Лукоморье, Кубань и Путин

Спор о местонахождении пушкинского Лукоморья напоминает спор о Трое, которую в XIX веке одни учёные считали выдумкой из «Илиады» Гомера, а другие – реально существовавшим городом. Но вот дилетант Генрих Шлиман, не споря, поехал в Малую Азию, да и откопал там древнюю Трою! Многих, правда, интересовала не столько Троя, сколько её золото. И ведь, действительно, как красиво Шлиман надел древние золотые украшения на свою молодую жену и, сфотографировав её, поместил портрет в газете (говорят, что его бывшая жена, ранее отказавшаяся ехать на раскопки, чуть было не повесилась!).
Ну, а я (благо, что дилетант и что первая и последняя буквы моей фамилии совпадают с буквами фамилии дилетанта Шлимана!) тоже копну что-нибудь, но, правда, в отношении пушкинского Лукоморья, которое, как и гомеровскую Трою, всё-таки неплохо было бы найти на географической карте. Хотя, если честно, то уж очень мне, ростовчанину, хотелось бы, чтобы это Лукоморье было рядышком, а я, проехав немного к Таганрогу и выйдя на берег Таганрогского залива, посмотрел бы на то место, где когда-то рос «дуб зелёный». И ведь основания для таких надежд есть! В особенности если почитать, что пишет наш ростовский журналист Фима Жиганец (псевдоним Александра Сидорова): «Таганрогский залив уже давно ассоциируется с пушкинским сказочным Лукоморьем. Здесь когда-то был расположен легендарный дуб, вокруг которого по златой цепи ходил кот ученый. Дерево стояло напротив дворца Александра I - дома, где в июне 1820 года останавливались по дороге на Кавказ Александр Пушкин вместе с Николаем Раевским. Во времена поэта дереву было более 200 лет и находилось оно как раз у самого лукоморья - то есть у морского побережья, изогнутого в форме лука. В 2002 году неизвестные вандалы спалили дуб. То, что уцелело от дерева-долгожителя, пришлось спилить. Осталось одно лишь Лукоморье» (1).
Однако для того, чтобы ознакомиться с «историей вопроса», предлагаю вам, дорогие читатели, прочитать на Прозе.ру статью Фимы Жиганца «Хроники Лукоморья, или Где наливали Пушкину». Тем более что она вам понравится, поскольку написана весело и иронично. Да и мне бы она понравилась, если б не вывод, после которого сразу же и возник вопрос не о том, где наливали Пушкину, а о том, где наливали самому Фиме?! Так что читайте и не торопитесь заглянуть в мой ответ.
А я пока укажу на чисто прагматическую вещь, т.е. на то, что под названием «Лукоморье» сегодня можно встретить: и базу отдыха в Анапе, и мини-отель в Санкт-Петербурге, и загородный клуб в Псковской области, и т.д. И везде вас будут убеждать, что именно там и есть «настоящее пушкинское Лукоморье»! Однако элементарная логика говорит, что уже по одному своему определению Лукоморье («лука моря», т.е. морской залив) не может быть ни в Псковской области (хотя это и утверждал в своей книге «У Лукоморья» Семён Гейченко, бывший когда-то директором пушкинского музея-заповедника «Михайловское»), ни на острове Хортица, как об этом пишут украинцы. И действительно, какие могут быть «морские заливы» без моря?!
Ну, а если мы вернёмся к статье Фимы Жиганца «Хроники Лукоморья…», которую я надеюсь, вы, дорогие читатели, уже прочли, то и обнаружим там следующее. «Как заявляют краеведы, именно Таганрог и есть то самое Лукоморье из «Руслана и Людмилы»! Город расположен аккурат на берегу Таганрогского залива – куда уж лукомористее… А легендарное дерево стояло как раз напротив дома градоначальника, у самого морского побережья. Туда же напрямую вела дорожка, начинавшаяся от дома. Во времена поэта дереву было якобы более 200 лет. Единственная загвоздка: речь идёт не о дубе, а о шелковице. Но Пушкин же вам не ботаник! Из других аргументов заслуживают внимания два. Во-первых, по преданиям, Азовское море кишит русалками. Во-вторых, местные жители клялись, будто видели на дереве следы от золотой цепи. Но это уже - с серьёзного бодуна…».
А я добавлю, что и без всякого «бодуна» ростовские журналисты сегодня пишут, что «побережье Азовского моря, излучина Таганрогского залива - настоящее сказочное пушкинское Лукоморье» (2). А таганрожцы вторят им: «Говорят, что именно вдохновленный поездкой в Таганрог, в дубовую рощу (Дубки), А. С. Пушкин написал «У Лукоморья дуб зеленый…» (3). Ну, а о том, что в Таганроге под названием «Лукоморье» имеются: и детский сад №52, и книжное издательство, и детский игровой клуб, я уж и не говорю.
И хотя морские заливы, которые мог видеть Пушкин, есть в разных местах, но ростовчан по этому вопросу весьма тревожат южные соседи, о которых тот же Фима Жиганец пишет: «соседняя с Ростовской областью Кубань на наше Лукоморье точно покушается». И это так! Я лично помню, как губернатор Краснодарского края Александр Ткачёв весьма категорично утверждал по телевизору, что пушкинское Лукоморье находится именно в его регионе. А с учётом энергичности Ткачёва пушкинское Лукоморье он запросто переместит если не на Кубань, то уж в Москву точно (не зря же теперь он член Правительства России!).
Ну, а на самой Кубани школьникам усиленно внушают, что пушкинское Лукоморье именно в их регионе. Так, например, учительница Калабашкина Нина Алексеевна уверенно говорит на своём «Пушкинском уроке» в Интернете: «Вспомните вступление к поэме «Руслан и Людмила»: «У лукоморья дуб зеленый …» Исследователи творчества Пушкина уверены, что при написании этих строк перед глазами поэта вставали пейзажи не сказочных земель, а наших, кубанских, и даже более точно географически – пейзажи возле Тамани. Только в окрестностях Таманского полуострова есть морской залив, где «брег песчаный и пустой».
Понятно, что учительница руководствуется словами местного исследователя Николая Назарова: «Перед глазами поэта вставали пейзажи не сказочных земель, а наших, кубанских, и даже более точно географически - пейзажи возле Тамани… Практически во всех словарях "лукоморье" трактуется как старое название морского залива. Но найдите на географической карте морской залив на территории России (даже во времена Пушкина!), где берег пустой и песчаный. Такое можно наблюдать только в окрестностях Таманского полуострова! И не только во времена А. С. Пушкина, но и ныне» (4). И понятно, что Назаров в свою очередь опирается на книгу своего тёзки и земляка Николая Веленгурина «Дорога к лукоморью», которая уже неоднократно издавалась в Краснодаре. Кроме того, те же кубанцы всегда могут указать, что весь берег от Анапы до Темрюка, в основном, покрыт мелким мягким песком, а на остальных курортах юга России (за исключением восточной части Крымского полуострова) все берега – галечные.
И что же тогда остаётся ростовчанам, если кубанцы правы? Может им поможет Фима Жиганец, который так хорошо осветил историю вопроса о поиске Лукоморья? Да, в том-то и дело, что и Фима со своим неверным выводом, после которого я плюнул и сказал: «Дрался, как лев, а пал, как муха!», не то, что не поможет, а даже и навредит. А вывод у него таков: географического адреса пушкинское Лукоморье не имеет, поскольку оно - выдумка поэта, основанная на заимствованиях из фольклора и литературы. Ну, а после этого вывода уже легко оправдывается нахождение Лукоморья во всех местах, где до написания пролога к «Руслану» (т.е. до 1828г.) побывал Пушкин. И, понятно, что Фиме за это нальют не только в Таганроге, но и везде! Как там в песне: «И там, и тут, везде мне стопочку нальют!» Ну, и в родном Ростове – тоже. Ведь если спросить, например, у хозяина кафе «Фруктовый сад» на ул. Малиновского: «А почему вы при входе в кафе посадили на дерево русалку, кота учёного и других сказочных героев?», то он смело может ответить: «А вы читайте Фиму Жиганца, который говорит, что Лукоморье - это выдумка. Ну, а замысел мог возникнуть у Пушкина, когда в 1820-м году он заехал в Ростов и посмотрел с берега Дона на широкий весенний разлив, напомнивший ему море». И что ответить?!
Надеваю очки, беру лупу и смотрю на проблему глазами следователя. И вижу, что «нет дыма без огня» и, действительно, кубанцы смело могут утверждать, что берег Таманского залива отражён в сказочном творчестве Пушкина как «брег пустой». И нравится это кому-либо или нет, но на этом же берегу и следы пушкинских морских витязей просматриваются неплохо. Тем более что, взяв географическую карту, мы и сегодня можем увидеть на юге Таманского полуострова Витязевский лиман, который когда-то был морским заливом. И хотя оппоненты могут возразить, что этот лиман назван не в честь каких-то витязей, а в честь майора Витязя, героически погибшего в 1809 году под Анапой, но сразу же и получат от кубанцев ответ, что Пушкин при проезде Тамани в 1820-м году вполне мог услышать что-нибудь о местном герое Витязе. И запомнить это.
Однако если о знании Пушкиным героического майора Витязя можно и спорить, то вот о знании им Суворова, который в своё время собрал на Кубани полк своих «чудо-богатырей» и назвал его в честь древнего города Фанагории, никаких споров быть не может. Тем более что именно крепость Фанагорию, построенную Суворовым на месте древнего города, и посетил Пушкин с Раевскими при проезде в 1820-м году через Таманский полуостров в Крым. И вот как об этом пишет исследователь В.П.Казарин: «Известно, что по приезде в Тамань Раевские остановились в крепости Фанагория. Административно составляя с Таманью единое целое, крепость располагалась в двух верстах от нее и запирала дорогу в Тамань с Кавказа. …Пройдет ровно 17 лет, и эти места в сентябре 1837 г. увидит и даже зарисует высланный на Кавказ за стихотворение «Смерть Поэта» Лермонтов. Позднее в «Герое нашего времени» он засвидетельствует, что все осталось без изменения: та же «скверная» Тамань с удивительными видами на Крым через пролив, …та же неподалеку расположенная крепость Фанагория, в которую должны обращаться все отплывающие, т. к. в крепости по-прежнему находится начальство во главе с комендантом» (5).
Т.е. Пушкин никак не мог обойти крепость Фанагорию, т.к. именно там шла регистрация тех, кто собирался плыть в Крым. Ну, а что же мог увидеть он в этой крепости как не затопленный на треть древний город Фанагорию? А увидеть он мог ещё и морской шторм, из-за которого переправа в Крым была задержана на целые сутки. Ну, а разве при виде этого шторма в воображении Пушкина не могли возникнуть те волны, которые позже были описаны им в сцене выхода на сушу его «морских витязей»?
Ну, а если потянуть ниточку дальше, то мы обнаружим, что эти морские витязи вышли-то под предводительством «морского дядьки», которого Пушкин позднее в своём «Салтане» назовёт Черномором. А имя это, в свою очередь, приведёт к Чёрному морю! А ведь назови он своего «морского дядьку» Азовмором, и никаких сомнений о Таганрогском заливе и не было бы. (Надеюсь, никто не путает «морского дядьку» Черномора с его тёзкой, злым волшебником из пушкинского «Руслана», имя которого расшифровывается как «чёрный мор» или «чёрная смерть»).
Итак, может ли мы обрадовать кубанцев и согласиться с тем, что их «Таманское Лукоморье» - это и есть то Лукоморье, которое Пушкин описал в своём «Руслане»? Нет, не можем! И не только потому, что там мы не найдём ни пушкинский «дуб зелёный», ни «кота учёного», ни Кащея и ни бабу Ягу. А потому, что «Таманское Лукоморье» - это прекрасный блеф Великого мистификатора, который в своём «Салтане» значительно осложнил задачу исследователей, поскольку вместо одного места обитания морских витязей показал два (место, где они были ранее, и место их прихода на остров Гвидона). Правда, он тут же дал и несколько подсказок, главной из которых является имя Черномор, о котором Салтану говорит ткачиха и которое было ещё до того, как этот «дядька» был со всеми своими богатырями перемещён на остров Гвидона. Ну, и где же находился этот остров? И вот тут подсказку и даст нам пьеса «Суворов», в которой Фанагорийский полк вопреки исторической действительности автор переместил в Петербург. Вот где и Финский залив, и настоящее пушкинское Лукоморье!!
Ну, а что пишет Фима Жиганец о Петербурге? А вот что. «Алексей Панфилов предполагает, что Лукоморье есть Петергоф, расположенный в крутой излучине Финского залива, известной двумя дубами, один из которых, по преданию, посадил Пётр I. Во время Петергофского праздника молодой Пушкин гостил там у историка Николая Карамзина. Панфилов пишет: «В таком случае, кот и есть Карамзин, сочиняющий "сказки" - "Историю государства Российского" - и посаженный, натурально, на "золотую цепь", в виде чина придворного историографа. В Петергофе есть здоровющий дуб. Да и коты там частенько разгуливают». Можно добавить, что у Карамзина в «Истории Государства Российского» прямо упоминается Лукоморье: «Север России был ещё предметом баснословия для самых Москвитян. Уверяли, что там, на берегах океана, в горах, пылает неугасимый огнь чистилища; что в Лукоморье есть люди, которые ежегодно 27 Ноября, в день Св. Георгия, умирают, а 24 Апреля оживают снова… То есть «там чудеса, там леший бродит»… Правда, свою поэму Пушкин написал в 1818-1820 годах, а вот пролог к ней дописал уже в 1828-м. Конечно, теоретически он мог вспомнить на Кавказе и Финский залив. Но – уж очень теоретически…».
И вот мой комментарий. Ну, и зачем же Пушкину вспоминать Финский залив на Кавказе, если пролог к «Руслану» он мог спокойно дописать именно в Петербурге, куда прибыл в мае 1827г. и находился там более месяца? В июле же он поехал в Михайловское, где пару лет назад, будучи в ссылке, и записал первые шесть (и только шесть!!) строк будущего пролога «У Лукоморья дуб зелёный». А уже в октябре 1827-го года Пушкин вернулся в Петербург, после чего в марте 1828г. там и вышло второе издание «Руслана» с полным текстом пролога. Т.е. в год, предшествующий появлению в печати пролога к «Руслану», Пушкин был в Петербурге неоднократно! Ну, и причём же здесь Кавказ?
Смотрим далее. Конечно, сближение Панфиловым «кота учёного» с Карамзиным глупо и необоснованно. Однако дополнение Фимы о Лукоморье, расположенном на «севере России», весьма ценно тем, что именно «Севером» Пушкин и называл Петербург, о чём, например, прямо и говорят его слова об Онегине и о себе, любимом: «Родился на брегах Невы… Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня». Жаль только, что Фима этого «севера-Петербурга» не заметил. А ведь среди подсказок о Лукоморье автор «Салтана» вставил в свою сказку и следующие слова об острове Гвидона: «Он лежал пустой равниной; Рос на нём дубок единый». Такой же «дубок» мы до этого легко встретим и в стихотворении Пушкина «Недавно тихим вечерком», написанном в 1819-м году, т.е. тогда, когда он жил в Петербурге. Но дубок в «Салтане», где сказочное время ускоренное («не по дням, а по часам»), мог довольно быстро и вырасти. И действительно, что же видит Гвидон вместе с матерью на необитаемом острове после того, как они вылезли из бочки? А вот что: «Мать и сын теперь на воле; Видят холм в широком поле; Море синее кругом, Дуб зелёный над холмом». Уже не «дубок», как когда-то видели корабельщики, а именно «Дуб зелёный»!! А дуб этот – важная примета пушкинского Лукоморья!
И поэтому, когда в присказке к третьей части «Конька» мы читаем: «Сидит ворон на дубу, Он играет во трубу; Как во трубушку играет, Православных потешает», то и должны понять это как намёк на то, что в данной части сказки обязательно будет пушкинское Лукоморье. А точнее – Петербург, спрятанный под тем или иным обличьем. Кроме того, тут можно и понять, что своего «кота учёного», этого фольклорного кота Баюна, Пушкин с дуба убрал на землю, заставив ворона в «Коньке» исполнять его функцию по потехе людей. Отдельно скажу, что «дуб зелёный» можно превратить и в тот «дуб уединенный - патриарх лесов», который Пушкин (как и его Гвидон!) увидит перед собой при написании им в декабре 1829-го года стихотворения «Брожу ли я вдоль улиц шумных». И при этом отмечу, что написано это стихотворение Пушкиным во всё том же Петербурге.
Ну, а если присмотреться к этому стихотворению, то там можно заметить и такие слова-сигналы, как «соседняя долина» и «волны», перекликающиеся с «долом» и «волнами» из пролога к «Руслану». Кроме того, мы можем насторожиться и от следующих строк стихотворения: «Младенца ль милого ласкаю, Уже я думаю: прости! Тебе я место уступаю: Мне время тлеть, тебе цвести», поскольку они вызывают вопросы. Ну, например, стих «Тебе я место уступаю» как-то не совсем вяжется с неким абстрактным и посторонним «милым младенцем», т.к. речь-то идёт о преемственности места Пушкина в жизни. А последнее гораздо уместней предполагать в отношении не чужих детей, а родных. Именно родные дети обычно и занимают жизненное место своих родителей, наследуя при этом и гены, и имущество, и славу, если она есть. Ну, а разве в 1829-м году у холостого Пушкина были дети? Ответ таков: официально детей у него не было, хотя своим кровным ребёнком он мог считать Софью, 4-летнюю дочь своей бывшей любовницы графини Е.К.Воронцовой. Да и само слово «цвести» направляет нас к цветам, а под ними Пушкин понимал не столько детей, сколько юных девушек. Оттого и милая царевна в его сказке «Тихомолком расцветая, Между тем росла, росла, Поднялась – и расцвела». Проверяем по черновику пушкинского стихотворения «Брожу ли я…» и точно! «Гляжу ль на деву …младую», - пишет там Пушкин.
Ну, а возвращаясь к пушкинскому «Салтану», мы видим, как царь радостно встречает у Гвидона на острове свою жену с сыном и красавицей-невесткой, которая тоже была царевной. Однако если этот остров является Петербургом, то нет ли аналогичной по смыслу сцены прибытия главного героя Пушкина в других его произведениях? Конечно, есть, поскольку в XIII-ой строфе восьмой главы «Онегина» он пишет о своём главном герое следующее: «Он возвратился и попал, Как Чацкий, с корабля на бал». Царь Салтан, правда, попал не на бал, а, как и положено в сказках, - на пир. Но вот что пишет наиболее проницательный комментатор В.В.Набоков: «По первому впечатлению кажется, что Онегин прибыл в С-Петербург морем, из-за границы – из страны, лежащей дальше балтийских берегов. Но тут же возникают недоумённые вопросы… Когда… Татьяна… спрашивает Онегина, не из их ли сторон он прибыл в С-Петербург, ответ не приводится, но мы ясно слышим, как Онегин говорит ей: «Нет, я прямо из Одессы»; нужны, однако, большие усилия воображения, чтобы представить себе вот эту его тираду: «видите ли, я был за границей, проехал Европу от Марселя до Любека - … «и вот только что сошёл с корабля». Не вдаваясь дальше в этот вопрос, я буду исходить из предположения, что «с корабля на бал» не имеет географического смысла, оставаясь просто литературной формулой, позаимствованной из «Горя от ума», где «корабль» тоже метафора» (6). Вот что такое писатель-комментатор, который хоть ни черта и не понял смысла пушкинских слов, но почувствовал в них что-то не то и стал задавать «недоумённые вопросы»! Как говорится, «Рыбак рыбака видит издалека». А вот комментаторы Н.Л.Бродский и Ю.М.Лотман, не будучи писателями, вообще никакими вопросами тут не задались.
А теперь смотрим глазами следователя. Если бы Набоков не относился пренебрежительно к пушкинским прототипам из числа физических лиц, то он бы мог, во-первых, увидеть в имени Чацкого (а его звали Александр!) намёк на имя Пушкина, а, во-вторых, – то, что тот же Пушкин прячет себя как под маской царя Салтана, так и под маской Евгения Онегина. А затем поглядел бы, что и «Сказка о царе Салтане», и слова об Онегине, который «попал, Как Чацкий, с корабля на бал», были написаны Пушкиным в ОДНО И ТО ЖЕ ВРЕМЯ! А точнее, в июле-августе 1831-го года. Так, перебелена сказка была 29 августа 1831г., а об «Онегине» Н.Л.Бродский в своих комментариях (с.14) пишет следующее: «летом (в июле-начале августа) 1831г. поэт вставил в восьмую (печатную) главу несколько строф…, написал новые строфы (например, XIII)».
И вот тогда, войдя в мир пушкинских образов и их прототипов, Набоков смог бы и понять справедливость своей догадки о том, что, если и не Онегин, то уж царь Салтан, имеющий с Онегиным один и тот же основной прототип в лице Пушкина, смело мог сказать «Нет, я прямо из Одессы»! Ну, а прибыл-то Салтан в гости к Гвидону, как известно, на корабле. Так что, в противовес Набокову мы уверенно говорим, что слова «с корабля на бал» имеют свой географический смысл, поскольку выдают нам Петербург, как местонахождение острова Гвидона. Ну, и, конечно, пушкинского Лукоморья.
Другим направлением к установлению адреса острова Гвидона, конечно, является перекличка со вступлением «Медного Всадника», где быстро и прямо как в сказке, «Прошло сто лет И юный град Из тьмы лесов Из топи блат Вознёсся пышно, горделиво». Хотя, конечно, в «Сказке о царе Салтане» Пушкин вместо ста лет ограничился одной ночью, после которой Гвидон с матерью обнаружили на своём острове новый город. Ну, а глядя на его описание: «Видит город он большой, Стены с частыми зубцами, И за белыми стенами Блещут маковки церквей И святых монастырей», то, конечно же, так и хочется спросить: «А случайно, брат Пушкин, не сидят ли, как в Москве, «стаи галок на крестах» всех этих церквей и святых монастырей»? И вопрос этот потому, что мы понимаем намёк Пушкина на перенос столицы России из старой Москвы, где полно и церквей и «святых монастырей», в Петербург. И нам забавно, что так уж сразу и перенесён царевной Лебедью весь город «златоглавый», да ещё и со всеми его достопримечательностями. В т.ч. и с узнаваемым московским Кремлём, у которого, как известно, «стены с частыми зубцами».
Ну, а когда читаем во вступлении к «Медному всаднику»: «На берегу пустынных волн Стоял он дум великих полн», и при этом имя того, кто назван «Он», автором не указывается, то понимаем, что под царём Петром тут прячется «сам Александр Сергеич Пушкин», который ещё в 1827-м году написал о себе в стихотворении «Поэт» следующее: «Бежит он, дикой и суровый, И звуков и смятенья полн, На берега пустынных волн, В широкошумные дубровы...» (7). А эти «дубровы», конечно же, перекликаются с лесом на Лукоморье («Там лес и дол видений полны»).
Однако о пушкинском Лукоморье, его дубах, котах, морских витязях и других героях можно говорить очень долго (а в будущем мы к ним обязательно вернёмся!), но всё же кто-нибудь может и спросить: ну, а какое же отношение ко всему этому имеет Владимир Владимирович Путин? А вот так случилось, что он смог побывать в обоих пушкинских местах, где обитали пушкинские «морские витязи»: и на Лукоморье (а Петербург-Ленинград место его рождения!), и на «исторической родине» как пушкинских морских витязей, так и перекликающихся с ними суворовских Фанагорийцев. Ну, а поскольку нашего президента мы видим порой и в небе за штурвалом военного самолёта, и под водой в батискафе или с аквалангом, то и не удивительно, что он смог побывать на месте древнего города Фанагории.
И если Пушкин был тут 13-14 августа 1820-го года и не мог из-за шторма искупаться в водах Таманского залива, то ровно через 191 год (а точнее - 10 августа 2011 года) в эти же воды окунулся с аквалангом Владимир Владимирович Путин. Он, правда, не встретил под водой пушкинских витязей, но всё же обнаружил некий «подарок» от витязей нынешних, поскольку достал со дна две очень древние амфоры. И главное, амфоры эти своей чистотой давали понять, что нынешние витязи – это люди и вежливые, и чистоплотные, поскольку не забыли очистить их от тысячелетней грязи. Ну, а поскольку в следующем месяце после обнаружения амфор было объявлено, что В.В.Путин на президентских выборах в 2012 году выставит свою кандидатуру, то и приключение с амфорами приобрело весьма значимый оттенок, явившись как бы началом выборной компании.
Однако для нас древняя Фанагория - это своего рода город-близнец, по истории которого, описанной ещё в античности, и можно будет понять мотив перенесения Пушкиным его морских витязей в Петербург. Но об этом позже. А поскольку мне не хочется заканчивать на грустной ноте и немного жаль активных и энергичных кубанских краеведов, потерявших пушкинское Лукоморье, то я их обрадую тем, что к пушкинскому месту – Фанагории, добавлю ещё и другое место на Кубани, которое прямо связано с творчеством Пушкина. Итак, начнём.
«Но дней минувших анекдоты От Ромула до наших дней Хранил он в памяти своей», - пишет Пушкин об Онегине. Однако зная, что он прятал себя под маской Онегина и при этом уделял анекдотам много внимания, то эти стихи вполне можно отнести и к нему самому. И если для пьесы «Суворов» анекдот со словами «боюсь, боюсь» Пушкин заимствовал из воспоминаний своего друга Нащокина, то вот откуда он взял анекдот «Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии», непонятно. В то же время, не найдя его в бумагах и среди тогдашних публикаций, мы вправе предположить, что этот анекдот он, как и Онегин, «хранил в памяти своей». Благо, что она у него была отличная!
И всё-таки – где же он мог его слышать? А давайте-ка спросим об этом дух Пушкина на сеансе спиритизма (мысленно, конечно!). Ну-ка, поколдуем: «Абра-кадабра, белая швабра! Расшибись, разлетись, К нам, дух Пушкина, явись!» ...Нету! – Брат Пушкин, ну, всего один вопросик, ну, пожалуйста!… Ой, это вы, Александр Сергеич? – А это ваш вопрос? – Да, нет, я только хотел узнать, а где вы услышали анекдот, который лёг в основу пьесы «Суворов»? - Где-где… да там же, где и произошло то, о чём в нём и говорится! – А точнее? – Ну, нет! Это уже второй вопрос, а мне пора лететь. Тяжек воздух мне земли; грязный какой-то!»
Ну, что же, поищем место знакомства Пушкина с анекдотом, начинающимся со слов «Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии». И, конечно, начнём поиск с Кубанской кордонной линии, которую в своё время построил Суворов и о которой Пушкин легко мог узнать при посещении им в 1820-м году по дороге в Крым:
1. станицы Кавказской (бывшей Павловской) и фельдшанца Державного, которые были построены Суворовым в составе Кубанской кордонной линии в 1778 году.
2. Станицы Усть-Лабинской, рядом с которой была построенная Суворовым крепость.
3. Уже знакомой нам Фанагорийской крепости, тоже построенной Суворовым, и т.д.
А теперь присмотримся к некоторым «мелочам» этого пушкинского путешествия.
1. Молодой, впечатлительный и имеющий прекрасную память Пушкин вместе с генералом Н.Н.Раевским, ранее лично знавшим Суворова, путешествует по Кубани в сторону Крыма.
2. Этнографические и исторические достопримечательности кубанских станиц интересны не только молодому Пушкину, но и старому генералу Раевскому, который, например, был не прочь осмотреть станицу Григориполисскую, основанную в память его троюродного дедушки - светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического. И мы верим, что "во время путешествия по Кавказу и Крыму Пушкин вместе с Раевским интересовался бытом казачьих станиц, их преданиями, рассказами о вольнице и гулящих шайках разбойников, слушал песни в казачьих станицах" (8).
3. При проезде Области Войска Черноморского по приказу, к которому был приложен маршрут движения от Ставрополя до Фанагорийской крепости (9), к путешественникам присоединяется атаман черноморских казаков полковник Г.К.Матвеев, который когда-то под начальством Суворова воевал под Измаилом и Очаковом.
4. И вот в сопровождении двух уважаемых людей, знавших Суворова, Пушкин едет по суворовским местам, жители которых хранят память о великом полководце и могут рассказать о нём многое. В т.ч. и анекдоты.
Ну, а прочитав в реферате «Пушкин на Кубани», что «у хутора Веселого сохранились валы фельдшанца Всехсвятского, с которым связано одно из приключений А.В. Суворова зимой 1779 года» (10), мы с уверенностью можем предположить, что речь идёт об интересующем нас анекдоте. Тем более что без наличия зимы вряд ли Суворов из анекдота сел бы «в простые сани и приехал на первую станцию».
Итак, Пушкин мог услышать анекдот, лёгший в основу пьесы «Суворов», при проезде кубанского хутора Весёлого в 1820-м году. Услышать он его мог и от местных жителей, и от атамана Матвеева, который не просто обеспечивал безопасность генерала Раевского, но и на правах хозяина не раз выступал в роли экскурсовода. И если о Фиме Жиганце можно сказать «Нет пророка в своём отечестве», то вот одного из кубанских пророков похвалить всё-таки надо, поскольку он, руководствуясь исключительно своей интуицией, написал о Пушкине следующее: «после посещения Кубани, и особенно Тамани, он замыслил написать биографию великого русича – Александра Васильевича Суворова. Однако что-то ему помешало» (11). Почему именно «после посещения Кубани», а не через 13 лет, когда Пушкин стал запрашивать архивные документы, касающиеся «Истории графа Суворова», автор реферата не пояснил. Однако его мысль о пушкинском намерении написать в будущем что-либо о Суворове – верна!!!
И ещё раз могу обрадовать кубанцев сообщением, что ничто не помешало Пушкину, хоть и под именем подставного автора Ершова, спустя 16 лет после посещения суворовских мест на Кубани издать пьесу «Суворов», изучением которой мы и занимается в данное время. И при этом - положить в основу этой пьесы анекдот, прямо связанный с Суворовым на Кубани и начинающийся словами: «Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии, решил ее объехать».

Примечания.
1. Александр Сидоров «Нечистые силы Лукоморья», 27.06.2007г., интернет.
2. см. «Донское Лукоморье» в интернете-газете «Большой Ростов» от 15.11.2015г.).
3. опубликовано в «Места Таганрога», теги в интернете: Памятник Пушкину на набережной, Пушкин в Таганроге.
4. см. в интернете очерк «Пушкин и Кубань».
5. Казарин «Когда Пушкин впервые увидел берега Крыма», ФЭБ, интернет.
6. В.Набоков «Комментарии к ЕО», с.715-716.
7. С3 39.20.
8. См. статью Николая Трубицына "Пушкин и русская народная поэзия" в собр. соч. Пушкина, под ред. Венгерова, т. IV, стр. 55.
9. См. сохранившуюся доныне «Выписку из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения Бетанкура».
10. См. на сайте «Пушкин А.С.», redaktor@pushkiniada.ru реферат «Пушкин на Кубани», автором которого, возможно, является Виктор Александрович Соловьёв.
11. См. реферат безымянного автора «Пушкин на Кубани» на сайте «Пушкин А.С.», redaktor@pushkiniada.ru