Рассказ длиной в выстрел

Я лечу вдаль в вечернем поезде. После концерта отбилась от своих на один короткий вечер. Усталая. В меру пьяная. Сказала, нужно встретиться с другом. Соврала? И да, и нет.
Синяя ветка такая долгая, что можно успеть поразмышлять обо всём на свете. Синяя ветка — траектория, поезд — острая стрела, летящая с ветерком. Я — капля лошадиной крови, блик света, застывший на стреле. Я понимаю, почему сказочный поезд в сказке назвали «Голубая стрела».
О чём мне рассказать самой себе, пока я тут лазоревой ведьмой седлаю стрелу? Ну, хотя бы вот...
Однажды, когда я здесь ещё жила, я ехала «домой». Честное слово, не могу однозначно назвать того места домом. Но на тот момент я рассуждала, что еду «домой». Напротив меня стояла девушка — красивая, очень естественная, в кожаной куртке, тяжёлых ботинках, с серебристым амулетом на шее. Вся такая из себя независимая, сильная... Но эти рыжеватые волосы, трогательные веснушки на бледном северном лице придавали ей сходство с семилетним деревенским хулиганом, этаким Томом Сойером, ворующим ночью яблоки и дохлых кошек.
Я с интересом смотрела на неё, она — на меня. Профессиональным, «липким» взглядом, подмечающим детали. «Видимо, она предпочитает женщин!» - Мысленно заметила я, после того, как она «слизала» с меня «кальку» - некий мой мысленный образ — то, что останется от меня на твоих веках, если закрыть глаза. Сверху-вниз и снизу-вверх — и на лицо.
После она что-то набросала на салфетке, и, выходя, протянула салфетку с контактом мне. Она оказалась фотографом. Впрочем, это, конечно, не исключает и моего предположения. Тем не менее, у меня с ней ничего не было ни в творческом, ни в личном плане. Не знаю уж, к счастью ли. Вскоре я покинула город.
Этот город... почему-то за ним закрепилась слава как за дарующим любовь... Эта слава ложная. Что он на самом деле даёт, так это свободу. По крайней мере, мне он подарил именно свободу. И от любви в том числе. Именно поэтому я еду сейчас на «Голубой стреле» туда, куда еду.
В определенный момент ко мне пришёл вкус свободы — свободы ветра, ласкающего необремененные одеждой руки. Такое же бремя защищенности дарят близкие отношения. Или же бремя беззащитности, как однажды случилось со мной. Как раз здесь, годами раньше. Сейчас же я одета в ни к чему не обязывающую лёгкую куртку дружбы. И, если уж мы-таки начали с чувств, но перешли к одежде, на мне чёрная элегантная шляпа моего отца — счастливая шляпа. Мой папа — всегда был и остаётся моим самым надёжным и близким другом.
Когда я еду сейчас к нему... не к папе, конечно, я думаю о том, что мы друг другу не друзья. Это иллюзия. Мы никогда в обозримом прошлом не были ни друзьями, ни близкими, и это здорово. Этот лояльный змеиный холод, этот ясный сапфировый цвет — как раз то, что мне сейчас нужно. Завтра меня в этом городе не станет. Я уеду завтра. Но сегодня позволю себе отдохнуть, затерявшись в холодных гранях светло-лилового сапфира...
Под рокот колёс я закрываю глаза и передо мной сразу же распахивается небо — сияющее прощальными переливами, переплывами закатное небо над рекой, пойманное в сети мостов. И — странная иллюзия -  я срываюсь с мостов и лечу прямо на закат, приобретающий всё более жаркие, всё более огнистые краски... Смеясь, оглядываюсь назад — на мосту какие-то люди со скорченными физиономиями, кричат мне — что?: «Поезд в окне... Стрелка в огне...». Должно быть, это я издалека кажусь им сплошной чёрной огненной стрелкой, горящей в алом ореоле солнца...
Когда я заснула в горящем поезде, мне было 29.