Голоковская

Это не воспоминания. Это бессознательный поток сознания. Я вырос на Молдаванке.   На заднем дворе конюшни Фроима Грача, если вы меня компроне. Вы компроне?  С нашего двора к нему был чёрный ход. А парадный  выезд выходил на Дальницкую. Из этого парадного выезда каждое утро на огромной скорости выкатывались телеги, вернее, плоские платформы с низенькими бортиками на дутых шинах. Ими управляли бесшабашные дядьки с криками и гиканьем. Чем громче они кричали, тем было круче. Дядьки назывались биндюжниками. Мама говорила:
- Будешь плохо кушать, останешься биндюжником.
В смысле никчемным человеком. А как по мне тогда, так стать биндюжником — это же было бы щастя! Вот так через «щ».
Шутки моего детства:
Жора пей компот, он жирный-жирный.
- Жора подай мне макинтош.
-Так в нём человек.
- Витряхни.
Песня моего детства:
Возьми своё могущество,
отдай моё имущество
и туфли на резиновом ходу.
Дерево моего детства шелковица. Оно было высокое и раскидистое. И летом, когда на нём созревала шелковица, мы висели на её ветках, обжираясь тёплыми сочными плодами. Вся морда в шелковице!
Улица моя называлась Голоковская. Это уже потом, через много лет я узнал, что правильно надо говорить Головковская. То слово очень смачно говорил актёр Петренко в каком-то фильме про Беню Крика. Режет слух. Нет, я так и не смог примириться со второй буквой «в». я и с этим фильмом не смог примириться. Ни Боже мой,  я ничего плохого не хочу сказать за режиссёра и актёров. Они сделали свою работу прекрасно. Просто моя Молдаванка другая. И я её никому не отдам.
Я могу сказать и про Мишку Япончика. У нас на улице жил один мужчина, про которого все знали, что но из банды Япончика. Это никому не мешало. Пока он не повёл себя некрасиво. В те годы на Молдаванке был такой народный обычай. На праздники, на Первое мая, к примеру, и что-то ещё, выставлять во дворе столы, и приносить в складчину блюда с едой. Кто что. Лиза принесёт салаты, Вера, принесёт рыбу, каждый что-то принесёт. И как без пол литра? А никак. Как это. Об не выпить не может быть и речи.
Это было празднование Восьмого марта. Как всегда во дворе составили столы. Соседи принесли снедь, шоб не вдаваться в подробности. А то, если я вдамся в подробности, вы захлебнётесь собственной слюной. Сели, налили, шоб выпить за наших любимых женщин. Вот я не помню, как та бабка в старом анекдоте, мы сначала выпили, а потом он сказал, или он сказал, а потом мы выпили. Но суть не в этом. Он встал и сказал:
- Я хочу при всех подарить эти бриллиантовые серёжки вам, Лиза Эдуардовна, на память.
И даёт Лизке бриллиантовые серёжки. А она берёт. А мы все встаём из-за стола и уходим.
- Слышишь! То же мне, великий пуриц! - сказал дядя Сеня,- а то мы не знаем с кого ты эти серёжки снял.