Дядя

Здравствуй, читатель. Тот текст, что представлен ниже, склеен мной из обрывков старого дневника, который я вел в пасмурный отрезок жизни. Пришлось немного похлопотать, чтобы придать ему сравнительно порядочный вид: да, я выбросил добрую часть крепких выражений.
Речь пойдет о моем дяде, чья жизнь несколько выбилась из счастливой житейской колеи.

Дядя обыкновенный учитель физики. Буквально полтора часа назад я расстался с ним в палате психиатрического отделения, оставив на тумбочке апельсины и книжечку рассказов Чехова (может, поможет). Сейчас сижу в квартире один, меня окружает бедность и какое-то туманное бессилие, разбавленное горечью происходящего.
По-молодости дядя был преуспевающим физиком-диссидентом, суховатым интеллектуалом и категоричным атеистом, ну и как следствие денег у него не было. Зато была любящая женщина-мечта, бледная красавица, чье фото до сих пор громоздится на пыльной заваленной полке. Счастливый брак быстро разбился о быт, любящей женщине-мечте опостылела ничтожная зарплата хмурого физика и она ушла черт знает куда (понять ее можно). А дядя опустился на дно стакана. Его преследовал мрачный призрак одиночества, и каждая выпитая рюмка усиливала это ощущение. Но пить дядя не переставал. Пил страшно, пил самозабвенно. В школе после каждого проведенного им урока он заходил в лаборантскую и смешивал там одну дешевую водку с другой (чтоб не так прозаично), заливал рожу, закусывал цветами и обратно преподавать физику 8-9-й класс. Преподавать он любил, делал это с большой самоотдачей. Даже под бременем алкоголя он держался убедительно: легкое пошатывание, всплески руками и лихорадочные глаза можно было принять за выразительную харизму и увлеченность предметом. Но по окончанию уроков он ронял себя вместе со стулом и отключался, пока влажная швабра уборщицы не начинала совершать акт насильственного пробуждения над уставшим преподавателем.
В какой-то момент дядя напрочь отказался от алкоголя. Это был момент «философского прозрения», но на самом деле – лучше бы он пил. Алкоголь заменили ему суховатые философские книженции, насквозь пронизанные возвышенным пи#дежом. Для меня было странно, что учитель физики читает такую чушь. Жизнь слегка переменилась. Вместо привычной рюмки с водкой – была непривычная цитата о бытие, которая плохо вписывалась в рамки нашей действительности. Казалось, что дяде на все стало плевать, его худое лицо расплывалось в блаженных истинах жизни. От старого рассудительного дяди ничего не осталось, даже той восприимчивости к боли. Философские сказки перевязали былые ноющие раны и открыли новый взгляд на мир, взгляд через розовые очки философской дури. Он записался на какую-то «йогу мысли» и всем своим видом источал седую мудрость. С лицом библейского пророка он рассчитывался за сосиски в местном гастрономе. Будничные кухонные разговоры оборачивались тибетскими проповедями, на любой житейский вопрос дядя отвечал туманной философской чепухой, противоречащей логике и здравому смыслу, да и жизни, бл#дь, тоже. Меня это раздражало, и я растрачивался на жаркие споры, аргументируя свои мысли с позиции логики и объективной реальности, приводя живые примеры и доводы. Он это понимал, краснел, не мог вымолвить ничего разумного, переводил все на абстрактные суждения, мямлил. В эти моменты, когда он краснел и спотыкался, я мог разглядеть в нем живого человека, а не чучело, напичканное выглаженными цитатами. Это продолжалось 2 с лишним года. Он будто цеплялся за эту философию, сознательно игнорируя все остальное, находил в ней спасение от пустоты жизни. Но постепенно радужная картина его мира начала размываться, объективная жизнь и быт оказались крепче. Дядя снова запил, вновь обретя живые человеческие черты. Запой был страшный и продолжительный. Стало ясно, что вся эта напомаженная философия – пи#дёж собачий. Дядя забил на преподавание, а я завалил сессию и взял академический. Где-то с неделю мы торчали в задымленной комнате и давились алкоголем, пока у дяди не начался сдвиг по фазе. Он выглядел очень опустошенным и надломленным, говорил, что видит какие-то образы, что-то странное. Говорил, что сходит с ума. Ну, так оно и случилось. В один хмурый вечер он облачился в свое волосатое пальто и невнятно выкашлял что-то типа: «Се, писдц, крыша едет». И вместо того, чтобы пойти на очередной кастинг битвы экстрасенсов, он сознательно отправился в психушку.
Лежит там уже неделю, предполагаемый диагноз звучит как-то слишком растянуто, что-то вроде: «Впечатлительная депрессия с претензией на шизофрению», какая-то ху#ня. А я приношу апельсины. Не знаю, что и думать.