Случайная рукопись - 30

ЗАВОД: КАК ЭТО БЫЛО

    Восьмидесятые - большая и сильная страна жила в привычных рамках достигнутого и завоеванного в непрекращающихся битвах за все подряд - за лидерство, за урожай. Жила размеренно и не особо переживая о благополучном завтра. Во всяком случае, большинство граждан так и жило, включая руководящие и правительственные органы. Истинную сторону подгнивающего строя популяризировать было не принято. Этот вопрос автоматически был ведомством идеологических и силовых структур в лице, естественно, КГБ.

    Идеологам высшего эшелона была понятна очевидность тупика многих социальных процессов и того, что текущая ситуация не может продолжаться долго. Противостояние набирало силу, народ медленно, но выходил из состояния социалистического сна. Борьба с инакомыслием и инакомыслящими - работа затяжная и неблагодарная, стремящаяся превратиться в вечную. Изоляция или физическое уничтожение инакомыслящих - лишь предпосылка к возникновению нового сорта и качества оных. Лечить в психушках и выдворять за границу их всех становится невыполнимо физически, а скоро будет просто не на что. Главные руководящие силы страны понимали, что грядут другие времена, когда необходимо будет работать сразу с большими коллективами, создавая антураж законности, свобод и всего остального набора необходимых клише в духе времени. Таковы требования момента, такова основная задача, чтобы выжить.

    Исследования в сфере воздействия на широкие массы, неважно чем, лишь бы достаточно эффективно, не прекращались никогда, с момента образования первого правительства вообще и силовых структур в частности. КГБ, естественно, не обошла сия стезя. Этим ведомством финансировались весьма разносторонние исследования научного и весьма околонаучного толка. Так вот, как раз в начале восьмидесятых, одним ведомственным НИИ была изготовлена более-менее компактная установка, позволяющая моделировать определенную эмоциональность в некоторых слоях населения. Сверхсекретный продукт сверхсекретного института был сверхсекретно испытан в одном рабочем районе города Горький, о чем был подан сверхсекретный отчет в вышестоящие инстанции, где было принято решение о строительстве сверхсекретного завода по производству спасительной чудо-техники, решающей лавину надвигающихся проблем. Действительно, что бы нам сидеть и думать, как бы сделать всем хорошо и радостно?

    Всем не угодишь, все равно появятся недовольные и будут вносить смуту. А тут - спроецировал модель необходимой реакции населения на необходимое или вынужденное действие, нажал кнопку и иди спокойно отдыхай. Все пройдет чисто, как по нотам. Поэтому вопрос о финансировании производства Высокочастотных Психотропных Генераторов обсуждался на самом верху недолго.

    Реализация проекта по причине особой секретности целиком лежала на руководстве КГБ. Была сформирована особая группа с функциями и полномочиями, очерченными только этим проектом, куда вошло НИИ, изготовившее экспериментальный образец, со всей своей базой и мощным конструкторским бюро, подразделение военных строителей, своя служба спецов и безопасности. Как оптимальное место строительства, была выбрана естественная полость непосредственно под городом Москва. Это было выгодное решение. Во-первых, оно было созвучно с проектами по укреплению естественных полостей под Москвой, в связи с деятельностью человека, который вовсю рыл новые тоннели и строил новые высотки. Во-вторых, строительство проходило бы при налаженной инфраструктуре и энергоснабжении и, в-третьих - подземное строительство всегда порождает меньшее количество любопытных глаз, что упрощает мероприятия по соблюдению особой секретности.

    Отец Кирилл, тогда еще Кирилл Александрович, был призван как лучший специалист военного строительства и руководил строительством с первого дня. По мере завершения плановых мероприятий, на быстро формировавшийся объект переехала вся особая группа, вовлеченная в проект. Таким образом, производство начинало помаленьку функционировать параллельно со строительством, и должность Кирилла Александровича плавно, но закономерно перетекла из начальника строительства в директора завода.

    Структура руководства режимными и секретными объектами сильно отличается от обычных предприятий. Тут вполне естественно, что влияние директора не распространяется на некоторые подразделения вверенного производства. От него требуется организация ритмичной подачи успешной отчетности и контроль исполнения директив сверху, а также ведение хозяйственных дел при полной лояльности к делам научным и всему, что находится под грифом секретности. Что директор и исполнял по мере своих сил и энергии, за что был на высоком счету у вышестоящего руководства. Того требовала школа, опыт и идеология.

    Так и продолжалось некоторое время, пока не выяснилось, что без более полного взаимодействия ученых и производства нет необходимой эффективности производства и качества, что необходимое время на соблюдение регламента любых согласований неумолимо приводит к простою. На тот период уже сформировался костяк производства с новыми принципами взаимоотношений структур. По особому решению сверху секретность была раздвинута от рамок подразделений до границ завода, и завод стал полностью закрытым объектом, абсолютно закрытым, почти невидимкой. Люди выпускали продукцию, стояли смены и ставили эксперименты, но были полностью отрезаны подпиской от верхнего мира, от событий там происходящих как политических, так и социальных. Они как бы зависли на определенном отрезке времени в своих обязательствах. Тем временем, во внешнем мире происходили глобальные изменения.

    Сменялись правительства и безвозвратно менялось само государство, раздираемое противоречиями, свободами и перестройками. Эти перемены не могли не коснуться и нашего объекта. В один прекрасный день плотная рабочая жизнь завода вдруг застыла по причине прекращения поставок сырья и расходных материалов. Событие экстраординарное, но какого-то замешательства и лишних вопросов, конечно, не возникло, так как все были люди служивые, и дальнейшая жизнь пошла по особому регламенту, а через несколько дней прибыло и верхнее руководство.

    Отца Кирилла вызвали в секретный отдел. Там был специальный кабинет для инструктажа и встреч с руководством, но руководство предпочитало общение по спецсвязи, и кабинет эксплуатировался редко. В этот раз он, пожалуй, первый раз принимал у себя начальство сверху в лице крепкого, пожилого мужчины в чине не меньше генерала, но без формы и каких бы то ни было знаков отличия или принадлежности к какой-либо службе. Темно-серый костюм, темно-серый галстук, белый воротник, волевое лицо и слепок доброжелательности при нем - вот и весь портрет находившегося в кабинете человека. Он молча поманил зашедшего Кирилла Александровича рукой и указал на стул напротив.

- Ну, здравствуйте, уважаемый Кирилл Александрович! Я бесконечно рад с вами увидеться лично, после стольких лет заочного знакомства! Как ваше здоровье?

- Здравствуйте, товарищ генерал, спасибо, все хорошо, - ответил на приветствие Кирилл Александрович, присаживаясь на указанный стул.

- Не будем говорить много и занимать дорогое время друг друга. Меня зовут, скажем так, Аркадий. Мы ранее не встречались вот так, за столом, но голос мой Вам, кажется, знаком. Не правда ли?

- Да, конечно, товарищ гене...

- Не стоит чиниться, - перебил мужчина. - Не за этим пришли. Давайте сразу по-простому. Дело того требует.

- Ну, как скажете... Аркадий, - сказал Кирилл Александрович, и генерал внимательно посмотрел ему в глаза.

- Вот и чудненько, - сказал генерал, - Так значится, у нас с вами имеется одно важное дело, не терпящее отлагательств. А именно! Условия содержания нашего объекта поменялись.

- В каком смысле?

- По порядку, если можно! - Генерал сделал паузу, ему явно не нравилось, что его перебивают или вставляют слово без разрешения. - Дело в том, что я решил разложить перед вами все карты, вплоть до козырей в рукаве, так как дальнейшее наше сотрудничество как раз и зависит от понимания вами ситуации и правильного выбора расклада. Вы уж простите, что я выражаюсь так образно и в карточной терминологии. Наверное, было бы понятнее в шахматной, но у меня, честно говоря, от всех этих гамбитов и патов голова уже болит. И так всю дорогу только ими и занимаюсь. Ну да это и не к нашему разговору. Вы готовы?

- Весь внимание, товарищ Аркадий.

- Ну-у... Я вас чрезвычайно бы просил без «товарищей»! Не те времена.

- Не совсем понял вас!

- Ладно, договорились же по порядку. Дело в том, Кирилл Александрович, что той организации, с которой вы подписывали отношения, более не существует.

- То есть?

- Мда. За то время, пока вы тут работали на благо великой страны, эту самую страну развалили и продают по кускам все кому не лень.

- Не совсем понимаю вас, тов... простите, Аркадий.

- Я сам многое не понимаю. Враг вдруг очутился у нас за спиной и на самом верху, но мы все же не о том опять. Странный диалог, не правда ли? Приходит человек и заявляет, что СССР более нет и мы все уже не товарищи, да что там СССР... КГБ более нет!

- А что есть? Правду сказать, вы меня действительно огорошили. Я хотел спросить, кто теперь представляет наше руководство? Или нас расформировывают?

- Ни в коем случае. Ваше производство уникально в своем роде. Вы и не представляете, насколько популярна его продукция!

- Так, понятно, но все же, кто теперь осуществляет наше непосредственное руководство?

- Я, - сказал, как отрезал, генерал. Повисла пауза. Побежали мысли все быстрее и быстрее, формируя растущий ком не поддающихся логике заключений.

    Отец Кирилл пытался быстро сортировать возникающие версии происходящего и развивать их параллельно, но это требовало большего времени, а говорить что-то надо было сейчас.

- Не понял, в каком смысле?

- В прямом. Особая секретность этого объекта не позволила обнаружить его нашим врагам. Мы продолжим работу. Но по другим схемам.

- А кто, простите, наши враги?

- Я понимаю ваше состояние, Кирилл Александрович, но это слишком долго объяснять. Слишком долго. Мы с вами поступим по-другому. Вам предоставляется увольнительная на пять дней. Вас разместят в служебных апартаментах и предоставят информацию о текущих событиях в стране и за рубежом за период, какой сами только затребуете, плюс телевидение, радио и свежие газеты. Потом мы с вами должны будем встретиться опять.

- Скажите, а какое решение я должен буду принять?

- Правильное!

- Ну а если мне не понравится все, что произошло наверху?

- Так это же нормально! Ни одному здравомыслящему гражданину не может понравиться та катастрофа, что произошла и происходит в России.

- Вы сказали в России? О СССР уже и не говорится?

- СССР наша Родина, я вас понимаю, но Россия - это наша душа. Не будем играть словами, давайте изучим факты. Если вам нужно что-то с собой взять из личных вещей, то собирайте, времени у вас до семи утра. В семь ноль пять за вами придут сопровождающие. Да, хочу вас сразу предупредить, чтобы не было потом ненужных вопросов. Так как особой секретности никто не отменял, то при вас будет двое сопровождающих постоянно. Это для безопасности и вообще, мало ли чего.

- Вы меня пугаете этим «мало ли чего». Это конвой?

- Это условия особой секретности положений, являющихся гарантом государственной безопасности, это, надеюсь, вам ясно?

    Генерал несколько вспылил, но быстро совладал с собой. Там, где он ранее служил, его слово было законом, и вопросов не задавал никто. Чего-то особенного они хотели добиться от Отца Кирилла, раз такой человек, со всей своей властностью, не позволял себе даже вспылить. Это было странно и будило подозрения, но как раз в этом и предстояло разобраться.

- Но государства ведь нет, вы же сами сказали, - попытался сгладить напряжение отец Кирилл.

- Есть люди, Кирилл Александрович! Это более ценно, и пока они есть, правила будут соблюдаться, - генерал говорил тихо, без видимых эмоций, но каждым словом ставил точку бесспорности каждого своего слова.

    Отец Кирилл понял, что как бы там ни складывалось наверху, машина работает без сбоев. Аппараты строят люди, и сколько бы другие люди ни ломали эти аппараты, люди, однажды построившие их, создадут новые, более изощренные - не явно, так тайно.

    Вот и вся недолгая история рождения и перерождения завода. Идея создания его изначально была зловеща, и новая форма эксплуатации только подчеркнула и обострила ее суть. Она и привела к существующей трагедии, как непременному атрибуту злой воли, преследующей наживу превыше любых других ценностей и человечности. Вот оно, точное определение всех алчущих злата на крови - нелюдь.

- Что это за генераторы, Отец Кирилл?

- Эх, Андрюша, это такие умные машинки. Генераторами их называют, потому как генерируют, а вообще это больше излучатели.

- И нафига?

- Фига. Хм, слово-то какое - фигли-мигли. А вот чтоб было дофига. Ты представь, что все в мире испускает волны различных физических свойств, и живое и неживое. Самыми понятными нам пока оказались электромагнитные волны. Так вот, все вокруг испускает эти волны различной длины и частоты. Ежели записать излучение какого-либо человека, а потом особой программой переложить на музыку, то такие симфонии получаются, что куда там Бетховену. И на каждое действие у человека свое звучание. Вот птицы, ты как думаешь, узнают, что зима скоро и надо на юг лететь?

- Ну, инстинкт или холодно становится, все такое и листья желтеют.

- Хе... листья... Чудак-человек. А ежели не видят они цвета, а на крыло встают, когда тепло еще? Инстинкт. А ты подумай, что такое инстинкт? Сложно? Непонятно? А глянь, в природе оно все просто и понятно. Нету в природе необъяснимых загадок. Ежели задаться целью, поизучать, понаблюдать, так все понятно будет. Эт чтоб разные олухи не приставали с вопросами, а сами до всего доходили, и придумали такие слова, как инстинкт. А кому такого объяснения достаточно, тот и не задает вопросов более. Всем хорошо, все довольны. Хе, инстинкт. А все просто! Меняется общий фон электромагнитного излучения! Птицы чувствуют это и следуют за изменением туда, где он такой, каков нужон. Понятно?

- Здорово! А зачем птицами управлять? Это для аэропортов что ли, чтоб в турбины не залетали?

- Ты про генераторы, что ль? Да нет, это как раз для людей. Представь вот, что имеется свой тон на любое действие. То ли руку поднять, то ли побежать, а то посидеть подумать. А ежели ты понимаешь это, и к тому же можешь генерировать любой тон, так вот тебе и управление. Сгенерировал такой тон, излучил его куда надо - и все побежали. Как тебе это нравится?

- Прикольно.

- Нда-а... Прикольно, точнее не скажешь. Только грустно все это. Никогда нельзя сказать - сам ты что сделал или подтолкнул кто. Это уже кукольный театр.

- Зато коммунизм можно сделать.

- Сдался тебе этот коммунизм, много ты его видел? Деньги, только деньги. Научиться управлять толпой, чтоб покупали, что скажут и делали, что укажут - мечта любого капиталиста. А ведь есть еще и политика! Широта возможностей огромна.

- Неужели ваши машинки такое творили?

- Да нет, куда там, наши генераторы хоть и показывали хорошие результаты, но были очень примитивны. Можно было генерировать один - не более - тон. Этого мало, чтобы подвигнуть кого на действие. Только общие состояния или болезнь. Вот во что оно выползло. Грамотно использовать во благо или при лечении - слишком накладно, а вот убить или мучить кого - просто.

- Их что, для убийств использовали?

- Да нет, это я теоретически тебе показываю, да и кто такие сложные машины будет использовать для убийства? У нас с этим никогда не усложняли. Пришел, кто надо и шлепнул. Дешево и сердито.

- И куда их тогда?

- Ну, у нас ставили где-то, пока Партия была. Кое-какие рычаги управления все же были отработаны, а в основном - за бугор. Производство действительно было уникальным. Наши поделки шли на ура. Потому и появились господа хозяева на заводе так быстро. Деньги большие и возвратов нет, потому как эта тема во всем мире за семью печатями. Прознал бы кто в каком-либо ихнем парламенте, что ими манипулируют, такой бы разнос по полкам был, что врагу не пожелаешь. Потому и работали тихо, но ритмично.

- А сколько такая машина стоит?

- На кой тебе?

- Да так, интересно.

- Хм... Интересно ему. При особой комплектации и десять миллионов в инвалюте могли запросить.

- Ни фига себе!

- Нда, вот те и фига! Думаешь за какие пироги они бы так старались тут все в невидимости держать. Тоже ведь больших денег стоит. Нда-а... деньги, одни деньги. Люди для них - пшик, звук один. Куда все катится? - Отец Кирилл погрустнел и замолчал. Я тоже молчал, понимая его состояние. Захочет продолжить - продолжит, а нет - так его право, торопиться нам некуда.

    Сопроводили тогда Отца Кирилла наверх двое в кожаных плащах, одинаковых с лица. Разместили в апартаментах гостиницы «Россия» с видом на Кремль. В номере уже лежала подшивка газет и видеокассеты. Выходить из номера запрещалось, кормили по часам с доставкой в номер. Никто не мешал, не звонил, ничего не спрашивал. Сопровождающие, как назвал их генерал, находились где-то за пределами номера. Работай, в общем, вникай в ситуацию.

    Отец Кирилл побродил по апартаментам, освоился, потом принял ванну и весь вечер стоял возле окна, глядя на кремль, Васильевский спуск, Покровский собор. Смотрел на людей, на машины, на красные звезды. Все так и сохранилось в памяти, ничего вроде не изменилось. Может быть, только появились новые марки автомобилей, и люди стали по-другому одеваться, но в остальном все по-прежнему. Москва так же расцветала огнями в сгущающихся сумерках и так же поблескивала рябь темной ленты Москва-реки, рожденная речными трамвайчиками. Хотя нет, появилось и чужеродное - неоновая реклама пестрила иностранными словами и символами. Необычно было это видеть. Странно. Потом он включил телевизор.

- Я тогда как в будущее попал на машине временили после спячки, - рассказывал отец Кирилл, - Видел, небось, фильмы про замороженных всяких, которых раскопали, отогрели и потешались потом, глядя на их ляпы? Вот я таким же замороженным был. Что ни читай, всюду новые имена, события и лозунги. Как на дикий запад попал, только язык наш. Чудеса. Понятен мне стал ход мыслей нашего генерала. Эт такие деньжищи в карман положить! Губа не дура. Не понравилось мне это, но убежать я не мог. Соглядатаи каждый шаг пасли, да и гордость не дала бы. Сказать подлецу, что он подлец, с гордо поднятой головой, а потом принять муки. Эхх... Идеология такая была, воспитание. Нам ведь тоже мозги засирали еще как, и безо всяких генераторов.

- Я тоже в СССР рос, знаю, - заметил я.

- Да что ты знаешь? Твое время уже как застойное определили, а наше, получается, самое действенное было. Нда-а... Понадеили мы с горой. Как вспомнишь, аж в дрожь бросает. Строили как заведенные, поднимали, открывали, воздвигали. И вечный бой, покой нам только снится! А на поверку-то что? Себе на голову-то и наваяли, да так смачно, что не отмыться теперь вовек. Хе...

- Да ладно, что дальше-то?

- А дальше поставили меня опять перед ясны очи просто Аркадия и затребовал он от меня сиюминутного ответа - с кем я. С деньгами или с гордостью своей и идеалами.

- А вы?

- А я узнал тогда, что жена моя погибла. Случайно узнал, из подшивки газетной, что в номере лежала. Только пара строк с фамилией и именем. Чего-то не вынесла и, как написано было в газете, покончила жизнь самоубийством, а может быть и помогли. Не знаю. Но мне не сообщили - вот что непонятно. В тайне так и держали, а почему?

- Не знаю.

- Вот и я не понял, что тут за интрига. Одно понял - не просто так эта газетка в общей подшивке лежала. Ничего не делают они просто так или по халатности. Это намек был. Пугнуть хотели. Фронтовика пугнуть! Больно мне стало. Не было ближе и роднее мне человека на свете, чем супруга моя, они же даже смертью ее играли, в расчет брали. Дошло до меня тогда, что ни я им не нужен, ни коллектив наш. Только деньги!

- А кем ваша жена была?

- Она поэтессой была. Мы на фронте встретились, потом расстались, война развела, но потом опять встретились и решили не расставаться. Но куда там с моей работой-то! Виделись раз-два в год и то на часок, на денек. Служба. Она это понимала и ждала, а потом, видимо перестала что-то понимать или отказывалась. Мне страшно было подумать, что такого сообщили ей обо мне, что перестала она ждать и решила вот так уйти из жизни.

- Вы ее любили? - спросил я. Отец Кирилл посмотрел мне в глаза задумчиво и вдруг погладил меня по голове.

- Эх, Андрюша, Андрюша! Любил ли я ее?.. Сильно любил. Во все мои долгие командировки только и думал о ней, строил планы, что вот вернусь, брошу чемодан и обниму сильно, а когда приезжал, то сидел с ней на кухне и смотрел на нее. - Он замолчал, опустив голову. Мне стало неловко, что брякнул лишнее.

- Простите меня, я не хотел, - сказал я.

- Да что ж прощать? - Отец Кирилл раскрыл свои ладони и долго смотрел на них. - Не за что. Это ведь мое. Сокрытое ото всех, невидимое, потертое от времени, но мое. Иногда кажется, что и не было ничего, так глубоко и невидимо сокрыто, но память проснется вдруг, выплеснет какую ни то картину, и как живое все перед глазами.

    Старик говорил медленно, ставя недолгие паузы и тихо, едва слышно, но я прекрасно слышал. Это были живые эмоции долгой и непростой жизни, долгой и непростой любви.

- Раз помним - знать, не очерствели еще сердцем, знать, живы. Хорошо это. Я тогда смотрел на холеную физиономию генерала нашего и молчал. В душе все кипело от негодования. Все попрали, чем жил, во что верил. Наверное, я бы все простил или попытался хотя бы понять и перестроиться, модно было тогда говорить об этом, но свою любовь я им никогда не прощу. Генерал сказал, чтоб я подумал, не принимал скоропалительных решений, да что тут думать. Думай - не думай, а сделанного не вернешь. Мне предложили сдать дела, я отказался. По иронии злой я был чуть ли не единственным человеком, который объединял в себе всю схему нашего производства. От меня требовали документы, но многие документы просто не существуют, а многие уничтожены. Я же тут знаю все, от начала строительства до выхода готовой продукции. Без меня или моих знаний надо все с нуля начинать, а это - простой, что недопустимо. Денежки мимо утекают! Вот как! Когда уговоры не дали результатов, перешли к допросам с пристрастием. Вот так же как тебя отделывали под орех, так что мы с тобой одну мясорубку прошли, Андрюша!

- Что, вас тоже так били?

- По-разному били и разное применяли. Чтоб говорил больше про схему взаимодействия подразделений, чтоб чертежи выдал и документы, что на хранении имею якобы. Может и понарассказал бы чего, чего же не придумать, раз просят, да только время прошло и устал я, выключаться стал часто. Меня и списали в расход. Я не предполагал, что в коварстве своем дойдут они крайних мер. То есть был уверен, что меня ждет бесславный конец в виде неопознанного трупа, но им не нужны были в свидетелях даже трупы. Не знаю уж, кто там предложил использовать утилизатор как крематорий, но, как видишь, идея прижилась и эксплуатируется успешно.

- А кто вас спас?

- Меня никто не спасал.

- Тогда как вы сюда попали?

- Повезло мне, мой друг, повезло. Как и говорил, я стал часто терять сознание, но так же часто и возвращался к нему. Я не слышал распоряжений относительно моей участи, но когда меня притащили и стали затаскивать на площадку утилизатора, я сразу все понял и решил, что не стоит информировать палачей о моей вменяемости и продолжал притворяться. Это помогло тем, что меня не привязали к стойке. Дальше было делом техники. Я молился только одному, чтобы люк не заржавел и не заклинило механику. Все обошлось. Люк открылся как часы, и с тех пор я пленник этой норы.

- Теперь мы вместе пленники.

- О, да! Вместе гораздо веселее.

- Как вы думаете, Отец Кирилл, сколько может продолжиться это веселье?

- Думаю, что недолго. Стар я уже, и, возможно, скоро ты останешься один.

- Да нет, простите, я не о том. Сколько может продлиться наше заточение?

- Хе, хе... Да понял я, это ты меня прости за глупые шутки. Трудный вопрос. Выбраться отсюда не так просто. Площадка подъемника всегда внизу - это хорошо, но в нерабочем состоянии утилизатор закрыт и открывающий привод находится снаружи. Открывают его по регламенту только в момент загрузки при поднятой площадке. Если вылезть отсюда и ожидать момента загрузки, а затем напасть на персонал, то шанс есть, но ничтожный. Там должно быть не менее двух человек по инструкции, а что это за люди ты уже знаешь. Да и потом что, в случае успеха прорыва? Набегут черти с автоматами и разговаривать не будут.

- Да-а... Эти точно не будут. И что же делать? Какие еще есть варианты? Может быть проковырять стены?

- Невозможно, прости. Эта нора при случае выдержит прямой ядерный удар. Проковырять столько железобетона можно лет за восемь, но за бетоном - скала.

- Веселуха.

- Не то слово.

- Ну, может быть, кто-нибудь прознает про завод и его рассекретят, вскроется мошенничество, тут появятся правительственные войска и освободят всех.

- Ты сам-то веришь в такое?

- Я надеюсь на это. На что еще надеяться?

- Может быть, может быть. Но ведь этой камеры нет на схемах и чертежах. До начала чистки камеры еще далеко. В лучшем случае завод продолжит существование в другом качестве, но, скорее всего, его прикроют, чтобы не дай бог, не выплыло чего наружу. И два маленьких человечка будут похоронены тут навечно.

- Прямо жить не хочется от такой перспективы.

- Нет, жить надо. Всякое может произойти. Существует где-то справедливость высшая. Ты пришел, чтобы скрасить мне последние дни, но ты не можешь так тут и остаться. Ты молод, у тебя все впереди, это было бы несправедливо.

- Не говорите так, я не хочу думать даже, что вы меня оставите. Что я тут буду делать один?

- То же, что и сейчас. Пытаться выжить и ждать своего часа.

- Мы вместе дождемся этого часа.

- Это вряд ли. Я чую, что немного мне осталось. Такова жизнь, ничего тут не попишешь.

    Я еще что-то хотел сказать, но Отец Кирилл пресек словеса мои, выставив ладонь, и предложил поспать. Я согласился, но только затем, чтобы старик отдохнул. Самому ни сон не шел, ни просто полежать не хотелось. Мыслей опять была полная голова. Если все, что говорил мне Отец Кирилл, правда, то там наверху такой же «завод», что и тут. Только вывеска у него несколько побольше и дурилово поизощреннее.

    Как такое стало возможно? Мать всю жизнь откладывала копейку какую-то, все на старость собирала, а потом - бабах - сгорели копейки, на миллионы теперь жить будем, да что там от этих миллионов, все равно не хватало ни на что. А приглядеться, так одна иллюзия вокруг. И что собирала мать копейки - иллюзия, и что сгорели потом - тоже, а уж миллионы эти - и совсем неприкрытая иллюзия, грубая настолько, что на поверку - ложь. Наглая и подлая. Как же так?

    Свобода, демократия, освобождение от коммунистического плена. Все врали. Только нынешние врут открыто, без художеств на тему совести. Надо вам свобод и плюрализма мнений, так сейчас, включим вам машинку - и готово мнение. Хоть общественное, хоть личное, и пусть хоть кто упрекнет, что в стране нет каких-либо свобод. Все есть, все безупречно, и источник этой безупречности зарыт глубоко под землю прямо в сердце страны.

    Я ходил и ходил туда-сюда по нашему аквариуму. Действительно аквариуму - сравнение развеселило даже. Жизненное пространство ограничено стенами, сверху падает еда, полная иллюзия, что мы сами добываем себе еду, поддерживаем свое существование и ждем чего-то, надеемся. Ну не рыбы? Какой кошмар. Тут аквариум и там, наверху, тоже. Народ суетится, добывает себе пропитание и блага, надеется на что-то, но ведь также подбрасывают корма, чтоб не подохли, и всё.

    Кто-то изловчился поболее хапать, но больше, чем кинули, корма не будет, а это значит, что кто-то умрет с голоду. Да только рыбы не знают жалости, рыбы живут на инстинктах. Когда же мы стали рыбами? И кто бросает корм? Бред какой-то - рыбы, корм... не знаю. Сложно это. Понимание чего-то важного мелькает перед глазами, но картины полной пока нет. Страшно лишь. Безнадежность сеет тоску, а та в свою очередь может сгрызть насмерть. Нет, прав Отец Кирилл - ни к чему привлекать мрачные мысли, надо жить, чтобы что-то сделать, успеть, увидеть. В конце концов, удивиться и влюбиться.

    Хандрить хорошо от лени и праздности. Вот когда-нибудь, когда наскучит вечный праздник жизни, возьмем и разленимся, и захандрим от тоски черной по бесцельно прожитым годам или зальемся по уши с горя ностальгией о далеком и любимом, а пока - где оно, это «когда-нибудь»?


Далее:   http://www.proza.ru/2016/02/27/563