Увидеть Париж и умереть

                «Париж не изменился. Плас де Вож
                по-прежнему, скажу тебе, квадратна.
                Река не потекла еще обратно.
                Бульвар Распай по-прежнему пригож….»
                И.  Бродский

«Увидеть Париж и умереть». Эта знаменитая фраза принадлежит Илье Эренбургу. Для того, чтобы в своей очередной книге (1931 год) «Мой Париж» передать  колорит парижской жизни, писатель фотографировал «скрытой камерой». В итоге получилось полторы тысячи фотоснимков, из которых лучшие вошли в книгу. Поскольку авторские негатив погибли во время немецкой оккупации, альбом стал настоящей библиографической редкостью, увидеть его практически невозможно.

Одноименный советский, вернее уже российский фильм не произвел в свое время на меня особого впечатления. Полный черной депрессии, неоправданной ничем трагедии.

Поездка не только в Париж, но и просто за рубеж для специалиста атомной отрасли до девяностых годов прошлого века была событием маловероятным. Даже  выпускник Физтеха, где читали лекции «про это» автоматически становился невыездным.

Поэтому нам оставалось только слушать рассказы тех, кто «там» побывал. Бывали, в основном, в Болгарии, Чехословакии, ГДР и прочих дружественных республиках.

Кто уж очень сильно хотел оторваться от родного Урала, поехать было куда и без «заграницы». Зарплата позволяла путешествовать по огромной стране, от Прибалтики до Дальнего востока. Те же Рига, Вильнюс, Таллин тоже казались нам вполне «заграницей». Начиная с вокзалов, чистоты на улицах, букетов цветов, которые продавались совершенно свободно. И такси. Вереницы такси, ожидающие пассажиров. А не наоборот, как было на нашем Свердловском вокзале. Когда толпа желающих уехать бросалась к редким «шашечкам», расталкивая друг друга.

Первой РОДНОЙ ласточкой, которая отправилась в неизведанные зарубежные дали, была моя сестренка. Индия, Чехословакия, Венгрия...Ее рассказы были красочными, фотографичными.  А вот самих фото жаль, у меня нет.Запомнился мне сестричкин рассказ про какое-то подземное целебное озеро в Венгрии. Как беззаботные венгерские домохозяйки расслабляются в этой водичке часами. Никуда не торопятся, нет с ними орущих детей, сумок с продуктами.

Прошло немало десятков лет, пока и я научилась так расслабляться. В других источниках, в другой стране, но процесс этот теперь знаком.

А сестренка, посмотрев на забугорную жизнь, приняла отчаянное решение - уехать. Отчаянное - не значит неправильное. Просто она в то время была одна с дочерью, в Екатеринбурге оставались сильно переживающие родители, еще не было приватизации жилья, лишали гражданства. То есть все трудности и сложности репатриации ложились на маленькую одинокую тростиночку с дитем на руках. Земля Обетованная тоже встретила без радостных объятий. Очередной войной с милыми "братьями", сиренами и противогазами. Были огромные трудности и с работой и даже с дочкой. И сестра продолжила свое путешествие.

А тем временем на Родине все изменилось. 1993 год. Нет больше СССР, дружим с Западом, разоружаемся, сняты санкции.  Да, санкции, это не сегодняшнего дня реалии. Они были и раньше, например, на продажу  современного аналитического оборудования и на многую другую продукцию «двойного назначения». Так что до начала 90х годов прошлого века в ЦЗЛ комбината было только отечественные спектральные установки. Их производство было налажено на Ленинградском оптико – механическом заводе (ЛОМО) и в дружественной Украине (Северодонецк).

Первыми за бугор поехали, конечно, руководители. Израйлевичу Иосифу, нашему заместителю по науке, выпал Париж. Вообще-то Франция стала  нашим зарубежным партнером  гораздо раньше  - еще в 70х годах. Именно тогда комбинат начал поставлять на рынок энергетический уран, а Франция стала его первым и самым крупным покупателем. Компания Cogema, с которой мы имели соглашение на поставку  урана, контролирует около 70% мирового рынка делящихся материалов.  А в самой Франции более 75% электроэнергии производится на атомных станциях. Такого показателя нет ни у одной другой страны. Для сравнения – в России менее 15%. И вот эта самая  Cogema,  наш давний партнер, пригласила группу специалистов с различных предприятий нашего Атомпрома. Для обмена опытом.   

Поездка за рубеж в  далекие девяностые была обставлена различными условностями. От инструктажа – как себя вести и до оформления документов на выезд. Загранпаспорт  делали только в Москве. Поэтому до заветной поездки счастливые командированные «мариновались» какое-то время (не меньше 10 дней) в столице.

Вот и наш Иосиф жил вдвоем в московской гостинице с коллегой – специалистом  с родственного сибирского предприятия, ожидая заветных документов. То, что жили вдвоем в номере было везением. В ведомственной гостинице были номера и на 6 человек, для рядовых, простых командированных. Конечно, можно было поселиться и в лучших условиях, но такую командировку не оплатили бы, да еще влетело бы за нарушение режима.

Иосиф с сибиряком  подружились, и, как рассказывал Иосиф Семенович, дружненько, парой, они  прибыли, наконец, в Париж в отель Hotel Plaza Athenee. Приглашающая сторона не скупилась на прием российских спецов – отель, по словам Иосифа,  был шикарный.

И тут произошел конфуз. Иосиф Семенович с сибиряком  попросили поселить их вместе. Администрация отеля была в шоке.
- О, месье, пардон, у нас приличный отель! С мадам – да, с месье, нон пардон…

Вот такими не толерантными оказались  французы в  девяностых годах прошлого века.

А дальше Иосиф рассказывал о том самом Париже, который «увидеть и умереть».  Рассказывал о живописной долине реки Роны, в самом центре которой расположена атомная станция. И никто ее особо не опасается, напротив, туда водят экскурсии туристов.

Иосиф Семенович был самым лучшим рассказчиком первых наших зарубежных поездок. С рассказами других «счастливчиков» нам не повезло.  Главному химику, Юрию Михайловичу, выпало счастье поехать в США. Но рассказа об Америке мы не услышали. Кроме одной фразы: «я не воспринимал увиденное, как реальность», Юрий не говорил ничего.  И что же он такое там увидел, не похожее на реальность, мы так и не узнали.

Юрий Михайлович и до поездки в Штаты был не сильно разговорчив. Исключением были его политинформации о текущих событиях, которые он частенько проводил с нами. Зачем он это делал, мы не знали, но сказать немолодому уважаемому энтузиасту, что все, точка, уже нет СССР, и ячейки КПСС нет и никому его информация не нужна -  такого человека не находилось.  А после Америки Юрий, наконец, прекратил эти мероприятия сам.

А в 1993 году настал и мой черед ехать за рубеж. Но об этом в следующей главе.