Мраморная кожа

     Их забрали рано утром, увезли в закрытом фургоне, пока остальные дети в приюте спали. Три десятка сирот – слишком замкнутые, чтобы понравиться чужим людям, слишком взрослые, что делало их шансы на усыновление почти эфемерными. После долгой дороги в тряском фургоне – закрытая территория больницы, маленькая комната с высокими белыми стенами и кушеткой посередине. Больше остальных детей девочка не видела, только строгие доктора в халатах навещали ее и заставляли пить разные таблетки и пилюли, много таблеток.
     Поначалу, когда на нежной коже ребенка начали проступать мраморные пятна, ей это даже казалось красивым, но доктора почему-то заволновались – таблеток становилось все больше. Девочка их беспокойства не разделяла: наверное, совсем скоро она превратится в прекрасную мраморную статую как в сказке. Но потом пришла боль.
     Вместе с болью в замкнутом мирке четырех белых стен появились иголки. Да, иголок было много, а доктора теперь приходили не в халатах, а в нелепых костюмах-скафандрах. Мраморная кожа уже не чувствовала уколов, но под ней расползался тлен, вгрызаясь все глубже в ткани. Взрослые всегда знают, что делают - в угасающем сознании девочки эта мысль тлела уверенностью, а вокруг нее все нарастала бестолковая, бесконтрольная суета – а что, если не знают?..
     ***
     Облака стряхивали на город белый пух: первые снежинки поздней осени парили, зависали в воздухе и в нерешительности планировали вниз, покрывая мостовые, тротуары, парки и крыши домов мраморными узорами. В голосе тишины звенели льдинки приближающейся зимы. Шпили и башни пустого города безмолвными часовыми хранили его покой под снежной пеленой на границе двух миров – осени и зимы.
     По улице шла босая девочка в белой рубашке до колен. Ей было очень грустно и одиноко – совсем одна в пустом, холодном городе.
     Под снежными заплатами на лоскутном одеяле города зима стыдливо прятала мертвые тела, беспорядочно сваленные в переулках и на задних дворах домов. Девочка робко ступала по мостовой, оставляя следы на хрупком мраморном рисунке на камнях – снег под ее ступнями не таял.
     Ребенок в тщетной надежде вглядывался в пустые окна домов и прятал руки за спиной: быть может, еще кто-то остался, и она не хотела спугнуть этого кого-то уродливыми ногтями-иголками – черными, изогнутыми, заостренными на концах. Снежинки упрямо боролись за последний форпост, угловатой глыбой темневший на окраине, желая и его превратить в мраморную игрушку, но трубы крематория остывали медленно.
     В предместьях прибралась зима: с высоты птичьего полета больше не было видно уродливых черных оспин – огромных ям, переполненных обгоревшими телами людей и животных - их укрыла мраморно-ледяная корка. Снег наводил последние штрихи на мертвый город перед его похоронами, а девочка уверенно шла вперед: она знала что там, за пределами карантинной зоны, есть живые люди – нужно только добраться до них, и ей не будет больше одиноко.