Клава из Балаклавы

70 летию Победы
Бабуле моей героической посвящается
 
- А вот и я! - раздался задорный голос и к нам вышла Клавдия Георгиевна, в
военном костюме "под иголочку".
- Бабуля, какая же ты красивая! У тебя вся грудь в орденах и медалях!

Баба Клава крутилась перед зеркалом, а увидела что я готовлю микрофон,
как-то серьезно на меня посмотрела. Я в это время работала на радио и
теперь готовила репортаж "Наши герои", в преддверии праздника Победы.
Подумала, прежде всего, о моей героической бабуле.
- Ну, что, родная, начнём?
Бабуля не спешно и молча переоделась. Бережно повесила костюм с
наградами в шкаф и села на край дивана, подложив руки под себя. «Как
девочка», - отметила я.
- Воспоминания эти болезненны, - начала она, не поднимая головы. - Войну
не перескажешь... Вспомню лишь один эпизод.
- Бабуль, если хочешь, я тебе валерьянку приготовлю?
- Приготовь, - усмехнулась она, - но только себе! А мы – поколение,
прошедшее войну, люди крепкие!
Бабушка подняла голову и я увидела, как изменилось выражение её глаз.
Словно перед ними уже поплыли кадры тех событий.
- Была я санитаркой на 35 батарее города Севастополя. Девочек моих: Раю
– трёх лет и Валечку, которой едва исполнился годик доверила бабушке
Полине.

35 ая боевая батарея уже была захвачена.
Корабли ушли и не вернулись за людьми. Британские бомбардировщики,
которых также ждали люди – улетели. Помощи ждать было неоткуда. Всех,
кого успели, отправили к партизанам. Партизаны определили меня
санитаркой в госпиталь.

Бабушка встала, походила вдоль дивана и пересела на стул.
Будучи далеко в своих мыслях, она смотрела через открытый балкон на
крепкое дерево – орех. Он поднялся высоко и стоял в гордом одиночестве.
Здороваясь, протягивал свои лапы через балкон.

- Я не могла покинуть госпиталь ни на минуту, - продолжала баба Клава, -
хоть и ныло сердце о детях. Не хватало санитарок, врачей, бинтов,
медикаментов, воды, еды... Из обезболивающих был один лишь
медицинский спирт.
 
Госпиталь напоминал одну кроваточащую рану. Со всех сторон слышались
стоны и постоянные просьбы о помощи: «Сестричка, помоги!»
Мы с товарками научились работать быстро. Кого перевязать, кому водички
принести, кого покормить. Кто-то остаётся с раненными, а кому-то
ассистировать на операции. Часто, оставаясь сутками без сна и еды, падали
в обморок и врачи, и санитарки.
Везде и всюду констатация смерти, смрад разлагающихся тел. К этому
невозможно привыкнуть, невозможно смириться. Дрожащими руками
закрывали глаза уходящим героям, думая о том, что где-то их ждут матери,
сёстры, жёны, дети... А кто-то скажет: «Отмучился, бедовый».

В очереднойраз слышу: «Сестрёнка, помоги!» Не могу сразу прийти,
занята с другими. А раненные всё прибывают и прибывают.
- Откуда ты родом, сестричка? - превозмагая боль при перевязке,
спрашивает солдатик.
- Из Балаклавы, братишка.
- Сестрёнка... - слышу я со всех сторон.

Один голос прозвучал для меня как необъяснимо–родное эхо.
Руки вытираю в пропитанный кровью передник и иду на голос. Сквозь
окровавленную повязку на меня смотрят глаза... отца.
 
Бабуля закрыла лицо руками и горько всхлипнула.

Я вскочила и быстро принесла ей стакан воды. Руку с водой она отвела.
Я крепко обняла её и так мы просидели довольно долго. Пока она не успокоилась.
 
Моя Клавдия Георгиевна освободилась от объятий и направилась к столу.
Продолжила, собирая на стол еду: «Поляков Георгий прибыл вместе с
новыми раненными и мучился от боли. Наша встреча, казалось, влила в
него новые силы. А мне дала такой стимул, надежду, веру! Вот она Жизнь!
Живой отец рядом, значит всё уже будет хорошо!"
О том, что в госпитале лежит отец «нашей Клавочки», стало известно всем
и люди ходили на него посмотреть. Он стал для всех символом надежды и
окончания войны.
В госпитале лежали раненные сослуживцы с тридцать пятой батареи и
также пришли познакомиться с Георгием. Один из них сказал отцу: «Вы
даже не представляете, какую дочь вырастили!» Другой подхватил: «Да,
да! Она считай в рубашке родилась, наша героиня! Хрупкая, маленькая
девушка... Одна спасла всех нас! А было это перед отступлением...
 
                Из репортажа "Наши герои"
 
Тридцать пятая героическая батарея имела колоссальное стратегическое
значение. Она входила в состав 1го гвардейского артдивизиона. И её
мощная система была предназначена для отражения нападения противника
с суши. Немцы называли её «Максим Горький». Генерал – полковник
немецкой армии Эрих фон Манштейн сказал, что никогда в течении Второй
Мировой войны у вермахта не было таких потерь в технике и в
стратегическом оружии. Десятки бомбардировщиков наносили удары по
батарее, пытаясь, хоть временно заставить её замолчать. Ежедневно
немецкая авиация сбрасывала на Севастополь около 4000 бомб в сутки.
 
Людей, обороняющих батарею готовили к эвакуации. Положение было
критическим. Кончились боеприпасы и продовольствие. Потери оказались
огромными и не поддавались учёту. Эвакуация войск и раненных была
задачей практически не выполнимой.

"Как-то «просочились» наши умельцы и перенесли по эстафете полевую
кухню". - Сказал солдат, важно щурясь. - "Наша Клавочка, маленькая,
юркая, перебежками и ползком добралась до пункта раздачи провизии и
взвалила себе на спину рюкзак. А в нём бадьи с супом и водой.
Осталось несколько метров, чтобы доползти до наших, как в неё начал
стрелять снайпер.
К счастью, она смогла спрятаться за большой камень, что был на её пути.
Она совсем уже зарылась в сухую, потрескавшуюся землю. Лицо было всё в
крови от мелких камешков. Не чувствовала ни рук, ни ног, а он всё стрелял.
Пробил фляги с едой. Вода струилась по онемевшему телу.
И когда хотела немного пошевелить затёкшей рукой, снайпер попал ей в
угол шинели. Она невольно, по - бабьи вскрикнула и фашист понял, что это
женщина. В нём проснулся азарт и он уже был занят только тем, чтобы её
добить."
- Солдат всё говорил, - вставила бабушка, - а я вспоминаю как, врастая в
землю, мысленно писала письмо мужу.
 
«Дорогой мой Серёженька! Как ты, родной мой, где ты? Сюда письма
давно не доходят. Надеюсь и верю всем любящим сердцем, что ты жив!
Девочки наши: Раечка и Валечка такие славные! Раечке три годика, а она
смотрит, как взрослая. Валюша начала было говорить и ходить, но с
началом бомбёжек замолчала и теперь только ползает.
Серёженька, меня обстреливает снайпер.
Я уже лицо втоптала в землю и тела не чувствую.
Если зацепит ногу, то на «троих» доберусь до деток... Если руку порвёт –
обидно будет, как одной рукой работать-то? Плечо шинели разрешетил уже,
гад! Только бы не в голову и не в живот.
Если ты жив, Серёженька, забери деток у бабы Поли. Она в Симферополе живёт.
Ты должен помнить её дворик.
Серёженька, душа моя разрывается при мысли о тебе!
Неужто мне не знать больше руки твоей горячей и
нежной... губ твоих страстных, любящих?
Выживи! Христом Богом молю тебя, Серёженька! Выживи!»

- Боже мой, милостивый! Даю тебе обещание! Если дашь мне выжить, то
проживу 100 лет и ещё рожу троих - пятерых!
 
                Из репортажа "Наши герои"
 
В ночь на 1 июля, в помещениях 35ой батареи началось последнее
заседание Военного совета флота и Приморской армии. Людей начали
эвакуировать на Кавказ.
- Ровно сутки держал её немец под прицелом. – продолжал солдат. А за это
время мы смогли многих наших эвакуировать! А потом и снайпера этого
вычислили и прикончили.
Вот и выходит, что одна хрупкая девушка спасла целую батарею!" -
Заключил раненный, смотря с гордостью на Клаву.
- А отец смотрел с такой нежностью и болью, - улыбнулась бабуля,
смахивая слезу.
 
Она прожила 95 лет, не дожив до семидесятой годовщины Великой Победы
всего несколько дней. Вырастила шестерых прекрасных детей. И мы - её
внуки и правнуки очень гордимся ею!
 
«... В Мемориальном Комплексе героической 35ой батареи, выписаны имена
защитников.
Там вы найдёте имя медсестры Поляковой К. Г. »
 
НИКТО НЕ ЗАБЫТ! НИЧТО НЕ ЗАБЫТО!"