Разбитое стекло

Санкт-Петербург 1916 год.
Серый осенний день заглядывал в пыльные окна, лил свой унылый свет на большие пустые комнаты. Анастасия ежилась, сжимала ладонями худые плечи, пыталась согреться. Топить было нечем. Весь город словно проглотило мерзкое голодное чудовище революций. Они катились, смертельным колесом одна за другой, губя порядок, мир, прежние планы, мечты и саму жизнь.
Ветер завывал как-то особенно заунывно. Горько вздохнув, девушка остановилась у окна, долго скорбно смотрела через него на голые черные ветви-плети старой ивы, на косые строчки дождя.
Насте еще не исполнилось восемнадцати. Была она тоненькой и скорбной как эта липа, и длинное черное строгое платье только усиливало сходство, оттеняло болезненную бледность. Плотно сжатые губы, подчеркивали бездонное отчаянье в ее больших темно-серых  глазах. Тяжелые волосы длинной толстой косой лежали на спине.
За окном шумел митингами, палил и взрывал «слом старых времён». А она осталась одна, совсем одна. Нигде, нигде на всем белом свете не осталось у неё ни одной живой души. Кто не умер раньше, тех унесли новые голодные времена.
Мертвая тишина подступала со спины, обнимала холодом, шептала на ухо.
-Все кончилось. Жизнь кончилась, ждать нечего. Смерть. Смерть.
Черная ветка костлявым пальцем заскрипела по стеклу, повторила:
-Сме-ерть. В будущем – ничего, ничего нет!
Безнадега сжала стальными клещами…
Из оцепенения ее вырвал резкий звук. В дверь не стучали, долбили кулаком. Грубо, по-хозяйски. Анастасия пошла открывать. Перед непрошенным гостем она гордо выпрямилась, задрала подбородок.
-«Помирать, так с музыкой».
 Она даже улыбнулась.
На пороге стоял громадный матрос в темной куртке из грубой кожи. Грудь перекрещена пулеметными лентами, в правой лапище черный наган. Рожа тупая, самодовольная. И грубый, неприятный голос, подстать роже.
-Кто хозяин?
-Я.
-Мужика зови, с ним говорить буду.
-Со мной говори.
Грубиян озадачено почесал грязным пальцем плохо бритую щеку.
-А где главный?
-Я главный! – заносчиво заявила хрупкая девушка.
Матрос совсем растерялся, забыл зачем пришёл, громко откашлялся, некрасиво высморкался в пятерню. Вытер свой мясистый нос тыльной стороной ладони, приосанился, одернул кожанку.
Напрягся весь и выдал старательно заученное слово:
-Экспроприация!
Девушка, видимо, должна была впечатлиться, и ужаснуться страшного слова, а она и в лице не изменилась, и не зарыдала горестно, только выгнула соболиную бровь.
-Мы экспроприаторы! – рявкнул матрос.
-Вы? – она смерила «экспроприатора»  презрительным взглядом, брезгливо поморщила свой точеный носик.
-Ну, – здоровяк невольно огляделся, справа, лева, – ну, я один экспро-при-атор, – торжественно произнес он.
-Ну и? – снова не впечаталась хрупкая девушка.
-Я пришел экспроприировать мебель! – угрожюще повысил голос матрос.
-Её нет.
-Кого?
-Мебели.
-Куда дели? – заревел хозяин новой жизни.
-Сожгла, – откликнулась девушка вполне беспечно, - зимой холодно было.
Матрос засомневался, заглянул ей за спину, увидел абсолютную пустоту комнату, тупо уточнил, – ты все сожгла сама?
-Нет, – пожала худыми плечиками Анастасия, – кое-что продала соседям, они сожгли.
-А деньги где?
-Продукты купила. Кушать, – подчеркнула тупость вопроса девушка.
Матрос заглянул в комнату, увидел длинные ряды книг, поразился:
-А че ими не топили?
-Нельзя.
-Почему? – гаркнул хозяин жизни.
-Отец запретил.
-Почему?
Анастасия устало вздохнула. Как объяснить этому мужлану, что книги – это богатство. Мудрость     веков. Он-то читать не умеет и вряд ли научится.
Матрос ждал  ответа, поправлял дулом черного нагана свою бескозырку.
-Книгами топить глупо, – нашлась девушка, – сгорают быстро, тепла дают мало.
-А… – расплылся в улыбке матрос, – вот, почему мы так мерзли с  ребятами. Всю ночь торчали в этой вашей академии, книги жгли, жгли, не могли согреться, а надо было мебель на дрова пустить.
-Академическую библиотеку сожгли, – простонала девушка.
-Ага, - радовался революционер, – все пожгли.
-Убирайтесь! – отчаянно велела хрупкая девушка вооруженному здоровяку и даже в грудь толкнула, – здесь брать нечего!
Он ошарашенно заморгал, попятился. Привыкший считаться только с грубой силой, он решил, что незнакомка так  себя ведет, потому что ее защищает кто-то  очень сильный. Анастасия захлопнула перед его носом дверь. Отступила на шаг. У нее  подогнулись колени и она без сил опустилась на пол, оперлась спиной о стену, измученно улыбнулась:
-Смелость города берет...
Тонкие пальцы предательски похолодели, выдали её жуткий страх. Анастасия поднесла руки к губам, стала дуть, согревать дыханием. безнадежность обступила со всех сторон, обняла, стиснула мертвенным холодом. Девушка тяжело поднялась, медленно подошла к окну, прислонилась лбом к стеклу, прошептала:
-Боже мой... Есть нечего, топить нечем, я осталась совсем одна. Что же теперь делать?
Ответа не было. За окном бежали, кричали, размахивали руками какие-то люди. Девушка отвлеклась, наблюдая за ними. Раздались звуки выстрелов в толпе, показались люди с винтовками и потрепанными драными, похожими на тряпки, красными флагами. Митинговавшие бежали, шумели, стреляли.
Вдруг одна их шальная пуля противно взвизгнув метнулась к окну, пробила стекло и свалилась  на пол, совсем рядом с девушкой. По стеклу паутинкой разбежались трещины, в середине узора осталась круглая дырка. В нее сразу ворвался холодный осенний ветер, растрепал Анастасие волосы. Первая мысль пришла из прежней спокойной жизни. Девушка вспомнила, как раньше, если что-то случалось в доме, они всегда звали бородатого дворника Степана и он басил убедительно:
-Не извольте беспокоиться, барышня. Починим… сделаем все в лучшем виде. Вставлю новое и вся не долга.
Анастасия улыбнулась давним воспоминаниям и снова погрустнела
-Где он теперь, Степан? Снял фартук, отправился революцию делать, – грустно прошептала она, – жив ли ещё?
Реальность властно напомнила о себе новым порывом холодного ветра.
-Срочно нужно заткнуть дырку, – решительно тряхнула девушка головой, прогоняя воспоминания, обвела свою пустую осиротевшую квартиру тревожным взглядом.
-Только чем заткнуть?
Прямо на полу, возле стопки книг, валялась давно позабытая плотная тканевая праздничная салфетка с вычурными вензелями. Девушка подошла, подобрала ее, свернула в тугой жгут, вернулась и сунула его в круглую дырку, поправила, примяла. Дуть перестало.
-Получилось, – порадовалась находчивая девушка, но расслабиться и отдохнуть ей не удалось. В дверь начали барабанить.
Анастасия сосредоточилась, собралась с силами, набрала в грудь побольше воздуха, гордо выпрямилась, спросила решительно:
-Кто?
-Из-за двери послышался грубый голос недавнего матроса:
-Открывай. Свои.
Хрупкая девушка приготовилась к новому бою.
-Я никого не жду, – громко ответила Анасасия.
-А нас не надо звать, мы сами приходим, – хохотнули за дверью, – открывай, а то дверь сломаю, – пригрозил матрос.
Пришлось поскорей открыть, такие люди не шутили. На пороге кроме уже знакомого здоровяка стояли трое крестьянок, в красных платках и старой заношенной одежонке, когда-то давно бывшей теплой и зимней.
-Вот! – осклабился новый хозяин жизни, - хватит тебе одной жить в трех комнатах. Уплотняйся. Наш реввоенсовет постановил, что им надо помочь, пока их мужья в войсках агитируют, чтобы отказывались подчиняться офицерам, бросали всю эту име... импе... буржуйскую войну, - выкрутился матрос, - и возвращались домой. Поэтому они будут жить здесь.
-Все три?
-Не боись, Груша пойдет со мной!
Матрос дернул за руку одну женщину.  И нагло подмигнул Анастасии, – кончилось твое одиночество, барышня.
Его грубые слова отозвались теплом в сердце девушки. Она слишком устала от одиночества. С кем угодно, только бы не одной.
Анастасия не стала спорить, просто кивнула.
Матрос поправил ремень,  приосанился, улыбнулся самодовольно:
-Тебе барышня повезло, я покладистый, разрешаю тебе самой себе комнату выбрать.
-Я уже выбрала, – совсем тихо отозвалась девушка.
-Ту, где печь? – подсказал неназванный гость.
-Печь все равно холодная, но там моя кровать.
-Ладно, разбирайтесь, – распорядился хозяин жизни, – а я пошел.
Вид у тёток был измученный: лица худые, морщинистые не по годам, кожа землистая, серая. Даже красные платки не добавляли красок их безрадостному облику. Бесцветные злые глаза делали их похожими друг на друга. Добавляли сходства и одинаково истертые потерявшие свой первоначальный отличавший их цвет короткие душегрейки и ставшие подстать им грязно-коричневые юбки. Их нижние края так износились и обремкались, что висели лохмотьями. Обувь ужасала.
-«Нищета страшная», – невольно посочувствовала девушка.
Ввалившиеся щеки и гнилые черные зубы завершали портреты крайней бедности. Мрачные гостьи отличались только тем, что одна из них без конца поправляла свой платок.
Едва он скрылся за дверью, новые соседки Анастасии разбежались по комнатам, но убедившись, что там абсолютно пусто вернулись к юной хозяйке квартиры, уселись рядом с ней на железной кровати.
-Что ж, давайте знакомиться, – предложила девушка.
-Марта, – просто представилась одна.
-«Библейское имя», – подумала уплотненная, но благоразумно решила промолчать.
-Фёкла я, – сказала вторая и по-пролетарски подала руку.
-Анастасия, – вежливо представилась девушка.
-Из богатеньких? – сощурилась Фёкла и поправила платок.
-Вы видели мои богатства.
-Припрятала, небось, – не верила женщина.
-Нечего мне прятать. Я школьная учительница - с детками малыми занималась. Пока отец был жив, в университете училась, а без него мне работать пришлось.
-И работала сама?! Зарабатывала сама?! Себя кормила? – снова поправила платок женщина, - Кто ж у тебя отец был?
-Учитель. Тоже школьный учитель. Русскую грамматику преподавал.
По непонятной для Анастасии причине, обе женщины отстранились от нее.
-Грамотная, – сквозь зубы зло прошипела Фёкла.
-Да, конечно, – наивно подтвердила девушка.
-Книжки читаешь, потом поучаешь всех. Угнетаешь рабочий класс!
-Да чем же угнетаю?  - растерялась девушка, – вон, анархисты, когда нашу школу подожгли, кричали, что мы угнетатели. Они двери подперли. Даже детей не выпускали. Когда уже сильно разгорелось. Они ушли и мы смогли выбраться через черный ход. Сперва, стали деток спасать, многие учителя обгорели, – взволнованно рассказывала девушка.
 Новые соседки слушали её без сочувствия.
– А учителя физики мы нашли во дворе мертвого.
-Так ему и надо, – заявила Фёкла.
И женщина с библейским именем её поддержала
-Не нужна эта физика простым людям.
-Анархисты гонялись за стариком и кричали
«Бей его, я его знаю!» – ужасалась учительница.
Наговорить об убитом новых гадостей хозяйки красных  платков не успели, снова раздался оглушительный стук во входную дверь.
Фёкла пошла открывать с видом полноправной хозяйки. В квартиру ввалились матросы, тащившие с собой  пару железных кроватей с одеялами и подушками. Явно экспроприированные еще у кого-то.  Принесли они и  какие-то вещи, утащили  в комнаты подселенных, а главное, они принесли дров. Приходивший прошлый раз здоровяк объяснил их неожиданную щедрость:
-Пока мужья отправились агитировать в войска, мы с товарищами постановили позаботится об их женах. Щас растоплю печь, будете греться.
Пусть обращался он только к теткам в красных платках, измученная холодом девушка испытала чувство благодарности.
В хорошей красивой в голубых изразцах печи пламя занялось быстро. Вожделенное тепло поплыло вокруг. Анастасия прижала промерзшие ладони к жаркой печке и замерла, совершенно счастливая. Прекрасное тепло разлилось по телу.
Горькая реальность грубо напомнла о себе. Непрошенные гостьи резко отолкнули хрупкую девушку.
-Погрелась. Хватит! – проскрипела Фекла.
Хватит того, что комнату с печкой себе отхватила. А мне досталось пробитое стекло! – подхватила вторая.
-Ваши же и разбили! – возмутилась учительница.
-А может ваши – ехидно сморщилась пролитарка.
-Мои не стреляют, – сверкнула глазами девушка.
-Это еще не известно,  - зашипела Фёкла и торопливо поправила платок.
После этой перпалки больше с хозяйкой квартиры не общались и разговаривали только между собой. Девушка снова осталась одна, но веселый огонь в печке и приличная кучка дров, так славно утешали ее. Вот только голод подступил еще ближе и еще страшнее скручивал все внутри. Уже третий день есть было нечего. Хлеба в городе не было, а на рынок Анастасия даже не совалась.
Когда за дверью ее комнаты раздался шум, девушка даже не выглянула посмотреть. Происходившее в квартире больше её не касалось.
-Эй, училка – раздался из-за двери скрипучий голос Феклы, – подь сюды.
Анасиие не хотелось, но она вышла и застыла от удивления.  У порога снова стоял матрос, да не один. Второй поднял перед собой большей стол из темного дуба.
-Заноси, – скомандовал ему старый знакомый.
Тот, с кряхтением добрался до кухни, грохнул об пол толстыми дубовыми ножками и потопал прочь, а приведший пролитарских жен матрос словно волшебник достал из большей тряпки большей чугунок с вареной картошкой и круглую булку серого хлеба. И сам с удовольствием разрезал её на три части.
Вот, – радостно разулыбался он, – добыл, принес. Мне товарищи поручили, о вас позаботится. Я и стараюсь. Нате ешьте. Только делите на всех поровну, революции бедные все пригодятся.
-Она была богатой, – ревниво ткнула пальцем в Анастасию Марфа.
-А теперь тоже бедная, – хохотнул матрос.
Анастасие хотелось плакать,  она не подавала виду, держалась браво, высоко подняла гордую голову, но голод был сильнее ее. Девушка не могла отвести взгляд от великолепного роскошного благоухающего сытым счастьем куска хлеба. Он был такой близкий и такой реальный. Анастасия невольно сглотнула голодную слюну. Больше она ничего не видела, не слышала, не понимала.
Ясное сознание вернулось только, когда она уже сидела на своей кровати и доедала последние крошки. А на коленях еще лежали целых четыре круглых картофелины в своих темных мундирах.
Невероятно, но уничтожившие всю радость ее прежней жизни революционеры в новое страшное существование сами приносили новое не хитрое счастье. Девушка откусила картофелину, замерла доже глаза закрыла, растягивая удовольствие.
В доме стало совсем тихо. Его сытые жительницы спали. Печка дарила им тепло и сладкие сны.
Бешеный грохот, разбудил их едва окон коснулось не ласковое  осеннее солнце. Марта открыла входную дверь и грубый матрос буквально ввалился в комнату Анастасии. Она резко села на кровати, стыдливо натянула одеяло.
-Брось, – махнул рукой матрос, – не нужна ты мне, курица тощая. Я люблю, чтобы было за что подержаться. А от тебя в этой старой рубашонке тоска берет.
Девушка беспомощно расправляла оборочку на плече.
-Ты скажи лучше. Ты ведь из бывших, значит читать умеешь
-Я детей читать учила.
-Ага, - матрос удовлетворенно кивнул – читай.
Новый хозяин жизни сунул Анастасие мятый листок прокламации, потребовал:
-Читай. А то грамотей агитатор читает, несет всякую чушь. Не верю я ему.
Девушка взяла листок, начала читать, плохо пропечатанные буквы.
«ТОВАРИЩИ..»
-Да нет, ты дальше читай. Не может там такое быть написано. Чего тот мужик  по начитал.
Анастасия пробежала текст глазами, стала объяснять
-Здесь про то, что зима петроградцам предстоит тяжелая, голодная, – тяжело вздохнула Анастасия, – здесь просят затянуть пояса ради революции и сохранить боевой дух. Крестьяне не хотят кормить мятежный город, не привозят муку. Хлеб печь не из чего…...
-Погоди, погоди, – прервал ее матрос, – а про Ленина, про Ленина, тут что пишут?
Девушка нахмурилась перечла еще раз.
-Нет здесь ничего про Ленина. Ни словечка нет.
-Я так и знал! – сорвал с головы бескозырку, хлопнул ее об пол матрос, – зря этот хмырь разорялся, что товарищ Ленин нам не товарищ, что он немецкий шпион. Что вся наша революция оплачена немцами! Что все это от того, что российские войска на фронтах побеждают…
-Про это все здесь не пишут.
-Значит агитатор врет, – рубанул воздух ладонью новый хозяин жизни, – врет! Все врут!
-Читали бы сами ,никто бы вас не мог обмануть – тихо сказала хрупкая девушка.
-Не умею я. Сильно мудрено.
-Ничего мудреного, – возразила учительница, – даже дети могут читать.
-Так им хорошо, – воскликнул детина обиженно, – их в школах учат.
-Читать все могут. Всему можно научиться.
-И даже я? – вдруг спросил матрос.
-Да, конечно, – доброжелательно откликнулась девушка.
-А вот ты меня и научи! – потребовал революционер.
-Я?! – растерялась Анастасия.
-Марфа говорила, ты же училка
-Да.
-Вот и учи.
Девушка задумалась на мгновение.
-А я хлеб приносить буду, - пообещал матрос.
Этот аргумент окончательно разгромил все возражения.
-Только тогда заниматься надо со старанием, – педагогическим тонном напомнила Анастасия.
Матрос снял бескозырку, пригладил свои коротко стриженные волосы, заулыбался:
-Что ж я не понимаю,чай не пацан малолетний.Сам захотел учиться, что ж теперь отлынивать. Буду стараться. Вот давай прям теперича и начнем твои буквы складывать.
-Они не мои, – строго поправила учительница, – буквы для всех.
-Народные, – обрадовался революционер, – выходит, чтение правильная наука.
-Правильная, только прежде чем заниматься этой правильной наукой.
Анастасия выбралась из кровати, завернулась своим стареньким одеялом, как рыцарским плащом и сказала:
-Для начала нам следует познакомиться. Я Анастасия Николаевна.
А я Петя, – весело подхватил ученик, – Петр Петрович, – солидно поправил ремень он.
-Петр – камень,  - прошептала девушка глянула, на своего нового ученика и добавила, – булыжник.
-Ага, – закивал головой Петр-булыжник – оружие пролетариата.
-Поэтому вы всю мостовую на Невском разворотили?
-Мы не всю. Мы только немножко, – оправдывался революционер.
Анастасия достала из большой стопки из-под других книг затертую детскими рученьками азбуку, показала булыжнику.
-Она же для самых маленьких, – возмутился здоровяк.
-А ты знаешь пока меньше самых маленьких.
Она подошла к подоконнику, положила книгу, раскрыла и стала показывать пальцем: Повторяй пока за мной, – мягко велела учительница.
Стульев не было и они стояли склонившись над книгой у окна.
-Это буква А - самая первая буква, – негромко объясняла Анастасия.
-А - как крыша у домика, – бубнил матрос и вдруг выкрикнул, – нет. Не так, – топоча сапогами выбежал из комнаты.
Анастасия его внезапный порыв не поняла, но решила что Петр скоро вернется, стала поспешно натягивать свое единственное платье.
-Позорище, – бранила она себя, – при ученике кутаться в одеяло.
Девушка одернула длинную юбку, обулась, привела волосы в порядок, и даже успела застелить кровать, прежде чем жуткий грохот возвестил о возвращении любознательного матроса. Он протопал на кухню к столу, погремел там и снова без стука ввалившись в комнату девушке скомандовал:
-Пошли.
Возле стола валялись пара ящиков из-под снарядов.
-Вот, – объявил матрос – теперь можно заниматься. Я видел на картинке в школе должен быть стол и стулья. А у нас вместо стульев будут ящики.
Анастасия поплелась следом за своим учеником. Он радостно плюхнулся на ящик возле стола, хлопнул ладонью по гладкой дубовой крышке и объявил:
-Все. Теперь я готов учиться.
Анастасия  положила перед ним азбуку, склонилась над столом, терпеливо стала объяснять:
-Вот эти буквочки гласные. Их петь можно голосом а-а- у-у-у о-о-о… их совсем  немного, а остальные буквочки б, п, л, м … они согласные петь только вместе с ними. Они и называются согласными. Так и получаются ла-ла-ла или мо или ре…
Петр слушал её с такоё серьезностью, словно она рассказывала что-то секретное и таинственное.
-И что это даже дети знают? – не верил здоровяк.
-Конечно,- улыбнулась учительница, – это же просто.
-Может тебе и легко, – наморщил лоб, стал скрести затылок матрос, – а вот мне проще с любым штормом совладать, чем с этими твоими буквами.
-Просто повторяй.
Петр старательно складывал губы:
-Бы, пы, ны,но, ну, фу…
Анастасия водила тонким пальцем по строчкам, подсказывала
-Ле, ля, ме, мя, ня, ня-ня...
Матрос повторил хрипло.
-Смотри, – порадовалась девушка, – ты уже целое слово сам прочитал. А вот еще: мама, дядя.
-Ма-ма, – в полном восторге повторил новый хозяин жизни.
Он вытер пот со лба, выступивший как от тяжелой работы.
-Ух лучше б я дрова колол. Трудное это дело читать, буквы складывать. Устал я. Завтра дальше учить будешь.
-Да, трудных слов еще много, – согласилась учительница, – только ты обязательно приходи, не бросай хорошее дело.
-Приду обязательно, приду – горячо заверил матрос.
   И он  сдержал обещание, пришел и хлеба принес. Одну круглую буханку поделил пополам между женами агитаторов, а вторую целиком отдал учительнице. Взгляды из-подлобья Феклы и Марфы выразили всю ненависть этих женщин ко всем, кто живет лучше их. Петр сразу поспешил в свою школу. Понизил голос, объяснил:
-Я нашим не говорил, что хожу учиться, а то засмеют и того хуже - побьют.
Он поспешно открыл азбуку, стал тыкать своим грязным пальцем:
-Я эти буквы на всех заборах и тумбах с афишами узнаю. Смотрел нашу листовку и заметил там больше букв, которые петь нельзя, а еще много таких палок с точками и совсем гнутых крючков.
Анастасия принялась объяснять про восклицательный и вопросительный знаки, про точку и многоточие. Петр кивал, запоминал, потом принялся доказывать, что вчерашний урок он отлично усвоил и все помнит.
-Ма-ма, – прочел он торжественно, узнав это слово.
Так дни покатились за днями, полные буквочек и значков. Но одно слово остановило матроса, как стена:
-Почему ко-ро-ва, я всегда говорю карова?
Просто есть определенные правила… - попыталась объяснить учительница.
-Революция! – радостно завопил хозяин жизни, – к чертям все правила. Пусть каждый пишет как хочет.
-Но, тогда люди перестанут понимать друг друга.
-Ну, подумаешь карова или корова.
-Есть слова в которых каждая буква важна.
-К чертям такие слова, – разошелся матрос.
-Тебе же не хочется что бы тебя называли не Петр, как кому заблагорассудится. Путя, Патя, Паия, – придумала, как ему объяснить необходимость правил девушка.
Революционер крякнул, почесал мясистый нос и согласился:
-Ладно пусть будут правила.
Ему часто хотелось поспорить. Так они и занимались. Матрос старательно пыхтел, возмущенно фыркал, но пробирался сквозь дебри книжной премудрости. Он уже справлялся с простенькими предложениями про Ваню и Катю, но решительно отодвинул от себя азбуку и заявил:
-Надоело мне слоги складывать. Хочу читать книги!
-У меня дома и нет ничего подходящего, – растерялась Анастасия, – все детские книжки, в школе были, - горько вздохнула она, вспомнив пожар.
-Не-е, – возмутился матрос, – я не хочу детские. Я хочу читать взрослые книги. -Вон те, – ткнул он пальцем в сторону набитой толстыми книгами комнаты Анастасии.
-Они трудные.ты многое не поймешь…..
-Ты мне объяснишь.
-И какую книгу выбрать изволите? – надменно выпрямилась хрупкая девушка.
А есть такая, чтоб и про революционера и про того, кто за старые порядки держится?
-Есть, – задумалась учительница.
-Большая? – горячо спросил Петр.
-Не слишком.
-Там спорить будут?
-Много, – кивнула девушка.
-Дай. Как называется?
-"Отцы и дети", Тургенев написал.
Заполучив томик Тургенева, матрос отправился восвояси.
На следующий день Анастасия  ждала его появления с   бесчисленными вопросами, но в обычное время матрос не появился. Учительница хотела посмотреть в окно, но в ее комнате оно выходило на другую сторону , а остальные комнаты ей больше не     принадлежали и были закрыты.
Осталось только окошко на кухне. В квартире стояла тишина, обе соседки куда-то     делись. Девушка   подошла к окну и отпрянула. Прямо рядом с голым черным       стволом  липы теснилась толпа, злая, орущая, страшно напомнившая девушке недавние события.
-Те самые, что подожгли школу! – ужаснулась Анастасия.
И красные платки тоже стояли в толпе. Большой булыжник  ударил в стекло. Раздался звон и оно разлетелось на сотни острых осколков. Промозглый ветер рванул платье, швырнул внутрь косой дождь и резкие звуки. Девушке послышался голос ее знакомого матроса.учительница успела обрадоваться, но анархисты были настроены очень враждебно.
-Это он ходит к училке наш хлеб таскает? – закричали  в толе.
-Марта, Фекла! – оправдывался матрос, – я же и вам приношу.
-Ей больше, – визжали тетки, – бей его! Он грамотный! Вишь, с книжкой шастает.
-Ты что, читать умеешь?! – поразились в толпе.
-Умею! – гордо заявил Петр.
-Бей его. Он грамотный.
-Не наш.
-Бей бей, его, – загалдела толпа.
-Убей
-Смерть. Смерть.
Бестолково захлопали выстрелы. Анастасия обмерла от страха. Бравый матрос покачнулся, схватился за грудь, завалился в сторону. Толпа шумела, ликовала.        Совсем, как тогда у школы. Анастасия близко увидела перекошенные злобой лица и пальцы  тычущие в ее сторону… она резка развернулась и бросилась бежать. Ворвавшись в свою комнату,Э девушка  подхватила пальтишко и подбежала к окну, дернула створку, старое дерево скрипело, не поддавалось. Анастасия дернула из-за всех сил, посыпались облупившаяся краска и куски замазки. Окно открылось, в лицо дунул ветер. Девушка заскочила на подоконник и спрыгнула прямо на землю, благо этаж был первый. А за спиной уже приближались злые голоса:
-Держи училку. Я ее знаю!
Перепуганная девушка зажав в руке свое старенькое пальтишко, что было сил убегала от родного дома. В глазах было темно, в ушах мощно шумело, пульс бухал набатом, во рту пересохло. Она бежала, бежала, не зная куда. Анархисты уже отстали. Навалилась усталость, воздуха не хватало, холод обнял, стиснул тело. Анастасия остановилась, стала натягивать пальто. В рукаве что-то мешало. Анастасия вытянула оттуда свою белую тоненькую, как кружево пуховую шаль, красивую, словно мираж из прошлой жизни. Повязала её на голову, надела пальтишко. Сразу стала согреваться.
Девушка огляделась. Где же она оказалась? Вдали снова слышалась стрельба. Но места вокруг были давно, знакомые родные. Ноги сами принесли ее туда, где она была счастлива.
-Мой старый университет, – улыбнулась девушка, – как далеко теперь все, что было здесь. Словно  и не со мною.
Она подошла к элегантно-академическому зданию, окинула грустным взглядом торжественные колонны, ступени. Строгий классицизм,  красота и гармония, неожиданно напомнили сердце нестерпимой тоской  по утерянной разрушенной прежней жизни, где была учеба, лекции, профессора, мечты, планы… а теперь – девушка безнадежно махнула рукой.
Еще недавно ничего не было кроме родного дома, теперь у нее и жилья нет. Некуда возвращаться…
Анастасия без сил опустилась прямо на ступеньку, сгорбилась, спрятала лицо в ладошки и горько разрыдалась. Слезы лелись рекой, не принося облегчения.
На плечо бывшей студентке сочувственно легла рука. Девушка подняла мокрое лицо.
-Илья Георгиевич?!
Любимый профессор был как всегда элегантен. Стильное длинное пальто, шляпа. Седые волосы молодо зачесаны, бородка аккуратно подстрижена. Еще далеко не старый профессор гордился, что ранняя седина придает ему солидности.
Анастасия была особенно рада встетить именно его. Отец как-то сказал, что этот человек сыграет важную роль в ее судьбе, и настоял чтобы юный филолог Анастасия посещала его лекции по физике.
-Зачем? – возмущалась занятая студентка.
-Только послушай на каком роскошном русском языке он говорит о своей физике, – советовал отец.
И он был прав. Девушка послушала и даже заинтересовалась точной наукой. Так она и стала вольно-слушательницей. Подчас бывала на чудных лекциях чаще некоторых студентов физиков. Профессор не мог ее не заметить. Как-то подошел, стал расспрашивать:
-Собираетесь преподавать физику?
-Нет русский язык, – заинтриговала своим ответом студентка.
Так они и стали общаться.
Илья Георгиевич спросил сочувственно:
-Что случилось?
Девушка принялась сбивчиво перечислять свои несчастья. Профессор задумался помолчал,  потом предложил:
-Вам надо срочно уехать.
-Куда? Как?  – всхлипнул девушка.
-Туда где нет революции.
-Везде революция.
Уехать заграницу, далеко.
-Мне некуда ехать. Оставить Родину?! Кака можно? - возмутилась Анастасия, - да и ехать мне некуда.
-Вот что, – решительно поправил шляпу профессор. – Сейчас американцы под шумок сманивают к себе наших ученых. Меня тоже пригласили. Есть у меня одна занятная разработка. Я думаю согласиться. Вернусь, когда в России кончится это безумие и начнут снова ценить образованных людей.
Он солидно огладил свою бородку, рассуждал задумчиво:
-Так, так, так, вам в России оставаться нельзя…
-Негде и не с кем, – поддакнула девушка.
Ветер высушил ее слезы, а в глубокомысленных рассуждениях профессора она уловила луч надежды.
-Здесь в Петрограде объявился один пузатый янки. Он суетится, сманивает с собой толковых людей профессуру. Нас у него уже шестеро. Клянется, без проблем переправить нас через океан, обещает райские кущи. Дай Бог, не обманет, – перекрестился физик и спросил студентку:
Хотите быть седьмой?
-Но я занималась русской грамматикой, – растерялась девушка, – зачем я американцам?
-Соврем что-нибудь, – подмигнул профессор, – тому мужику хватит и пары длинных формул, чтобы поверить во что угодно.
-После ваших лекций и больше помню, – заверила девушка.
-Решено, – весело потер руки седовласый, - прощайте, анархисты, террористы, белые и красные. Едем в новый свет.

Шло  время, убежавшие из Петрограда - Петербурга устраивались, приспосабливались к чужому континенту, а по оставленной ими стране страшными волнами катились революции и перевороты, гражданская война, террор и репрессии, одна нагоняли другую мировые войны, но теперь это было слишком далеко от американского благополучия.
Профессор сперва долго объяснялся с сослуживцами на международном языке цифр и формул, а его студентка очень легко одолела немудреный американский английский. Анастасия открыла школу для бесчисленных прибывающих в США эмигрантов.  Помогала им освоиться, растолковывала путаные американские законы и правила. А русских ребятишек она учила читать. Но никогда больше не страдала Анастасия от одиночества, голода и холода.
Мучила её только неизбежная ностальгия.