Кино и Таня

                Начал писать очередную часть про орбов, но недавно по дороге домой в ожидании утреннего рейса на Усть-Цильму остановились у нас наши давнишние знакомые.За разговорами время пролетело незаметно, и просидели до часу ночи.
 
                Наутро они уехали, а ко мне не спросясь пришли виденья прошлых лет. Наверное,памяти моей уже выдана лицензия на воспоминания.

                …В один из сезонов конца прошлого века полевые работы проводили  недалеко от старинного села,раскинувшегося на правом крутом берегу р. Печоры.
 
                Бывая там,с местных возвышенностей не устаешь любоваться круговой панорамой темного таежного покоя, а с воды смотреть в оба глаза вперед по ходу лодки, когда на сетчатку накладываются и надолго  отпечатываются красочные картинки близких берегов, по законам перспективы вдалеке смыкающиеся в точку, где кончается река.

                Незадолго перед нами по Цильме, давшей название райцентру, сплавилась съемочная телевизионная группа из нашей столицы. Киношники остановились на ночь в Номбурге и вечером  прокрутили  снятый фильм деревенским зрителям. Вместо экрана использовали простыню, развешенную на стене в одной из самых просторных изб.

                После просмотра те начали шумно обсуждать увиденное, а из одного угла озадаченно пробормотали: - Знать не знали, что у нас здесь места, оказывается, такие красивые!

                Мы сняли здоровенный, подстать остальным, дом в той самой деревне, днями ходили в близкие маршруты, а на дальние участки добирались на моторке. Виктор, местный житель и наш лодочник, наизусть знал фарватер и выкруживал замысловатые петли на реке, минуя мели и проскакивая перекаты,безошибочно находя глубокую воду в русле.

                Вечерами сидели на низенькой скамеечке у сарая, и стенка его, обращенная  к закату, медленно остывала, возвращая накопленное за день тепло светилу, чтобы жизнь того длилась подольше,и попутно согревала наши спины.Частенько  ходили в гору к Виктору, и его жена Катя каждый раз,несмотря на слабые попытки отвертеться,угощала нас приготовленными на сковороде по местному рецепту «лёщами».

                За столом сидели вперемешку с их детишками, и те после короткого стеснительного периода освоились с нами и по вечерам и в дожди прибегали пить чай и немного порезвиться вдали от родительского пригляда. Нам повезло, что изба была сложена из вековых бревен и устояла после разрушительных детских забав, иначе жить нам под открытым небом.

                Верховодила приводившая братца за руку старшенькая Галинка. Перед самым нашим отъездом она вдруг повзрослела, задичилась и навещала нас только с отцом, чинно вышагивая с ним рядом и чопорно отказываясь от угощения.

                Еще приходили  на самовар веселые и симпатичные деревенские девчата, а потом убегали в клуб танцевать с приехавшими на каникулы студентами.

            Однажды Аленка и Людмила притащили нам, чтобы мы не скучали без них,катушечный магнитофон с записями Булановой. И мы включали его каждый раз, возвращаясь с работы.

                До этого лета я впервые увидел и услышал Таню в клипе, где она печально поет, склонившись  над молодцем, спящим  без задних ног богатырским сном. И остался несколько разочарованным зрителем.
 
                А вот песни на подаренных пленках оказались настолько мелодичными,  что их можно было крутить бесконечно, как записи Высоцкого.

                Необычно и чарующе звучал Танин голос среди старинных деревенских изб и сарайчиков, и вроде как с нами сидела она на скамеечке после маршрутов и пела себе и нам.
Тем и запомнилась.

                Через много лет на последнем съезде геологов в день закрытия наша делегация почти в полном составе отправилась разговаривать в кабачок, а те, кто предпочел задаром соприкоснуться с высоким, остались на бесплатный концерт.

                Программы, естественно, не было, и когда на сцену неожиданно для меня вышла Татьяна, я еще раз похвалил себя за правильный выбор.
 
                Она пела, и  вместо помпезной сцены с эффектами мне виделись картинки узеньких деревенских улочек и тропинок, по которым когда-то давным-давно сбегал к реке и поднимался в гору.

                И почему-то опечалилась обычно неподатливая житейским горестям моя полевая душа.