Разве я в этом виноват?
- Ну, проходите, голубчик, - говорит он, шепелявя, он толстый, сам обколотый нейролептиками, а потому оглушено-благодушный. – лечиться будем?
- А зачем? – хрипишь ты.
- Партии служить надо, пятилетний план выполнять, будем зашивать в попу эспираль? Будем вести себя хорошо и партию слушать?
И ты издаешь вслед за хрипом стон, ты понимаешь, что если ты здесь задержишься, и тебя подлечат, то тебе идти по этому коридору лет на десять дольше.
- Доктор, а ну его на…
- Кого, голубчик, партию?
- Партия – святое, она ум, честь и совесть, на… лечение. Я ведь работаю, доктор, только скажите партии, что открывать отдел водки в магазине в 11 часов – это садизм.
- Ну как же без садизма, голубчик, наша партия не может без садизма.
И вот – взрыв! Я только вошел в этот подземный коридор, дошел до первой табуретки. Выпил первый стакан водки и взрыв! Нет передо мной глины, передо мной синее небо! Дорогой Леонид Ильич, чтобы в вузы попадали и простые ребята из рабочих поселков, открыл рабфаки. И я на «Кропоткинской», здесь где-то на старых и холеных улицах, где живут партработники средней руки, люди кино и евреи из юристов, здесь где-то один странный дом, с верандами, пятиэтажный, там у меня принимают экзамены. Мужчина и женщина. Мужчина матерый учитель из школы, он смертельно устал, он смертельно не любит меня за факт моего существования, он считает себя очень умным, в своих квадратных очках он скосил голову на бок, как скворец. А Женщина – это Женщина, она любит меня, я это чувствую. Она всеми жилками своими уже любит меня. Она спрашивает, какие книги я читал о Наполеоне. Я говорю, что читал Стендаля, там много о великом императоре.
- О, Стендаль, - стонет в неге женщина и не договаривает. Она хочет секса, она вспоминает «Красное и черное», молодого красавца Жюльена Сореля.
Но учитель меня ненавидит, его очки запотевают от ненависти. Он спрашивает, что я читал об Иване Грозном. Я говорю, что читал драму Алексея Толстого, советского писателя. Он мне не верит, что есть такая драма, при этом он верит в то, что знает все на земле лучше всех прочих, но она лежит у меня дома, эта драма, 1946 года издания в шикарном переплете.
- О, Стендаль, - шепчет женщина, и грудь ее колышется.
И я принят на рабфак.
Я вышел из коридора. Зачем? Ведь этот подземный коридор был отведен и для меня. А сияющее синее небо и самый лучший город мира – Москва, это разве для меня? Это для детей партноменклатуры, для детей кагебешников, это только для них должны расти цветы, и петь птицы. Для них должны сыпаться с синего неба миллиарды долларов.
Но как я глуп и везуч. Или невезуч? Меня любят женщины. И они не хотят, чтобы я шел по подземному коридору. Из-за своего эгоизма не хотят. Это они… во всем виноваты. Простите их, простите меня, что я здесь, но я же нищий, я же не так сильно перед вами провинился? Вы же все равно соорудили для меня и еще для 140 миллионов этот новый коридор из глины. Вы не умеете строить что-то другое. Вы вечная партия Ленина-Троцкого-Сталина.
Свидетельство о публикации №216022600917