Вспоминая Поццало
Воспоминания о Поццало дороги мне двумя сюжетами. То, что я увидел здесь, на самом юге Сицилии, никогда не забудется: самый стильный господин (а некоторое, и даже преизрядное, число стильных людей я на своем веку повидал) и самый красивый (но нет, это слово тут не годится – ослепительный, ошеломляющий, душевыворачивающий) вид из окна.
Начнем, пожалуй, с вида.
Нас разбудил долгий гудок буксира. Я попытался вспомнить, когда в последний раз меня будил корабельный гудок. Скорее всего, никогда. Волны, злобно шипя, бросались на бетонную стенку причала.
Cиньоры спрашивают, когда будет паром на Валетту? Сонный служащий в окошке портовой кассы пожал плечами: в лучшем случае послезавтра. В десяти километрах от берега шторм. Вчера накрыло волной паром, который шел на Лампедузу, а он, между прочим, размером с маленький стадион.
Синьоры, вздохнув, согласились, что лучше уж подождать на берегу, коль такие дела.
Так мы остались в городе Поццало. Двойной эспрессо в аккуратном кафе на площади Мадонны (как всегда в Италии, провоцирующий размышления о том, отчего самый лучший кофе в любой другой стране неизменно оказывается хуже самого дрянного, но местного… хотя пил ли я дрянной кофе в Италии? Убей – не помню). В маленьком скверике у ратуши со вкусом одетые пожилые господа расставляли на доске шахматные фигуры. Мимо промчалась парочка на красной «Веспе». Голые загорелые ножки пассажирки были так хороши, что от сна не осталось и следа.
Начинало припекать. Середина февраля.
Послезавтра – так послезавтра. Может, оно и к лучшему.
***
В ближайшей к порту гостинице был маленький бар с потемневшей стойкой и барным шкафом, (который с тем же успехом мог бы послужить и бабушкиным комодом), два кресла в закутке для курильщиков и четыре номера на втором этаже. А посему во фразе «мы сняли половину отеля» нет ни бахвальства, ни преувеличения. Мне достался номер справа от лестницы, моему компаньону (специалисту по тайным и деликатным поручениям, имени которого я вам не назову) – слева. Поколесив по свету, жил я в разных, как бы раньше выразились, странноприимных домах – в старинной келье на чердаке в одном прованском городке, где мы, строго в рамках закона, помогали химичить с выборами, в двухсотметровом двухэтажном сьюте с зеркальным потолком и стенами сусального золота в Бурж-аль-Арабе, в сотне гостиничек попроще, всех этих хилтонах с интерконтами, но спроси меня сейчас, куда бы хотел я перенестись – ни секунды не раздумывая, отвечу: в тот домик в Поццало, в трех минутах езды от порта и местной достопримечательности, старинной, начала пятнадцатого века, цитадели.
В моем номере царил полумрак: окна были прикрыты ставнями. В феврале это была скорее всего дань традиции, а вот летом, когда жара в этих местах станет непереносимой, ставни на окнах будут хранить прохладу в часы сиесты. Высокий потолок, старый вентилятор, плетеная мебель, марокканский ковер, кровать с металлическими набалдашниками, точно такая же, как у давно покойной тетушки, расписанный синим кувшин, майоликовые тарелки на стенах, святой крест, потрепанный том Библии на старом секретере, грубо вырезанная фигура Иоанна Крестителя (покровителя здешних мест) в нише, рукомойник за ширмой, бутылка местной мальвазии во льду (подарок дона Серафино, владельца гостиницы, он лично приедет вечером поприветствовать дорогих гостей, - сообщил молодой бородач, похожий на раннего, времен «Крестного отца» и «Американских граффити», Копполу – впоследствии выяснится, что бородач приходится дону Серафино сыном), ветка лимонов на деревянной тарелке, «здесь два бокала, синьор Андреа, но если необходимо..» - бородач чуть заметно ухмыльнулся и подмигнул, но в этом подмигивании не было и тени панибратства – огромный мрачный шкаф, в котором при случае можно пересидеть осаду сарацин… эх, остаться бы здесь на месяц, на два, пить мальвазию, писать, например, роман, вечерами ходить к ратуше смотреть на пенсионеров за шахматами и на девушек с загорелыми ногами, да где там… Наша организация переживала нелегкие времена, и нам было не до романов.
Убедившись, что дорогой гость всем доволен, бородач вышел. Я распахнул ставни.
(когда в последний раз я имел дело со ставнями? Вот это можно подсчитать с точностью до месяца: в восемьдесят третьем году прошлого века гостил в глухой деревне под Воронежем, у родственников по материнской линии. В большой пятистенной избе на окнах тоже были ставни).
И я это увидел.
По пологому холму растекалась апельсиновая роща.
Мириады красных шаров светились, горели, перемигивались – до горизонта, до зыбкой черты между небом и землей.
Красное. Зеленое. Синее. Будто персидская миниатюра, а не пейзаж за окном маленькой гостиницы на окраине маленького городка.
На море был шторм – здесь, над холмами, на небе ни облачка. Так бывает в прибрежной полосе.
Так они и горят, и перемигиваются, стоит только закрыть глаза.
Будто вчера.
Стоял, смотрел, и понимал, что не забуду этой рощи никогда.
Потом постучал в дверь комнаты, в которой распаковывал чемодан мой попутчик, ни слова не говоря, прошел к окну и распахнул ставни. Во всей красе предстал нашим взорам темный дощатый амбар.
Уппс, сказал я, сорри. Специалист по деликатным поручениям пожал плечами и вернулся к чемодану.
А я вернулся к моей роще. К моим апельсинам.
***
- Всем ли довольны джентльмены?
Дон Серафино походил на зрелого Копполу времен «Сонной лощины».
Владелец отеля был невысок, плотен, роговые очки с выпуклыми линзами делали его похожим на магната с карикатур времен нашего детства. Держался конкурент семейства Хилтон с тем сочетанием непринужденности и чувства собственного достоинства, что не в силах обеспечить никакой закрытый британский колледж – это или есть в крови, или нет.
Костюм дона Серафино – мягкий бежевый твид в неброскую клетку – мог быть сшит лишь в Неаполе, и больше нигде.
Если бы дон принял участие в чемпионате по повязыванию галстуков, его узел побил бы мировой рекорд. Внимательный взгляд отметил бы и небесную гармонию в сочетании стежки манжет с перфорацией двуцветных сияющих оксфордов, и неброские перламутровые пуговицы сорочки, да много чего еще…
Два небритых и несколько помятых (ночевка в машине) персонажа, путешествовавших между Веной и Валеттой, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, быть поименованы «джентльменами» могли лишь с известной натяжкой.
- Grazie mille! – сказали «джентльмены», поднимаясь и салютуя хозяину коньяком. Сцена так и просилась в старый добрый спагетти-вестерн.
И я пожал руку самому стильному из всех виденных на моем веку людей – владельцу гостиницы о четырех номерах, но на Сицилии ни в чем нельзя быть уверенным до конца, и дон Серафино с тем же успехом мог бы оказаться теневым правителем Поццало, а то и всей провинции Рагуза.
Какая, собственно, разница.
Как сказал Бюффон, стиль – это человек.
Свидетельство о публикации №216030101567