Чужая свадьба

Полупустой поезд ехал на юг. Стучали колеса, позвякивали стаканы, почти все уже спали, только в моем купе горел ночник. Ехали мы вдвоем – я и пожилой уже батюшка в потертой рясе. Вид у него был добрый и как-то сразу к себе располагающий, как у многих деревенских священников, которых я не раз во время командировок по России повидал.
 - Далеко, батюшка, едете? – начал я разговор после вечернего чая.
 - До Киева. Родных повидать. Раньше одно государство было, а теперь, вот, путешествуем, границы проезжаем, - со вздохом сказал мой собеседник.
- Я-то сам из этих мест, но учился в Москве, жил там, сейчас служу под Тверью, - продолжил он свой рассказ.
- И что же там, под Тверью, леса, наверное, зверья много?
- Всего хватает. Иной раз и человек хуже зверя обернется. А все-таки есть в каждом, даже отпетом память об образе Божием.
- А прихожан много?
- Ходят. На праздники почти все собираются, особенно на Рождество и на Пасху. А так человек пять всего постоянных. Да и то одной лишился я. Всегда женщина была степенная, рассудительная. А тут как нашло что-то. Пришла ко мне пару недель назад и попросила благословения к себе на родину съездить. Она сама откуда-то с севера. К нам с мужем приехала, потом овдовела, тихо очень жила, почти ни с кем не общалась. Дочь у нее была единственная, так она в Питер уехала, там замуж вышла, иногда с детьми летом приезжала, но все не надолго. Так эта женщина, Анна ее зовут, пришла ко мне, я ее благословил, уехала она, а через несколько дней вернулась сама не своя. Ни о чем говорить не могла, только подошла ко мне и сказала, что дом заколотила и уезжает, а вместо объяснения дала несколько листов бумаги исписанных и убежала. Я сразу занят был, но чуть освободился, пошел к ней поговорить, уже не успел. Соседи видели, как она в такси села и уехала.
- А что же, если не секрет, в рассказе ее было? Интерес мой не праздный. Я занимаюсь, в том числе, психологией, пишу книги..
 - Секрета никакого нет, это не исповедь, да и она меня попросила «Расскажите это другим, чтобы молились за бедную Анну».
После этих слов батюшка дал мне помятые, исписанные неровным почерком листы, вырванные из обычной тетради. Он объяснил, что так был потрясен случившимся, что даже захватил написанное Анной с собой словно специально.
Мы легли спать, наутро мой спутник уже вышел, а я сидел и смотрел, как за окном широко расстилалась степь, тянули вверх ветви тополя и кипарисы, а вместо бревенчатых изб стояли то тут, то там мазанки в окружении алеющих мальв и склонивших от тяжести головы подсолнухов.
Рассказ Анны я привожу без сокращений, так, как она написала его.

Я родилась и жила с родителями, братом и сестрой в поселке неподалеку от Архангельска. Места у нас красивые, лесные, в детстве медведицу видела, как она из ручья пила. Мы в квартире жили, в поселке для рабочих пилорамы дома строили, отец там работал, мать поваром в школьной столовой. Хорошо жили, дружно. У меня подруга была самая близкая, Маша. Они в своем доме жили, там их много народа было: мать ее, на почте работала, отец, не знаю, чем занимался, вроде шофером был, брат еще старший, сестра отца потом пришла, когда с мужем рассталась, бабка глухая, она нас леденцами угощала с пенсии.
Я часто раньше к Маше заходила, вместе уроки делали. Потом я после восьмого класса в город поехала, в техникум поступила, на швею училась. Дома реже уже бывала, опять же молодая жизнь, то в кино, то на танцы. В каникулы подрабатывала в том же городе, я шить рано начала. А Маша в поселке осталась, потом парикмахером работала там же. Однажды приехала я в поселок, техникум уже закончила, в городе в общежитии комнату дали. Летом дело было, как сейчас помню, черемуха цвела. Я ее любила очень, срежу ветку, поставлю в комнату, а мама ругается, голова болеть будет.
Друзей почти никого не осталось уже, кто-то в город уехал, кто-то в институт поступил, сосед мой, нас женихом и невестой все дразнили в школе, после армии, где служил, там же и женился. Пошла вечером к Маше в гости, она все там же жила, захожу в комнату, а там парень незнакомый. Я как его увидела, все, побледнела, помертвела, ноги-руки не слушаются, слов не найду, стою в дверях, как дура. Вот такое ощущение, что чем тяжелым вдарили. Он как улыбнется, такая улыбка хорошая, радостная и в глазах смешинки.
 - Привет, красавица! Ты к кому?
- К Маше, подруге, - язык к небу присох, еле вымолвила.
- Я ее жених, Никита. Маша в магазин пошла, тебя-то как звать.
- Аня.
- Что ж такая робкая ты, подруга, давай чаем угощу с плюшками, теща моя будущая напекла.
Мы сидели, пили чай, говорили о чем-то, помню, что очень хорошо мне было, так радостно, как будто всю жизнь его знала, сразу мне родным стал. Тут и Маша пришла, общий разговор, все, конечно, по-другому. Поздравила ее, как смогла, ушла сама не своя, потом всю ночь в подушку прорыдала, а чего поделаешь. На следующий день увидела опять Никиту. Он к моему дому пришел, узнал, где живу. Стоит возле подъезда, с ноги на ногу переминается, меня ждет. Тут все у меня в груди как спеклось, в горле ком стоит. Обнял он меня и говорит: «Присушила меня, ты, милая, а поделать ничего нельзя, Маша ребенка ждет. А так бы тебя в охапку и хоть на край света.».
И поделать ничего нельзя, не могла я чужую семью разбивать. Добро, не было бы ребеночка, а как тут сиротить будешь еще не родившегося. Перед тем, как уйти, поцеловал он меня. Что сделалось – как будто искры из глаз, мир вокруг таким ярким стал, звучным. Потом что было, не помню. На свадьбу их пошла, конечно, подруга все-таки, но как в тумане, ничего даже и рассказать бы не смогла. На следующий день в город уехала, там вскоре познакомилась с мужем будущим, замуж вышла.
Муж в колхоз один пошел работать, ветеринаром он был, потом мы в Калининскую область, теперь Тверскую, переехали. Дочка родилась, муж, вроде хороший был, а не то. Бывало, выйдешь из дома вечером, смотришь, как солнце заходит, такая тоска возьмет, хоть волком вой. Снился машин муж иногда мне, потом встану утром и весь день веселая хожу, довольная, словно подарок получила.
Муж умер рано, его бык закатал, не до смерти, спасли, но после этого случая болел много, лежал последний год. Я его схоронила, дочка уже в Питере училась, там же и замуж вышла. Зятем я довольна, внуки хорошие, на лето мне их все отправляли, пока они небольшие были.
Да вот решила я на родину съездить, путь неблизкий, но надо и на могилки сходить родительские. Там брат в родительском доме остался, он не женился, так с ними и жил до последнего, сестра младшая замуж в соседнее село вышла, родители не брошены были. Я только на пенсию вышла, хозяйство уже никакого не держала, свободной стала, вот и поехала. Денег на билеты накопила, а там брат должен встретить. Подарков всем накупила – брату, сестре, племянникам. Встретили меня хорошо очень, стол накрыли, посидели, всех вспомнили. Заговорили про школу.
- А ты, ведь, с Машей дружила очень, - вспомнила сестра.
- Да, как сестры были, больше, чем с тобой времени проводила.
- Конечно, у нас разница десять лет, я в куклы играю, а тебе уже и не интересно.
- Как она? Я после свадьбы ее как уехала, так и не общались больше.
- Да и не много потеряла. Загуляла Маша, ребенка бросила на мать, а сама то с тем, то с этим. Все, говорит, меня муж не любит, не такой он, как раньше был. Искала себе нового, да не нашла здесь. Уехала потом куда-то, вроде бы, в Москве ее видели, но врать не буду.
- А муж ее, Никита, как? – спросила, у самой похолодело все, как озноб прошиб.
- В ее доме, машины родители померли, сначала отец, потом мать к себе брат еёный забрал, он военным стал, где-то в Северодвинске жил. Тетка там еще жила, она второй раз замуж вышла, ты уже уехала от нас, еще ребенка родила, они тоже куда-то далеко уехали.
Потом говорили еще много, засиделись за полночь, а мне и не до сна, одна мысль – он рядом, на соседней улице. Утром встала, поела и пошла скорее туда. Домик прежний, но забор местами завалился, все некрашеное, такое неухоженное, как заброшено. Но тропинка к двери протоптана, кое-где скошено, дрова лежат, значит, живут люди. Я этой встречи так ждала, а тут оробела, стою возле калитки, зайти не могу, словно ноги к земле прибили. Подходит ко мне мужичок, видно из пьющих, дай, говорит, десять рублей горло промочить. Я растерялась, кто, спрашиваю, в этом доме хозяин. Он смотрит на меня: «Я – хозяин. А что?».
- Не узнаешь меня, Никита? Я еще на свадьбе вашей была, помнишь такую Аню?
- Ой, Анечка! Какая же ты красивая! А я такой теперь страшный, старый. Пошли в дом, чего здесь стоять. Только давай за встречу сбегаю, спиртик возьму, тут рядом, у Любки.
- Не надо, я лучше в магазин сама схожу, у тебя и продуктов, наверное, нет.
- Все есть, все. Ну, можешь пельмешек взять, подешевле. И бутылочку. А можешь еще пива взять самого простого, а то голова ничего не соображает.
Купила я, что надо, в магазине, молока ему взяла, еды разной побольше, водки бутылку. Зашли в дом. Как же в нем все изменилось. Раньше в зале чисто всегда было, занавески белые, салфеточки везде, бабушка вязала хорошо очень. Теперь запустение, шторы полинялые задернуты, на столе тарелки грязные, газета вместо скатерти, на диване, Никита тут и спал, подушка страшная и одеяло ватное рваное. В другие комнаты не заходила, но не лучше, думаю. А на стене фотография Никиты еще школьником, красивый мальчик был, и их свадебная, невеста смотрит глупо-восторженно, а жених с тоской.
Пока я комнату рассматривала, Никита засуетился, рюмки достал, тарелки чистые, те куда-то унес, на стол накрыл, сидит на диване и с меня глаз не сводит.
- Аня, любушка моя. Как я тебя рад видеть, где же ты раньше пропадала. А я, вот, пью. Машка уехала, бросила меня, стерва. Она тебе подруга, а все равно стерва. Ну, да Бог с ней.
- У вас же ребенок был?
- Девочка, умница. Машка загуляла, я в рейсе был, девочку в детдом. Потом ее хорошие люди удочерили. Она молодец, учительницей стала. Живет далеко, в Тюмени, замужем, сынишка есть, мой, значит, внук. Тоже Никиткой зовут. Она писала.
Он хотел показать мне ее письма, долго рылся в ящике комода, потом махнул рукой, сел за стол и налил себе еще. Мне казалось, что все происходит не со мной, что это сон, кошмар, который закончится, стоит лишь открыть глаза. Никита допил бутылку, что-то пытался рассказать из прошлой жизни, плакал, потом забылся сном на том же диване. Я накрыла его одеялом и пошла обратно.
Вечером того же дня я возвращалась домой. Всю дорогу, и в поезде, и в автобусе, я вновь переживала увиденное. Я чувствовала в душе не рану, а огромную пустоту, чувство утраты было столь сильным, что замещало все остальное. Словно свет померк, все прошедшие годы я жила, зная, что он жив. Если бы Никита умер, то я поплакала бы у него на могилке, повыла бы, как бабы ревут, и пошла дальше. Здесь же он находился между жизнью и смертью, помочь ему сил у меня не было, так бросить и продолжать жить по-прежнему уже не вышло бы.
У себя в деревне я в церковь стала ходить. Не сказать, что часто, но по праздникам всегда, а когда здоровье позволяло, то и к обедне в воскресенье. Батюшка у нас добрый, много чего повидал. В последний раз говорил на проповеди о богаче и Лазаре, и я, как этот богач, жила, не обращала внимания на беды и горести, а как саму прихватило, все и прояснилось. Ничего, говорят, случайного не происходит, все в Божьей воле. Когда на родину ехала, со мной в автобусе монашка рядом сидела, рассказывала, как они обитель восстанавливают, что денег почти нет, народа мало, а был давно, при царях, большой женский монастырь. Решила я, как приеду в деревню, напишу весь свой рассказ батюшке, когда пишешь легче, поплакать можно, а говорить в сто раз тяжелее, потом вещи соберу и в монастырь тот. Где людям не совладать, один Бог поможет. Рассказ батюшке отдаю и прошу молиться за бедную Анну, а я за Никиту молить буду.

На столе давно остыл стакан с чаем, привычная возня с багажом в тамбуре, крики на станции «Пирожки, горячие пирожки! С рисом, с картошкой!» отвлекли меня от задумчивости. Исповедь Анны, простой русской женщины, потрясли до глубины души. Как, где нашла она такие слова, да что слова – чувства, которые не каждому образованному человеку даны. Я задумался, сколь мало и плохо знаем мы Россию, как часто необдуманно ругаем ее в пылу полемики, а она все нам прощает, как мать. Поезд подъезжал к моей станции, я подхватил свой дорожный чемоданчик, а в голове уже складывался замысел новой статьи.

2011-2016