Учительница первая моя

         Мою первую учительницу звали Ирина. Отчество не помню, пусть будет Можжевеловна. Это была невысокая женщина лет 30-40, с кудрявой головой.  Короткие темно - рыжие кудряшки, периодически окрашиваемые хной, торчали в разные стороны и ритмично подпрыгивали в такт с грудью Ирины Можжевеловны, пока она расхаживала по классу. Губы учительница всегда красила помадой морковного цвета. Когда она злилась, то говорила, смачно выплевывая каждое слово; ее губы извивались словно оранжевые черви, расползающиеся  в разные стороны. Над верхней губой, справа, в тени носа Ирины Можжевеловны,  кокетливо притаилась элегантная черная мушка.  Нос учительницы ничем примечательным не выделялся: широкие ноздри и закругленный кончик. Глаза, чуть навыкате,  удивлялись миру. При встрече с родителями учеников голос учительницы волшебным образом повышался на несколько тембров, и в нем появлялись заискивающие нотки, оранжевые черви изгибались дугой, а черные брови-ниточки приветливо вздрагивали над круглыми глазами.

Первого сентября такого - то года в первый класс меня при полном параде сопровождала вся семья. Я несла в руке  новенький  желтый  портфель с нарисованными улыбчивыми мордочками  то ли мишек, то ли хомячков. Судя по задумке художника, зверята жаждали набраться знаний, умений и хороших отметок.

      Однако первому сентября предшествовали утомительно долгие сборы.

      Все три летних месяца, пока мои друзья целыми днями гоняли в футбол или играли в казаки-разбойники,  я писала в прописях. Мама задавала мне прописывать несколько определенных строчек, я торопилась, получалось небрежно, и под маминым  чутким  руководством я переписывала начисто снова и снова. Так мама вырабатывала во мне усидчивость. С усидчивостью я не в ладах до сих пор, а мой почерк часто путают с «врачебным».

      К обязательной программе дошкольной подготовки относилось и  чтение, которое мне нравилось и  поэтому сложностей не вызывало.

      Начиная с середины южного лета,  мы с мамой побывали практически в каждом универмаге города в поисках школьной формы. Я перемеряла несколько вариантов школьных платьев. Тогда форма у школьников была исключительно темно-коричневого цвета.  Шили форму из плотной и колючей ткани. Во время примерки  мне становилось очень жарко и душно, я усиленно потела и нервничала, ткань липла к телу, и форма застревала на каком-то участке моего тела, противно покалывая. К школьному платью необходимо было подобрать манжеты, воротничок, фартуки: черный и белый. Купить спортивную форму и кеды. Одним словом, хлопоты. Когда мне, наконец, купили форму, мама принялась подгонять ее под мой рост. Для  примерки мама вызывала меня с улицы в самый неподходящий момент, отрывая от важных детских дел.  И я, противясь, надевала на себя коричневое колючее недоразумение.

В преддверии учебного года  меня отвели к окулисту, и врач выписал мне очки. В то время на весь наш город была одна оптика. На поездку в оптику затрачивался один  непростительно бесполезный и длинный день. Мама выбрала для меня  роговую оправу круглой формы, орехового цвета. Впрочем, разнообразием оптика не могла похвастаться: что было, то было. Нам оформили заказ и мы еще несколько раз появлялись в оптике, пока не получили очки в бордовом футляре, пахнущем новенькой  пластмассой. Мне нравилось открывать и закрывать футляр, с сожалением выветривая запах новизны. Сами очки выглядели жутко, как и я в них. Правая бровь у меня была выше оправы, поэтому казалось, что очки несколько перекошены.

Итак, первое сентября такого-то года. Я в белых гольфах, в коричневой форме с белым кружевным воротничком и манжетами,  в белом фартуке, на носу цепко  сидят очки, а сама я крепко держу в руках желтый портфель и цветы. Я с родителями иду в школу. Соседи улыбаются и поздравляют нас с «первый раз в первый класс». Мы отходим от дома, я вижу, что  в палисаднике гуляет моя подруга Ирка. Она младше меня на год, поэтому беззаботно ловит  трутней с цветов-ноготков. Я бы с удовольствием к ней  присоединилась. А мама с папой пусть идут с моим портфелем в школу... Ирка заметила нас и подбежала. Я сделала важное лицо. «А Аня в школу идет?», - спросила Ирка у моих родителей. «Да!»,- радостно ответила мама. Ээээх…

По  взрослым меркам школа находилась сравнительно недалеко от дома.  Тогда расстояния я определяла относительно объектов: от дома до детского сада, от детского сада до поликлиники, от поликлиники до школы. Мне разрешалось гулять только до поликлиники. Дальше начиналась неизвестность. И в первый день знаний мои ноги в сандаликах  ступили  на незнакомую территорию. Я шла, жадно разглядывая дома, улицы, палисадники, клумбы. Все чужое и новое.

Мы подошли к школе. Задорная музыка и песни слышались издалека. Звучали, приевшиеся в школьные годы и вызывающие сейчас ностальгию, песенки:  « Крепко-накрепко дружить, с детства дружбой дорожить, учат в школе, учат в школе, учат в школе», «Дважды два - четыре, дважды два –четыре, это всем известно в целом мире», «Вместе весело шагать по просторам», «Ты, да я, да мы с тобой! Хорошо, когда на свете есть друзья. Если б жили все в одиночку, то уже давно на кусочки развалилась бы, наверное, земля »  и другие.

       Школьный двор сразу поразил меня обилием детей и их родителей. От белых бантов и фартуков рябило в глазах, запах цветов разносился далеко за пределы школьного двора. Почетное место среди  цветов ко Дню знаний  занимали астры.  Эти цветы  привлекали богатой палитрой расцветок и оттенков: от белого и бледно-сиреневого до темно-пурпурного. Если держать цветы в руке пока не закончится линейка, то на ладонях остается горьковатый запах. Мне не понравилось стоять так долго с цветами в руках. В тот день я поняла, что  от  цветов лучше избавляться перед линейкой, подарив их учительнице.

      Моя мама называла астры - «астрочки». Сейчас, осенью я покупаю себе северные «астрочки» и вдыхаю аромат, напоминающий мне детство.

      Растерявшись от столпотворения, я потеряла ориентацию в пространстве. А мама все вела меня куда-то, сквозь людей, лавируя и двигаясь только в известном ей направлении. Мы остановились. Мама с кем-то начала разговаривать. Подошла улыбчивая кудрявая тетенька с цветами. Раздались звуки горна. Толпа стала редеть и выстраиваться буквой П., линии заранее были расчерчены кем-то мелом на асфальте и подписаны -   1 «А», 1 «Б» и т.д. Вертящих головами первоклашек расставили по росту вдоль этих линий, меня поставили во второй ряд. За мной  были линии с отметками 4«А», 4 «Б». Десятиклассники стояли далеко напротив и казались взрослыми дядечками и тетечками.  Родителей потеснили за школьников, как бы намекая, что власть родителей  осталась за пределами  школьной территории. Пришла пора новых отношений:  ученик и учитель, школа и родитель.

       Со своего места я пыталась разглядеть знакомые лица. Меня толкнули в спину. Я повернулась и увидела своего друга Лешку. Он махнул мне цветами. На душе стало легче. Теперь линейка была мне не страшна. Заиграл гимн Советского Союза. Сознательные пионеры и комсомольцы вытянулись в струнку. Перед нами, вдоль буквы П, торжественно  пронесли красное знамя. Древко знамени держал десятиклассник, а с двух сторон его сопровождали девочки – барабанщицы, выбивающие палочками барабанную дробь. Ребята, исполненные важности и величия, прошли мимо нашей линии.  На минуту я затаила дыхание от волнения и восхищения.

      Линейка. Пламенные  речи, стихи с паузами, осыпающиеся цветы, затекшие и негнущиеся коленки, сползающие гольфы. Наступает трепетный момент знакомства первоклассников со школой. К нам подходят десятиклассники. «Старший товарищ» берет за руки  пару первоклассников, становится между ними и церемониально ведет малышей в школу. Гордые первоклашки цепляются ладошками за крепкие руки «старшего друга» и семенят рядом. Я досталась старшекласснице не очень презентабельного вида, и мы с ней потопали в школу с тайным желанием поскорей избавиться друг от друга.

      Наши провожатые завели нас в класс и посадили за голубенькие парты. Зашла кудрявая озадаченная учительница. Ирина Можжевеловна. Выдворив из класса последних сопровождающих, педагог  закрыла за собой высокую деревянную дверь, окрашенную в один  цвет с  партами.  Ирина Можжевеловна окинула нас  скептическим взглядом и начала пересаживать на другие места.  Я была достаточно высокого роста, поэтому по всем школьным канонам, меня должны были посадить за последнюю парту, но очки - привилегия для первых парт. Поэтому меня посадили за третью парту среднего ряда с левой стороны.

      Так состоялось мое сознательное  знакомство с первой учительницей, нашей первой школьной мамой, как говорил кто-то из взрослых. Надо заметить, что дама она была нервная и вспыльчивая. Любила цветы и подарки. Носила яркие  цветастые платья  с глубоким декольте, украшала себя бусами. Она устанавливала свои правила поведения в классе  и всеми методами приучала нас к ним. Бывало, Ирина Можжевеловна писала мелом на доске, как вдруг до ее тонкого слуха доносился шорох за ее спиной, она ловко поворачивалась и кидала мел в источник шума. Ее меткость была стопроцентной, единственный изъян – она не всегда угадывала  источник  шума. Думаю, что она кидала мел не в источник шума, а в источник своего неудовольствия, который определяла интуитивно, переводя взгляд от доски на класс. Если под рукой не было мела, в ход шли сухие или мокрые тряпки. Моя первая учительница любила тыкать  в неугодных ей учеников указкой.  Ее действия всегда сопровождались нравоучениями, объяснениями и тирадами. Мы должны были слушать ее молча, внимательно, приняв определенную позу: руки сложены на парте перед собой на уровне груди, левая рука - на правой. Не дай Бог теребить пальцами! Это строго воспрещалась. Взгляд должен был быть устремлен на горячо любимую учительницу.

     Постепенно я осваивалась с ролью ученицы.  Читать и писать я умела, уже много знала, к школе была хорошо подготовлена.  Смотреть на оранжевые губы  и нарисованные  брови  умной дамы уставали глаза. Крепдешиновые платья с бантом на груди и плечиками «крылышки» не занимали моего воображения. И я невольно нарушала дисциплину в классе. Сидя за партой, облокотившись на левую руку, я подпирала рукой щеку и подбородок, взгляд мой, вероятно, затуманивался, очки кренились. Мне было 7 лет. Ирина Можжевеловна приходила в ужас, тыкала в меня указкой и призывала к порядку. Порядок наступал. Через время я снова занимала «ленивую» позицию. Помню, что так делала не только я. Ирина Можжевеловна грозилась «взвесить голову тем, у кого она не держится». Эта угроза имела воздействие. Но тяга моей руки к подбородку была слишком велика.

      Однажды, я, как обычно,  сидела, подперев голову рукой и, возможно, смотрела в окно. Мой одноклассник Саша тоже имел неосторожность  расслабиться. Раздался экзальтированный вскрик учительницы. Атмосфера вмиг накалилась.  Я  почувствовала себя зайцем из мультфильма «Моя любовь, моя морковь» в тот момент, когда хор поет «Сейчас прольется чья-то кровь, сейчас прольется чья-то кровь», а охотник вторит ему «Сейчас, сейчас…». Учительница стояла передо мной. И, хотя я уже собралась и приняла «правильную» позу, я понимала, что этим не закончится. Наступил час возмездия и правосудия. Время «взвешивания голов» пришло.

       У нас в классе на окнах висели кашпо. Советские пластмассовые горшки с цветами в зеленых капроновых сетках  с металлическим кольцом внизу и сетчатым хвостиком. Первая учительница моя сняла горшок с  окна, освободила от сетки. Из своего учительского стола достала кантер. Советский кантер – небольшие прямоугольные ручные  весы на пружине с крючком. Она натянула мне (а позже и Саше) на голову сетку от кашпо, хвостик сетки оказался на макушке. Ирина Можжевеловна зацепила кантером сетку и потянула вверх, имитируя взвешивание.  Наверное, это было весело. Для кого-то. Только не для меня. Свои действия педагог подкрепляла какими-то фразами про тяжесть моей головы и т.д. Одноклассники смеялись, дама ликовала. Я же больше ничего не слышала и не видела, и не помню.

      Думается мне, что я не хотела после этого ходить в школу. Рассказала маме  эту историю. Мама написала заявление директору школы. Папа или мама ходили в школу, разбирались. Ирина Можжевеловна  приходила к нам домой мириться, извиняться, говорить, что такого не было и все это мои детские выдумки. Я в это время сидела в комнате за шкафом и тряслась от страха. Папа не пустил педагога со стажем на порог. Мы с мамой ходили к Саше домой. Я и Саша  играли на полу, наши мамы сидели на диване. Моя мама убеждала Сашину тоже написать заявление на имя директора  и признаться, что Саша тоже пострадал в этой истории.  Сашина мама отказалась.  В этот момент Саша перестал играть, подошел к окну, залез  на подоконник и печально посмотрел вдаль. Я устроилась рядом и почувствовала огромное сожаление и еще что - то, отчего было очень грустно.

      Меня перевели в другой класс. Мою новую первую учительницу звали Вера Александровна. Она была добрая и чудесная. Ко всем детям хорошо относилась, даже к двоечникам. В этом классе учились почти все мои друзья по детскому саду. Меня хорошо приняли, как будто я училась здесь с первого дня.

      А Ирина Можжевеловна  не могла смириться с педагогическим фиаско. Она провела воспитательную беседу с моими бывшими одноклассниками. И те долгое время дразнили меня на переменах и при встрече. Общаться им со мной было запрещено. Саша не дразнил, но и не разговаривал со мной в школе.  Несколько человек сохраняли молчаливый нейтралитет. Некоторое время  я и «А»шки игнорировали друг друга, а потом и вовсе перестали замечать.