Обои

Маршрутка была переполнена. Горячий воздух зыбким маревом колыхался в салоне. Порывы свежего воздуха врывались сквозь раскрытые окна лишь изредка, и поэтому пассажиры были страшно утомлены духотой.

На заднем сиденье, у самого окна, сидела молодая мама с мальчишкой лет пяти на коленях. Их соседка, полная женщина в летах, обмахивалась газетой. По неосторожности она слишком сильно взмахнула рукой, резко отвела её вправо и, сама того не ожидая, задела мальчика газетой.

- Ой! – вскрикнул малыш, и вдруг, не по-детски озлобившись на женщину, закричал:
- Вот кулак! Вот кулак! Получишь!

Он потряс своим детским кулачком прямо перед лицом пассажирки, а затем со всей силой, которая только была в его тоненьких ручках, ударил её по плечу.

- Гляди, какой сердитый! – спокойно, нарочито-обиженно, сказала женщина.

А мама мальчика так же рьяно, как её сын дал сдачу обидчице, влепила ему подзатыльник. От удара у мальчика зазвенело в ушах.

- Ты как себя ведёшь?! – закричала на него мать. – Извинись сейчас же!

- Извините, - тут же пролепетал мальчик.

Голос его стал тихим. От прежней агрессии не осталось и следа.

- Я задела тебя нечаянно и не хотела обидеть. Не стоило так кричать, мой хороший, - мягко произнесла женщина в ответ на извинения. - А вы бы, мамаша, помягче с сыном-то.

- Без ваших советов обойдусь, - огрызнулась женщина. – Что замер? – она толкнула малыша в спину. – Наша остановка, пошли!

На улице она продолжила:

- Вечно мне приходится из-за тебя краснеть! Почему ты такой бестолковый?! Народился на мою голову! Что отстаёшь? Быстрее давай! Дома будешь наказан.

Женщина шла довольно быстро, и, чтобы успеть за мамой, мальчику приходилось почти бежать. Чтобы не отстать, он ухватил её за руку, но она резко одёрнула:

-Не видишь, у меня сумки! Иди сам!

Дома она сдёрнула с него куртку, стащила шапку и верхние штаны, и, поддав тычком в спину, рявкнула:

- В угол, быстро! Стой и думай над своим поведением!

Мальчик вжал голову в плечи и мелкими шажками побежал в привычный угол коридора. Мать, даже не удостоив его взглядом, прошла в зал, плюхнулась на диван и включила телевизор. Потом встала, сходила на кухню, налила себе чаю, сделала бутерброд и вновь вернулась в зал.

-А ты обойдёшься, - жуя, сказала она. – Будешь думать в следующий раз, как меня дурой на людях выставлять.

Мальчик стоял в углу. Его ноги быстро устали, и он принялся переступать с одной на другую, чтобы немного размять их. У него звенело в голове. Но хуже всего - ему было до защемления в груди тоскливо.

Перед глазами его были обои. Зелёные, с бледно-золотыми выпуклыми переплетениями. Он водил по выступам узора пальцами, словно проверял, всё ли на месте, или же что-то изменилось с того момента, когда он последний раз глядел на них? Он помнил каждую их чёрточку, каждый изгиб причудливых линий. Всё в этом углу было до невозможности знакомо ему.

Больше всего сейчас мальчику хотелось броситься в зал. Запрыгнуть на диван, к маме. Прижаться к ней маленьким комочком и лежать, положив голову ей на грудь, вдыхать аромат её ласкового тепла, ощущать прикосновения её заботливых рук к его лицу, голове. Ему хотелось стать маминой частью – неотъемлемой и неделимой. Чтобы не смогла более она его прогнать.

Он представлял мамино лицо. Оно было хмурое, сердитое, но в своих мыслях мальчик поднимал вверх уголки маминых губ и глаз, расправлял складки на лбу, увеличивал щёки. Было бы так здорово, если бы мама радовалась чаще, и он радовался бы вместе с ней.

В раздумьях малыш не заметил, как его непослушные пальцы, действуя совершенно против его воли, подколупнули ногтём срез золотистого лепестка на обоях, и затем ухватили его и потянули вниз. Полоска бумаги с сухим треском отклеилась от стены и осталась в его руке, тоненькая, согнутая, будто серпантин. А на её месте появилась длинная белая дыра, при виде которой у ребёнка ёкнуло в сердце.

- Ах ты засранец! – раздалось из-за спины мальчика, и в следующий же миг тяжёлая рука задала ему крепкий подзатыльник. От неожиданности и резкости удара мальчик заплакал – тихо, одною водой, совершенно без участия голоса и тела.

- Какого ты обои дерёшь? – кричала мать. – Ты хоть представляешь, сколько они стоят?!

Мальчик молчал. Он не знал, сколько стоили обои.

- Нет, это уму непостижимо! – продолжала мать. – За что мне такой болван достался?! У всех дети как дети, а у меня… Ты соображаешь, что теперь придётся заново клеить обои? Что нужно новый рулон покупать? Нет, ты ничего не соображаешь, куда тебе! Так вот, знай. Этот рулон будет куплен в счёт твоих денег. Да-да, именно твоих. Тех, которые я собиралась потратить на тебя в воскресенье. В кафе тебя хотела сводить, на аттракционах покатать… А теперь – всё! Никакого кафе, никакого веселья. Деньги пойдёт на обои. Ты сам себя наказал. Будешь дома сидеть, понял?! А теперь - марш в свою комнату, чтобы я тебя не видела!

Малыш засеменил прочь. Оставшись один, он робко присел на кровать. Голова его болела от ударов и постоянного внутреннего напряжения. Он по-прежнему плакал, беззвучно глотая слёзы, стараясь заглушить в себе голос обиды. Ему пока не приходили в голову мысли о грубости, о несправедливости. Он был слишком мал, и, столкнувшись с равнодушием родного человека, воспринимал его как нечто само собой разумеющееся.

Зачем, зачем он отодрал эту обоину? Если бы не она – ничего бы не было. Не ругалась бы мама, не запретили бы кафе и мультики, и не хмурились бы сейчас тучи за окном, и плюшевый слон на письменном столе не глядел бы на него с такой укоризною.

Он думал о том, как здорово было бы иметь машину времени. На ней можно было бы вернуться в прошлое и всё исправить. Встретить самого себя и подсказать, как поступить, что стоит сделать, а что – не нужно никогда. Но машины времени у него не было, а значит, исправлять всё предстояло самому.

В руке его по-прежнему оставалась полоска обоев. Скомканная бумажка – как смятая надежда. Он гладил её мокрыми от слёз пальцами, пытаясь распрямить, вернуть ей прежний вид. Ах, если бы вот так же запросто можно было расправить все суровые складки на мамином лице!

Затем малыш встал и тихонько подошёл к письменному столу. В его ящике он нашёл тюбик с клеем. После чего, стараясь не шуметь, вернулся к своей кровати и аккуратно спрятал клей и полосочку бумаги под подушку. Чтобы ночью пробраться в коридор – тихо, чтобы не разбудить мамочку, - и приклеить обоину на место.
Чтобы утром мама встала, и, увидев, что обои целы и невредимы, улыбнулась ему. Хотя бы раз…