягивались к нашему столу.
Виктор слоном связал моего коня на F6, а я тут же вывел своего слона на Е7.
- Ты видно конину любишь, так пожалуйста – любезно предложил я Виктору и демонстративно чиркнув спичкой стал прикуривать сигарету.
Виктор покраснел и передвинул свою пешку с Н2 на Н3. Его руки начали потеть и он вытер их о свои брюки.
- Надо – сказал Дмитрий Бабин – у…
- Не подсказывать!!! – закричал Виктор таким голосом, будто ему, или мне, через один ход грозит мат.
- Начальника Планового… телефон поменять – еле успел закончить Бабин и, поперхнувшись, закашлялся.
Я же с видом, будто вся эта игра мне до лампочки, двинул свою пешку на D5.

Мужики стучали Бабина по спине, но тот не мог успокоиться от кашля. Всё же решили, чтобы все наблюдающие за игрой, смотрели за игрой, совершенно молча, и ни о чём, даже хоть о работе, не только не говорили, но и не жестикулировали ни руками, ни мимикой лица. А кто хочет поговорить, пусть идут на улицу и там разговаривают.
- Да ну вас всех – наконец откашлялся Бабин – я и играть – то в шахматы не умею.
После чего встал и со своими пирожками и молоком ушёл из мастерской в коридор.
- Ладно, приняли молчать, значить молчать – подытожил Греков и погрозил всем пальцем. Это был старый монтёр, уже собирающийся па пенсию, и инвалид войны. Его слово было как закон. Все замолчали, а мы стали продолжать игру. На играющих правила молчания не распространялись. И я, и Виктор уже поняли, что двигать – то мы фигурками умеем, но кто и в какую степень мастерства владеет наигранными шахматными комбинациями, ещё совершенно не представляли. Я старался усыпить бдительность противника, делая вроде бы глупые ходы, а противник планомерно развивая фигуры, выводя их в поле, всё же боялся переходить в атаку. Оба играли от защиты, и со всё более и более нарастающим напряжением на лицах, от боязни совершить неправильный ход, от которого может начаться развал обороны. Даже на простой размен фигур мы боялись идти, не зная силы друг друга в эндшпиле, и вскоре наши фигурки на поле так перемешались, что начни мы размен, размен фигур мог перерасти в самую настоящую рубку, как на Куликовом поле. Наконец Виктор произвёл рокировку, Мой же король по-прежнему оставался в центре. Павел Степанович всплеснул руками, но его тут же выгнали на улицу. Кто-то стал кашлять. Не помню, но кажется Зайцев, но его тоже вслед за Пашей выдворили из мастерской. Прошло уже полчаса игры, а у нас вне доски стояли только по две срубленные друг у друга пешки.
- Эх! Не успеем, наверное сегодня закончить – сделав ход, стал нервно расхаживать по комнате Виктор – надо было часы захватить.
Я взял в руки коня и сделал вид, что задумался.
- Ну, что не ходишь, ходи! – зло буркнул Виктор и уселся за стол.
- А куда? – спросил я его – ходить-то некуда.
Виктор стал оценивать ситуацию. Действительно у моего коня было мало шансов выжить.
- А была, не была, раз ты конину любишь – и я конём срубил пешку обороны за которой прятался король белых. На моём лице была еле скрываемая досада.
- Ну раз ты такой добрый, пожалуйста – ответил Виктор и съел королём моего коня – будем считать, что это жертва от рабочего класса.
Он даже захохотал и поцеловал моего коняшку, убирая того с доски в сторону. Но это была не жертва рабочего класса, а мой Троянский конь. Я всё-таки сумел просчитать ситуацию на четыре хода вперёд, и здесь самое главное теперь было не ошибиться и заставить противника следовать моим правилам. Будто ни на что не рассчитывая, как крейсер «Варяг» идя в свой последний бой и с вымпелами: «Погибаю, но не сдаюсь!», я начал рубку. Пошёл размен фигур, на который противник не мог не откликнуться. С поля боя одна за другой исчезали фигуры, доска пустела, и только в самом конце нашей рубки, Виктор заметил, что его конь тоже ловится. Но было уже поздно. Переведя своего ферзя с одного края доски на другой, я объявил королю белых шах и, ловя тем самым беззащитного белого коня на «вилку».
- Что-то я в туалет захотел – запереживал Виктор, поглядывая на шахматы.
- Пойдём вместе сходим? – предложил он мне.
- Боишься, что мне здесь подсказывать будут? – усмехнулся я.
- Да ничего я не думаю.
- А вдруг здесь без нас всю игру перевернут, ты не подумал? – задал я ему второй вопрос.
- Ладно – сказал Виктор и спрятал своего короля из-под шаха, уйдя им назад. Я срубил ферзём его белого коня.
- Вот и обед кончился – посмотрев на стенные часы сказал Виктор – а мы доиграть не успели, жаль.
- Что ж, придётся доигрывать завтра – сказал я ему – давай записывать положение партии.

                Это положение пришлось записать на трёх отдельных листах. Одну запись расположения я забрал себе, вторую забрал Виктор, а третью запись мы положили в рабочий сейф радиоузла. На всех трёх записях, в подтверждение их правильности, расписались не только я с Виктором, но и все присутствовавшие при игре рабочие. Шахматы были убраны со стола. Греков потянулся, было рукой за домино, но тут обед и на самом деле кончился.

Не стоит говорить, что и этот, после работы вечер я провёл без Тоськи. Дома, наскоро поужинав, мне пришлось доставать из кладовки, давно пропылившиеся шахматы, расставлять фигурки согласно нашей позиции и обдумывать, как будет играть Виктор завтра, и чем, и как мне на его игру отвечать. Сил для открытых атак почти не оставалось, и если король белых был уже наполовину раскрыт, мой по-прежнему оставался в центре. При всех вариантах ходов Виктора, я только понял, что и мне «от греха подальше» надо срочно делать рокировку, и выводить в бой тяжёлую артиллерию, свою вторую ладью. Я старался проигрывать за себя и за белых возможные варианты игры, но после пятого – шестого хода ничего предугадать было невозможно. Три варианта игры для меня были вроде и хорошими, но будет так играть Виктор или нет, мне было совершенно неясно. Он наверное тоже сейчас сидит дома и изучает эти варианты, обложенный к тому же шахматной литературой.

«И что я с ним связался – подумал я про себя – и сам не сплю, и Тоська наверное скучает». Глаза слипались, и шахматы расплывались в серое месиво.
- Ладно, будь, что будет, как Бог на душу положит – зевнул я в последний раз, завёл будильник на утро и стал укладываться спать. Часы показывали два часа ночи.

На следующее утро на работу Виктор пришёл с шахматными часами, и даже чуть не опоздав на наряд. Не переодевшись в раздевалке он, чуть ли не ворвавшись, залетел в нашу разнарядную вместе с часами в руках, весь взмыленный и взъерошенный. Как он объяснил, тут же появившейся в дверях начальнице участка, его на проходной задержали и долго не пропускали на завод, думая что шахматные часы – это бомба.

 Но как бы то не было, прошёл наряд и прежде, чем разойтись по своим объектам, рабочие стали обсуждать, должны мы продолжать играть партию по часам, или без часов. Опять Павел Степанович долго объяснял, что «можно играть так, или играть эдак, что опять же не возбраняется по правилам и при условии соблюдения определённых оговорок и требований в отношении этики, но которые должны быть внесены в эти правила, ввиду изменившихся обстоятельств, после проведения первого этапа игры», пока в дверях вновь не возникла начальница и с её возгласом: «Вы ещё здесь!?», мы все быстро и разошлись по своим работам.

В обед всё же решено было играть без часов, так же как мы играли вчера, и без отлучения от игры на туалеты или другие – какие напасти. На доске расставили позицию, которую мы не успели доиграть вчера, сверили её с записью которая оставалась в сейфе, и игра началась. Вернее продолжилась. Я успешно провёл рокировку, спрятав короля с открытого пространства, не забывал «шаховать» короля неприятеля и, вдобавок двинул вперёд проходную пешку. Виктор ушёл в глухую защиту, надеясь на вечный шах, но тоже двинул вперёд на проход две свои пешки, Хотя и двигались они вперёд гораздо медленнее моей, отставая на два хода. Дело продвигалось к развязке. Я продолжал шутить и балагурить, видя что Виктор никаких «домашних заготовок» не придумал, и окончание игры явно складывалось в мою пользу. Виктор же сидел молча, насупившись, подперев голову кулаками и, нависая над шахматной доской. В ожидании развязки, все рабочие, сгрудившиеся у стола и наблюдающие за игрой, даже перестали жевать пирожки. За мою проходную пешку Виктору пришлось пожертвовать ладью. Его проходные пешки стояли на шестой горизонтали, но они меня уже не интересовали. Имея количественный, да и качественный перевес сил, примерно ещё через девять ходов я поставил Виктору мат. Он даже последним ходом, закрывая короля предложил мне под сруб ферзя, что впрочем не спасало его от мата следующим ходом. Но я его ферзя есть не стал.
- Не стану я твоего ферзя есть – сказал я Виктору улыбаясь – он тебе ещё самому на обед пригодится. После чего взял ладью и поставил мат королю белых совсем с другой стороны.
- Мат – спокойно сказал я, делая свой последний ход и сделав небольшую паузу закончил – теперь и о обеде можно подумать.

Все замерли. Виктор же встал, ухмыльнулся, глядя на доску и, быстро, ни на кого не оглядываясь, ушёл из ремонтной мастерской.
На доске остались стоять два короля, два ферзя, три ладьи и пять пешек.
Мужики опять на трёх листах записали расположение фигур после получения мата, и даже нарисовали позицию. Расписались в подтверждение правильности сами и заставили расписаться меня. Я ушёл в столовую. Вернувшись из столовой, я узнал, что один листок мужики опять заперли в сейф, а два других положили нам в наши рабочие ящики. Виктор же как ушёл так больше и не появлялся.

 Я взял свою телефонную трубку и отправился один на устранение повреждений. Шахматы были убраны на окно и только сверху на доске одиноко лежали завязанные в платочек фигурки, которые должен был съесть Виктор. Но Виктора в этот день мы больше не видели. Уже к концу рабочего дня мы чуть не всем участком разыскивали по заводу, где он мог спрятаться. Обзванивали цеха, отделы, лазили по подвалам, но его нигде не было. Наконец догадались позвонить ему домой. Нам ответила его мать, сказав нам, что он заболел и находится дома. Гораздо позже, почти через год, мы узнали, что Виктор дома пытался повеситься и, если бы не мать рано пришедшая домой, наверное так оно бы и случилось.

 Только через неделю, Виктор пришёл на работу и, хотя больничного у него не было, ему эти прогулы провели, как отпуск без содержания. Пришёл Виктор на работу, довольный, сияющий и вроде даже поправившийся. Даже излишне шутил, смеялся и балагурил.
- Ну, а где мои шахматы – шутил он – а то я что-то проголодался. Жаль конечно, что не шоколадные фигурки, но есть то надо.
Надо сказать, что на третий день, после его исчезновения с работы, эти шахматы мы выкинули. Выкинули вместе с ними и все три записки. Каким-то образом, но начальница тоже прознала про наш спор при игре в шахматы, и догадалась про причину внезапной болезни Виктора.
- Их уже собака до тебя сгрызла – хмуро ответил Васечкин – поторопились мы их маслом намазать, вот она их и сгрызла, вместе с доской.
- И за себя съела, и за того парня – добавил Бабин.
- Да, жаль, жаль – смеялся Виктор – а я уж было думал подзакусить ими с утра.
- Что ж ходи теперь голодным.
- Придётся значить новые шахматы покупать, чтобы есть – стал наигранно сокрушаться Виктор.
- Что, из-за каких-то двенадцати фигурок, новые шахматы портить? – спросил Греков.
- А вот интересно, может фигурки отдельно, где продаются, в розницу – продолжал упорствовать Виктор – я бы эти двенадцать фигурок и купил.
- Да, нет, отдельно не продаются – сказал, долго молчавший, Павел Степанович. Похоже он видимо весь этот разговор принимал за чистую монету.
- Как же так – удивился, глядя на Пашу, Виктор, струны для гитар по отдельности продаются, а шахматные фигурки нет?
- Ну, видимо, в шахматной Федерации ещё не догадались, что фигурки можно не только терять, но и есть, а для этого конечно было бы лучше продавать их в розницу, поштучно, или на вес.
- Значить придётся всё-таки покупать шахматы целиком – с огорчением подытожил Виктор.
- Я думаю, что ничего покупать не надо – опять заговорил Павел Степанович – по условиям спора, ты должен был съесть именно ТЕ фигурки, которыми вы играли в шахматы, и которые оставались на доске после объявления «мата», но тех фигурок уже нет, а ДРУГИЕ фигурки от ДРУГИХ шахмат, ты есть не обязан.

- Скажи спасибо собаке – сказал Васечкин – и давай закончим на этом, а то сейчас начальница придёт и сама всех съест без всякого масла.
Вот так почти и закончилась эта история с шахматным спором. Если не считать одного. Через три дня после этого разговора Виктор выпросил в профкоме нормальные большие шахматы и принёс на участок. Мне же, он торжественно вручил большую стограммовую шоколадную медаль, которую, просверлив подвесил на алой ленточке. Меня во всеуслышание Виктор объявил Чемпионом Мира, после чего, то есть после этой шуточной и торжественной части предложил мне, как претендент на шахматную корону, сыграть матч-реванш, от которого я, конечно же не имею права отказаться. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Надо сказать, что у Виктора такая и была фамилия: Юрьев.

Казалось, мы на работе, уже стали забывать, про эту дурацкую шахматную игру. Только-только успокоились за Виктора, как бы он чего с собой не сделал из-за своей слабонервной психики, и продолжали уже с прежним азартом по обедам «заколачивать своего козла» играя в домино, и тут на тебе – Матч-Реванш. Никакого желания играть со столь психически ранимым, но амбициозным в своём превосходстве, противником у меня, конечно же, не было. Но как бы то не было, мне пришлось соглашаться и на этот шахматный Матч-Реванш. Опять всем участком пришлось обсуждать, как мы будем играть. Играть Матч-Реванш, решено было из тридцати партий, без лимита времени, то есть без шахматных часов, без всяких споров, а только за звание Чемпиона Мира, и не более двух шахматных партий за рабочую неделю. На последнем условии настоял я так как кроме шахмат, я ещё участвовал, не забывайте это, и в «чемпионате участка по домино». Пересказывать этот наш Матч-Реванш, не имеет смысла. Я по-прежнему в обеденные перерывы игра с товарищами по работе в домино «забивая козла», но два дня в неделю вынужден был отправляться, как на Голгофу, на свой Матч-Реванш. Играли мы свой Матч-Реванш почти полгода. Виктор для матча, даже купил общую тетрадь в которой делал все записи партий, с указанием времени игры и даты, когда эта партия игралась. На обложке тетради, посередине, он крупно и красиво фломастером подписал:
                «МатчРеванш».               
А чуть ниже,но почти также крупно написал:
               
Чемпион Мира – Борис Арсеналов ( СССР – без прав гражданства ).
               
Претендент на звание Чемпиона Мира – Виктор Юрьев ( СССР ).
                Рио – де - Жанейро,  1975 г.

Жаль, что этой тетради с записями партий у Виктора не сохранилось. Было бы над чем посмеяться, вспоминая молодые годы. Игра шла с попеременным успехом. То я вёл игру , отрываясь вперёд Виктора очка на три, то делал себе отдых и позволял Виктору вырываться вперёд меня. Мы, во время игры, по-прежнему подшучивали и прикалывались друг над другом, проводя, таким образом на соперника психологические атаки. Виктор после каждого моего хода обычно делал удивлённое лицо или хохотал, после чего записывал мой ход в тетрадь и, ставя в конце записи хода большой вопросительный знак. Потом он делал на доске свой ход, также при мне записывал в тетрадь и, в конце ставя три восклицательных знака. Так у нас были записаны все партии. Все мои ходы до единого были записаны, где с одним, где с двумя вопросительными знаками, а после всех его ходов стояло, где по одному, где по два, а где, даже, и по три восклицательных знака.

«Ну уж сделаю я тебе козу» - думал я, глядя на все эти вопросительные и восклицательные знаки. Ведя игру со счётом 7-5 в мою пользу, эта возможность представилась мне в тринадцатой партии, когда я проведя по линии Е проходную пешку, превратил её не в ферзя, что было бы вполне логично, а в рядовую ладью. Впервые, после моего казалось бы такого глупого хода, Виктор поставил мне восклицательный знак. Оба наших короля находились в плачевных состояниях. Его король был «голый», но вместе с проходной пешкой почти прорвался на мою линию. Мой король, тоже практически стоял в центре доски «голый» и ещё, как стыдливая невеста, не сделавший ни одного своего хода. Виктор прыгнул своим конём вперёд, намереваясь следующим ходом сделать моему королю шах, а уже после моего ухода королём, отскочить в сторону на защиту своей проходной пешки. В случае такого развития ситуации и последующих разменов, количество и качество, конечно же, оставалось на стороне противника. Но я всё это предвидел и поэтому, сделав удручённо озабоченное лицо, взял своего короля в руки и… вроде бы продолжая думать куда его поставить, сделал рокировку с ладьёй, только что, в предыдущем ходе появившейся на клетке Е8. То есть сделал рокировку, через всю доску по вертикали Е 1- Е8.  И своего я добился.

Виктор закричал, что так рокировки не делают. Я спокойно стал уверять, что делают. И на этом наша 13 партия закончилась. Виктор продолжал кричать, что я не умею играть и не знаю правил. Я его, еле, успокоил, настаивая на том, что я правила знаю, и попросил его записать в тетрадь расположение фигур, но Виктор ограничился тем, что написал под записью: «ПЕРЕРЫВ, для приглашения международных арбитров ФИДЕ и дисквалификации Чемпиона Мира со всеми последствиями Международного Права, вплоть до полного моего поражения в правах».

 После этого Виктор, кое-как, отработал свою смену, и мы его на работе не видели в течение двух недель. Правда, он на самом деле заболел. По крайней мере, через две недели он пришёл на работу с нормально оформленным больничным листом. Чем уж там он болел никто из рабочего коллектива так и не узнал. Матч-Реванш решено было приостановить на месяц, а в 13-ой партии Виктор, оценив положение на доске, признал своё поражение.

 Через месяц мы продолжили игру, но Виктор уже играл молча, не шутил, не подкалывал, не скоморошничал. Мы играли в подвале заводоуправления, где находилась аккумуляторная станция, а в небольшом помещении была оборудована наша раздевалка и душевая комната. Теперь уже не я, а Виктор на доигрывание матча, шёл в подвал, как идут на Голгофу. А мне вслед, наше старшее поколение, но так, чтобы не видел Виктор, грозило кулаками.
- Ну, что ты с ним связался – говорили они мне между делом – что, хочешь парня до самоубийства довести?»
- Да нет, конечно – отвечал я – но и его ведь от спеси и самобахвальства лечить надо».
- В общем думай что хочешь, играй как знаешь, а матч ты должен проиграть. Недавно его мать приходила жаловаться, да на тебя краем глаза взглянуть, а то он ей дома все уши прожужжал какой ты у нас хороший по шахматам, а её сын после этого по полночи за шахматами сидит – ворчали на меня мужики.

Я продолжал по обедам играть наверху в домино и стал делать вид, что мне, не меньше, чем Виктору надоело играть в шахматы. После 27-ой партии мы шли «ноздря в ноздрю» и оба имели по 13,5-ой очков в активе. 28-ую партию я проиграл специально, совершив в середине игры, якобы досадную промашку. 29-ую партию я тоже проиграл, но после упорного сопротивления на 74-ом ходу. На голой доске остались стоять только три фигурки: наши короли, да его ферзь. Счёт стал 13,5 на 15,5 в пользу Виктора и я поздравил его, пожав за руку, с возвращением себе звания Чемпиона Мира по шахматам. Радости Виктора не было предела. Парня будто подменили. Последнюю 30-ую партию я играть отказался, так как она ничего не решала, а наверху в мастерской можно было поиграть в домино, потравить анекдоты, да и поговорить о жизни.

К удивлению, Виктор не только не согласился с моим мнением, но предложил мне организовать новую команду  (из меня и его) для игры в домино, назвав её: «Шахматные акулы».
- Ты только научи меня играть – попросил он – какие там правила?»
Я объяснил ему правила и уже на следующий день в обед состоялся дебют новой доминошной команды «Шахматные акулы». Коллеги по работе почти не узнавали Виктора: из подавленного, будто пришибленного,и осунувшегося лицом, чуть ли не мертвеца, он в один день превратился в крепкого, розовощёкого, весёлого и общительного бугая-парня.
- Только не обессудьте – шутил он рабочим – если уйдёте сегодня из-за стола «сопливыми козлами».
- Ладно, помалкивал бы уж, акула шахмат – усмехался Васечкин – посмотрим сегодня, кто «сопливых козлов» глотать будет.
- Не забывайте ребята, что с вами играют одни Чемпионы и Экс-чемпионы Мира – отпарировал, Виктор и стал перемешивать на столе доминушки.

Парни, да и наше старшее, пожилое поколение, даже не знали как реагировать на такие шуточки Виктора. Видя такие метаморфозы произошедшие с Юрьевым, и еще так настойчиво мне грозившие кулаками, чтобы я проиграл в шахматы, они теперь не знали, как им себя вести при игре в домино, то ли стараться проигрывать нам, или всё таки громить нас в пух и прах.

 Мы, конечно, проигрались в пух и прах. Мне с Виктором постоянно приходилось то садиться за стол, то вылазить из-за стола после очередного проигрыша. Я даже хотел отказаться от игры в паре с Виктором, но Виктор был неутолим и настойчив.
- Надо же нам догонять общие результаты чемпионата – уговаривал он меня.
- Надо – отвечал я – но только ты через весь круг под «голого» то не ставь, если у меня на руках не одна карта.
- Было бы мясо, а кости нарастут – весело и ободрительно сказал он хлопнув меня по плечу.
Мужики рассмеялись.
- Вот ты то и есть мясо, только без костей – хохотали они.

Больше на участке связи я с Виктором в шахматы не играл. Но главное то было не в этом. Главное было в том, что Виктор перестал расстраиваться из-за своих мелких неудач. И если в домино у нас и случались неудачи, то это были неудачи командные. Командой мы и должны были исправлять эти неудачи. Настойчивость Виктора к овладению этой, казалось бы, простой игрой была настолько велика, что буквально через три месяца наша команда «Шахматные акулы» вышла на третье место в турнирной таблице.

 Мужики и парни подсмеивались над Виктором, обзывая нашу команду то «Акулы шахмат», а то еще проще «Пожиратели шахмат», но Виктор работал с нами почти целый год и прошёл хорошую рабочую закалку, чтобы, не обращать внимания, на какое то шуточки и прозвища. Он начал готовиться к следующим экзаменам в институт на заочное отделение. Опять по обедам сидел в сторонке, «зубрил» учебники да  делал конспекты. Но если у меня не было напарника для игры в домино, Виктор непременно откладывал в сторону учебники и садился со мной за стол. И тогда в бой вступали «Шахматные акулы».

Однажды, задержавшись на обеде и вернувшись к себе в мастерскую с опозданием, мы увидели странную картину. Наши мужички, из старшего поколения, Васечкин с Грековым, сидели за столом и тоже играли в шахматы.

Вот нам этом собственно закончилась история про Домино и Шахматы.

А если определённая часть вшивой интеллигенции и продолжает думать, что они Пуп земли и Соль земли, и что они представители Высшей Миссии на Земле, в чью задачу входит и организация общества и создание культуры и управление государством, то это, в общем - то их «вшивое» право. Я разубеждать их в этом не собираюсь.
 Только даже при совершении ими различных революций сверху, если это интеллигентное мясо не имеет в своей основе костей, того же скелета то это мясо без костей: слизняк. И революции их без этих костей, тоже такие же слизняки.
Мокрицы и те, пожалуй, лучше, у них хоть лапки есть.

Да чуть не забыл рассказать-закончить про нашего Павла Степановича, про нашего Пашу.
Это мне уже моя жена Тося напомнила.

Как вы помните, он хоть и был представителем интеллигенции так и остался единственным, кто не играл с нами ни в домино не в шахматы, предпочитая уединяться в своём радиоузле. Проработал он вместе с нами примерно три  года, но когда в его радиоузле обнаружили Устав «Партии Свободных Мужчин и Женщин» ему пришлось уволиться и лечь в больницу на излечение. Лечение ему прописали интенсивное. А из больницы выпустили только через полгода. По его тихому меланхоличному лицу было видно, что лечение ему пошло на пользу. На завод Пашу обратно не взяли, так как место в радиоузле было уже занято. И ему пришлось устроиться вахтёром на хлебозавод, где за ним буквально в течение одного года закрепилась кличка «Наш горе от ума». Дальнейшая его судьба мне неизвестна, но, если, я думаю демократическая революция 1991 года и его рук дело, то лучше бы было, чтобы он поменьше уединялся в своем радиоузле, а просто играл бы с нами в Домино и в Шахматы.

               
13 – 23.05.2008 года.