Историчка

 
               
     В прихожей уже с минуту настойчиво звенел телефон. Этот звонок, как временами и все другие неожиданные звонки, был теперь совсем некстати. Вероника спешила. Она, опершись на дверь встроенного шкафа, зашнуровывала свои новые модные ботильоны.  Возможно, Вероника проигнорировала бы этот чей-то так некстати пришедшийся виртуальный визит, но что подтолкнуло её к трубке, будто обещало нечто умопомрачительно приятное, она сама не поняла. Потешно дохромав до столика, на котором стоял телефон, так и не успев до конца зашнуровать ботильон, Вероника сняла трубку, поднесла к уху, прижимая её плечом. Спросила, кто звонит, посмотрела в висящее на стене фигурное зеркало. Затемнённый свет, струившийся сверху серо-голубой дымкой, изображаемое в зеркале отражение делал каким-то загадочным. Хороша! Длинные тёмные ниспадающие кудряшки волос, зарумянившиеся щёки, смоль-чёрные ресницы и брови вразлёт, цвета чистого изумруда глаза. И этот пронзительный, обезоруживающий любого взгляд… Несомненно, хороша! Да что там, красотка для глянцевого журнала. Стоя на одной ноге, приперев другой ногой столик, девушка слушала приглушённое трубочное журчание речи и спешно продолжила дошнуровывать второй ботильон.
     Из трубки же, возбуждающе щекоча мочку уха, вырвался весёлый, низковатого тембра голос, который в первую февральскую субботу приглашал Веронику в её родную школу, на вечер школьных друзей. Школу она закончила, как ей казалось, давным-давно. Город вроде небольшой, пригород рядом, но всё же за эти прошедшие с выпускного бала годы многих своих одноклассников Вероника так ни разу и не видела, не встречала, поэтому известие о намечавшемся скором свидании её несказанно обрадовало. Так и недошнуровав ботильон, забыв напрочь про свои неотложные дела, она, наслаждаясь разливающейся в груди сладкой истомой, плавно сползла на пол, подпирая своей спиной шероховатую от рельефных обоев стену.
     Усевшись на пол поудобней, Вероника пробеседовала не менее получаса, всё расспрашивала и расспрашивала этот бархатный голос из трубки о своих одноклассниках, об учителях, о школе и выслушивала его рассказ. Звонила Маришка. Под таким именем её знали в школе. А имя её по метрике, которого, кстати, никто в годы учёбы и не знал, было Мариам. Такое вот красивое библейское имя. Она училась в параллельном классе. В школе Маришка была длинноногой, худой, мужиковатой. Кто-то её однажды назвал Пацанка-Оторви-Голова. Так и закрепилось за ней на долгие годы это странное нелепое прозвище. При ходьбе шаг её был широк, она потешно переваливалась с ноги на ногу, напоминая шагавшего на задних лапах большого циркового медведя, неудачно скрещённого с обитательницей болот цаплей. Мать Маришки являлась немецкой переселенкой. Приехала она в этот небольшой лесной посёлок с двумя ещё малыми тогда детьми. Яша, брат Маришки, был безалаберным по характеру и с виду таким же смуглым, как его сестра. Казалось, что сильный загар никогда не покидал брата и сестру, но загар этот имел как будто грязноватый оттенок. Мать их, некогда темноволосая рано поседевшая дородная женщина, образования не имела, трудилась в лесу, безотказно выполняла самые тяжёлые работы. Маришка переняла от матери привычку громко говорить и махать руками при разговоре, со всеми общалась по-панибратски, довольно бесцеремонно. Вот и сейчас в трубке голос Маришки звучал ровно так, как много лет назад в стенах школы.
     Описав обстановку, Мариша перечислила, кто и что должен принести с собой. Веронику она попросила поискать в магазинах и привезти сыр «Маасдам» - он хорошо режется, не крошится и прилично выглядит, да и вкусом отменный. Наконец Вероника положила трубку, мечтательно посмотрела на потолок. Ещё минут пятнадцать она просидела недвижно на полу, вспоминая и обдумывая детали случившегося разговора.
Веронику не на шутку опечалила весть о том, что их историчка, Нина Григорьевна, которую в пору учёбы она обожала и очень хотела увидеть на предстоящей встрече,  уже несколько лет назад умерла. Оказалось также, что многих одноклассников тоже нет в живых. Такова жизнь. Так коротка наша бренная жизнь, многих уже прибрала, не пощадила...  Да, время – призрачная среда, в которой возникают, движутся и бесследно невесть куда исчезают люди… Что-то взгрустнулось. На ум Веронике пришли строки из стихов поэта Виктора Савина:
                «Движется время. А как? Как придётся. 
                Птицей летит или клячей плетётся».
     Или вот ещё эти… Рассматривая маленького беленького ангелка, осыпанного мелкими зеленоватыми блёстками, прикреплённого к зеркалу, Вероника зашептала:
                «Повторить и я не прочь: день и ночь – сутки прочь.
                Так и вертится Земля –  нивы, реки и поля.
                За зимой идёт весна. Жизнь – одна, и смерть – одна…»

     Суббота конечно пришла. В назначенный день, прихватив с собой охапку алых роз, бутерброды с икрой, с сёмгой, килограмм заказанного голландского сыра «Маасдам» и, чисто символически,  красивую фигурную бутылочку ликёра, Вероника, нарядная и вдохновляемая предстоящей встречей, укатила на такси в ближайший от её города родной посёлок. В нём собственно и прошло её далёкое теперь детство.

     Выпускников на встречу в небольшом спортивном зале собралось столько, что точно яблоку негде было упасть. Сначала отгремела торжественная часть, несколько затянутая во времени, волнующая, но нудноватая. Затем выпускники спели пару патриотично-ностальгичных песен, долго поочерёдно произносили слова благодарности: родине, школе, учителям, ученикам. Далее, преподносили своим учителям подарки. Своим…  Вероника смотрела на учителей и не узнала в них ни одного своего. Кое-какие лица были, конечно, ей знакомы. Эти люди работали в их школе, но тех, кто учил её и её одноклассников, среди них уже не было. Не было среди них и их классной руководительницы Шаховой Валентины Арнольдовны. В последние годы, говорили, их классная дама жила уж непомерно весело, пила более обычного и закончила свою жизнь печально. А ведь, помнится, приехала она к ним, пятиклашкам, из другого региона, необыкновенно красивая, совсем молодая, только что окончившая иностранный факультет педагогического института. Всем помнилась первая с ней встреча. Её образ в коротеньком, моднейшем тогда пупырчатом зеленовато-болотного цвета болоньевом плаще сохранила и сейчас память каждого из них. Вероника вспоминала, как гордились они с одноклассниками тем, что у них вот такая, самая модная из всех учителей класснуха. Да, время нещадный корректор жизни и преобразователь природы…
     После торжественной части все бывшие ученики разошлись по «своим», отведённым им классам. Отведённый им класс был чужой, потому что они учились и окончили школу в другом, старом деревянном здании. Внешние стены здания школы во все годы их учёбы бывали окрашены грязно-голубой краской. А это кирпичное здание ввели в эксплуатацию ровно тогда, когда Вероника уже покинула  не только школу, но и свой, оставшийся на всю жизнь родным посёлок.
     Вероника заметила, что за столами в классе сидели только женщины. Она поочерёдно вглядывалась в их лица. Многие одноклассницы выглядели совсем недурно, казались моложавы, хватки.  Она заметила, что те, кто были в классе тогда, в те далёкие времена их учёбы, как бы это сказать, круты, что ли, теперь заискивали перед ней. И то! Теперь Вероника в их глазах была достаточно успешной личностью, но такое заискивающее внимание её всё же удивило. Впрочем, некоторые из одноклассниц, пара-тройка из тех, кто считал видимо, что в жизни сам не добился каких бы то ни было успехов, время от времени пронзали её пренебрежительными, полными высокомерия и превосходства взглядами.

     В школьные годы Вероника старалась быть серой неприметной мышью. Нет, она не была изгоем, её никто не решился бы обидеть. Да и не практиковались у них в те времена межличностные разборки. Если и случалось какое-то недопонимание, старались решать миром. Многие уже тогда угадывали в Веронике нестандартную, незаурядную личность, но раз она сама себя открыто особо не проявляла, никто не стремился лезть к ней в душу, а учителя «привычно» за немногословные «через неохоту» ответы и непротивление учительскому произволу ставили Веронике в основном свои «привычные» трояки.  Только однажды соседка-биологичка взбеленилась, не желая принимать троечные ответы, оставила четырёх троечников после уроков на дополнительные занятия, заверив, что не отпустит их из класса до тех пор, пока все они не сдадут ей материал на «отлично».  И ведь пришлось тёплой компании зубрить биографию Ивана Павлова почти наизусть.
     Понимание неординарности к Веронике пришло, когда ей впоследствии несколько раз доводилось выслушать откровения бывших учениц старших и даже младших классов. Однажды, когда Вероника лежала в отделении патологии, а затем тяжело рожала в роддоме, роды принимала такая вот бывшая младшеклассница Оленька, с которой они раньше жили на одной улице. Оленька приняла самое тёплое участие, подключив все свои профессиональные знания и умения, искренне переживала, глядя, как стойко переносила Вероника боль и мучения и мужественно принимала непомерное количество прописанных ей уколов и, чем только могла, помогала будущей матери. Даже когда Веронике пришло время рожать, в родильный зал Оленька проводила её сама, осталась на дополнительную смену и приняла роды, вдохновляя первородящую Веронику своим уверенным спокойствием. Она, желая отвлечь от боли, радостно делилась с Вероникой своими впечатлениями детства, рассказывала, как пристально наблюдала за Вероникой, которая ей очень нравилась своей решительностью и несветской загадочностью. Веронику удивили эти откровения. Она помнила маленькую Оленьку, всегда появлявшуюся на улице с её младшей сестрёнкой. Сёстры были тихими, замкнутыми, как их мама, везде и всегда ходили вдвоём, взявшись за руки. А вот, поди ж ты, смотрели, оказывается, и по сторонам, соображали, кто и как живёт рядом, что и как движет миром. Мы, казалось бы, никому не нужные на свете, даже не знаем, сколько глаз с интересом следят за нашей жизнью, сколькими людьми мы не только бываем ненавидимы, но и любимы!   
     Ещё Веронику немало впечатлили откровения  бывшей старшеклассницы Людмилы, сестры её одноклассницы Клементины Свешниковой, которая однажды, случайно встретившись с ней на каком-то заседании клуба «Фонограф», рассказала, что частенько на переменах наблюдала за Вероникой, скромно стоящей в сторонке и зорко следившей за происходящим. Клементина появилась в их школе класса с пятого. Переселенцами приехала их семья с каких-то южных краёв. Старшеклассницу Людмилу Вероника тоже приметила. Та казалась ей непомерно серьёзной, довольно привлекательной и всегда одинокой. Когда сказали, что Людмила – старшая сестра Клементины, Вероника поначалу не поверила, настолько сёстры были разные. Обе – глаз не отвести, обе обходительны, обе привлекали умением интеллигентно говорить, что для всех казалось непривычно чудноватым. Клементина отличалась общительностью, не в пример сестре. Все одноклассники, включая Веронику, сразу безоговорочно признали Клементину в классе  как «Рosition number one». Она не годилась в запыхавшиеся, тонущие в куче классных дел старосты, её кандидатура не годилась в салютующие на всяких линейках и сборах председатели отряда. Ею просто любовались. И восхищались. Поскольку Клементина не демонстрировала высокомерия, не была спесива или, к примеру, тщеславна, ею восхищались. Но она неодобрительно воспринимала лесть, поэтому восхищались ею мысленно.
     В седьмом классе Клементина влюбилась. Влюбилась в давний предмет обожания Вероники – Гошу Маркова. Гоша почёл за счастье такое к нему внимание со стороны красотки Клементины.  Они, затуманенные неясными, незрелыми чувствами,  неумело флиртовали на глазах у всех, как флиртуют юные влюблённые, не открывшие ещё со всей торжественностью друг другу своих чувств. Вероника искренне радовалась, что ОН определил себе в любимые самую достойную избранницу. «Значит, мой выбор оказался хорош»,  - так успокаивала себя Вероника, украдкой глядя на влюблённую пару, и печально-радостно вздыхала. 

     Да, мужчин в классе не было. Из двух классов параллели в живых на этой земле осталось только четверо мужчин. Знать бы это заранее, тогда, когда мы обижаем их, пренебрегаем их к нам вниманием, не замечаем, когда им нужна помощь. Впрочем, известно, что жизнь коротка. Она нам до поры до времени кажется вечной, но вдруг мы не находим рядом то одного, то другого своего родственника, друга или знакомого. Из четырёх один работал, а троих не отпустили на встречу их жёны. Отпусти-ка мужа в такой женский цветник, он может и не вернуться домой… Видимо, так и решили жёны.
     Сидели за сдвинутыми вместе столами, вспоминали, вспоминали, вспоминали. Изредка раздавались тосты, но в основном люди меж собой вели нескончаемые беседы. Открылась дверь, в класс вошёл статный, импозантный мужчина. Увидев его, выпускницы обрадовались, каждая старалась усадить гостя за стол рядом с собой. Вероника узнала его. Стас. Станис. Это тогда, в детстве. Теперь Станислав Александрович. Он был старше ровесников Вероники на четыре года. Запомнился же всем им тем, что очень рано стал серьёзно дружить с девушкой. Он, сын высокого начальника, избрал себе в подруги скромняжку, отца у которой не было, а мать трудилась в сплавконторе простой разнорабочей. И это обстоятельство надуманного неравноправия притягивало к паре внимание многих. Милая влюблённая парочка, никого не стесняясь, ни от кого не скрываясь, на переменах позволяла себе ходить «под ручки». Всегда и везде они появлялись вместе, и, кажется, никогда-никогда не ссорились, не выясняли своих отношений.    Станислав Александрович окончил институт, жена его получила университетский диплом, после чего они поженились. Карьерой оба были довольны. Теперь вот Станислав Александрович собирался баллотироваться в Главы региона.   
     Гость взял стоявший у окна стул, придвинул его к столу рядом с Вероникой, сел. Отдельно тихо поприветствовал Веронику, она же смущённо зарделась пунцовым румянцем. Слово за слово, между ними завязалась беседа. Долго беседовали они с  Вероникой на всякие отвлечённые темы. Находясь рядом со Станиславом Александровичем, Веронике приходилось перебарывать в себе чувство неловкости. С незнакомыми чинами она всегда вела себя уверенно и даже дерзко. Но со знакомыми… Она никогда не пользовалась «блатом», хоть явление это в обществе широко распространено, никогда никого из знакомых не утруждала личными просьбами, и по этой причине где-то в глубине её души сейчас проклёвывалось  чувство досады. Для Вероники было совсем некстати выдвижение Станислава Александровича в главы региона. Дело в том, что она давно собиралась нанести главе визит, даже была уже записана в неспешно продвигавшуюся очередь на приём по личному делу, которое долгие годы никак не решалось городской администрацией. И вот, теперь к знакомому, даже если в его власти принять скорое положительное решение, она никогда не пойдёт с просьбой. А Станислава Александровича изберут, непременно изберут. Зная исход голосования, она и сама многим раздавала такие прогнозы, заверяя знакомых, интересующихся  исходом голосования, в его безоговорочной победе. По этому случаю, она даже дала короткое интервью маленькой местной газетёнке. Высокая в былом должность отца Станислава Александровича удачно предопределила успешность всей его дальнейшей карьеры. В недалёком своём будущем, уже немногим после сорока лет он, посидев в депутатах, займёт почётное место члена в Совфеде.
      Теперь же ещё ей казалось, что сел он рядом, чтоб показать Веронике свою лояльность. Не закадычно, но подруживала она в детстве с младшей сестрой Станислава Александровича Лизой. Никогда дом их не посещала, близко в быту со Станиславом Александровичем не сталкивалась, кроме как в школе на переменах глядела со стороны, как и все, на него с его подругой.  Однажды во времена учёбы в академии Вероника, подрабатывая, надраивала шваброй полы в рекреации министерства природных ресурсов и столкнулась со Станиславом Александровичем, которого, как высокого гостя, заискивающе сопровождала министерская делегация в кабинет министра. Даже пожилой министр, не говоря уже о его замах, суетливо семенил рядом и всячески выказывал такое членопочитание, что казалось, будто по коридору шагает сам Цицерон. Или Наполеон. Ведь тогда Станислав Александрович был ещё совсем молод. Станислав Александрович, конечно же, узнал Веронику. В его глазах блеснул огонёк превосходства, который усилием его воли мгновенно был погашен. Вероника, чувствуя неловкость от встречи, сжав швабру, отошла к окнам, освобождая гостям путь.
     Теперь вот, на встрече, когда Станислав Александрович сел рядом, она снова почувствовала ту неловкость, но как могла, перебарывала, прятала её. Наделившись  друг с другом впечатлениями, навспоминав прошлое, поговорив о положении дел в стране и в мире, даже немного поспорив по вопросам вселенского бытия, они, казалось, закруглили свой «tete-a-tete», подключились к общему застолью. Станислава Александровича время от времени просили произнести тост, желали ему победы на выборах. Однако скоро подустав от пристального всеобщего внимания женщин, Станислав Александрович  вновь обратился к Веронике и пригласил её проведать  теперь "их класс". Вероника удивилась, что он опять обратил свой взор на неё. Она, прикинув, что сможет увидеть там своих бывших соседей, согласилась, и оба удалились, провожаемые завистливыми и «понимающими» взглядами. В помещении старшаков воссоединились две параллели двух классов, поэтому народу оказалось много. Все чинно-мирно сидели за длиннющим праздничным столом, сооружённым из целого ряда сдвинутых вместе письменных столов. Пришедшие присели с дальнего конца стола, но всё равно оказались в центре всеобщего внимания, однако нарушать идиллию понятливые люди не стали. Бесконечные дружеские разговоры, воспоминания продолжились.
     Вероника спросила своего собеседника о его жене. Они же учились в одном классе и были «не разлей вода»! Но Станислав Александрович успокоил, сказав, что, конечно же, жена его здесь и кивнул головой, показав на третий стол. Он достал из кармана визитку, написал на визитке номер сотового своей жены, предложив захаживать к ним, отвлекать её от тоски одиночества, потому как он часто бывает в поездках. Вероника взяла визитку, понимая, что вряд ли когда-нибудь переступит порог их элитного дома. После встречи уже, одноклассница Валентина, провожавшая Веронику, сказала, что жена его, Яна, очень больна, часто бывает удручена приступами, а характер мужа не сахар. Сейчас же, на встрече, Яна действительно сидела за одним из сдвинутых вместе столов, ближе к другому краю. Вероника посмотрела на Яну, которая что-то негромко обсуждала с одноклассниками. Простенькая слегка взбитая причёска делала её поразительно привлекательной. Светская львица, без налёта каких-то недостатков. Он слепил из простушки даму высшего общества, но, надо заметить, изначально подобрал достойный, податливый и послушный материал.
     На несколько секунд Вероника как бы ушла в себя, вспоминая эпизод далёких школьных лет. Стряхнув с себя воспоминания, Вероника снова посмотрела на Яну. И новый эпизод давно прошедших лет накрыл её. Жаркое солнечное лето. Река. Народу отдыхает много. Купаются, загорают. Вроде вся разновозрастная детвора сбежалась сюда. Вдруг раздался пронзительный прерывистый крик. Кто-то тонул. Все взгляды устремились туда, где периодически всплывала голова тонущего ребёнка. Или родовая карма была тяжела, или сам ребёнок как-то не так прожил прошлые свои жизни, но в тот день из всего множества отдыхающих не нашлось ни одного героя, который бы отважно бросился в воду и вытащил на берег утопающую девочку. Она утонула. Это была младшая сестрёнка Яны. Сама Вероника разыгравшейся трагедии не видела, вечером рассказали подруги, но теперь живо представила тот летний день и то, как смотрело множество глаз на умирающую девочку. Именно после этого жуткого случая впервые перешагнул Стас порог дома Яны, дабы на правах одноклассника хоть как-то разделить неизбывное горе её матери. Заботы и расходы по похоронам взяла на себя семья Стаса, что оказалось большим подспорьем для еле сводящей концы с концами матери Яны.   
Жуткие воспоминания напрягли Веронику. Она пробежала глазами присутствующих. Странно, что это? Теперь зал показался ей необычно затемнённым, словно одна тусклая лампа не могла осветить всего пространства. Вместо ламп с потолка низко свисали люстры, утыканные свечами, мерцающими тусклым светом и изрядно чадящими. Стол будто изменил свою форму: стал намного длинней, шире и массивней. Люди, наряженные все как один в блекло-тёмные одежды, сидели за столами. Выглядели неестественно, будто напоминали механических лениво пошевеливающихся ростовых кукол. Разговоры стали тихими-тихими, почти неслышными, а обстановка напоминала траурно-печальную. «Ой, как на поминках. А почему так темно и туманно?» - про себя соображала Вероника. Вперемежку с выпускниками за столом сидели учителя. Лица сидевших расплывались, были почти неразличимы. Тут, вдруг, взгляд Вероники столкнулся с взглядом исторички. Лицо исторички было ясно различимо. Она мельком взглянула на Веронику и продолжила свой с собеседниками разговор. «Ну, надо же! Жив человек, а сказали - умер. Во, трещётки» - удивилась Вероника. Она помахала историчке, в надежде, что та обратит на неё внимание. И Нина Григорьевна ей ответила, кивнув и помахав ответно кистью руки. Вероника встала, подошла к ней поближе, присела рядом на свободный стул «Странно, откуда появился этот свободный стул?» - мелькнуло в голове Вероники. Поговорили. Нина Григорьевна говорила охотно, но очень неестественно, кратко, мало, с каким-то напряжением, будто слова ей давались нелегко. Веронику это несколько удивило. Лицо исторички за прошедшие годы почти не изменилось. Это было лицо будто царственной особы, без отпечатка времени и возраста. Историчка так знакомо прищурилась, смотрела, не мигая, будто оценивающе. Точно так она щурилась, когда будучи в пятом классе Вероника с Ниной Григорьевной, заменявшей их классную,  и парой одноклассников в одно из воскресений влезли в окно школы и оформляли стенгазету. Щурилась, будто желала определить, кто из них на что способен. Поговорив, Вероника отошла. Общение с другими не клеилось. Они или не видели её, или не понимали её речи. Среди них были и её давние соседи, с которыми они жили в одном доме. Размытые неясные очертания фигур и лиц. И наряды. Странно, наряды на них тоже изменились – вроде все были одеты добротно, а теперь все были явлены в истлевших балахонах пепельного цвета. Удручающая обстановка утомила Веронику. Она не понимала, что происходит и почему вдруг всё так изменилось, будто она попала в инфернальный мир.

     Вероника не находила объяснения случившимся изменениям, решила не ломать голову раздумьями по этому поводу и вернуться в свой класс. Встала, с трудом открыла скрипучую старую дверь и оказалась вне этого странного мира. Шагая по коридору, Вероника услышала, что кто-то идёт за ней. Обернулась. Историчка нагнала её и пошла, молча, рядом. Веронике показалось, что историчка желает пообщаться наедине, так как Вероника в классе в разговоре вскользь упомянула про её сына, с которым довелось некоторое время поработать. Они прошлись по ярко освещённой пустой рекреации, остановились у подоконника. В голове Вероники вертелась мысль: как можно было о живом человеке сказать, что он мёртв, если вот он, стоит рядом. Вероника обратила внимание  на историчкино красивое сложного покроя платье. Мерцающе-серое, платье выглядело теперь дорогим, праздничным, оно не отличалось яркостью, но окрас был сочным. Шею исторички обрамлял большой ажурный белый воротник. Запашной разрез спереди был прихвачен двумя большого размера перламутровыми пуговицами. Волосы исторички, как многие годы назад, были уложены в подобие несложной, но красивой причёски, заколоты двумя позолоченными большими булавками. «Надо же, - разглядывая историчку, подумала Вероника – а в классе я этой красоты и не заметила». Вероника попросила Нину Григорьевну подождать её, сходила в свой класс, принесла букет роз, который вообще-то мысленно и предназначала изначально её памяти. Сказали же, что умерла, но по непонятной причине Вероника всё-таки купила эти цветы и вот теперь собралась дарить. От цветов историчка не отказалась, лицо её засветилось радостью, но и в руки не взяла, кивнула в сторону сверкающего белизной подоконника. Веронике пришлось положить их на подоконник. Нина Григорьевна разговаривала с Вероникой, слушала её, а сама загадочно смотрела то на Веронику, то на цветы, то вглубь залитого ярким светом длинного коридора. Она любовалась Вероникой и цветами.
     В школе, когда Вероника училась, не замечала такого внимания с её стороны к своей персоне. Впрочем, историчка была влюблена в свой предмет, к ученикам не выражала эмоций, только академичной точностью пересказывала им материал, стараясь, чтоб он дошёл до их сознания и остался надолго в их памяти. Это была уверенная в себе, бескомплексная и оттого самодостаточная, старорежимной культуры женщина, хорошо вписавшаяся в нелёгкое современное бытие. От неё никогда не исходило напускного фальшивого тепла, она была слишком правильная, никогда не подавляла личности ученика. Учащиеся её безоговорочно воспринимали как учителя, поэтому на уроках дисциплина была как само собой разумеющееся, хотя Нина Григорьевна не прикладывала никаких усилий по её поддержанию. Но всё равно, при всей своей кажущейся недоступности, при всей ощущающейся холодности, она Веронике всегда нравилась более остальных учителей, если не считать умершую уже её любимую первую учительницу Марию Никандровну. Нравилась, как живой пример для подражания. Наверное, про таких учителей, как Нина Григорьевна, думалось, что они «не ходят в уборную». А вот их классную, рано начавшую прикладываться к «элитным» горячительным напиткам,  можно было представить даже упавшей пьяной и уснувшей в этой самой уборной. До самой смерти она безмерно пила, вела разухабистый образ жизни, рано потеряла мужа и старшего сына. Тот несравненный образ, запечатлившийся в их памяти при первой встрече, никак не соотносился с поздним тошнотворным видом облысевшей, обрюзглой пьянчуги. 

     Цветы остались лежать на подоконнике. Вероника, поговорив, распрощалась, намереваясь вернуться в класс, оставив историчку в рекреации. Та иронично, восхищающимся взглядом посмотрела вслед Веронике. Дойдя до класса, который был совсем рядом, Вероника обернулась - исторички не было, только рассеивалось на месте их беседы ртутно-белесоватого цвета облако. Цветы, как и прежде, лежали на подоконнике. Веронике показалось странным - она не слышала шагов Нины Григорьевны, тогда как каждый шаг самой Вероники гулко отпечатывался в пространстве. Ей подумалось, что историчка могла зайти в туалет, который был напротив того места, где они только что беседовали. Вероника вернулась, открыла дверь туалетной комнаты. Свет горел, но обе маленькие комнатки, и наружная, и внутренняя, были пусты. Повернувшись к окну, нащупывая за спиной дверь туалета, прикрыла её, пошарила рукой выше - в поисках выключателя, погасила свет. И вдруг, от удивления вдохнув полную грудь воздуха, негромко ахнула. Прямо на её глазах с подоконника исчезали цветы. Никого вокруг не было, а они исчезали. Они будто таяли, как тает в сильную жару невесть откуда взявшаяся тонкая-тонкая льдинка. Несколько секунд, и вот – подоконник пуст. Вероника шагнула к нему, погладила рукой место, где цветы только что лежали. Сверкающая от света эмаль подоконника был прохладная на ощупь и гладкая. Вероника стояла в недоумении. «Что это? Что это было?» - мысленно вопрошала она себя. Лишь один розовый лепесток сиротливо лежал на полу возле батареи отопления.

     Вскоре встреча закончилась, стали расходиться. Вероника сказала Марише, что всё-таки удалось увидеть историчку и даже поговорить с ней. «Лечись!» - беспардонно басовито парировала Мариша. Одноклассница Валентина, которой рассказала о встрече Вероника, когда они шли по улице, на неё странно посмотрела, неприлично громко засмеялась, сказав, что та бредит, так как историчка уж несколько лет как умерла. «А я-то беседовала!» - подумала Вероника, но разговор на эту тему свернула. Неровен час, и, правда, сочтут её сумасшедшей…

     Прошла ещё дюжина лет. Снова звонок. Тот же знакомый голос снова вещал о встрече школьных друзей. Недолгие сборы и Вероника снова в школе. В этот раз народу было мало. Пригласили только юбилейные классы. Торжественная часть... перечисляют работавших, умерших… В череде знакомых имён называют и историчку. Вероника вспоминает прошлую встречу с ней. Но, по их словам выходит, что её тогда уже в живых не было. «Тогда с кем встречалась я?!» - размышляет Вероника.
     Она вышла в рекреацию, присела на скамеечку. Ждёт. Чего ждёт? Ни-ко-го. Стоит. Люди. Проходят спешно мимо. А её нет… Вероника встала. Подошла к подоконнику. Погладила рукой, бездумно вглядываясь в его искрящуюся от неяркого света матовую белизну. Тёплый. Под ним батареи отопления. Оставила цветы на подоконнике. Прошла по классам. Нет. Её нет нигде. Не пришла... Может, в следующий раз? Может, показалось? Нет, не может быть…