Агерон. Пробуждение часть 2

44
В доме отца. Второй отказ
     Птицы громко щебетали, радуясь теплому утру с его пока еще ласковыми лучами. По аллее, ведущей к отчему дому, шла, задумавшись, Леда. Совсем не привычное  для нее подавленное  настроение медленно таяло. Она вновь  смотрела вокруг, не то, что еще пару дней назад  - лишь на  ноги, обутые в  сандалии с серебряными пряжками, они  как  нельзя лучше подходили  к  новому платью.
     Неделю после отказа безо всяких объяснений  просидела  кудрявая дева  в стенах храма.    Поручений не было - Айри чересчур беспокоилась об  унылой  подопечной. Лишний раз  не тревожили  подруги, не вспоминали о  предположении, что якобы она  может  выйти замуж - престранный прогноз. Все эти дни безмолвно выполняла воспитанница  свою работу. Ничем не интересуясь, она повергла настоятельницу в раздумья.
     - Сходи-ка к отцу, заодно прогуляешься, - присела к ней на лавочку Айри.
     Ученица не заметила ее приближения.
     - Он сказал, чтоб готовили другую.
     - Но не прогнал.
     - В любом момент может сделать это. - Громкий выдох умчался далеко отсюда и был услышан.
     - Может быть, а может,  и нет. Что если переведет в другой храм, прикрепит  к нему?
     - Ах, матушка, - подскочила воспитанница,  - какая разница  к какому храму прикреплять,  коль не дал  разрешения стать акатией?  Жрицы, возведенные в  одном  Доме, никогда  не покидают его, даже после смерти. А мне не дают и надежды стать служительницей! Что со мною будет?
     - Присядь, дитя мое.
     Дева послушно выполнила распоряжение.
     - Нужно ждать, пока господин не примет решение, - сказала Айри.
     - Оно уже принято. За что так  со  мной  этот человек? Совсем мрачный,  холодный.
     - Положение. Но он  мудр, силен, рассудителен, правда…   Мы знакомы  много лет, он  занятой, повсюду успевает, редкие качества соединяет в себе.
     - Да,  он их показал.
     - Ах, Леда,  да  господин был несколько холоден и  закрыт, но это не значит, что наш покровитель  плох. Обладая серьезными знаниями, он  лечит тяжелобольных, кому не помогли доктора. Видишь – он достоин уважения.
     - С другими поступает гуманнее, - буркнула послушница.
     - Не говори так, сходи-ка  лучше к Даану,  соскучилась ведь по нему, - погладила Айри  худенькое девичье плечико. 
     Если бы отец знал, как друг поступил с его дочерью! Ей придется рассказать о воле Великого жреца, чтоб не был новостью уход  из обители. Родитель будет недоволен и может разозлиться на падшую  дочь, но нет смысла скрывать приговор. Да, она  приговорена   к страшному наказанию – к  изгнанию.
     Что ж, вернется  с позором в отчий дом спустя двадцать один  год. Что дальше? Может, попросить разрешения уйти под крышу монастыря? Так и там  хозяин все тот же грозный господин, который ни за что не разрешит остаться в его владениях. В любое религиозное учреждение ей нет хода, оттого, что против нее настроен сам   глава культа,  разглядевший над ее головой  призрачный венец.
     Леда не заметила, как подошла к старинному  особняку. Тут на нее нахлынули чувства и  заставили побежать навстречу к родному человеку.
     - Где хозяин? – спросила она  у первого попавшегося слуги.
    - Был у себя, - показал на окна второго этажа  юноша, которого она  прежде никогда не видела, новенький.
     На ходу скинула плащ, взлетела вверх по широкой лестнице с замысловатыми перилами и
статуями, сделала еще несколько шагов и оказалась  у цели. Дверь в залу была приоткрыта и
45
гостья проскользнула внутрь, бросилась старику на шею.
     - Дорогая,  что с тобой? -  прижал он к себе дочку.
     - Отец, отказ в назначении - не бывать мне акатией!
     - Как отказали? Кто?   
    - Великий жрец, больше некому. - Покров рухнул на пол, обессиленные руки более не могли его держать.
     - Что сказал Агерон? - нахмурился  торговец.
     - Язык не поворачивается повторить. - Светлые кудри заплясали.
     - Успокойся, дитя мое, успокойся. Я сам с ним поговорю. В ближайшие дни господин  наведается ко мне.
     - Сюда? Зачем?!
     - Ох-ох-ох, кажется, забываешь, что твой отец – торговец, и его связи бывают полезными  даже такому человеку, как мой друг. Он охоч до редкостных вещей - у меня, как раз  одна из таких, - хитро улыбнулся родитель.
     - Не думаю, что его  можно подкупить безделушкой.
    - Хочу отметить дорогой и чрезвычайно редкой – ей вроде как  более трехсот  лет!  О такой «безделушке» он  давно мечтал. Пусть мне лично объяснит, почему отказал моей дочери!
     Гостья зажмурилась,   не хотелось повторения  невероятной фразы, совершенно лишенной   здравого смысла.
     Предполагая, что дочурка может быть голодна, гостеприимный хозяин распорядился  принести столько еды, сколько не съедалось ею и за день. Отвлекая разговорами, он сумел - надо сказать это всегда у него получалось неплохо - заставить ее улыбнуться и даже перекусить. Старый проверенный трюк - заговори о братьях и племянниках, и она - твой слушатель на ближайшее время.
     После  удачных попыток вытащить  из задумчивой  дочурки пару  улыбок, купец засиял и сам. Двое  так же сидели  наверху, а дева смотрела либо на забавного рассказчика, либо поглядывала  в окно, созерцая  кроны высоких  деревьев. На ветвях весело щебетали птахи, вили  гнезда и знать не знали об ее печали.
     Беседу прервал  один из домашних.
     - Господин, к вам пришли, - объявил молодой слуга.
     - Кто? – отвлекся  Даан.

     Раб замялся, вспоминая имя прибывшего господина. Приятный юноша являлся  чужеземцем и потому не знал излишне настойчивого  человека в темных одеждах. Когда всадник спешился и направился прямиком к главному входу,  будто  в свой собственный дом, ему  преградил путь  высокий парень.
     - Ты кто такой? - ледяным тоном произнес приезжий, глядя на дерзкого раба, что  помешал ему совершить задуманное.
     - Ридас, слуга.
     - Молодец! – отрезал незнакомец. -  Бегом к хозяину и скажи, что прибыл Великий жрец!
     - А как вас представить? – спросил невольник, пораженный взглядом сановника. Он побоялся  переспрашивать, опасаясь за свое здоровье, и помчался доложить о визитере.
     Скрестив руки на груди, Агерон ухмыльнулся и принялся расхаживать взад и вперед.
   
     - Простите, не знаю, как его зовут, - виновато повесил перед хозяином голову молодец.
     - Выпороть бы тебя! Сколько ты у меня, а все никак не можешь научиться докладывать! - рассердился владелец на мальчишку. - Отдохни пока здесь, дорогая, - погладил Даан по волосам  кровиночку  и вышел.
     При виде  высокого гостя он тут же повелел  заставить стол всевозможными яствами и принести, да еще как можно осторожней,  ту самую древнюю хрупкую вещицу - за ней-то и
46
прибил священнослужитель.
     - Чем-то ты озабочен, - констатировал гостеприимный торговец.  - Разве не понравилась эта дивная ваза? – указал он на древний сосуд с великолепной росписью - за сотни лет краски на нем не потускнели. Он  до сих пор являлся примером для подражания.
     - Прекрасно, - сухо отозвался Агерон.
     - Мой друг знаток. Но тебя не радует творение древних мастеров. - Купец  оказался прозорлив, давний знакомый  не восторгался древнейшей диковинной вещью, которую давненько мечтал приобрести. – Надеялся, тебе понравится – столько времени и трудов затрачено,  а тут на тебе!
     - Дело не в этом, - буркнул гость.
     - Позволь отвлечь от дум и потревожить немного. Ты знаешь,  у меня есть дочь, чистая, добрая,  красивая, - сказал Даан.
     Сановник перевел на него взгляд - для него она не может быть красивой.
     - Я никогда не просил ничего серьезного, - подбирал слова торговец. - А сейчас собираюсь замолвить за нее словечко и испросить у тебя помощи - о назначении для нее.
     - Если сочту ее достойной, - прозвучал короткий ответ.
     - Мое дитя достойно! - Даан повелел слуге  позвать госпожу.
     К этому моменту деву начало  беспокоить долгое  отсутствие отца. Ей  пора возвращаться назад, а его все нет и нет. Она уже собралась уходить, как  раб сообщил, что  ее ждут внизу, в любимой галерее.
     - Наконец-то! - вылетела послушница, забыв про все на свете. Она пересекла полдома, выскочила из дверей, едва  не сбив с ног  родителя. - Папа, мне пора! Хотела раньше попрощаться, но не знала, ушли ли гос… ти,  -  и сжалась, увидев, кто именно так надолго  привлек внимание родителя.
     Жрец почуял ее,  когда  только сбегала вниз по лестнице, и  тут же напрягся.  С момента  первой  встречи верховный глава стал еще мрачнее – Леде захотелось провалиться к центру земли, невзирая на  каменные полы, и оставаться там, пока гнев не  сменится на  милость. Она опустила голову, поджала губы - помимо злосчастного венца добавились, ко всему прочему, непристойный вид и поведение. Теперь место акатии ей точно не видать.
     - Моя дочь, - представил дочурку улыбчивый  Даан.
     - Я уже сказал  нет! - подскочил с места Агерон и, не прощаясь, пронесся мимо двоих, обжигая ледяным взглядом белокурую деву.
     - Ничего не понимаю, даже вазу забыл. В первый раз  вижу его таким,  - оторопел купец.
    - Тебе повезло больше,  я только таким и видела, - вздохнула отверженная послушница. - Надеюсь больше не увидеть.
     С каменным лицом всадник преодолевал расстояние через весь город, не замечая ничего вокруг:  Лагус прекрасно  знал дорогу и вез  владельца, куда следовало.
     Агерон вцепился в поводья - вот чья она дочь,  та самая маленькая девочка со светлыми  кудряшками и чудными глазками. Как же сразу не догадался? Жрец потер  лоб, он  до сих пор  чувствует  маленькую ладошку на нем! Дитя отметило его много лет назад, как же давно  это было!  В памяти  Леда  -  маленькая девочка, но  вот  выросла, чтоб ранить и терзать душу? 
     Он хотел встречи и боялся. Прибыв в храм Великой Матери,  искал глазами нарушительницу своего покоя. Напрасно,  она   была  в другом месте,  где  не ожидал увидеть. Кто бы мог подумать? Своим внезапным появлением она снова  застала его врасплох. И вновь тяжелая борьба с собой, изнуряющая,  мучительная. Невыносимая тяжесть легла давящим грузом на  широкие плечи, но Агерон знал, битва только впереди.  Сколько еще будет длиться эта страшная мука?..



47
Леда прячется от жреца. Леда с лентой
     По дороге обратно  встречалось  много  людей, молодых и пожилых, больных и здоровых. Белокурая дева вспоминала про Ксали, что доживала последние дни.
     Для акатии жизнь заканчивается,  другая вскоре начнется. Так произойдет и с ней,  после выдворения из дома Великой Богини. Она вернется в родной дом,  откроет  там новую страницу своей судьбы. Выйдет замуж или нет, по большому счету, не имеет значения, но годы, проведенные вне отчих стен,  не пропали даром. Она  обучена, знает что хочет, а, главное, чего не хочет. Для нее жизнь  не пуста и не бесцветна.
     Дева решила, что оставшееся в храме время  проведет, как ни в чем не бывало, а коль господину хочется злиться, пусть так и поступает, ничего плохого  не сотворила и стыдиться ей нечего: дочь Даана улыбнулась.
     Настоятельницу очень обрадовало  настроение  любимицы, прочие  также отметили перемены в лучшую сторону и  позволяли себе шутить.
     Проходил день  за днем, подходила к концу вторая неделя после судьбоносной встречи, но приговоренную послушницу никто не торопился  выдворять.
     Агерон то и дело  разминался с ней -  то подопечная  отправилась   на рынок за дарами и жертвами,  то в аптечной лавке, то  гостит у отца. Он вмиг определял отсутствие злодейки, не дающей покоя,  и  удалялся. 
     Наблюдательная матушка замечала старательно скрываемый ищущий взгляд и напряжение гостя, но от чуткой  женщины не сокрыть сердечных тайн. Что  поделаешь, коль  деву   не интересует  свирепый человек?
     В обители  появились две закрытые  темы - уход Ксали и Леды, хвала Великой Матери в разные стороны. Строго-настрого матушка запретила думать об этом, тем более говорить. Смирившись с мыслью, что рано или поздно оставит подруг, отверженная  послушница продолжала радоваться каждому дню.
     Как же была она рада всякому часу, проведенному в теплых стенах Дома, точно как  перед смертью умирающий радуется счастливым лучам первородного солнца, теплому ветру, ибо для него уже нет другого, и всему-всему, на что падает взгляд, и тянется со своими последними ударами угасающее сердце.
     Жизнь неизбежно идет вперед, не останавливаясь ни на мгновение, как бы ни хотелось, она течет, течет и течет. Усердно Леда  выполняла все, что требовалось, проживая каждую секунду с пользой. Ей хотелось как можно больше вдохнуть здешнего воздуха, чтобы жить и дальше, надышаться им, наслаждаться, пока есть  такая возможность.  Как же несправедливо с ней поступили, но сейчас она ничего не изменит, а примет  высокую волю господина. 
     В один из прекрасных дней, под светоносными струями Арка, Леда  уединилась  в дальнем углу сада, чтоб  поупражняться в танце с чашами. Он с  трудом давался,  к сожалению, все роняла атрибуты. Емкости  были размером  с ладонь, легкие и  без ручек,  оттого  и тревожили неловкую деву.
     Движения  с ними   напоминают  парение птиц в высокой  синеве  и носят  сакральный смысл - их наполняют собой. Преподнося дар небу, служительницы  достигают  возвышения.
     Это действо разучивают еще  в школе, правда, исполняют  его  лишь  акатии в  отведенное  для этого время,  но если ее и увидят за этим занятием и появится желание наказать… к изгнанию Леда готова. Она выбрала полянку, которая скрывала  нарушительницу правил от посторонних глаз и повеселела. Лужок был обсажен густым кустарником и  ветвистыми деревцами, уединенное, недоступное прихожанам место.
     Быстро Леда скинула обувь, пара легких движений - и  очутилась в центре  зеленой сцены с мягкой травой, щекотящей лодыжки. До носика долетел ее свежий запах. Босая дева поднялась на носочки, вытянув руки вверх. Худенькая, она вытянулась в струну, пошевелила  пальчиками, словно собиралась  коснуться  высокой сферы и даже  не подумала, что за ней   могут наблюдать. 
     Человек в темных одеждах, скрываемый  зеленью, замер. Вдоволь насладившись
48
солнечным потоком (он придал сил), прелестница  схватила с  земли сосуды  и  тихонько, чтоб никто не услышал,  затянула   песню:   
Воспарила птица к облакам,
Погруженным в синее небо.
Устремилась крылами к Арка.
Вдруг опалит свои перья?
Упадет пташка и разобьется!
Но не боится она, вверх несется.
А ладони мои наполняются
Сверху светом носимым -
Я возвращаю его светилу.
     Под мелодию плавно двигалась одна ручка, ее догоняла вторая. То они изгибались, то возвращались обратно. Вдруг вверх, после вниз, тело при этом оставалось неподвижным. Предусмотрительно дева сначала попробовала  без шагов - на ходу  керамика выскальзывала. Ритм ускорился, и одна цветная емкость едва не выпала, но послушница успела подхватить ее и, довольная успехом, ступила  вперед. Другая чаша все-таки сбежала  и очутилась на сочной изумрудной  траве.
     - Какой смысл? Меня отсюда скоро выставят! - выдохнула танцовщица и обернулась на шорох.
     Агерон застыл,  боясь, что услышат треск в его груди - он стоял и ругал себя за то, что не может уйти.
     - Леда, помоги мне! - послышался голос  Теи.  - Ты где?
     - Иду-иду! - еще раз обернулась послушница: перед ней предстали только ветви кустарника.
     В ту же секунду она обулась, схватила сосуды и убежала  прочь, прихватив  с собой сердце наблюдателя.
     Он сорвал несколько листьев и  бросил их  наземь, будто они были в чем-то  виноваты. С ума сойти - он уже подсматривает за девчонкой в храме, как влюбленный юнец!    Сумасшедший, одержимый своей губительной страстью. Возьми да уйди - нет, стоит и смотрит, зная, что будет только хуже! Чем больше глядит, тем страшнее плен! Борется усердно, изо всех сил, как только может, но почему боль не уходит? Скольким помог, но  себе облегчить страдания не в силах. Безумец!
     Старшая жрица повела подоспевшую на помощь воспитанницу к розарию. Нужно было срезать свежие цветы, чтоб заменить ими прежние, увядающие. Работа предстояла долгая и кропотливая - роз требовалось очень много.
     Служительницы Великой Матери старательно  выполняли  поручение. Они бережно складывали ветви с бутонами в  корзины, острые шипы затягивали дело. Послушница вскрикнула.
     - Что такое? – очутилась подле нее синеглазая Тея.
     - Ничего страшного, укололась,  - приложила к губам  окровавленный палец раненая дева  и тут же нырнула в кусты.
     - Ты что  делаешь?!
     - Там жрец, - шепнула снизу младшая.
     Матушка и Агерон, разговаривая, приближались к цветнику.
     - И что с того? Вставай немедленно!
     - Не хочу  попадаться ему лишний раз на глаза.
     - Господин будет сердиться, с ним не шутят!
     - Не будет, а уже…  Он и так сердится,  словно ненавидит,  - по-прежнему  шептала Леда. - В чем моя вина?
     - За что ему ненавидеть тебя?
     - Откуда мне знать?
49
     - Не  выдумывай, он просто серьезный.
     - Ничего я  не придумываю. Может, вызываю несварение? Иначе с чего такая ярость? Посижу-ка лучше здесь. Скажешь, когда уйдет?
     Тея хотела было возразить, но не  успела, слишком близко оказались наставники.
     - Ты одна? - подивилась Айри. - А где Леда?
     Синеглазка замялась, потому как лгать из дев никто не умел.
     Скрытая  цветами воспитанница зажмурилась и густо раскраснелась - как же ей сейчас появиться? Какой стыд!
     Рядом с настоятельницей стоял верховный глава  и смотрел не на яркую красавицу с длинными прекрасными волосами, а сквозь ветви, потому что знал, кто там - у сановника  в саду тоже есть розы, но за ними от него еще никто не прятался.
     Собираясь с силами, белокурая  дева тяжело вздохнула  и - о ужас! - обнаружила на своих локонах огромную щетинистую рогатую гусеницу! Взвизгнув, дочь Даана подскочила с земли и усердно начала стряхивать насекомое. Тут поняла, что сама себя выдала,  представ перед  учителями.   Приглаживая растрепанные кудри, она отвела взор  в сторону, избегая встречи с  темными глазами.
     - Леда! - обомлела  Айри и сердито поглядела на нее.
    Две акатии  застыли,  они поглядывали то на дерзкую деву, то на покровителя, ожидая страшного   гнева. Но он  сохранял молчание.
     - Безобидная гусеница оказалась страшнее грозного жреца, - произнес мужской голос.   
     Нарушительница  мужского покоя  затаила дыхание. Почему бы ей хоть  теперь   не провалиться  сквозь землю, не исчезнуть в ее глубоких недрах?
     - Подойди! – велел  громогласный  жрец тоном, не терпящим возражений.
     Но белокурая ни шелохнулась,  надеясь,  что  команда предназначена не ей. Жестоко ошиблась.
     - Дорогая, быстрее! - поторопила настоятельница. - Господин ждет!
     Агерон  так долго еще  никого не ждал. Нерешительно худая фигура обогнула розовые кусты и остановилась на безопасном расстоянии от высокого во всех смыслах гостя - Леда была заметно ниже человека в темных одеждах. Примкнув к  акатии, она замерла.
     -  Ближе, - продолжались распоряжения. 
     Приходилось подчиняться.
     Держа окровавленную ручку за спиной и стараясь не смотреть на священнослужителя, воспитанница осторожно сделала шаг к нему. Почему так? Не  собирается же он накинуться на слабую жертву, как дикий зверь, и растерзать в мгновение ока перед добрыми и отзывчивыми женщинами - дочь Даана почти угадала.
     - Руку, - протянул Агерон ладонь  и ожидал, пока дева соизволит дать свою.
     - Зачем? - вырвалось незнамо как у нее.
     Жрицы ахнули - так смело с повелителем  еще никто  здесь  не заговаривал.
     - Обломок шипа в пальце, - отчеканил сановник, стараясь подавить  напряжение.   
     Не поверив, воспитанница  поглядела на окрасившуюся в красное кисть и вздохнула при виде  кровоточащей ссадины.
     - Глубоко, - с сожалением рассматривала ее Леда - придется потрудиться, чтоб извлечь.
     Высокопоставленный чиновник, еще ни с кем так долго не возившийся, не выдержал. Он схватил худое запястье и подтянул к себе, да так, что послушнице  пришлось сделать еще один шаг навстречу.
     Фалангу целитель осмотрел, после своей свободной рукой  сделал  вытягивающие жесты, словно что-то невидимое тянул из воздуха. Затем  чародейку-руку  повел  в сторону - шип поддался требованию и начал выходить. Леда зашипела от боли. Она хоть и внимательно следила за каждым движением врачевателя, но  почувствовала, что он на нее смотрит. Их глаза встретились,  смущенная  послушница тут же отвела  взгляд.
     Через секунду острие  растения полностью вышло. Лекарь  провел пальцем по кровавой 
50
ранке - красный поток остановился. Агерон отпустил девичье запястье. Из кармана темных одежд  он достал  белый  платок, поражая тем самым  деву, вытер им  свои грязные большие ладони. Затем сунул материю воспитаннице, дабы проделала то же самое, и пошел, как ни в чем не бывало дальше.
     - Я с тобой еще поговорю, - кинула на ходу Айри, грозя пальцем.
     - Хм. Подарок  Великого Жреца - большая честь, - хитро  улыбнулась Тея, предположив, что несварение здесь совершенно ни при чем.
    - Матушка злится, - посмотрела вслед удаляющимся учителям Леда, пропуская последние слова мимо ушей. - Получилось гораздо хуже, чем предполагала! О, Великая Матерь!
     Красавица Тея согласно кивнула.
     Как и предвидел  дальновидный господин,  ему  стало  хуже - слишком близко стояла дева, чересчур сильное исходило от нее тепло. Он чувствовал ее легкое дыхание, которым мечтал насладиться.  Несчастный, он имел неосторожность коснуться холодной руки предмета своих желаний - пока белокурая  шла к нему, несколько раз побледнела и похолодела. И хоть ее ручка  была ледяной, но обожгла тело врачевателя. Теперь рана кровоточила у него.
     Гость отбыл, а настоятельница поспешила отчитать провинившуюся подопечную.
     - Как ты могла?! - негодовала женщина. - Поставила меня в такое положение!
     - Простите, больше не буду, - каялась воспитанница, опустив голову.
     - Очень надеюсь на твое благоразумие! Объясни мне, зачем ты пряталась?
     - Он  грозен и… -  лепетала дева в ответ.
     - Его многие боятся, но господин справедлив! – негодовала Айри.
     Дочь Даана  пожала плечами.
     - Простите, матушка, этого как раз и не заметила - справедливости. Да вылечил, но  могла б справиться и сама. Пусть с болью и кровью, зато без жесткого взгляда, от которого становится плохо и подкашиваются ноги.
     - Ты злишься на него потому, что  тебе  отказано в должности.
     - Нет, не злюсь, скорее это было неожиданно. Теперь потихоньку начинаю свыкаться с мыслью, что покину вас телом, а душой буду подле. Какая разница тот прогнал или другой жрец? Видимо, такова воля Великой Матери Всего.
     - Ох, Леда, иди и  помоги подруге, – вздохнула тронутая ее речами Айри. - Агерон в капкане, что носит прекрасное имя, а ты не замечаешь, - добавила она, когда дева вышла.
     Прошло не менее декады. Рана исчезла без следа - о случившемся напоминал только белый платок, ожидающий  своей дальнейшей участи  в кармане который день.   Его  Леда хотела отдать  матушке, но она наотрез отказалась брать, аргументируя тем, что дали ей, значит, должна и вернуть собственноручно. То был лишний повод предстать перед сердитым взором повелителя. Отверженная послушница все прикидывала варианты чудесного возвращения белого платка его законному владельцу, но ни один ей  не нравился.
     Как подойти к господину? Что сказать? Насколько будет глупо выглядеть она при этом? Уже в который раз жалела, что не настояла на самолечении или, в крайнем случае,   откусила бы себе  этот злосчастный палец! Тогда не пришлось бы ломать голову, каким образом избавиться от  чужой вещи.
     Любимица Айри  шла по городу с поручением от нее же. Настоятельница послала за благовониями и наказала  купить себе новую ленту к любимому платью. Белокурая дева скоро выполнила задание и отправилась обратно.
     Когда она проходила по центральной площади, увидала скопление народа. Как выяснилось,   намечается  собрание. Разноликая публика приблизилась к зданию Совета и с нетерпением ждала выхода правителя. Не могла пройти мимо Леда, решила чуток послушать и сразу же вернуться  в храм.
     На пути ей встречались красивые  богатые женщины, разодетые по последней моде в яркие наряды и увешанные драгоценностями. Дева не смотрела на них. Ее более привлекали   
51
изможденные бедняки, просящие милостыню. На них  никто не обращал внимания.
     К сожалению, равнодушие и черствость шествуют бок о бок с нами. Тут послушница засмотрелась  на одну худую женщину и разглядела в ней боль потери родных. У Леды  тоже была серьезная потеря - трагедия для оставшихся здесь, на земле. Даан до сих пор помнит супругу, потому-то и не женится, страшится вновь пережить смерть благоверной. Неужели этого более не произойдет? Отец нашел утешение во внуках. Что ж, так  он не одинок.
     Нищенка  встала и направилась к толпе. Государев наместник, Тизан, со своими советниками уже  стоял на портике, готовясь произнести речь. Он поднял  руку - площадь притихла.  Главу Совета окружили семь высокопоставленных мужей,  один из которых резко отличался от остальных. Политики, в отличие от него, облачены  в светлое, а  их плечи покрывают  пестрые накидки. Правда,  золотые украшения  уступают ожерелью Великого жреца, но тоже выделяют  важных господ  из массы обычных граждан.
     - Жители Миреи! - начало громко первое лицо города (или второе?). - Нам стало известно, что правитель Нисты, этого прекрасного города,  Вифор - отравлен и Канор, наш союзник,  занял его место! Он назначен всемилостивейшим государем! Все мы знаем историю прежнего градоначальника-убийцы,  отправившего в мир иной своего  предшественника! Так он  незаконно занял высокое положение в нашем  обществе!  Но, хвала Богам,  страшная ошибка исправлена - Вифор убил  несчастного Ривага и вот теперь поплатился за злодеяние! 
И хоть Канор пережил всего несколько дней назад гибель своего единственного сына, но  не поддался горю и предстал перед своим народом, как и подобает в нарядных праздничных одеждах! Враги обвиняют его в жестокосердии и безразличии к семье! Но мы считаем, что подобные речи держат жалкие натуры, коль  в такой  слабости, как  нежная привязанность к человеку, видят признак добродушия, осуждая твердость характера в таких делах, как служение государству! Порицать стойкость общественного деятеля, достойного мужа,  даже в скорби - преступление! Он заслуживает уважения и похвалы за то, что оставил, свойственные женщинам слезы и выполняет свой гражданский долг, заботясь о  доверенном  ему городе!
     Только такой человек способен думать о благе горожан, не отвлекаясь на повседневные дрязги! Политику не должно смешивать с семьей и бедами внутри нее! Мягкость и сочувствие не заслуживают внимания мужей, призванных проявлять твердость! Уверен, Канор  будет справедливым правителем,  честно  действовать на благо! Мы примем его у себя, как триумфатора…
     Разочарованная Леда  дальше  не стала  слушать и  направилась  к выходу. Она  видела, как внимательно  и зачастую одобряюще слушал своего предводителя народ. Одним словом,  бездушная толпа. Все дальше и дальше уходила она от оратора с его спутниками, думающими так же, и только в одном  ошиблась. Жрец  видел ее и мыслями был далеко.
     Вздохнула дева. Чему радуются? Вся беда справедливого Вифора в том, что он ступил на пост через насилие, свергнув злодея Ривага, но через насилие  же и покинул место. Несмотря на мудрость своего правления, в памяти горожан он останется тираном. Вот они, мужчины. Сухая, бесчувственная, переоцененная логика -  беда да и только. 
     Что если трагедия произойдет с самим пресловутым Канором, сделайся он больным либо калекой, брошенным на произвол судьбы? Захочет  сочувствия и понимания?  Поймет и примет насмешки и равнодушное отношение к нему со стороны здоровых? Если в нас не будет  сострадания, сможем ли мы называться людьми?
     Многие страшатся проявлять чувства, относят их к слабости и считают, что они подкашивают авторитет достойных,  за этим следует проигрыш. Потому как прекрасное не может делать человека слабым, оно укрепляет дух и преображает душу. Без чувств жизнь всего лишь пустое течение времени. Во истину мудры, обладающие этим знанием.
     Что составляет радость существования хладнокровных? Только любящий ее, жизнь, может создавать. Матушка всегда  говорила, что влюбленный, сделает больше, чем не влюбленный.   Она  права?  И хоть послушница  не знала других мужчин, кроме братьев и
52
отца,  твердо верила в  слова наставницы, много повидавшей на своем  веку. Айри не делилась ни с кем своим прошлым, но подопечная знала, что ей было что поведать и чем поделиться, помимо преподаваемого в Доме.  Откуда  такая уверенность? Неизвестно, да и какая разница. Она знает об этом и не подвергает сомнению слова умной, зрелой женщины с чутким сердцем. Если не верить в доброе и светлое, во что же верить тогда? Чему следовать? Алчности, злобе, может быть, разрухе, которую несет отсутствие прекрасного? Девичий носик  поморщился  -  не доставляла радости такая перспектива.
     Даже сама мысль о натянутых отношениях со старшим братцем  приносила огорчение. Тем более не возникало желание взять оружие в руки и следовать с ним по миру, круша все на своем пути, чтоб добиться процветания своей страны за счет завоевания и  порабощения других. Это немыслимо с точки зрения религиозной философии, но происходит  не так уж редко. Есть победитель и есть побежденный - кто из них павший?
     Леда вошла в храм, пересекла галерею, оказалась у сада перед величественным строением. В руках  держала только что купленную белую ленту и собиралась повязать. Она  скинула с себя плащ,  положила  его на лавку у  подстриженных вытянутых  деревьев.  Взмахнула ручкой, чтоб полоска  расправилась, но внезапный порыв ветра выхватил  ее и, подкинув  вверх, оставил висеть на пышных ветвях! Дуновение сообщило о прихожанах, вошедших в обитель.
     Следовало как можно скорее убрать ленту, иначе в городе пойдут разговоры, что жрицы не следят за порядком и сушат свои одежды на  глазах у  верующих!  Неприятная история  и снова по вине все той же непоседливой послушницы, ждущей приговора со дня на день, которая даже уйти без проделок не может! Что скажет добрая матушка? Вновь рассердится?
     Леда заметалась  перед древом. Не знала она, с какого боку к нему подступиться, чтобы ухватиться за край высоко висящей предательницы-ленточки. Все охала и ахала дева, бегала из стороны в сторону. И так и этак присматривалась, наконец, встала на цыпочки и потянулась вверх - неудачная попытка расстроила еще больше. Леда жалобно простонала. Ничего другого не оставалось, как  прыгнуть и попытаться ухватиться за  кончик ткани. Но что подумают остальные, когда увидят? Однако раз виновата, должна отвечать! Она совершила прыжок раз, второй - вновь постигло разочарование.
     - О, Великая Матерь,  -  пропел голосок.
     Собралась Леда силами, чтоб продолжить старания, но как из ниоткуда появилась  мужская рука, которая беспрепятственно преодолела весь путь к далекой беглянке-ленте и подала ее воспитаннице. 
     Вмиг нарушительница отпрянула назад,  рядом  стоял Великий жрец и держал газ! Все это время  он наблюдал, как подопечная упражняется в атлетике! После бессметного количества безуспешных проб по  вызволению  из плена цепких ветвей женского украшения, сановник сделал это сам, пока Леда  не взбудоражила  всех служителей храма. Он сожалел об одном - она не поет, дивный голос. К сожалению, песни коротки и не длятся вечно. Сейчас отверженной  послушнице оставалось только забрать  злосчастную ленту.
     Дочь Даана залилась краской, склонила голову перед благодетелем, не решаясь взять свое. Жаль спрятаться или сбежать ей нельзя, провалиться сквозь землю тоже не выходит.  Придется принять удар! От волнения ее дыхание участилось, грудь заходила ходуном, привлекая к себе внимание стоящего подле господина.
     Безумица, всяким своим движением приближает и без того  скорый уход! Что сказать? Да и стоит ли лишний раз открывать  рот? И безрассудных поступков с лихвой хватает!  Почему замерла и молчит, когда должна молить о пощаде?! 
     Агерон тоже был нем, как рыба.
     - Леда, помоги с Ксали! - позвала матушка, не видевшая ее из-за деревьев.
     Белокурая дева тут же отреагировала на спасительный призыв. Схватила ленту и сунула на ее место чистый  платок.
     - Благодарю, - только и успела произнести она и в обнимку с плащом поспешила
53
выполнять поручение. 
     Погруженная в  хлопоты матушка вышла   из-за угла.
     - Господин?! Простите, мне не доложили, что вы здесь! - выдавила  наставница, глядя на убегающую воспитанницу.
     Мужское лицо превратилось в каменное,  внутри тела все  крутило и изнывало.
    - Только прибыл, - смял Агерон платок с пленительным запахом и поместил в карман -  вечером  он скрасит человеческое одиночество и составит компанию в трудной борьбе не на жизнь, а на… что?
 










































54
Разговор с подругами. Первый визит к мастеру   
     В большой просторной зале, где служительницы проводили редкое свободное время,  Леда склонилась над свитком.
     Египтяне верят, что всякое живое существо имеет  бессмертную душу, не исчезающую после смерти. Дева развернула манускрипт  дальше - когда люди умирают, они проходят через Царство Мертвых. Там их ждет множество препятствий и опасных испытаний - снова отодвинула она свернутую часть папируса. Самым страшным является суд Осириса. Боги, взвешивая самый главный людской орган, сердце, наглядно видели, насколько праведной была жизнь человека на земле. К весам душу усопшего ведет сам Анубис. В случае впадения в немилость, при высоком, божьем  гневе, несчастного грешника отдавали на растерзание чудовищам или предавали другим посмертным мукам, праведников же посылали на небесные поля – Иалу.
     Подруги собрались все вместе, каждая взялась за свое любимое занятие. Кто-то рисовал,  у кого-то лучше получалось шить и вышивать, другие музицировали, а послушницу не привлекло ни первое, ни второе, ни третье. Рисовала она  неплохо, пела  прилично,  это сам высокопоставленный господин  оценил, у него в ушах до сих пор стоял ее дивный голос. А вот вышивать без надобности ни в коем случае не взялась бы - при виде ее работ лицо Айри серьезнело.  Вместе с Вейко они взяли по книге  и читали в отдаленном уголке.  Литература оказалась очень разной: жрице попалась поэма о красоте природы, белокурой - о религии таинственного народа, в том числе и  рассказ о загробном мире и способах сохранения  бренных тел.
     - Сегодня в храме снова был Великий жрец. Я так испугалась! - поделилась впечатлениями одна из акатий.
     - За последнюю неделю я видела его три  раза! - закивала болтливая Салмия. - Кажется, раньше бывал реже?
     - Да, теперь бывает чаще и дольше,  вводя в недоумение  служительниц. Как ты считаешь? Леда? – приблизилась Тея  к подруге,  погрузившейся  в письмена.
     - Прости, что ты сказала? - подняла она голову.
     - О чем читаешь?
     - Сейчас об обряде  погребения и мумификации в Египте. Представь себе,  в канопы, в эти урны с крышками в виде голов животных и людей с  изображением различных божеств, помещали органы умершего, затем их клали рядом с саркофагом. Но прежде тело обмывали, далее извлекали внутренности, высушивали и…
     - Ужас, как ты про это читаешь, еще и на ночь? - протянула Салмия.
     - Интересно. Смотри, есть общее с нашим обрядом. Мы, конечно, не сохраняем тела, но сходства имеются: изливаем на умершего жидкость, произносим молитвы, поем нению, нашу погребальную  песню, коль  надо, оплакиваем. Как и египтяне, заворачиваем усопшего в материю, правда, они называют это пеленанием. А погребальные сосуды, необходимые для долгого путешествия…
     - С каких пор ты больше интересуешься мертвыми? Чем тебе не угодили живые? - подивилась синеглазая Тея.
     - Думаю, от живых не знаешь, что ожидать, а  книга попала в руки случайно.
     - Не знаешь, что ждать от людей? - бухнулась растерянная красавица-жрица  на соседний стул.
     - Да. Вот сегодня слышала обращение правителя к массам. Так оно повергло меня, по крайней мере, в недоумение. Человек, стоящий во главе города, управляющий судьбами своего народа, говорил во всеуслышание бездушные вещи.
     В зале воцарилась тишина. Леда продолжала:
     - Граждане смотрели на него и поглощали каждое слово, будто слушали праведные речи пророка.  На Агоре было много женщин и детей, но я не видела сомнений на их лицах, ни капли. Как просто навязать толпе свое мнение, а после управлять ею, как заблагорассудится.
55
     - О чем говорил правитель? - подсела ближе Вейко.
     - Тизан сообщил радостное известие - убит убийца. Его место занял другой. И кто знает, кем окажется тот? Не стало Ривага, за ним последовал Вифор, теперь правителем Нисты является амбициозный Канор.
     - У него же…
     - Да. Его осудили одни за то, что он не носит траура по умершему сыну, а радуется и празднует, словно и не было горя. Другие же, в том числе и наш градоначальник, поддержали. Тизан произнес яркую тираду, будто мужи не должны отвлекаться на события вроде этого, а страдания и боль - удел слабых женщин. Разумеется, согласна, что нельзя терять самообладания таким высокопоставленным чиновникам, потому как они несут большую ответственность, но хладнокровие... 
     - Теперь понятно, почему читаешь про суд над умершими людьми, - улыбнулась Ралмина.
     - Думаю, господин не совсем прав, - отозвалась Тея.
     - Жаль,  не можем убедить его в обратном, - вздохнула дочь Даана. - Видимо, придется  это сделать другим или сама судьба примет участие?  Живем за высокими стенами, правда, не мы отгородились от общества,  но  оно от нас, считая наше восприятие мира странным.
     - Ах, дорогая, - погладила по волосам послушницу красавица, - мужчины страдают не меньше нашего.
     - Они сильны в своей ненависти, когда выставляют  новорожденных  сестер из дома ради наследства! - выпалила Ралмина, соседка по комнате.
     - Бывают и такие случаи, но я говорю о другом.
     - Погодите-ка, я тут прочла о значении семьи у древних египтян, - вмешалась Леда. - Они были связаны прочными узами между собой. Данному социальному институту уделяли особое внимание, равно  как и  воспитанию и образованию потомков. Женщины в этом обществе были равны с мужчинами. После смерти мужа управление имуществом переходило к его вдове.  Вспомните Аменхотепа IV, его еще  называют  Эхнатоном, который из восемнадцатой династии, он правил в эпоху Нового Царства. Так вот он  и  назначил свою супругу соправителем!
     - Повезло Нефертити…
     - Может быть. Еще я читала, что  некоторое время он правил со своим отцом, но тот отрекся от трона в пользу сына.
     - Это версия.
     - Верно, но данный фараон, на мой взгляд, выдающаяся личность. Он привел страну, занимающую огромную территорию и имеющую обширные границы, к религии, где стали поклоняться…
     - Она никогда не выйдет замуж, - громко прозвучали  слова  Вейко. - Какой муж станет слушать ее рассказы?
    - Боюсь, их привлекает  другое, - хихикнула Салмия.
     - Знаю, потому и считаю, что господин  ошибся, хотя рано или поздно все равно выставит вон. Ну и пусть, - произнесла Леда, ее чмокнула в лоб Тея. - Ты что?
     - Захотелось тебя поцеловать, - улыбнулась акатия - кажется, у нее есть один такой смельчак на примете.
     - Хотя, сможешь быть верной соратницей или писать речи… -  задумчиво протянула  Ралмина.
     - Я вовсе не претендую на роль Аспасии, - отозвалась белокурая.
     - Это тебе и не удастся  - ты не гетера, но…
     - Думаю  выдумки,  что  она руководила Афинами и писала речи своим мужьям. Это говорили злые языки, завидовавшие Периклу, а после и Лисиклу. Гетера была красива, умна,  возбуждала умы и тела мужчин и вызывала злобу у женщин. К тому же, не завидую грекам. Их демократия в моем понимании специфична, а порядки и обычаи и вовсе поражают. Сначала они  побивают одного из своих мужей камнями и палками, затем сетуют по поводу
56
его  увечий. Истинный пример дружбы и сострадания?
     - Полагаешь, мужчины не слушают жен? – прищурила Тея  прекрасные синие глаза.  - История знает примеры. Если бы встретился такой?
     - Возможно, но боюсь, нашего мнения не станут слушать, по крайней мере, на данный момент, при таком устройстве общества с его идеологией...
     - Я говорю не о нашем, о твоем.
     - Кому нужно мое мнение? Его и брат слушать не хочет, - вздохнула  печальная сестра.
     - Так все-таки?
     - Выйду за него замуж. Это хотела услышать? – спросила Леда.
     Красавица кивнула, а младшая, не понимая, к чему она клонит, пожала плечами.
     - А насчет немилосердных, хочу процитировать матушку: «Нет жестоких - есть те, кому не посчастливилось любить».
     Жительницы храма Акаты давно спали в своих скромных комнатах, спал город, но даже не ложился  Агерон. Который  день он тщетно вел борьбу. Нельзя любить ни деву, ни какую другую женщину - у него иная цель и видит другой смысл  жизни.
     - О, Боги, за что? Почему? Я верно служил Вам! – ходил сановник  из угла в угол, теребя платок, знакомый с девичьими  пальцами.
     Уж сколько времени он толком ни ест, ни пьет, засыпает под утро с мыслью о ней. Остановился жрец у ниши с огнем - сжечь бы обжигающую ладони материю! Или нет? Она единственное, что у него от Леды.
     - Гори! – кинул Агерон  платок в пламя. - Исчезни, оставляя пепел от моей боли!
     Ткань загорелась, через минуту от нее не осталось и следа, однако, о чем просил господин не случилось. Священнослужитель с силой потирал лоб -  нет, не смеет, не должен падать. Жена в его судьбе означает крах всему, что строил, к чему стремился. Дева - болезнь, от которой он должен, но не может излечиться.
     - Я не могу быть слабым! – сжал сановник руки в кулаки.  Другого  выхода нет, ему нужно  к целителю.  -  Он сможет помочь!
     Да что с ним происходит? У него были женщины, правда, ни одна не держала так сильно, не пленила его  душу, как эта  запретная девчонка. Он сам запретил себе любить и вот поражен, словно заразой. Некогда он отрекся от семейной суеты, зависимости от другого  в пользу веры. Мечтал достичь единения со Всевышними, которым служит. Стремился через целомудрие прийти к высоте.
     Некогда курий изрек: «Ничего не бывает случайно, мои ученики - сосуды, требующие заполнения, но чем - решать им самим».
     За столько лет Агерон,  пожалуй, устал. Он отдавал свои силы, ум, стойкость, мудрость, но не сердце -  никому  не удавалось всколыхнуть так сильно зловещий орган. Оно лишь  билось, оставаясь глухим. Теперь какая-то кудрявая девица, почти что дочь, завладела его помыслами.
     Такого не  бывает! Или  ошибается?  Еще три декады назад цель казалась четкой и ясной, потом  бах  –  рухнула, рассыпалась на мелкие куски! Несколько мгновений перевернули всю жизнь, разделили пополам и вывернули душу  наизнанку - зато теперь точно знает,  что она у него есть.
     Но так не живут, так существуют и, судя по всему, недолго. Он  раздираем  губительными противоречиями - на одной чаше весов столь ожидаемое жречество, со всевозможными почестями, на другой - дева. Сердце говорит одно, разум - другое. Что же ему сейчас слушать?
     Он идет в одну сторону, ноги несут в другую. Что прежде занимало, не имеет смысла?  Желает другое? Ее? Девичье лицо так и стоит перед глазами, неважно открыты они или закрыты - чтоб ни делал, куда б ни шел, кругом оно!
     Чем больше жрец пытался отгородиться, тем больше завладевала  им далекая дева. Борьба не приносила плодов, коварная  девица стала навязчивой идеей. Против его воли внедрилась
57
в сознание и неотступно следовала по пятам.
      - О, Боги, Вы подвергли меня слишком суровому испытанию, - опустился уставший Агерон на колени перед изваянием Акки. - Произошло то, чего страшился.
     Еще до рассвета  покинув свой дом, погруженный в тревоги всадник отправился  за подмогой. Дорога вела  через многочисленные поля и луга, прилегающие к городу.  Лагус  мчался с невероятной скоростью, оставляя позади себя  густые клубы пыли - человек в темных одеждах спешил за спасением. Путь предстоял неблизкий, а следовало  вернуться до полудня.
     Раненый, он оставит там, в песках, свое терзание - пусть оно затеряется в бездне алевролита, а не он  в нем.  Никогда более  не будет страдать из-за сумасбродных  женщин!   Пока что несносная мука подле, но мастер – волшебник. Обязательно излечит от страшной хвори! Старец - мудрец, аскет, он справится с глупостью, постигшей заблудшего ученика.
     Ранее не приходилось ему обращаться с такими престранными  просьбами,  сам справлялся. Что вдруг случилось? Силы убывают? Напротив,  растут, и он чувствует это. С появлением белокурой девы в жизни его зрение  стало шире,  определяет ее в толпе, чует за версту, слышит дыхание. Зачем?!
     Оставив арабского скакуна на должном месте, возле валуна, что близ скал, Агерон побрел пешком - дальше коню нельзя. Ноги  то и дело проваливались глубоко, казалось к центру земли, затрудняя движение. Он изрядно устал, но надо идти, вперед и только вперед!  Делает шаг за шагом, а  предательницы-ноги ведут  назад, в город.  Прежде того не замечал за собой  -  вязнет и вязнет. Он хочет  выбраться, но пески, как болота, засасывают и  тащат  ко дну, вниз и вниз. Полное безумие!  Движение. Еще, еще и еще. С упорством, с остатками стойкости делает очередное – неудача!
     Остановился сановник, опустил голову. Вокруг бездна, лучше б остаться здесь, навсегда! Предательское сердце содрогнулось, зовя в другую сторону. Тряхнув шевелюрой, жрец ринулся  к горе, чтоб выкинуть деву из памяти, пусть физической болью, но хоть на мгновение забыть про кудрявую девицу.
     Нельзя вспоминать, произносить ее имя, несущее для него  разрушение. Но что это даст? Разве от этого  будет меньше думать о ней? Надо бежать, прочь, ото всех и чем дальше, тем лучше! Не останавливаться! Не  то снова увязнет на этот раз по самую макушку, задохнется в своих песках - Леде. Как же долго боролся. Вдруг внутренности взбесились и с ними чувства. Забыв про сдержанность, все разом,  фонтаном, брызнули наружу. Они  разрывают живого человека на части. Каким  стал слабым! Кто бы мог подумать,   что такое может быть на самом деле?! О таком пишут жалкие и слезные  книжонки! Но чтоб  вот так,  в жизни столкнуться?! Это слишком! Порой реальность хуже вымысла, теперь то знает не понаслышке. Когда другие утверждали, что с любовью (?)  невозможно бороться,  хитро приподнимал бровь - у него ведь получалось. Или тогда  было совсем другое? Сейчас дело обстоит иначе? Еще немного и погибнет в желаниях. Он считал их мертвыми, захоронив  много лет назад  внутри себя. Нужно начинать сначала? Как наивно полагал, что путь к делам сердечным для него не существует. Боги распорядились по-другому, послав труднейшее  испытание в  жизни. Пожалуй, в криптах  было легче.
     Агерон мчался со всех ног к спасительным скалам с острыми камнями у подножья. Спотыкался, падал, вставал и снова падал будто слабоумный.
     - Я выну огонь из сердца! Если понадобится, выну и его или погибну!
     Вон она, благословенная пещера! Сейчас укроет своей вечной темнотой и холодом! Агерон упал на колени перед входом, закрыв лицо руками.
     - Безумец, собираюсь вырвать свое сердце! - застонал  он и рухнул  на землю. Тяжело дыша, чувствовал запах камней, песков,  пещеры и… ее,  конечно, на иное не рассчитывал. Эта кудрявая девица  преследует его повсюду!
     До крепкого плеча  дотронулись.
     - Сын мой, иди за мной, я ждал тебя, - поманил  ученика седой старец в светлых длинных 
58
одеяниях.
     Курий видел и знал больше, чем последователь. Он прочел деву в сердце преемника  еще до ее появления там. Много лет он дожидался, когда Агерон придет за исцелением.
     Человек в темных одеждах  последовал за стариком, что жестом приглашал зайти  внутрь. Вход в обиталище  был  слишком узок для двоих, приходилось идти по одному, наклонив голову.
     К келье отшельника вел длинный тоннель, холодный, сырой. Здесь круглый год держалась  постоянная температура, что бы ни творилось снаружи. Вокруг ни души, лишь  камни, источающие безмолвие - ничто не мешает познанию. Только редкие посещения учеников и сильных мира сего тревожат блаженный покой.
     - Что ты хочешь, сын мой? – произнес анахорет.
     - Мастер, я горю! Огонь в моей груди не утихает - скоро от меня останутся  угли!  Прошу, помоги мне!
     - Я спросил, что ты хочешь?
     - Сколько себя помню, стремился к Богам. Последние годы готовился занять высший духовный пост, борясь со страстями и слабостями, - исповедовался  Агерон. -  Я закалял волю, отрекался от похоти и сохранял целомудрие. Вдруг в одно мгновение превратился в слабого, будто силы отпрянули назад! - Гость сжался. - Всевышние покарали меня за тщеславие и гордыню, отрицая…  - он ухмыльнулся и  протянул, - любовь,  наказан ею. Отвечаю на твой вопрос, отец - не знаю.
     - Продолжай.
    - Дева! – взревел глухой  голос. -  Кудрявая девчонка, послушница, мечтающая стать акатией! Теперь я растерян и полыхаю, одержимый, - закрыл  глаза сановник. - Прошу, научи, как избавиться от пожара. - Сжались руки в кулаки. - В противном случае пагубные страсти уничтожат меня! - Агерон простонал.
     - Ненавидишь ее?
     - Нет. Себя. За то, что забыть не в силах.
     - Я выслушал тебя, сын мой.
     Отис посмотрел куда-то  вдаль, сохраняя молчание. Преемник не смел его нарушить, воля мастера – закон для ученика, его слова – слова Великих. Устами мудреца уж много лет говорят Великие Родители. Конечно, они глаголют  и через простых смертных, но это происходит слишком редко.
     Счастливы безумцы, с них спрос невелик - могут поддаваться пороку, жить, как хотят, не задумываться о будущем. Почему он не безумец? Не стоял бы  сейчас здесь, убиваясь  из-за своего легкомыслия, правда, и прочего  пришлось бы лишиться. И пусть! Но только б не испытывать  муки!
     - Сын мой, ты один из лучших. Ты много знаешь, умеешь, но не научился одному, - продолжал мудрец, на которого изумленно поглядел жрец. - Любить. Это то, чем не обладаешь.
     - Но я люблю Богов!
     - Любил ли ты когда-нибудь по-настоящему, так, чтоб отдать жизнь и все, что имеешь  за другого? 
     Тишина наполнила серую  келью.
     Наставник хорошо знал своего преемника и считал сыном. Мальчику было лет восемь, когда они впервые встретились. В ребенке Отис сразу разглядел удивительные способности, богатый потенциал,  взялся учить.
     У мастера было много воспитанников, некоторые из них последовали его примеру. Они  ушли из суетного мира и  теперь живут  в монастырях. Двое, став отшельниками, забрели далеко на восток,  где их никто не тревожит.
     Но у этого  другая судьба. Таланты  и занимаемая должность избаловали его. Сейчас он 
переживает невероятную страсть. Куда делась  твердость,  расчетливость, хладность ума,
59
которыми тешил себя? Без особых усилий ученик постигал  науки, искусство, тайны жречества и только одно не смог приобрести способный последователь.
     - Мои наставники и  мудрецы  говорят, что тот, кто не любил, не может любить Высшее, - произнес Отис. - Откуда  знаешь, что любишь Великих Родителей, коль не испытывал сильного чувства?  Иди и полюби, тогда  ты полюбишь Богов.
     Сердце сжалось. Агерон простонал - он пришел за исцелением, а вместо этого…   Еще несколько мгновений назад была  надежда, теперь  ничего. 
     Озадаченный жрец возвращался назад. За годы жизни он прошел немало, сталкиваясь с таким впервые. Оно казалось страшным, непреодолимым. Но так ли безвыходно? Так ли безнадежно его положение? Что происходит в душе? Если он нарочно придумывает препятствия на пути к ней? Тяжело  и  самому себе  признаться. Никогда не считал себя слабым и теперь не хочет, но возник страх. Долго господин посвященный учился перебарывать его и вот он подступил вновь.
     Боится? Да. Боится стать отвергнутым, любить, страдать? Священнослужитель тряхнул головой - он и так страдает, больше, чем когда либо. Что еще причинит такую боль? Отсутствие Леды? Вдруг ее больше не будет? Этого не вынесет! Всего несколько мимолетных встреч и готов подарить деве все, что имеет, всего себя.
     - О, Боги,  я люблю ее, - прошептал всадник, - эту девчонку. - Нервный смешок сотряс его тело.
     Не может быть. Нет, может! Зачем жить, если не для кого? Теперь  есть. И она, есть.     Нужно-то было всего-навсего принять, но не идти против самого себя и бороться с… сердцем.
    Сразу стало легче дышать. Говорят, оно не обманывает, произносит правду. Те, кто живут в согласии с ним,  в согласии с Богами – разум от нечистого. Странно, он еще жив? Так страшился впустить ее в сердце, не понимая, что она давно там властвует, но ничего ужасного не произошло? Чувства не задушили, пощадили бренное тело? Они не собирались никого уничтожать, все надумано? Он подверг себя   мукам   добровольно? Теперь выбрался из ада?
     Путник поднял глаза. Небо. Голубое? Конечно, каким же ему еще  сейчас быть? Пожалуй,  он уже и забыл об этом. Стоило прожить столько лет, чтоб понять, какое оно. Что еще перестал видеть? Чем любоваться? Огляделся -  вокруг белые пески, кочующие с места на место, впереди поля, город, дом, пустой дом - Агерон нахмурился. Но мир цветной и  живой! Разве  мог о таком забыть?  Одна дева ворвалась в его существование и изменила все вокруг! Ах, нет – сущее  осталось прежним, но человек изменился.
     Что же сейчас главнее всего? Сан,  духовный рост? Но расти можно и без должности, и он хорошо знает это.  Положение в обществе? Деньги? Все, за что отчаянно боролся, отошло на второй план. Улыбка коснулась мужских губ -  вот для чего она.
     Поблагодарил Богов,  теперь  он не  пустой, но живой.  Куда бы  хотел сейчас перевести взгляд? У него был ответ. Что теперь его беспокоит больше всего? Самое  первое, что с девой что-нибудь  случится, что  не увидит  ее более. Готов ли  пожертвовать жизнью? Хоть сотню раз!
     - Леда, милая Леда, - шепнул глубокий голос  пустыне.   









60
Праздник Боэа. Второй визит к мастеру
     После визита к отцу любящая дочь в хорошем расположении духа спешила в Дом Великой Матери. Каждый следующий день пребывания в нем мог стать последним, а потому  нужно было торопиться использовать время  полнее: она  наслаждалась дивной атмосферой обители, впитывая в себя  самое прекрасное, что только может быть.
     Леда по-прежнему выходила в город по поручениям, но со всех ног неслась обратно. Ее радовало солнце, ветер, дождь, проходящие мимо с унылыми лицами горожане. Даже зной вызывал улыбку, потому что спешила туда, где ее любят и ждут, будь то родительский дом  или храм - счастье переполняло девичье сердце.
     Уже не тревожила мысль о чужой вещи в кармане своего платья, хвала Великой Матери вернула платок и забыла о нем. Лишь  одно удручало, скоро придет конец прежней жизни. Наступит момент, и матушка попрощается с  воспитанницей навсегда. А она будет вынуждена смириться.
     Высокие кипарисы отбрасывали длинную тень на дома и улицы, по которым проходила Леда и  даже  им была несказанно  рада  -  они заботливо укрывали собой, оберегая от палящих лучей.
     Подруги рассказывали о визитах  Великого жреца. Он являлся   пару раз, но ее, слава  и честь Богам, не было. Господин, в свою очередь, использовал самый ничтожный повод для посещения обители. Окидывал ее взглядом, определял наличие, точнее, отсутствие  искомого и удалялся. Все никак не мог застать белокурую деву на месте и уходил ни с чем.
     Вдоль торговых лавок двигалась  худая женская фигурка. Прохожих  было мало, не то, что в центре, сплошь толчея. Дева выбрала эту дорогу потому, что по ней можно беспрепятственно добраться до милого Дома в кротчайшие сроки.
     Леда не любила толпу,  слишком жестока и неуправляема она. В ней, конечно,  можно затеряться, пожалуй, это единственный ее плюс. Скольких талантливых и не очень, погружены в нее и подчинены  всеобщим законам безбрежного океана хаоса?
     Любой, кто высунет  оттуда  голову,  становится не таким, как все, отступником. Только кого он предал, если не самого себя? У кого-нибудь возникает мысль, что он всего-навсего хочет жить, как велит сердце?
     Неужели поэт должен писать о ратных подвигах тирана и прославлять ненавистного злодея, когда душа поет о природе? Художник  создаст нечто неповторимое под действием шантажа и приказа? Разве такие произведения, полученные  против  воли и  вдохновения, станут притягивать взоры миллионов?
     Больший след оставляет  то, что создано при поддержке Всевышних,  что пришло Оттуда. Именно оно и есть прекрасное, ибо не создать шедевра без участия Богов, их истиной творческой силы, благословляющей людей на прекрасное, благое и  подвиги.  Тело, конечно, можно подчинить  путем нехитрых приемов. Впрочем, человечество никогда так ни в чем  не изощрялось,  как в создании оружия и устройств для пыток. Сколько сил потрачено на разрушение и угнетение? Сложно сказать.
     Подтверждение этих слов легко найти,  изучая историю. Широко известны полководцы-завоеватели, тираны. А  сколько было справедливых, незаслуженно забытых правителей?  Их опыт утерян и  для потомков остался неизвестен  -  о хорошем помнят, к сожалению, меньше, чем о дурном.
    Дочь Даана вздохнула - лучше не иметь славы вообще, чем иметь худую. Однако есть и такие, и их больше, кто думает иначе.  Сломить дух сложнее, но при желании   это удается, у человека много слабостей.
     Нельзя запретить творить, можно помешать. Правда, кому дано, будет использовать любую возможность  достичь прекрасного, во что бы то ни стало. Вопреки расчетливости и здравому смыслу, свойственному материальному миру, уходит мастер в уединение для постижения  Идеи, за дальней мечтой следует одинокий путник, ища себя. Но  их объединяет поиск нового,  непознанного,  вечного, что только еще предстоит постичь. Чувственный мир
61
шире и богаче. Он познается  исключительно через органы чувств, как раз этим  и занят курий в последние годы своего бытия. 
     Народ разошелся по лавкам. Торговцев обступили  не столько ради   покупок, сколько для того, чтобы поглазеть на полки, развлекая тем самым себя и зля несчастных продавцов бессмысленными расспросами, чтоб  убить  скучно тянущееся время.
     Путь Леды преградил всадник и тут же спешился.
     - Приветствую  тебя, прекрасная дева! – расплылся он в улыбке.
     - Рада видеть вас в добром здравии, - просияла она в ответ. - Вы меня малость напугали.
     - Снова напугал? Негодяй! Больше не буду, - прищурился  Канций. - Грешным делом  думал,  акатии боятся только Богов и… Великого жреца.
     - Может быть, - пропел девичий голосок. - Он действительно грозен.
     - Настолько грозен, что  превращается в хищного зверя и время от времени ворует  невинных дев, дабы надругаться над ними?
     - Думаю, не до такой степени, - рассмеялась послушница. - Если бы господин  слышал вас, стал бы еще более серьезным.
     - Почему так думаешь?
     - Люди высокого положения очень трепетно относятся к себе и, полагаю, ждут этого от других.
     - Что-то вроде положение обязывает? – спросил Канций, спасительница  кивнула.  - Дело в том, что это правда - такой человек не может быть мягок, но он справедлив.
     - Я уже об этом как-то  слышала, - отвела дева взгляд.
     - Разве жрицы могут  сомневаться в его справедливости?
     - Многие, знающие этого господина, отзываются о нем лестно. Можно выслушать чужую точку зрения, но не принять. Дело не в том, верю я или нет, а в том, что чувствую.
     - О! Если не секрет, можно узнать, что чувствует столь дивное создание к Великому жрецу? - загорелись глаза  у Канция.
     - Я бы сформулировала немного корректней - не к нему, в нем.
     - Ба! Что же внутри у господина? - шагнул ближе к деве правитель, который так же оказался намного  выше ее. В  прошлый раз это  трудно было  заметить - он лежал на земле. - Мне очень интересно!
     - Пожалуй, вы один из немногих, кому интересно, что у него внутри,  - тряхнула дочь Даана светлыми  кудрями.
     - Не тяни - я заинтригован! У повелителя  тайны? Какие же?
     - Хоть его душа закрыта для меня, но вижу, что нет радости.
     - Неправда – он способен радоваться!
     - Вы не поняли, нет радости жизни.
     - Как так? У этого господина есть все!
    - Возможно, но отрады нет. Ему надо чаще… ходить пешком, например. Тогда будет видеть, что у него под ногами.
     - Пыль, грязь? Это должен видеть? Не понимаю.
     - Нет же, - улыбнулась Леда, видя, что собеседник  шутит, - землю, ее дары и прочее.
     - Любой знает, что под ногами земля, это - истина.
     - Вот именно, но не видит.
     - Звучит точно приговор! Однако задала загадку! Разбила в прах все мои прежние представления о высоком господине. Почему-то мне высокопоставленный чиновник представлялся совсем  другим.
     - Видимо, желаемое выдаем за действительное, - ответила послушница на широкую улыбку смешливого знакомого.
     - Хочешь узнать, кто я? – спросил Канций, Леда замотала головой. - Почему?
     - Потому, что в первую очередь человек, а уж потом все остальное.
     - Ох, хитра!
62
     - Нет-нет, - смутилась  спасительница.
     - Значит, для тебя человек. Хорошо буду оставаться таковым. Кстати, как ты и советовала, я обратился к  лекарю, и он вылечил меня. Теперь не падаю с лошади.
     - Вам повезло. Дорого стоит целитель, что излечивает тяжелые болезни и старые раны да так быстро и надежно.
     - Пожалуй, мой маленький друг прав, поблагодарю его еще раз. По-твоему, он достоин уважения?
     - Если лечит, то -  да. - Дева затопталась на месте.
     - Жрице пора в храм? Жаль, - искренне расстроился политик.
     - Не жрица, послушница, пока еще. Но мне  действительно пора.
     - За короткий разговор не раз поставила меня в тупик, заставила задуматься, а после – убегаешь! - хохотнул Канций. - Ты когда-нибудь останавливаешься?
     - Матушка говорит, что только на сон, - рассмеялась воспитанница. - На мой взгляд, она преувеличивает!
     - До встречи, вводящая в недоумение! – крикнул градоначальник вслед убегающей знакомой. Затем обернулся. - Все слышал?
     - Да, - появился из-за угла жрец.
     Его давний друг снова приехал в Мирею, как и прежде тайно. Чтоб не узнали, надел простые одежды - человек охотней верит слепым глазам, чем внутреннему правдивому  голосу.  Прогуливаясь вместе по городу, Агерон  зашел в лавку за какой-то  безделушкой, а Канций предпочел поглядеть по сторонам. Разговаривая с торговцем, священнослужитель почувствовал приближение кудрявой воспитанницы и, зная своего приятеля, заторопился к выходу.
     Ему  не составило труда догадаться, что друг не пропустит данный объект, вызвавший интерес у них обоих.  Не ошибся. Политик  воспользовался ситуацией и заговорил с девой. Он, в свою очередь, рискнул предположить, что  в укрытии стоит предмет разговора - тут уж они оба должны были дослушать  милашку до  конца.  Покровитель  подивился  девичьим речам. Как точно  увидела его белокурая, четко все подметила. Не все ему понравилось.
     - Зачем же так пугать невинных служительниц? – хохотнул Канций.
     - Не думаю, что она боится - ты ее не знаешь. 
     - А ты?
     - Оказывается, не совсем, - погладил Лагуса человек в темных одеждах.
     Подопечная  не знала жреческого жеребца и потому ничего не заподозрила.
     - Верхом, пешком?
     Двое рассмеялись и пошли ногами, ведя под уздцы четвероногих любимцев.
     - Да у тебя глаза блестят! Неужели?! И это тот самый «грозный»? Друг мой, да она завладела тобой! Насколько?! – спросил Канций, в ответ  услышал молчание.  – Ба! Угодил прямо в сети, расставленные кудрявой девчонкой!
     - Даже представить себе не можешь насколько, - тряхнул головой скрытный господин.  Хотелось кричать, чтоб все знали, что он теперь жив и тоже способен любить. Только кто поймет? Такое возможно?
     - Скажи ей об этом.
     - Не могу.
     - Почему?
     - Ты не понимаешь - она желает стать акатией, а я…   Не могу же сделать ее своей…
     - Кто говорит о любовнице? Ты не захочешь обладать ею наполовину. Тебе всю ее подавай! – похлопал  по плечу старинного друга сын Ареда.
     -  Мне запрещено, да и она…
     -  Понятно. Где мой друг? Где тот самый бесстрашный  человек, которого  знаю много лет? Кто же ей скажет, если не ты?! Да пока будешь думать и прикидывать все «за» и «против», предпочтет другого. Иди к отцу - он не посмеет отказать.
63
     - Чтоб потом жена ненавидела меня всю жизнь? Не хочу.
     - Почему ненавидеть?
     - Замуж против воли? Думаешь, будет рада? Вряд ли. К тому же женитьба - серьезный шаг, влекущий за собой ряд изменений. Не знаю,  готов ли к такому?
     - Хм. Да-а-а. Но разве не представлял, как ее чудные кудри лежат  по твоей подушке? 
     Жрец вздохнул,  конечно же, много раз желал видеть деву рядом с собой. Засыпая и просыпаясь, по возвращении  в дом хотел, чтоб была подле, всегда.
     - А что до нее, друг мой, - продолжил Канций, - не узнаешь наверняка, пока не поговоришь. Только так избавишься от сомнений, терзающих тебя. Разумеется, волнительно, даже в драке проще или на войне, но не чудовищно - гораздо страшнее упустить.
     - На войне все предельно просто: тут – друг, тут – враг, - помахал рукой Агерон, -  а здесь иначе.
     - Ты же титан!
     - Сраженный былинкой.
     - Очень рад это слышать! Леда – не разрушительница, а похитительница  сердец! - хитро улыбнулся Канций. - Если серьезно, то с женщиной, которую любишь, всегда сложнее, чем с другими. Ты  боишься сказать, сделать что-нибудь не так, но без нее ты…     Взгляни на себя, дальше будет только хуже.
     - Знаю. Но кто я для нее? Старик, притом  грозный. - Агерон  хорошо помнил слова прелестницы. Да и как их  мог  забыть?
     Он помнит  каждый звук, произнесенный ею, жест, который когда-либо видел. Все, что связано с ней, чем живет, чем занимается,  чем дышит, интересовало его не меньше, чем она сама.
     - У нашего царя с царицей разница заметно больше. Ты в смятении и раздираем противоречиями потому, что дело коснулось тебя. Другому в момент бы  дал совет, себе едва ли. Подумай, есть шанс обрести, но можешь оставить все, как есть. Пусть  откажет, хотя будет глупо, - протянул правитель, сановник ухмыльнулся, - зато не будешь  винить себя. Через много-много лет не скажешь, а вот если бы …   
     - В кого влюблен ветреный Канций?
     - В ту, которая никогда не станет моей, - выдохнул визитер. - Но  не упрекаю себя в бездействии.
     - Ты забываешь одно - мне запрещено иметь близкие отношения с женщиной, иначе  можно распрощаться с достижением желаемого сознания.
     - О! Умоляю, не забивай мне голову этими вашими жреческими штуками! Для меня все просто «мужчина - женщина». А вы, жрецы, понапридумывали себе невероятных сложностей и теперь не знаете, как во всем этом  разобраться, да еще и в накладе не остаться. Сможешь ли «достигать», коль мысли далеко? - То и дело взмывали в воздух руки Канция.
      Агерон чуть улыбнулся.
     - Дилемма, - щелкнул языком он. - Но рассуждаешь, о чем не ведаешь - высшее достигается целомудрием.
     - По мне  так лучше -  нет сомнений. Не приходится делать сложный выбор. Для меня ответ однозначный.
     - В чем-то можно тебе позавидовать.
     - Чему не завидуешь?
     - Твоей любвеобильности. Слишком часто теряешь голову, и каждый раз на всю жизнь.
     - Нет. Потерял один раз, к остальным питаю чувства и, заметь, искренне, – градоначальник  сделал клятвенный жест  и  хитро прищурился. - Если не решишься, дай мне знать, - подмигнул  он.
     - Даже не думай. - Жрец покосился на красавца-приятеля.
     Он с игривым  поклоном  отступил.
     Впервые за  годы Агерон шел пешком по городской улице и смотрел на землю, на
64
золотистую траву, на всякий  камень.  Он и раньше глядел, но видел иначе. В тени деревьев оживленно беседовали юные парочки,  которым не было дела ни до политики,  ни до религии с ее спорными вопросами, вызывающими разногласия. Как  влюбленные  сейчас далеки от выяснений истин, государственных споров, разделов имущества - у них сейчас только они сами  и бесконечно  счастливы.   
     В лазурном  небе летали птицы,  россыпи лучей Арка играли с брызгами фонтанчиков, наполняя и успокаивая своим журчанием душу. Не до конца.
     - Мне надо к мастеру, - потер  лоб религиозный глава.
     Ученик прибыл к наставнику.
     - Отец мой, я полюбил - теперь знаю,  что это такое,  - предстал  перед очами старца он.
     - Твое сердце обожгла любовь, и ты стал настоящим, - приветствовал Отис гостя в   скромной келье, освещенной парой маленьких ламп.
     Лица говорящих едва были видны при тусклом  свете.
     - Сейчас могу любить и Всевышних. Но я в смятении - мое желание быть с ней велико. Не знаю я, как поступить.
     - Отчего робок? Теперь постигнешь все, что в состоянии постичь.
     - Мастер, - затряс головой преемник, - быть с ней не смею. Брак  означает конец моему стремлению возвысить душу!
     - Истинная любовь не выстраивает преград, но разрушает их. Сын мой, у каждого свой путь - какое бы направление ты не избрал, он приведет тебя к нужному. Слушай свое сердце, оно подскажет - через него говорят с нами  Боги.
     - Я помню все,  чему меня учили, но словно ничего не знаю, отец.
     Вернувшись из поездки, Агерон долго  сидел в кресле и смотрел на пылающий в нише огонь. Вновь появилась чаша весов. Его устоявшийся  мир пошатнулся и рухнул, ведь  сделался  зависимым от кого-то. Но он же не глупый юнец, чтоб бросаться в омут  с головой, тут надо хорошенько подумать. Который день размышлял, заглушая биение жизненно важного органа, отбивающего женское имя.
     Канций прав, куда сложнее сказать деве, что любишь, чем предстать перед грозным врагом.  О чем говорит  его нутро? Молчит? Кричит! Громко  выкрикивает одно имя  и колотит, колотит, колотит, стоит только вспомнить о ней! Да и не забывал никогда. Подумает, и аж грудь трясется, и потеют ладони. Сановник вздохнул. Что если  откажет?  Все останется, как есть. В противном случае  не будет Великим жрецом, но обретет ее.
     Разум говорит одно, сердце – другое. Сколько лет  Агерона учили, что только через отречение  от страстей достигают  святости. Но претендует ли на нее?  И раньше сомневался, а с тех пор, как увидел искусительницу, точно знает. Леда  засела так глубоко, что вырвать…   Если  ниспослана ему свыше, бороться бессмысленно.
     Неизбежное поражение ждет идущего против Высших Сил. Он уверен, что не случайно прелестница  появилась в его жизни. Его судьба? Будь что будет, на все воля Творцов. Он не будет противиться ей. Коль Боги хотят, чтоб случилось именно так, да будет так! Если дочь торговца - его  вторая половина,  а Агерон   в том  был уверен, не сомневаясь ни  секунды,  так и быть, сделает,  что должен. И если верить словам учителей, достигнет всего, что пожелает.
     В Доме Акаты стояла суета. Здесь готовились к празднику Боэа, совершенно женскому празднеству. Во время его проведения мужчины  не имели право  входить в эти стены, правда,  они и  прежде нечасто  наведывались сюда.  Слугам-мужчинам  же приходилось надевать длинные платья, помимо этого им  запрещалось  проходить  далее переднего святилища.
     Боэа, дочь Варуна, является  помощницей Великой Матери Всего, хранительницей семейного очага и покровительницей слабого пола. Ей покланяются как миролюбивому и щедрому  божеству жен, а всем мужам, кроме жрецов,  в этот светлый день грешно произносить ее имя.
65
     Раз в год изваяние Боэа ставится перед алтарем к подножию Главной Богини.  Храмы при этом украшаются бесчисленным количеством цветов и ветвей деревьев, преимущественно ивы, дорожки  устилаются листьями и осыпаются лепестками. Портреты, бюсты и статуэтки не женщин выносятся за ворота - они пребывают там до следующего дня.   Представитель  мужского пола, рискнувший явиться сюда в этот момент, навлекал на себя несчастья. Чаровницы напротив, сегодня торопились в обитель. Они несли дары Богине-покровительнице и зеленые веточки или цветы. Уже до полудня все свободное пространство до  переднего здания утонуло в зелени.
     В суматохе старшие и младшие служительницы готовили оба святилища к вечернему традиционному  празднеству.
     - Оставь, оставь розы! - запротестовала матушка, когда любимица коснулась их.
     - Почему? – подивилась Леда.
     - Великий жрец не простит мне, если ты еще раз поранишься.
     - Дай-ка лучше я, - схватила колючие стебли Тея  и, улыбаясь, направилась к алтарю.
     - Почему он должен сердиться?
     - Не спорь!  Возьми ветви и отнеси их куда нужно, - велела Айри.
     Леда  послушно взяла иву и побрела  за акатией.
     Девы старались что есть сил. Не присели ни на минутку:  одни подносили, другие  украшали,  третьи  принимали горожанок.
     - Помоги мне, - попросила подругу низкорослая  Вейко, которая никак не могла устроить колючий цветок повыше.
     Белокурая только схватилась за него, как подошла старшая жрица и отобрала розу.
     - Позволь тебе помочь, дорогая. - Синеглазка быстро сунула стебель, куда следовало,  и вздохнула. - Все! - победоносно произнесла она.
     - Тея, что происходит? - растерялась Леда.
     - Ничего особенного, мы тебя бережем.
     - От чего вы меня бережете и зачем?
     - От острых губительных шипов - вдруг поранишься, и жрецу  снова придется их вынимать?
     - Боюсь, у него не хватит не все раны платков.
     - О чем говорите? - вмешалась  черноокая жрица Вейко.
     - Вспоминаем прошлое, - тряхнула белокурая дева головкой.
     - Просто пошутила, не обижайся, - пропела красавица Тея.
     - Пойду за… ивой, - буркнула дочь Даана и быстро справилась с заданием.
     Вскоре  остались одни цветы. Сложив руки на груди, она выглядывала  в них затаившуюся угрозу и  опасность.
     - Они не полетят, их нужно нести, - шепнула ей на ушко Тея.
     - Мне говорили, можно заставить летать предметы.
     - Жаль, но мы не можем.
     - А кто может?
     - Господин способен сотворить такое, - послышался голос матушки. - А так как его нет, придется справляться самим.  Пока Леда пойдет и поторопит молочника, мы сложим  розы к подножию Великой Матери.
     Посланница оделась, как положено и зашагала к выходу. Очередь в  святилище из одних женщин превзошла все ожидания - такого количества народа воспитанница не видела ни разу со дня приезда.  Каждая прихожанка просила о своем: кто-то мужа, кто-то, чтоб его не было. Другие ребенка или здоровья и  процветания семьи.
     Еле протиснувшись в ворота, Леда оказалась на улице, но и там людская масса  растянулась аж на несколько кварталов. На глаза  попалась незнакомка   в длинной  и на удивление закрытой накидке.
     Тут гостья неловко повернулась, и обнажились синяки  и следы от плети. Служительница
66
ахнула - ужасающее зрелище: молодая красивая жена избита! Не надо  обладать даром ясновидения, чтобы понять, кто нанес побои.  Она знала, чьих то рук дело и кто оставил зловещие метки. К сожалению, это не первая прихожанка с отметинами, столь щедро преподнесенными  собственным супругом. Бывали случаи и зверских избиений. Тогда    жены падали к высоким стенам  и молили Богиню о пощаде. За ними следом посылали рабов, чтоб привели бесстыдницу, вздумавшую опорочить доброе имя благодетеля. Доставалось и бедным, и состоятельным - никакая супруга не защищена от насилия не деньгами, не своим происхождением. Это нельзя ни оправдать, ни принять, но что может сделать простая никому не известная дева?  Она  пообещала себе, что помолится  за прихожанку  и  обязательно сдержит слово по возращении.
     Цепочка двигалась быстро. Но Леда знала, что верующие  будут идти  до самого вечера. А после  двери  закроют, и небесные невесты проведут церемонию. Каждая стоящая здесь женщина должна быть твердо уверена, что дело того стоит.
     Белокурая дева торопилась к молочнику. Молоко требовалось самое свежее, только что надоенное, еще теплое, данное самой Природой-кормилицей для вскармливания своего ненаглядного детища. Акатии во главе с матушкой используют его и испрашивают благословения Боэа, и Она щедрой рукой наградит благих и попросит за черствых  перед Великой Матерью Всего.
     Проходя по улицам Миреи,  Леда подумала, что все горожанки собрались у  Дома. По пути встречались одни мужчины, среди которых нетрудно заметить одну-единственную женщину. В очередной раз она повернула, перешла на противоположную сторону дороги и замерла, как вкопанная: впереди, как раз  возле лавки торговца  молоком стоял пеший Великий жрец! Но что это?   Рядом с ним тот самый человек, имя которого  не знала, однако привела в чувства с  месяц назад. Лошадей держал слуга, а по тому, как два человека оживленно беседовали,  поняла, что они…  друзья?!
     - Мне конец! - завертелась Леда в поисках укрытия и поспешила скрыться.
     Не найдя ничего более подходящего, нырнула за угол ближайшего дома и прислонилась  к нему спиной. Взволнованная до дрожи в коленях, она пыталась сообразить, кто такой второй. Одет он как простолюдин, но вряд ли бы сановник  стал разговаривать с обычным ремесленником. А как же ей пройти-то  незамеченной?
     - Господин Канций! - крикнул  другой прислужник.  - Я нашел счастливую подкову! - несся раб с железкой в руках.
     Всадники совершили вынужденную остановку из-за серьезной потери - один из скакунов потерял свое  дорогое украшение.
     - Дурень! Ты что разорался?! - ответил знакомый голос.
     Леда ахнула.
     - Канций? Правитель? Какой ужас! - схватилась она за  голову.  - Вот к какому целителю он обращался!
     Тут предприняла отчаянную попытку  воспроизвести в  памяти весь разговор и припомнить, что наговорила про благодетеля. Даже если его друг сохранил беседу в тайне, чародей  мог прочесть мысли. Воспитанница простонала.
     - Вот и помогай после этого людям! В следующий раз  в первую очередь буду  спрашивать имя. А он тоже хорош - выспрашивал, забавлялся. И кто меня все время за язык-то тянет?! – выругала  себя послушница.
     Она  обещала настоятельнице  не прятаться от Великого жреца, но сейчас не нарушает обещание: друзей-то двое.
     Стука копыт все не было слышно. Дева поняла, господа еще  не уехали. Она молила об одном, чтоб не  направились  в ее сторону.  Что  будет делать тогда? Снова краснеть и мечтать провалиться сквозь землю?  Каким позором покроет себя, представ перед ними обоими, сильными мира сего, пользующимися своей властью? Что может против них слабая дева?  Все  прикидывала она, как долго  задержится в храме и пришла к выводу, что  не
67
очень – как быстро ее выставят,  зависит от настроения господина.
     - Приду в  обитель,  попрощаюсь со всеми, - вздохнула отверженная послушница и уткнулась лбом в стену. - Кто знает, может, уже завтра?.. 
     - Друг мой, ты что? – похлопал Канций по плечу приятеля – тот бездвижно  стоял на том же самом месте и глядел вдаль.
     - Там,  - кивнул сановник  в  заветную сторону.
     - Кто? Она? Где? Никого не вижу, неужели?..
     Друзья переглянулись.
     - Теперь знает, кто я. Как ты узнал? – спросил Канций.
     - Чувствую,  - указал Агерон  на  нос.
     - Не знаю, я ничего не чую.
     - Забываешь, что  я чувствую острее и глубже прочих.
     - Постой, ты так ей ничего и не сказал? Почему тянешь? Не думал, что может быть кто-нибудь другой? Полагаешь,  он  будет ждать твоего разрешения?  Что будешь  делать тогда?
     - Существовать.
     - Тебя я знаю с детства, но  удивляешь меня больше всего сейчас. Впрочем,  дело твое. - Канций шагнул в сторону, где пряталась Леда. - Хочу  испросить прощения за шалость. Она, верно,  извелась.
     Тут его схватил за руку сановник.
     - Сейчас неподходящий момент, только больше будет тревожиться. Лучше уйти. Ей, скорее всего, нужно к молочнику - сегодня праздник в храме.  Поговоришь в другой раз, когда пройдет немного времени.
     - Она простит меня?
     - Спросишь у нее сам, - вскочил в  седло жрец.
     Верхом на своих прекрасных  любимцах господа отправились в противоположную сторону.  Печальная дева постояла, пока цоканье копыт не стихло, и вышла из укрытия.
     - Почему не спросила его имя?  Знала б тогда,  кто его друг-лекарь, -  поспешила она  в молочную лавку.
     Наступил вечер, храмовые ворота закрылись. В святилище началось празднество.   Впереди шла сивилла, так иногда называют  наставницу. Сегодня ей откроет свои тайны Боэа и расскажет о милости либо гневе Богов. За главной акатией следовали друг за другом  в белых платьях с зелеными накидками  остальные.
     Запах цветов и листвы перемешивался с ароматами, что  исходили от зажженных курильниц. Айри произнесла заклинания. Когда умолкла, пять дев запели один за  другим  гимны. Под  руководством  прорицательницы две помощницы  совершили возлияние из меларима, ритуального сосуда. Прочие  исполнили  священный «Танец Женщины».
     Раздался оглушительный звук - все три действа разом  остановились. Песни стихли,   танцовщицы замерли, жидкость была разлита по трем сосудам, выставленным в определенном порядке - они  стали  вершинами  равностороннего треугольника.
     Тея поставила в центр фигуры статуэтку Боэа. Наставница поднесла к ней золотую емкость с водой, взятой из источника за лимной и, нашептывая известные только ей заклинания, влила  туда молоко.
     Одна из храмовниц хлопнула в ладоши. Две другие, стоявшие подле курильниц, бросили в них по щепотке странной зеленой смеси, и едкий дым окутал присутствующих. Глаза заслезились. Пророчица, перемешивая содержимое чаши, глядела на ее дно и  считывала слова  помощницы Великой Матери.
     После ритуала она окинула  взглядом своих подопечных. Вслед за ее улыбкой зазвучали хвалебные песни, прочитались благодарственные молитвы. Благовония жрицы оставили куриться до рассвета. Утром ворота откроются  для всех прихожан, в том числе и мужчин - с первыми лучами солнца праздник  закончится.
     Как и обещала себе Леда,  по возращении она попрощалась с подругами. Кто-то из них
68
всплакнул, кто-то погрустнел. Безутешная Ралмина рыдала весь вечер и  уснула от упадка сил и невероятной  усталости, а черноокая Вейко просила перед уходом обязательно  встретиться с ней.
     По обыкновению перед сном наставница обходила своих дочерей и только потом шла отдыхать сама.
     - Почему не спишь, дитя мое? - заглянула она   к любимице.
     - Не спится, - уселась она на кровати.
     - Что с Ралминой? - указала Айри на соседку. - Плакала?
     - Думала, уже не успокою. Не волнуйтесь, ничего неожиданного, готовлюсь уходить. Жрец, наверное…
     - Что ты опять натворила? - подсела на край ложа главная акатия.
     - Время идет,  скоро покину вас, но … буду очень-очень скучать! - кинулась Леда  на шею настоятельнице. - Матушка!
     - Любой заплачет при таких словах! - пустила слезу женщина. - Никто тебя не гонит!
     - Пока, но в любой момент…  Не хочу переживать и даже думать об этом. Меня беспокоит больше Ксали. А что Богиня?   
     - Сказала, что не будет разрушающей войны, эпидемий в этом году тоже не предвидится. Правда, женщины станут меньше зачинать в первые полгода, зато во второй половине   наверстают упущенное.   
     - С чем это связанно? – улыбнулась Леда.
     - По расположению звезд наблюдается большая активность сильной половины человечества, что несет агрессию. Сначала мужи будут заняты общественной деятельностью, а после, устав от борьбы между собой, вспомнят про жен. Кстати, в конце года и начале следующего  ожидается всплеск браков, - погладила  кудрявые волосы Айри.
     - А разводы?
     - Статистика прежняя. Не грусти, дитя, ты же самая первая моя веселушка.
     - Разве? Я веселюсь, когда весело.
     - Ох, непоседа моя, отдыхай.
     - Матушка, почему мужам нравится потешаться над женщинами?
     Глаза жрицы округлились.
     - О, Великая Матерь, в такую ночь, о чем думаешь? Но разве над тобой потешались?
     - К сожалению. Они делают так, чтоб почувствовать себя сильней?
     - Что творится в этой беспокойной головке?

 


   













69
Признание жреца
     Все утро с самой зари отвергнутая послушница помогала Салмие, сегодняшней сиделки  больной жрицы. Недужную Ксали подруги помыли, переодели, поменяли белье на ложе. Оставалось покормить больную и убрать комнату.
     - Отдохни чуть-чуть, - усадила дева  в кресло уставшую подругу. - Сама справлюсь.
     - А ты?
     - В отличие от тебя, ночью  я спала, - взяла  подготовленную еду дочь Даана и, подсев к  умирающей, начала  медленно   кормить ее  с ложечки  измельченной пищей, чтоб не приходилось жевать.
     - Леда, - прошептала Ксали, положив  на нее руку. -  За тобой придет, - тяжело задышала утомленная речью больная.
     - Кто? - подскочила Салмия. – Смерть?
     Белокурая  дева растерялась - впервые за месяц лежащая акатия заговорила с ней.
     - Не надо ее спрашивать, останется  без сил, - остановила Леда болтушку-послушницу.
     - Она порочит! Нужно послушать, что скажет!
     - Она умирает!
     - Нет. Так кто придет и зачем?
     - Вдохни Жизнь, не вставай на мое место, - прошептала и умолкла угасающая жрица.
     - Что это значит? - развела руками Салмия.
     - Понятия не имею. Ксали, я не встану на твое место - мне отказано.
     - Давай спросим еще!
     - Пусть отдыхает, - поправила Леда покрывало. - На сегодня достаточно  предсказаний. Что касается первой части, торжественно клянусь, что никого без надобности убивать не буду, - сделала она клятвенный жест и улыбнулась.
     - Странно, - присела рядом Салмия.
    - Мне  нет,  чего бояться? «Дать жизнь»  - может означать кого-нибудь спасти или…   Уж и не знаю, что и думать.
     - Или?
     - Хм. Сделать что-нибудь хорошее.
     В комнату вошла настоятельница.
     - Ну, как вы тут? - склонилась она над жрицей.
     - Боюсь, как бы Ксали не стало хуже. - Леда поставила  чашу с остатками еды на стол. - Начала грезить.
     - У нее это и раньше бывало. Сейчас вполне объяснимо - стоит меж двух миров и видит, что творится в обоих. Что сказала?
     Салмия тут же без утайки  выдала все выше сказанное,  приправив это  своими догадками и  впечатлениями. Дочь Даана кинула на нее неодобрительный взгляд.
     - Что я такого сказала? Только повторила ее слова, - протянула говорушка.
     - Правда,  не знаем о чем речь, - обронила Леда.
     - Со временем поймешь, дитя мое, - успокоила Айри,  - когда настанет момент. А сейчас помоги  в саду.
     - Мне же запрещено касаться роз? –  вытянулась воспитанница, вдруг запрет снимут?
     - Правильно, будешь срезать другие цветы.
     Надежды рассыпались в прах. Повязав белый с тонкими завязками  передник, дабы не замарать  платье, она  взяла корзину и вышла на улицу. Акатии и слуги только что  закончили уборку. В цветнике трудилась Вейко, а Тея раздавала команды с садовыми ножницами в руках.
     Леда склонилась над первыми попавшимися неколючими кустами и принялась за работу.
     На хризантемы падали яркие солнечные лучи, делая их более четкими и видными, в отличие от сумрачного времени, выделяя каждый в отдельности неповторимый лист. Этот сонм затейливых форм составил целое растение, украшенное  шарообразными цветами,
70
напоминающими Арка.
     Множество лепестков, смотрящих в разные стороны, лишь в центре пытались  соединиться, чтоб укрыть свое ядро. Они привлекли внимание серо-голубых глаз. Худые пальцы медленно раздвинули все мельчающие к середине цветные пластинки, отыскивая, что за ними скрыто - тычинки.
     Маленькие, совсем неприметные, укрытые ото всех, но необходимые и важные - без них не будет семени и, следовательно,  цветка. И у растений бывают секреты,  тем более они есть у человека. Матушка учит искать суть, невзирая на оболочку. 
     Ксали умирает, ее тело гниет, а невидимая  часть  осталась прекрасной. Те, кто сталкивался с ней до, смело могли сказать про нее – широкая душа, прекрасная акатия, у нее чуткое сердце.
     У многих только то,  что  оно бьется, говорит о  его присутствии, но  другое дело  для чего стучит. Отсчитывает ли дни до кончины, работая впустую, или же его используют по назначению?  В школе  учили - без чувств человек не живет, но существует, теряется радость жизни,  обретается пустота.
     Не имеет значения, кого  любить: отца, мать, брата, дитя, женщину, мужчину, солнце либо  воздух, те же  цветы. Можно любить все сущее разом, как и делают святые, главное  не дать застояться сердечной мышце - простой губителен для души. На пустое место приходит отчаяние, отрешение, за ними следует  хладность и черствость - живые превращаются в призраков, что ожидают своего часа.
     - О чем задумалась? - накрыла погруженную  в думы Леду тень Теи. - Рассматриваешь?
     - Искала суть хризантемы. Удивительный цветок, - пропела младшая.
     - Что в нем такого уж удивительного? Запах ни то ни се. Мне больше нравятся розы, - пожала плечами Вейко. - Теперь у тебя руки  их духом пропахли.
     - Верно. Духом. Они подарили часть себя, а руки помою, - задорно рассмеялась Леда.    
     Глядя на нее, повеселели и подруги.
     - Но ошибаетесь, если думаете, что она проще, - не сдавалась белокурая. - Сам цветок завораживает больше у розы. А  если приглядеться, то и  хризантема не менее прекрасна. У первой  листья  однообразны, все овальной формы. У второй, -  срезала дева первую попавшуюся  ветку и поднесла к лицу, - есть большие, как лапы, не симметричные, есть поменьше, едва похожие на предыдущие. Однако это еще не все. Взгляните, тут и крошечные, похожие на капельки, какие-то  маленькие и  резные, другие нет -  такие разные листья и все на одной и той же ветви! Чудо!
     - Ну и вещи тебя интересуют: то канопы,  то мумии перед сном. Вот теперь это с утра, - качая головой, улыбнулась черноокая Вейко.
     - А что скажешь о бабочке? – указала старшая жрица на куст за спиной любознательной подруги.
     Она обернулась и увидела, как билось в  густых стеблях насекомое с пестрыми крыльями.
     - Как она туда попала? - присела  на корточки Леда и пока раздвигала цветы, чтоб высвободить из плена яркое совершенство, не удержала равновесие  и бухнулась на  колени.
     - Вот и хорошо, спасла - она тебе благодарна, - погладила худенькое  плечико синеглазая Тея. - Я тоже так делаю. Правда, платье придется переодеть, оно испачкалось.
     - Когда закончу работу, тогда и поменяю. Сейчас нет смысла, вдруг еще придется кого-нибудь спасать?  - улыбнулась в ответ белокурая дева.
     Тут посыльный сообщил, что ее зовет  наставница.
     - Она  ждет перед главным храмом, - добавил юноша-слуга.
     - Ты грязная! - крикнула вслед убегающей  послушнице красавица Тея.
     - Ничего, я скоро вернусь и упаду снова!
     - Это точно! - рассмеялась Вейко, замарав свои одежды.
     Четверть часа назад к обители  подошел пеший, ведя за собой арабского скакуна.  Он постучал в ворота, ему тут же открыли. Раб склонился перед ним до самой земли.
71
     - Возьми коня и позови настоятельницу. - Человек в темных одеждах прислушался к тишине, царящей в этих стенах -  не ошибся, она здесь.
     Проснувшись еще до рассвета, после короткого сна, он все утро собирался  с мыслями. В голове кружились обрывки фраз, которые  он соберет  в речь и скажет  нарушительнице своего покоя.
     Сегодня ночью приснилось, будто он идет по зыбучим пескам, начинает тонуть и задыхаться – алевролит поглощал бренное тело.  Отчаянно боролся Агерон, но лишь проваливался  все глубже и глубже. Замер. Перед кончиной начал  вспоминать  главное, как обычно  происходит  в такой момент.
     Умница-память предоставила череду мелькающих образов. Один быстро сменялся другим.  Сон, настолько реальный, что, казалось,  не спит, но бодрствует. Нравились ли ему изображения? Вовсе нет. Они оставляли его равнодушным. Потом перед глазами остановилась одно расплывчатое изображение.
     Постепенно оно становилось четче и четче, еще и еще. Наконец, перед взором предстала худенькая женская фигурка, через мгновение проявилось личико.  Это  та самая дева, что подавала ему дары  на золотом подносе. С благодарностью преподносила частичку себя, а презренный не принял, отказался от даров. Ох, если бы  он мог вернуться назад, вырвал бы сейчас из тонких рук подарки и кричал бы, что принимает  ее всю, без остатка! Пусть только позволит сделать это.
     Видение исчезло. Агерон проснулся, подошел к окну - с зарей пробудились птицы и громко щебетали на деревьях, поднимали сонных людей. В саду раскрывались цветы, тронутые первыми лучами, природа радовалась восходящему ласковому и жизнеутверждающему светилу.
     Давненько господин не видел прелести утра, не любовался  видом, словно не было за спиной школы, долгих лет тренировок и посвящений. Куда все ушло? Наверняка глубоко внутрь и дремало. Он и сам пребывал в сонном состоянии, пока  не наступила Весна. Жизнь для него теперь не пустой звук, а наполненное смыслом бытие.
     Пока ждал настоятельницу, прохаживался взад и вперед, держа руки за спиной. К нему подошла Айри, они перекинулись парой фраз.
     - Благодарю за помощь, господин. Будут еще указания? – отвесила поклон женщина.
     - Не указания, - потер  лоб гость. - Мне нужно  говорить  с одной из послушниц.
     - С какой? – спросила акатия, зная ответ.
     - С дочерью Даана.
     Айри велела позвать подопечную. 
     Та пробежала  по каменистой дорожке через любимый цветник, миновала кусты олеандра и аралии, чудом увернулась  от выросшей на пути подруги и едва  не упала на мимозы, но устояла. Повернув за угол храма, вмиг остановилась и  ахнула - впереди были матушка и  Великий жрец!
     Сжалась Леда. Хотелось умчаться назад и спрятаться, лишь бы не представать перед его  пронизывающим взором. Как жаль нельзя совершить  безумного поступка, но у нее есть оправдание – она  не может стоять перед самой хмуростью.
     Тяжело вздохнув,  поплелась  к учителям. Они   уже  заметили ее и ждали,  пока подойдет.  Как хорошо, что она успела вчера попрощаться  с подругами, с наставницей. Как  и  предполагала накануне, у лавки молочника, освобождение от послушничества не заставит себя ждать - вот оно, в лице мрачной личности явилось сюда. 
     Кстати, зачем? Для того чтобы выставить неугодную  воспитанницу необязателен приезд верховного главы. Достаточно дать распоряжение Айри, и она тотчас выпроводит презренное  создание за стены благословенной обители.
     Леда  встала напротив  и поглядела на акатию. Она, положив ладонь на лоб, сердито    взирала на подчиненную. Как же она могла забыть, что  предстала перед сановником в непристойном виде?! Ее передник усеян  мелкими травинками и листочками, они случайно
72
зацепились за него. Кроме  того, грязное  платье,  взъерошенные   непослушные   кудри - благодаря пробежке они распушились. Вдобавок, слетела лямка наряда! Есть за что выругать. Грудь вздымалась от бегов, привлекая взор приезжего, рассматривающего  обнаженные участки тела. Заметив, куда он  смотрит, смущенная  Леда поместила бретель на место и низко опустила голову.
     - Господин хочет поговорить с тобой, - удержалась  от упрека  главная акатия, затем подошла к любимице и сняла фартук. - Ну и вид у тебя, - шепнула она.
     - Откуда мне было знать… -  начала оправдываться  воспитанница.
     - Иди,  - подтолкнула ее  к высокому гостю Айри и ушла, оставив  наедине  с суровым господином.
     Дочь торговца похолодела.
     - Сопроводи меня, - указал он в сторону плодового сада.
     Воспитанница окончательно растерялась, но подчинилась.
     Чтоб не поддаться печали, она разглядывала цветы, попадающиеся на пути. Ее приветствовали малопа, немезия всевозможных окрасок. К ним присоединились яркий портулак, похожий на маленькие розочки - любимое растение Ралмины, отрезвляющая лаванда, ирисы, растущие вдоль дорожки, по которой  шли. В другой раз Леда любовалась бы ими больше. 
     Двое миновали аркаду и очутились близ фонтана. Гостей сада укрыла тень  заботливого многолетнего вяза. Если верить преданиям, он чисто мужское дерево, дарующее  силу мужам. Зачем повелитель выбрал безлюдное место? Сюда не заходят прихожане, нет садовников,  служительницы заняты в другой части Дома.
     - Хм. Даже затрудняюсь начать, - произнес Агерон.
     Леда прикусила губу, неужели  забавляется? Что тут не знать – долой, мол, из священного храма.
     - Пожалуй, поведаю предысторию, - набрал воздуха в грудь серьезный Великий жрец. - Окончив школу Великих Родителей, в моей жизни появилась одна четкая  цель - добиться высшего поста, а с ним и роста. Долгие годы шел к ней, считая единственно верной дорогой. Со временем  что-то утратилось, что-то обрелось,  и думал,  больше ничего не нужно, кроме того, что уже есть. Но потом, после  одной встречи, -  чуть приподнялся  уголок мужского  рта, дева опешила, - пришло осознание скучности и серости моего  существования. Теперь для меня  все иначе - сейчас в моей жизни происходят события,  а не беды.
     Подопечная слушала и  не понимала, о чем  толкует господин - странно ее выгоняют. С чего вдруг такой человек изливает ей, никому не известной простой воспитаннице, свою душу? Кто она такая, чтоб  можно было вот так рассказывать  о себе, Великом жреце, то ли втором, то ли   третьем лице в городе, да что там говорить - в государстве?!
     - Зачем  вы все это мне говорите? – подивилась Леда.
     - Чтоб знала, почему, скажу следующее. - Покровитель окинул взглядом сад, затем посмотрел на  прелестницу. -  Перемены,  произошедшие во мне, случились благодаря тебе. Конечно,   мог бы   пойти  к Даану, зная, каков будет его ответ, но должен сначала знать, что скажешь ты,  - молвил Агерон.
     Дева  была окончательно сбита с толку.
     - Прошу стать моей женой, потому что люблю, - мягко закончил глубокий голос.
     Леда замерла, как  вкопанная. Несколько мгновений не дышала - она скорее могла ожидать, что планета сойдет с орбиты и погибнет со всеми  своими обитателями, чем услышать признание в любви  столь хмурого религиозного лидера!  Наконец, она вышла  из оцепенения и направилась к фонтану, не обращая внимания на чин стоящего рядом, смочила руку  и приложила ладонь ко лбу.
     - Это… невозможно,  - выдохнула Леда.
    - Некогда и я так говорил. Сейчас знаю, что так может быть и  тому есть живое подтверждение, -  улыбнулся благодетель, в первый раз за время их знакомства! - Каков
73
будет твой ответ?
     Дева  задрожала,  что говорят в таких случаях, что делают?
      -  Я… я… -  беспорядочно лепетала она, - всю свою жизнь  готовилась провести здесь. Мой дом там, где мое сердце, то есть подле Великой Матери, - и тряхнула  влажными  кудрями.   
     Многочисленные капли упали на  личико и засверкали  на солнце, ослепляя сановника. Локоны светились в лучах рассвета, ему хотелось до них  дотронуться. Дивные глаза глубоко запали в душу, а губы манили больше, чем когда-либо. Жрец  ловил  слова, решающие в этот миг  его судьбу.
     - Не представляю я себя вне храма, - едва произнесла кудрявая дева, ее головка  загудела.  Воспитанница схватилась за нее и простонала.
     - Что ж, ты станешь жрицей. Сейчас же отдам распоряжение готовиться. - Агерон   зашагал в обратную сторону.
     А отверженная (или наоборот?) послушница представила себя на месте мифической героини, посланной соблазнить святого для  падения мира. Ей стало очень больно.
     - О, Великая Матерь! Я - воровка! – выпалила Леда. -  Предназначенный Вам господин впадает из-за меня в грех! Никогда не искала его внимания, но оно настигло меня. Какое несчастье испытываю, какое горе!
 
































74
Самонаказание
     - Дорогая!  Что с тобой? - тряхнула Айри любимицу, чтоб привести в чувство, та не произнесла ни слова.  -  Ты плачешь? Он возведет  тебя  в следующей декаде!  Ты рада? Ответь! Ответь, хоть что-нибудь!
     В который раз деве захотелось провалиться сквозь землю и пребывать там до скончания века. Кто она? Клятвопреступница? Порочная и роковая тварь, созданная Богами, чтобы губить целомудрие?! Лучше бы ее  с позором выгнали, чем носить такой груз - непосильная ноша. Может, все это сон, вот проснется и все будет, как раньше?
     Кто-то держит за локти,  трясет. Зачем? Разве не понимают, что ей плохо? Какой-то голос вдалеке. Ах, нет, невдалеке, совсем рядом, но не слышно. Что ей говорят? Звуки  стали громче, вскоре сказанное  дошло до сознания.
     - Да что с тобой?! - наставница не на шутку испугалась.
     - Простите, матушка, - только и выдавила воспитанница, - позвольте мне уйти! - И бросилась со всех ног  в свою комнату,  рухнула на кровать, уткнулась в подушку, чтоб никто не услышал  рыданий.
     - Что с ней? - подбежала к настоятельнице Тея. - Она неслась, как сумасшедшая! Что случилось?!
     - Мне бы тоже хотелось это знать!
     Ведя за собой Лагуса, покровитель покинул храм и направился в центр. Зол ли он? Нет. Сделал то, что должен был и теперь точно знает, как быть дальше.  Нарушительница его покоя  будет акатией, а он останется при своем и со временем достигнет того, что хотел - судьба сама расставила все на свои места. Теперь Агерон уверен,  что никогда не упрекнет себя в бездействии, сожалея о том всю оставшуюся жизнь.
     Да, дева не ответила  ему взаимностью, но это ничего не меняет, потому как  по-прежнему  любит и никто не отберет это чувство. Память о ней останется в сердце, оставляя в нем глубокие раны, которые после  превратятся  в шрамы. Одно несказанно удручало  - он своими собственными руками отдаляет послушницу  от себя, посвящая Богине.
     - Послушай, дорогая, подушка уже промокла насквозь. Может, хоть теперь скажешь, что с тобой происходит? – Бедная Ралмина  битый час пыталась понять, в чем дело и хоть немного помочь подруге.
     - Все хорошо, я прекрасно себя чувствую,  - оторвала Леда заплаканное лицо от мягкой    пуховой приятельницы.
      - По тебе не скажешь, - подсела к ней  соседка. - Поделись со мной, ты же знаешь, я никому не открою секрет.
     Дочь Даана  только покачала головой, не желая  говорить ту самую жестокую правду -  как же  она могла рассказать, что стала причиной падения мудреца, отказавшегося от плотских увеселений ради  святого возвышения духа? Праведный образ жизни позволил бы ему достичь желаемого столькими священнослужителями - только когда сознание нацелено на высшие сферы, оно способно творить чудеса.
     И вот появляется она, из плоти и крови, и рушит все воздвигнутое упорным трудом. Презренная, она стала для него искусительницей! Никогда прежде Леда не слышала, что несварение может перерасти в  любовь!
     - Ну если нет,  то хотя бы плакать перестань, - опечалилась скромная Ралмина.
     - Обещаю, иначе вокруг Дома соберутся все городские собаки  и будут выть вместе со мной,  нарушая тишину обители.
     - Даже сейчас шутишь.
     - Напротив, очень серьезна, - подскочила  дочь торговца со своей  кровати и подлетела к двери.
     - Куда ты? Уже поздно!
     - Вот и хорошо,  у алтаря никого нет!
     - Постой, постой,  сначала поешь! – Ралмина схватила подругу за руку.
75
     Леда покачала  головкой.
     - Не хочу, не волнуйся за меня. Можешь считать меня взбалмошной, устроившей истерику на пустом месте, но я действительно не хочу!
     - Вовсе ты не истеричка. Просто так не стала б убиваться, - вздохнула  Ралмина.
     - Пойду, поговорю с Великой Матерью, уж в этом мне никто не откажет, - выскочила из покоев соблазнительница.
     - Откажет? Кто и в чем отказал?
     Проходило время, самоистязание продолжалось.
     - Матушка, я не знаю, что с ней делать - уже три дня стоит и молится! -  тряхнула синеглазая Тея  великолепным хвостом, он подпрыгнул  до самой макушки.
     Служительницы собрались  на портике у входа в святилище и издалека наблюдали за некогда веселой подругой.
     - Может, от радости? - предположила Салмия.
     - Ты видишь в ее глазах радость? - оборвала Вейко. – Верно одно, нужно что-то сделать - сколько еще будет продолжаться моление? До возведения? А может…
     - Хватит строить догадки! Марш спать! - отрезала Айри, отвечавшая за всех вместе и за каждую в отдельности  деву. - Что она ела в последние дни?
     - Пару раз ей носили воду и хлеб, - отчиталась старшая жрица.
     - Это никуда не годится! Скоро ветер унесет! Не открывайте лишний раз двери, чтоб не выдуло!
     Одна из подруг хихикнула, на нее все разом обернулись,  и она тут же раскраснелась.
     - Принесите  воды и еды!  И быстро по комнатам! Приду - проверю! – велела матушка.
     - Что если  молится за весь мир? Бывает же такое, когда дух божий нисходит на человека, - предположила Ралмина, все дни тщательно следившая  за соседкой, чтобы она не упала в обморок. – А что если Леда увидела что-нибудь по дороге или в городе, что потрясло ее настолько, чтоб теперь вот так стоять?
     - Или дала  обет молиться и благодарить,  если выберут жрицей? – высказалась одна из акатий.
     - Мы можем до утра строить догадки, но единственно верный ответ знает только она, - направилась Айри к любимице.
     Сколько и как с ней только не разговаривали за эти трое суток. И  уговаривали, и пугали - тщетно. Встают утром подруги - она уже в храме, ложатся спать - еще там. Каких  версий  не наслушалась  наставница, но все казались далекими от истины. Айри подошла к Адитуму и  долго не решалась завести разговор.
     - Дорогая, - погладила она худенькое плечико, - ты не можешь стоять так вечно - рано или поздно придется выйти отсюда. Поделишься  со мной?
     Леда выглядела очень уставшей. Она вымаливала  у  Акаты прощение за сотворенное и просила стереть ее из памяти Великого жреца. Не тревожило, что подумают остальные, ничего плохого не делает, напротив, ведет диалог с Великой Матерью.
     - Со мной все хорошо, - вздохнула воспитанница.
     - Это я уже слышала. Какой ценный оказывается из тебя шпион, -  всплеснула руками  женщина, - даже удивительно! Кто бы мог ожидать от такой, как ты, подвига стояния и беспрерывного моления?!
     - Почему беспрерывного? Я ем и сплю.
     - Когда же происходит чудо? Что-то я не заметила. Давай договоримся, что сейчас ты пойдешь, поешь, потом поспишь, а завтра утром придешь сюда  снова.
     - Я не голодна,  честно.
     - За три дня? Ну, знаешь, меня это беспокоит все больше! Такого не бывает, чтоб простой человек не ел и не был голоден. Это святые питаются духом. Смею заметить,  к ним  послушницы не относятся. Или ты решила таким образом достичь святости?
     Айри и Леда улыбнулись.
76
     - Ах, матушка, - протянула младшая, - позвольте мне еще побыть здесь, прошу.
     - Дитя мое, ты себя изводишь. Не заставляй силой выдворять тебя  отсюда и вливать еду в
зажатые губы. Пойдем.
     - Нет-нет, позже. Мне нужно еще немного помолиться.
     После череды безуспешных увещеваний  настоятельница оставила воспитанницу  одну.  На ступеньках Айри ждала синеглазая Тея.
     - А ты почему не  спишь? - подивилась наставница.
     - Не могу, беспокоюсь.
    - Леда упряма, но так продолжаться больше не может - сейчас же напишу письмо господину, пусть он решает, что предпринять. Еще не хватало, чтоб послушница  умерла от истощения перед алтарем!
     - Может, ее силком вытащить?
     - Насилие? В храме?  Ни за что! – запротестовала Айри.
     - Ох, не знаю! - покачала головой красавица Тея.
     - Предложи еще поколотить Леду перед ликом  Акаты!
     Настоятельница отправила старшую жрицу отдыхать, а сама  зашла в  кабинет и  собиралась с мыслями. Составить письмо покровителю  с такой нелепой просьбой, как  оказать  помощь безутешной послушнице дело, мягко говоря, выходящее из ряда вон. Ей нужно радоваться назначению и готовиться  к таинству, но она  нарушает благоговейную  тишину обители всхлипываниями.
    Требовалось немедленно  принять  меры, иначе могло случиться непоправимое.  Наутро с трудом составленное послание было доставлено в дом религиозного главы. К сожалению, слуга принес неутешительное известие - Великий жрец вне пределов Миреи, и когда вернется, никто не знает.
     Меж тем благодетель в срочном порядке отбыл в Сантари.
     - Благодарю, что быстро отозвался! - похлопал его по плечу  Канций.
     - Не понимаю, неужели ты не был осведомлен и не знал о его планах? – Агерон  прибыл к старинному другу, он просил  срочно приехать.
     - Недоглядели мои агенты.
     - Их ошибка дорого может стоить тебе и народу!
     - Да, к сожалению. Плимн разорен, оттого и зол. Мои люди считали, что отсутствие средств заставит замолчать трусливого зверя. Ан нет! Наоборот, еще больше раскрыл пасть в надежде проглотить меня!
     - Для тебя не было секретом, что он мечтал занять место после Ареда. Он и  сейчас не оставил эту идею. Должно было следить за ним! - Хмурый господин отказался  от ужина  - настроение было никудышное, есть совсем не хотелось.
     Правитель соседнего города ждал дружественно настроенного духовника для усмирения народных волнений, что грозили  перерасти в стычки.
     Высокого гостя Канций принимал в своей резиденции, несколько уступающей в роскоши особняку друга, но это не делало ее менее привлекательной. Двухэтажный дом с  лепниной, замысловатыми рельефами и пилястрами заставлял ценителей архитектурного искусства восторгаться собой.
     Перед зданием расположился сад,  дополненный тремя фонтанами и скульптурами в человеческий рост, стоящими повсюду. Гостеприимный хозяин усадил  человека в темных одеждах в своей любимой зале, выполненной на восточный манер, куда вложил, так сказать, душу.
     - Неплохо, - осмотрелся Агерон, сидя на ярких  подушках.
     - Не у тебя одного хороший вкус,  я тоже люблю все красивое.
     - Но, к делу. Почему Плимн до сих пор внушает твоим  гражданам страх  и сеет смуту? 
     Канций завел долгий разговор, отвечал на череду вопросов, аргументируя, по возможности, свои действия.   
77
     - Как видишь, решительно двинулся в наступление на тех, кто замыслил переворот! - закончил он часовую речь. - Я  не принял составленный ими новый законопроект  и своими отзывами о проделанной работе заставил трепетать его составителей.
     Мужчины улыбнулись. Жрец знал, на что способен приятель, когда это необходимо.
     - Не будь таким самоуверенным, в данном случае это опасно.
     - Думаешь, могут покуситься?
     - Твой отец умер от болезни, но мог бы и иначе, - намекал Агерон  на предупреждение о покушении, что предсказал года три-четыре назад. – Аред также был неугоден ряду власть имущих господам, не забывай. Сегодня ты на коне, а завтра под его копытами и твое имя поносит прежний раб. Мой тебе совет - будь осторожен, не покидай город, не одевайся простолюдином. Временно.
     - Прошу тебя, скажи свое слово перед сантарийцами - твое красноречие дарует  им полезные мысли  и избавит горожан от горя в случае подавления мятежа. - Канций налил вина и подал другу. - Я знаю, что Великий жрец не любит вмешиваться в дела политиков, но сейчас говорю  не только о нас.
     -  Я всего лишь не желаю вмешиваться в грязные игры, а что до красноречия, так это дело высокопоставленных чиновников. Духовные лица говорят просто, но о важном. Ты должен помнить: судьба переменчива. Не всякий поступок  назовут правильным - идешь против одних, задеваешь других. Мой удел - души, за них и буду биться. Завтра предстану  перед народом, потом сразу уеду. Большего не проси! 
     - Другого мне и не надо, - уверил Канций.
     На следующий день на центральной площади города,  на трибунах, перед главным административным строением первым говорил молодой правитель. Его противники и подкупленные ими люди начали  свистеть, выказывая тем самым недовольство нынешней властью. Затем  градоначальника сменил религиозный глава, и после непродолжительного, но содержательного  послания к гражданам под рукоплескания местных жителей  удалился восвояси.
     Сторонники Плимна обернулись против него, видя в нем угрозу. Они оставили его  с горсткой преданных  ему псов, которые, в конечном счете, не придя к общему мнению, сами и лишили жизни предводителя.  После сын Ареда писал своему спасителю благодарственные письма и возвеличивал за то, что тот  избавил его народ от  волнений и, упасите Боги, от кровопролития – так всегда случается, когда идет  борьба за власть.
     Как и обещал, священнослужитель покинул Сантари  в тот же день, и уже к ночи прибыл к себе.
     Подле хлопотал личный слуга, а повелитель точно не знал усталости, и даже при свете звезд не смыкал глаз. Он сидел за столом, перебирал бумаги. Приближенный читал разрешенные письма.
     - Господин, - взяв очередное, смутился Цилий, - тут настоятельница из храма Великой Матери пишет, что с послушницей, некой дочерью…  - раб пригляделся, - Даана, с которой вы изволили говорить,  творится неладное. Глупость какая-то, - буркнул себе под нос чтец. - С ума сошли  девы, не знают, что еще выкинуть.  Всякими глупостями  господину голову  морочат.
     - Дай сюда! -  Хмурый Агерон, выхватив послание, тут же прочел его.
     Цилий  продолжал тихонько бормотать что-то, не замечая  ничего вокруг.
     - Пойди прочь! – велел хозяин.
     - Господин! - упал к ногам невольник.  - Умоляю!
     - Много говоришь!
     - Это не повторится!
    - Мелочи составляют нашу жизнь, - потер  горячий лоб Агерон. - Пойди!

     Четыре  месяца назад в Дастисе  сгорел храм Великого Отца. Выяснилось, что  произошел 
78
поджег. Своевременно не были приняты меры - жалобы служителей посчитали  необоснованными,  им не придали должного значения. Неоднократно храмовники  получали угрозы от неизвестных, сообщали об этом Отине III. Но владыка  был излишне уверен,  что не найдется смельчак, у которого поднимется рука на святое, да еще и на глазах у государя -  большая ошибка.  Преступников не остановило ни наличие первого лица государства, ни гнев божий.
     Получив письмо из столицы, Великий жрец незамедлительно отправился туда, желая встретиться с владыкой, но опоздал - пожар нанес урон Дому Единого. С тех пор религиозный глава обязал настоятелей сразу же сообщать о своих нуждах и  малейших подозрениях старшим жрецам, а те, в свою очередь, если не  справлялись  сами, искали поддержки у него.  В тот день Агерона  чрезвычайно потрясло  увиденное.
     - Отыскать! Наказать! – самодержец  был вне себя от гнева,  прибыв на место пожарища.   Обожженные и полуразрушенные стены храма напоминали руины древних городов. - Сколько жертв?!
     - Трое погибших, - с каменным лицом сообщил прибывший сановник. - Это месть.
     - Знаешь, кто и зачем совершил страшный поступок?
     - Жрецы впали в грех и требовали золота - об остальном несложно догадаться. Повелитель, я не вижу лиц нападающих.
     - Немедленно восстановить обитель!
     - Да, государь.
     - Мои люди  отыщут тех, кто посягнул на Дом!
     - Мне же следует больше уделять внимания тем, кто в нем  служит.
     - Разве впадение в грех  служит оправданием преступления и убийства?
     - Нет, но жажда наживы и забвение добродетели ведут к краху - жрецы его получили. Мое упущение, владыка. Погружение в гордость и тщеславие губительно, эти двое несут колоссальную разрушающую миры силу - если не наступает просветление - приходит конец.
     - Разве нам всем не свойственно время от времени испытывать гордыню?  -  взглянул самодержец на  приближенного  – тот, сдвинув брови, смотрел вдаль. – Ты, как  любой, испытываешь тягу к славе и власти. Наступит ли твое просветление? Ну что ж, - перевел Отина III взор на пепелище, - Боги благоволят мне, потому считаю своим первейшим долгом покарать виновных за святотатство! Что скажешь ты?
     Пока религиозный лидер излагал  предложения и высказывал  точку зрения, армия слуг разбирала завалы, доктора   оказывали помощь пострадавшим, стражники разгоняли зевак, мешающих работать. Государь взял под свой личный контроль восстановление обители, освободив, тем самым, верховного священнослужителя от частых поездок в столицу.

     - Когда пришло письмо? – Агерон откинул лист в сторону. 
     - В-в-вчера утром, - заикаясь, выпалил Цилий.
      Тяжело вздохнув, благодетель потер лоб, догадываясь о причине, вызвавшей такую суматоху в храме. Наставницу беспокоило болезненное состояние подопечной и пугало остальных воспитанниц, ко всему прочему, тревожило  ее пошатнувшееся здоровье.
     И вновь  началось топтание  из одного угла покоев в другой. Раньше он терзался один,  теперь  благодаря ему, еще и она,  Леда, самое светлое, что было в его  столь длинной и   серой жизни. Что же  скажет ей  при встрече? Попросит забыть все те глупости, что наговорил в прошлый раз и жить прежней жизнью, словно и не было в ней спесивого жреца? Зачем полез со своей всепоглощающей страстью к чистой деве?!
     - Презренный глупец, дерзнувший мечтать! - смахнул с постамента статуэтку хозяин дома. Она с грохотом упала  на пол и разбилась на мелкие кусочки, а он не услышал шума.
     На рассвете к воротам  прибыл конный.   
     - Где? Проводите меня! – с порога потребовал он  у матушки, выбежавшей ему навстречу.
     - В основном храме…  – заторопилась она  следом.
79
     Двери  были приоткрыты. Исхудавшую за последнее время деву можно было рассмотреть без труда, не входя внутрь. Маленькая и хрупкая  в огромной зале святилища, она застыла в молельной позе  перед огромной статуей Богини-Матери. Еще до рассвета, пока прочие спали, Леда разожгла курильни и принесла бескровные  жертвы. За короткий период она побледнела, от недосыпания появились синяки под  прекрасными глазами – такое уставшее личико, но самое дорогое.
     - Как давно? – произнес хмурый  гость.
     - Шестой день. Бедное дитя, мы уже не знаем, что с ней делать? Силком тащить ее оттуда, что ли? Насилие пока не применяли, но  скоро, видимо, придется. Тем более что теперь для этого не потребуется много усилий. Еще немного и  упадет! - не могла остановиться матушка.
     - Вообще не ест?
     - Кусок лепешки и вода  составляют ее дневной рацион. Мы уже хитрим, да простит нас Великая Матерь, - возвела Айри руки к небу, - добавляем в воду целебный настой, чтоб были силы  передвигаться.
     - Что говорит? - помрачнел еще больше Агерон.
     - Молчит. Что нам делать? - едва  не вцепилась в него акатия. - Как бы не затянулось это надолго! Опасаемся самого худшего!
    Агерон  долго безмолвно  глядел на воспитанницу.
    - Не беспокойте ее, скоро пройдет.
     Великий жрец на глазах у оцепеневшей Айри покинул храм.
     - Трус! - выругал он себя, лицо  стало каменным  - у него  не хватило мужества подойти к деве.
     Вечером, не ожидая, что подопечная  вдруг образумится и пойдет добровольно к себе, главная жрица приготовила чудодейственную смесь. Этим знахарским средством в свое время  поделился с ней  ее учитель.
   
     Двое людей стояли на вершине скалы, обдуваемой ветрами со всех сторон. Густые волосы молодой Айри то и дело взмывали вверх. Одежды обоих развевались, поддавшись прохладной стихии. Взор охватывал огромное пространство, казалось,  до самого, если есть таковой, края земли.
     С каменистого постамента-великана были видны поля да рощи, вдалеке блестела серебряной шелковой лентой река-благодетельница, дающая жизнь. С другой стороны от них расположились пески и горы, заманивающие к себе тайнами. И вот они, эти неизвестные люди, оказались здесь, на пике мира! Неописуемый восторг охватил молодое сознание, оно устремилось к высоким сферам.  Айри явилось  столько простора, столько воздуха, что стало трудно дышать, но то  не вызвало страха. Она не боялась перестать вдыхать кислород, в тот момент  не имела значения такая мелочь, ведь счастливице открыто все  с высоты  полета! Ее душа  парит вместе с далеким  могучим орлом, что взмывает в поднебесье, устремляя крылья к Богам. Все-все принадлежит ей одной и  всем!
     Наставник рассказывал о разных вещах, не видимых глазу и не поддающихся осязанию. Затем, взглянув в ясные очи слушательницы, поделился еще одним секретом – рецептом чудо-средства.   
     - Запомни мои слова, - говорил учитель в светлых одеяниях, у которого были видны только глаза. На его голове был тюрбан, а полоска ткани, что шла от него, скрывала пол лица.  - Капля зелья вызовет покой, две - здоровый глубокий сон для поднятия жизненного тонуса,  а три - мир в душе.  Но будь осторожна в  применении своих знаний  и даров, ибо ты не ведаешь, что правильно и нужно человеку так, как  знают Великие Родители.
     - Обещаю, что не буду злоупотреблять и использовать в своих целях или  ради выгоды  умения, данные мне - я дала клятву и сдержу слово.
     - Знаю, потому и открываю.
80
     Новый порыв ветра настиг вершину, двое исчезли. Скала осиротела.
   
     - Отнеси Леде,  - подала настоятельница  чашу Ралмине,  предварительно капнув в нее две капли зелья.
     - Это вода?
     - Почти. Взяла на себя грех применить древнее средство. Смотри, чтоб выпила до конца!
     - А если не станет?
     - Нужно сделать так, чтоб стала.
     - Попытаюсь ее уговорить, но она может отказаться, -  шагнула к двери подруга.
     - Смотри под ноги,  во  второй раз мне может не хватить смелости повторить содеянное, - тихо молвила Айри.
     - Как быстро подействует снадобье?
     - Достаточно быстро.  Мы подхватим ее, чтоб не расшибла голову.
    Пока Ралмина всевозможными способами пыталась влить в Леду отвар, наставница позвала юношу-слугу. Когда белокурая дева погрузилась в глубокий сон, ее поместили в отдельную комнату, чтобы  поспала,  сколько потребуется.



































81
Нападение
     Зала была  битком набита людьми, решившими напиться до упада. Юноши и девушки, здешние рабы, бегали между столами, подавали заказы, убирали грязную посуду и пустые сосуды из-под вина и пива. Здесь было много любителей этого хмельного напитка популярного с давних пор в Египте.
     В рощице меж Миреей и Сантари, на постоялом дворе  останавливалось немало сброда, стекавшегося  отовсюду. Весь цвет разбойного мира можно было встретить здесь, вдали от властей.   
     Дешевые публичные женщины, хмельное питье, дурманящая разум контрабандная смесь - все это можно приобрести в этом Богами забытом месте. Название заведению было дано соответствующее  -  «Счастливый разбойник», настоящая благодать для оказавшихся на дне.
     С ним имели несчастье соседствовать три домика бедняков, хозяевам  которых некуда было податься и приходилось работать на  мошенников и воров. До ближайшего города было не слишком далеко, но разбойников не прельщала перспектива встречи со стражами, и потому они  туда не совались.   
     В рощу случайно не забредали приличные и честные люди. Они обходили зловещее  место стороной и даже уставшие путники  предпочитали ночевать под открытым небом, если сумерки настигали их посредине  пути. Порок, разврат, азартные игры на постоялом дворе  являлись обычным делом. Здесь был круг постоянных клиентов, многие знали друг друга  по именам, еще больше в лицо.
     Хозяина,  Тарока-Шрама, как  называли его за огромный шрам на половину лица (от уха до верхней губы – столь щедрый подарок  преподнес  стражник каторги, на которую  попал еще совсем молодым), знал каждый. В молодости он, будучи  одурманенным,  совершил  нападение с целью ограбления  какого-то  богача. Получил за содеянное  двенадцать лет, еще восемь  за попытку организовать побег. За ним усилили наблюдение, а побои и кандалы стали его постоянными спутниками на долгие годы лучшего времени жизни и вот, наконец, по прошествии стольких  лет вышел в никуда.   
     Происходил этот тучный, болезненный из-за тяжелого каторжного труда человек из обедневшей  семьи торговцев. Однако жесткая хватка, унаследованная от отца, что умер до освобождения сына,  помогла ему утвердиться в грешном мире. Все его братья и сестры разбрелись по стране,  каждого настигла своя судьба.  Мать умерла от лихорадки, когда Тароку не было еще и  десяти. Отпрыск  плохо помнил ее:  ранним утром она уходила на работы и возвращалась поздно вечером,  потому   и не мог вспомнить лица, знал только, что похож на нее.
     После выхода на волю Шрам искал своих родичей. Вскоре узнал, что родитель отрекся от потомка, причиной послужил позор, что сын нанес семейству. Долго бродяжничал Тарок,  постоянного обиталища у него не было. Он  воровал, чуть снова не угодил на каторгу и принял решение  сменить устройство жизни.
     На хорошую  работу его не брали - слишком свирепый вид. Тогда смекнул,  что законным путем не сможет прокормить себя, и пришлось заняться контрабандой, принесшей приличные средства. Затем  присмотрел рощицу  для создания в ней своего общества, где ему точно будет место. За свои пятьдесят восемь лет ни разу не женился, считая семью обузой, не завел детей, они часто выбрасывают родителей  на произвол судьбы на улицу в немощном возрасте.
     Сначала он построил небольшой домик, со временем место, притягивая клиентов, приобрело популярность и было расширено до солидного  по размерам  постоялого двора с каменными постройками. Свободного нрава женщины сыграли немаловажную роль в привлечении постояльцев и позволили увеличить доход в сжатые сроки.
     Наступил вечер - разгульное время для вольной публики. Гости хватали мимо проходящих эран, проститутки были не против. Мужи тискали их, уводили, если были в состоянии идти. Разбойники напивались, играли на деньги либо на жизнь, у кого их не было.
82
     Тут послышалась громкая затрещина.
     - Ты жульничаешь! - вскричал один.
     - Он нас дурит! - поддержал второй.
     Четыре человека в пыльных одеждах, говоривших об их недавнем прибытии сюда, смахнули кости со стола, за которым играли,  и набросились на шулера.  Остальные,  как и повелось  здесь, посчитали делом чести участвовать в  бойне. Завязалась  всеобщая драка. Стоило хотя бы  одному дать оплеуху,  прочих тоже охватывал азарт, и  наступала жестокая битва.
     Вспомнив прошлые обиды, посетители через секунду устроили сплошное месиво из людей, мебели, посуды и различной утвари. Всякий присутствующий пытался нанести удар поизощренней - пинки, броски через плечо только раззадорили хмельную публику.  Несчастные слуги едва успевали прятаться, а кому это  не удавалось,  получали сполна и за всех. Кто-то, пытаясь избежать  удара, прыгнул на стол, с него ухватился за подвешенный к потолку светильник и, раскачавшись, сиганул в противоположный  спасительный угол - лампа рухнула, не выдержав нагрузки.
     Огромная зала погрузилась в полумрак, теперь  ее  освещали лишь  несколько  масляных приборов на стенах. В борьбе за выживание в ход шло все, что попадалось  под руку, пусть это даже чье-то бренное тело. В воздух то и дело взмывали стулья,  увесистые лавки. Зачинщик уж схватил  одну из них и собирался нанести удар по обессиленному противнику, как грандиозное действие прервал громкий хриплый голос.
     - О, да вы неплохо пошалили, ребятки!
     Перед публикой предстал грузный Тарок. Он облокотился  о перила лестницы, ведущей на второй этаж.  На тучном человеке нашли себе прибежище обычные одежды. По ним не скажешь, что  Шрам  богат. Глядя на него трудно было сказать,  кто он такой.  Его круглую голову  украсила блестящая лысина, а темные пятна на  коже, причиняющие неудобства их обладателю, пугали - без доктора можно сказать, Тарок очень болен.
     При появлении хозяина заведения наступила тишина: это были его владения, кому не нравятся порядки, пусть убирается и точка! Всякий присутствующий знал, что Шрам не стесняется ни в выражениях, ни в средствах по устранению неугодных - связи  обширные, лишний раз не поспоришь. Несмотря на своеобразие  разношерстной публики, Тарок на удивление незваных гостей являлся здесь авторитетом, в том числе и для самых опасных бандитов. Его  контакты могли б удивить любого власть имущего. Через этого грузного  человека шел запретный и незаконный живой товары. Всякий знал: он необходим преступному миру, потому у него есть  влиятельные покровители,  пока  приносит им прибыль.
     - Поставь на место, - спокойно продолжал  Шрам, обращаясь к новичку, которого прежде не видел.
     Незнакомец лет тридцати двух-тридцати четырех опустил лавку.
     Высокий,  крепкий, можно сказать  красивый молодой мужчина со свирепым лицом, выдающим в нем жестокость, сохранял хладнокровие. Даже в хмельном состоянии он отдавал себе отчет в поступках, сохранял достаточную трезвость ума, что позволяла  всецело владеть ситуацией.
     - Кто ты такой? - Хозяин заведения своим наметанным глазом  сразу вычислял  виновных,  тем более лидеров из толпы обычных пиявок, вьющихся подле них.
     - Мое имя тебе ничего не скажет! - выкрикнул незнакомец.
     - Ты прав, какая разница,  какое имя дал отец? Другое дело, какое сделал  сам. Однако ты со своими друзьями нанес мне урон, -  указал Тарок на троих спутников крепыша. - Придется заплатить.
     Главный  дебошир со своими приятелями познакомился не так давно и друзьями их не считал. У него вообще не было друзей - однажды его предали, следовательно, могли повторить. Потому не искал  себе проблем в виде верных товарищей, спешащих заложить
83
при первом удобном случае.
     Сам Даиран происходил из семьи бедняков, влачивших нищенское существование. В свои четырнадцать лет он украл кошелек одного богатея, чтоб купить еды, и был осужден, после отправлен на рудники.  Чудом избежал там гибели: произошел обвал. Тогда погибло немало арестантов. Через шесть лет бежал. С тех самых  пор  промышлял разбоем, отказавшись вернуться в отчий дом с обшарпанными стенами. Считал Даиран родителей глупцами, что гнут спины на жирных  толстосумов и священников, жирующих за их счет. При всем этом  сами они голодают. Крепыш не жалел об отсутствии  дома, полагая, что так у него есть полная свобода,   пока не поймают, в противном случае  его ждет   казнь.
     Его провожатые,  двое  темноволосых братьев-бородачей  чуть младше него, скитались по свету, тоже не имея собственного угла. Осиротев давным-давно, в раннем детстве, неоднократно  зверски избивались хозяином-тираном. Они озлобились, как возможно любой бы на их месте, подстерегли ненавистного владельца и, вспоров ему брюхо,  покинули место преступления. С того времени  почуяли кровь и  не брезговали  убийствами, потому  примкнули к Даирану, ненавидящему господ так же сильно.
     Последним присоединился светловолосый худой мужчина. Он был ровесником  главаря. Этот никогда не держал оружие против человека, но не очень высоко ценил человеческую жизнь, ведь его тоже никто не щадил. Он грабил  наравне с остальными. Его на кривую тропу разбоя привела в прямом смысле лепешка, которую  украл, испытывая голод.  Так он потерял свободу, но не решался бежать, видя печальные примеры перед собой. Через десять лет вышел на волю, женился. Супруга наставляла ветвистые  рога, выманивая у него средства. В конце концов, об этом стало известно мужу, и он ушел, куда глаза глядят по незавидной дороге. 
     Вся четверка скиталась в поисках удачи, прожигая  годы впустую. За их спинами  не было ничего, кроме  событий, о которых не хотелось вспоминать даже на хмельную голову, но волей-неволей они всплывали, вызывая еще большее ожесточение. Разбойники знали, общество никогда не примет их обратно.
     С другой стороны, почему обратно, если  и раньше были за чертой? Потому они и  вынуждены выживать, идти напролом. Ненависть усиливалась год от года – вся  их вина лишь в происхождении.  «Богачи – язвы на человеческом теле, растущие и жиреющие за счет   горбатящихся на них! Зажратые ублюдки! Казнят или милуют в зависимости от выгоды! Гореть им в аду! - выкрикивал красавец Даиран в порыве злобы. - Жажда золота пленяет их не меньше нашего - чем  они лучше?!» 
     - Платить? Тебе? – рассмеялся он. - Я тебе ничего не должен!
     По знаку Тарока приятелей  окружила толпа лиходеев, которые только что дрались меж собой, но,  по велению хозяина, объединились.
     - Это ты зря. Здесь я – правосудие. Нанес ущерб - плати! Взгляни вокруг - тебе не выбраться отсюда живым! Любой из них прикончит тебя прежде, чем успеешь сделать неверное  движение. Советую не шутить со мной, иначе… - сделал красноречивый жест Шрам, - будешь умирать долго и мучительно. У тебя слишком горячая кровь, этим  ты напоминаешь меня в молодости,  но слишком пустая голова, а это плохо.
     - Тебе меня не запугать, жирдяй!
     - Зря, взять их! - скомандовал владелец притона.
     Масса, словно околдованная, мгновенно подчинилась приказу, налетела на новеньких, завернула руки за спины и  подвела непокорных  к лестнице.
     - Что теперь скажешь? – прохрипел голос хозяина притона.
     - У меня нет денег! - отозвался крепыш - умирать  вовсе не хотелось, еще слишком рано.   
    Обрюзглый толстяк оказался прав - страх сильное чувство, особенно, когда это страх  потерять жизнь.
     - Попроси у друзей.
     - У них тоже нет!
84
     - Обыщите их! - раздался новый приказ.
     Пока одни держали непрошеных гостей,  другие  быстро обшарили карманы, не упустив возможности оставить  находки себе.
     - Ну, что?
     - Пусто! - выкрикнул одноглазый вор. - За ужин не заплатить!
     - На что рассчитывал? На выигрыш? - рассмеялся Тарок. - Искатель сокровищ! Что ж, придется принести! Даю тебе сутки, иначе - пеняй на себя. На тебя открою охоту,  и  здешняя свора отыщет тебя даже под землей, если захочешь укрыться там!
     - Ты с ума сошел! - взревел Даиран, услыхав названную сумму. - Твоя лачуга вместе с тобой столько не стоит!
     - Здесь я  диктую условия! Ты заплатишь!
     - Где мы столько добудем?! Если только не ограбим дом богача?
     - Ты сам ответил на свой вопрос, - отправился Шрам вверх по каменной лестнице.
     Четверка застыла, и таким бывает страшно. Они покинули  душную многолюдную залу,  прошли по длинному петляющему коридору, где их провожали взглядами постоянные клиенты, и оказались на улице.
     - Прихватил вино! – оповестил приятелей старший бородач с курчавыми волосами.
     - Что будем делать?! - вышел из оцепенения светлый разбойник.
     - Заткнись! Надо подумать! Сутки, нелхи, о нечистый, чтоб вас всех! - не мог остановиться от скверной брани главарь. - Он хоть понимает, что это такое?!
     - Думаю, ему безразлично! - схватился за голову второй носитель бороды.
     - Ты еще думать умеешь?!
     - Что хочешь этим сказать?!
     - Только то, что в твоей пустой башке одни игры и бабы! - махал руками Даиран. - Если бы ты не притащил нас сюда, ничего б не случилось - «знаю, хорошее место», «сейчас выиграем»! – передразнил он приятеля.
     - Сам согласился! Я тут ни при чем! А еще раз назовешь меня…
     - Заткнитесь оба! О, могучий багх, всесильный злой дух, что с нами будет?! - вступился за брата бородач с длинной гривой, этим он и отличался от близнеца.
     - Не взывай к нечистому, не зови его - он давно здесь,  - произнес худой разбойник.
     - Ни один богач не носит при себе столько! Ограбить дом - погибель, там куча слуг-рабов, защищающих своих истязателей, - сжал кулаки красавец Даиран.
    - Надо идти, где нет охраны или  мало, - прошипел кудрявый злодей.
    - Конечно! Храмы! Там и стражей-то  нет! Пара рабов, да и только, а барахла  навалом!
    - Там же тринадцать жрецов и…
    - А кто сказал, что про храм отца говорю?  Что замерли? Или  испугались кучки спящих девственниц? Если повезет, еще и позабавимся!
     Злодеи  разразились диким хохотом. Поддав вина, они вскочили на своих коней.
     - Куда едем? – поинтересовался длинногривый. - Предстоит сложный выбор – Мирея или Сантари?
     - В ближайший город, не хочу долго трястись в седле! - прогремел Даиран.
     - Стоит ли  в храм? – нахмурился  светлый разбойник.
     - В поклоне хочешь склониться, зоф, совсем  придурок? Еще начни молиться! Посмотри на себя -  в дерьме по самую макушку и сохраняешь веру в милосердие богов?  Взгляни, что они с тобой сотворили? Жрецы и жрицы  отгородились  высокими стенами от таких, как ты, читают  бессмысленные молитвы и только и делают, что подносят золото к алтарю! Они ходят, разодетые в дорогие тряпки, носят украшения, о которых и  мечтать не приходиться – им нет до тебя  дела, а твоя вина лишь в том, что ты захотел есть!
     - Ты прав! Нам некому поклоняться и некого жалеть - нас никто не щадил!
     - Так-то лучше! Вперед! 
     Злодеи покинули  рощу, что  плавно переросла  в пески, а те перетекли в обширные поля,
85
обрабатываемые крестьянами и рабами,  промчались мимо пастбищ. Через несколько часов тайком пробравшись пешими  в город. Животных оставили, чтоб не привлекать к себе внимание. Разбойники крались вдоль холодных каменных стен, то и дело озирались по сторонам.
     - Аккуратней - можем встретиться с дозорными, - шепнул курчавый бородач.
     - Ничего, город большой. Пока ищейки добредут,  мы успеем смыться, -  после очередной дозы коварного зелья  главарь захмелел еще больше.
     - Как ты сможешь смыться, коль еле языком ворочаешь? - хохотнул худой злодей.
     - Мы пили наравне! Пей! -  подал Даиран  ему  сосуд с вином.
     - Пейте, пейте, у меня с собой еще есть,  - длинноволосый подавил веселость, чтоб не рассмеяться. - Где этот притон?
     - Идите за мной, я знаю, - последний примкнувший  повел приятелей в нужном направлении. 
     Лиходеи ползли в тенях домов  длинных улиц. Они обогнули хорошо освещенный центр, избегая неприятной встречи. Спустя полчаса оказались у больших  ворот.
    - Нам не откроют, - промямлил один бородач.
     - Да что ты? Может, их вежливо попросим? - гоготнул Даиран. -  Начинай умолять! Ломайте деревяшку!  - скомандовал он.
     И разбойники принялись рубить преграду своими мечами – поднялся неимоверный грохот.
     - Так дело не пойдет - перебудим весь город! Надо поджечь! – выпалил главарь.
     Кто-то из шайки метнулся к уличной лампе, зажег наскоро сооруженный  факел и передал страшное орудие громогласному предводителю. 
     - Есть вино? – обернулся он на спутников.
     - У меня  неразбавленное, - протянул один из братьев амфору.
     Сухое дерево тотчас было облито рубиновой жидкостью. К нему Даиран поднес  огонь, который мигом  пополз вверх, как и хотели нападающие. Стихия быстро сделала свое дело, и в скором времени оставалось только выбить двери.  Вскоре  разбойники  очутились внутри храма. Обезумевшие преступники вошли в раж: они уже не могли остановиться,  крушили и награждали оранжевыми языками  все, что видели.
     - Гореть вам в аду, святоши! - кричал во всю глотку Даиран. -  Да проглотит вас пламя!
     От  шума проснулись слуги. Перепуганные, они  выбежали  во двор, где вандалов не оказалось, и начали  тушить пожарище,  что освещало  темное небо. 
     - Смотрите, смотрите! - закричал страж. - Там что-то горит!
     - О, Боги,  Дом Матери! – начальник патруля оторопел. - Немедленно туда!
    Тут же был отправлен гонец сообщить о случившемся Великому жрецу и правителю. Остальной отряд ринулся со всех ног к  багровому зареву.