When life changes

                1
      Среда, вечер. Две девушки опьяненные вином лежат на белых шелковых простынях в одном из отелей. Их руки ласкают тела, а языки сплетаются в поцелуе с привкусом винограда. Тихий смех раздается по всему номеру, в нем же плавает возбуждение, только сошедшее с юных, не поведавших жизни, девчачьих тел.

      Они прекрасно провели сегодняшний вечер: в ванной комнате около джакузи до сих пор лежит пена, около кровати стоят две бутылки вина, два бокала; один из них разбит, посеребренное блюдо благородных фруктов. И вид... О, вид, что им дарит панорамное окно номера! Тьма и мелкие огни ночного города. Что может быть лучше? Наверное, только то, что они снова вместе.

      Сейчас девушки не думают о том, что будет завтра. Им неинтересна школа; они уже давно переросли ее. Чему она могла научить их, что пригодится им в жизни? Именно их — ничему. Каждый их день будущего после окончания школы уже решен, и это устраивает девушек. Надо бы разъяснить поподробнее.

      Их отцы важные люди в Америке: у одной он магнат, у другой — важная шишка в белом доме. И что же им остается делать сейчас, в самые лучшие годы в жизни? Верно, влюбляться, раз остальное у них есть. Вот они и влюбились друг в друга. И ничего они не боялись, кроме того, что кто-то узнает об этом. И даже в этом случае они боялись не столько позора, сколько разлуки.

      Как всё красиво начиналось... Любовь, созданная из ненависти — одна из самых крепких, о которых известно автору.

      Два года назад в класс к обаятельной и красивой Хане перевелась сорванец-Джилл. Сложно сказать, чем была вызвана эта ненависть в первый день, нет, первую минуту их встречи. Возможно, внешний вид, по которому они оценили друг друга.

      Тогда у Ханы, самой популярной девчонки в школе была ещё короткая белокурая стрижка, нежно-розовое платье, чуть выше колен. На Джилл же были кеды, джинсы, майка с интересным принтом в темных тонах, и кричащие красные волосы, а на лице красовался пирсинг в брови.

      Изменилось ли что-то сейчас? Да, и очень многое. После того, как после особо крупной ссоры, они поняли, что очень похожи, девушки переняли друг у друга многое, и сейчас их дует можно было описать так: "нежная рокерша". Не без сожалений они вспоминали то время, хотя печалиться было не о чем. Хана отрастила длинные белокурые волосы, но концы были их розового цвета. Девочка выросла и забыла о детских балетках, теперь она носила лишь высокие каблуки, благо, что роста она от природы небольшого. О платьях она практически забыла; длинные футболки поверх коротких шорт — вот ее излюбленный наряд, но за неделю, а то и за две в своих нарядах она не имела привычки повторяться.

      Джилл в свою очередь полюбила естественность, от которой ранее старалась отгородиться. Волосы вернули себе прежний каштановый цвет, он казался немного припудренным, на лице макияжа было дико мало. Ей полюбились платформы и каблуки, но и про любимые кеды она не забывала. Что можно было увидеть на ней даже в самый теплый день, так это шапка, её любимый аксессуар.

      — Кто я для тебя? — спросила Хана, взглянув на Джилл своими ярко-голубыми глазами.

      — Почти никто, воздух, но не более, — загадочно улыбнувшись, девушка оставила поцелуй на пухлых губах подруги.

      И снова руки принялись блуждать по телу, лежащему рядом. Сегодня доминировала Хана, что доставляло немалое удовольствие Джилл, ведь она так давно сверху.

      Пальчики девушки стали поглаживать половые губы Джилл, все чаще и чаще сжимая клитор и проникая во влажную промежность тела этой юной особы. Дыхание девушки участилось, и волны удовольствия и возбуждения дрожью мельтешили по её телу, усиливаясь. Откуда-то изнутри вырвался стон, и ещё один, потом второй. Рука стала двигаться быстрее, вводя уже два пальца внутрь. Джилл стонала в голос, не стесняясь, а собственно кого? Хану? Эта же не та самая первая их ужасная ночь.

      Джилл схватилась от возбуждения за подушку, и соски её большой груди набухли; Хана принялась их целовать и посасывать, чтобы увеличить удовольствие партнёрши вдвое. Девушка начала невольно закатывать глаза, от желание скорее кончить её бросило в жар. И вот он, миг наслаждения и удовлетворения. Словно вместо крови по венам тёк пух. Грудь вздымалась, тихо возвращая к себе мерное дыханье; Хана упала на подушку рядом с подругой.

      — Мой отец скоро уезжает в длительную командировку. Не хочет пожить у меня пару месяцев? — предложила белокурая, целуя подругу в висок.

      — А твоя мать случайно не нагрянет? — поинтересовалась девушка, проверяя сколько в пачке сигарет.

      — Бросай эту хрень! — фыркнула Хана, а потом более спокойно добавила: думаю нет, ей незачем. Все вещи-то она уже забрала.

      Дело в том, что родители девушки развелись. Кстати, довольно с громким скандалом. Кажется, миссис Купер изменяла своему супругу, но это знает лишь она одна.

      — Пойдем на балкон, я покурю? — потянувшись, предложила Джилл.

      — Нет, я травится не буду. Иди одна, — отмахнулась девушка и взяла с пола бокал, наполнив его вином.

      Открыв балконное окно, городской воздух потрепал спутанные волосы и мешал зажег сигарету, сдувая огонек с зажигалки. Но всё же табак победил и в легкие врывался никотин. По телу все еще порхали отголоски недавнего оргазма и, роскоши ради, именно сегодня она курила дорогие сигареты "sobranie".

      Она стояла совершенно голая, и это нисколько её не смущало. Кто увидит её на такой высоте? Бог? Полно вам...

      Обычно она никогда так не уходила от Ханы в минуты после близости, но в последнее время ей всё чаще захотелось отстраняться от нее. И дело было в мужчине. Джил казалось, что её подруге пришелся по душе учитель литературы. Довольно молодой, всего-то тридцать лет. Не особо и симпатичный, но обаятельный. Треплется о нём и треплется. И чего ей с Джилл не живётся?

      Дверь на балкон распахнулась и вошла Хана. Она накинула на себя одеяло и несла в одной руке бокал белого вина.

      — Ты откупорила ещё одну бутылку? — спросила Джилл, принимая напиток.

      — Почему бы и нет?

      Когда девушка допила вино, Хана ласково взяла её за ладонь и увлекла за собой в квартиру, сказав:

      — Мы с тобой ещё не пробовали виноград. А он очень вкусный.

      — Так давай же проверим.

      Никогда нельзя будет забыть этот вечер, такой сладкий, но с привкусом горечи и алкоголя. Если же Хана ничего не подозревая веселилась, то Джилл изредка позволяла грусти и ревности пробираться глубже, но тяжело было сердиться на эту белокурую веселушку, когда она так искренне улыбалась и танцевала под зажигательную музыку.

      Но ближе к ночи, когда вино их совсем разобрало, нашлось то, что сумело огорчить их — завтра, как ни как, в школу. Остался последний год надо вытерпеть и "здравствуй, университет!"

                2
      Солнце недавно показалось из-за горизонта. Оно лениво поднималось все выше и выше, чтобы опуститься; и люди вторили ему. Лучи начинали падать на панорамные окна отеля "Милан", проникая в номер, нежно-светлых тонов, скидывая с тел девушек одеяло и лаская из кожу.

      — Вставай, — промурлыкал нежный голос над ухом Джилл. — Поднимайся.

      Хана нежно коснулась губами щеки подруги, и девушка разомкнула веки.

      — Не хочу, — это было первое, что она сказала.

      А кто хочет идти в школу, когда от тебя пасет перегаром и мучает дикое похмелье? Но сегодня надо: нельзя пропустить контрольную.

      Девушка поднимаясь с постели. Она стала искать свой бюстгальтер, который оказался под креслом, и трусики, которые найти она не могла.

      — А не это ли ты ищешь? — окликнула подругу Хана, та обернулась.

      Блондинка облокотилась о барную стойку, одной рукой она держала коктейль, а другой на пальце вертела бордовые трусики.

      Джилл протянула за бельем руку, говоря:

      — А твой водитель не удивится, что здесь только одна кровать?

      — В его обязанности не входит думать или говорить. Таскать вещи за мной и водить машину — все, что он должен делать. — Хана обняла Джилл за талию и прижала к щеке. Одна ее нога была промеж ног подруги. — Поцелуй меня, и я отдам их.

      Джилл улыбнулась и робко припала к губам девушки. Хана начала возбуждаться и двигать своей ногой меж ног подруги, надеясь, что сейчас снова будет секс, но Джилл выхватила свое белье из рук Ханы и хрипло прошептала ей на ухо:

      — Я опаздываю, — и отпрянула от блондинки.

      — Нравится? — спросила Джилл, дополнив комплект. Его она приобрела только вчера; он отлично подчеркивал ее выдающуюся грудь.

      — Красивое белье, как высшее образование — его не видно, но самооценку поднимает, да? — игриво спросила Хана, а спустя немного времени сказала на выдохе:

      — Мне бы такие.

      Дело в том, что у Ханы груди почти не было, и девушка немного завидовала подруге: у той с этим было все в порядке, даже очень в порядке.

      — Зато у тебя прекрасная пятая точка, — Джилл подмигнула. — Ты сегодня не пойдешь?

      — Только на уроки Джонни, — лениво потянувшись, ответила Хана. — Коктейль будешь?

      — Не. Тогда заберешь мои вещи из дома?

      Нью-Йорк начинал суетиться и шуметь: вновь бежали на работу те, кто опаздывал, образовывались пробки и тысячи гудков раздавались по улицам даже на последних этажах высотных зданий. Народ бегал, как муравьишки в разрушенном муравейнике. Джилл и Хану всегда забавляло смотреть на этот средний рабочий класс свысока.

      Черные туфли на платформе, белые штаны с крестами, широкая футболка с Бардом из "Симпсонов" и круглые очки — по мнению Джилл это идеально подходило для сегодняшнего утра.

      Около отеля уже ждал её водитель.

      — Мисс Твисс, — сказал водитель наклонил голову в знак приветствия.

      — В школу, — сказала она, садясь в дорогую машину.

      Они с Ханой учились в одной из престижных школ города с уклоном на культуру. Это было большое здание, со вкусом недавно отремонтированное. Урок за уроком тянулись очень долго, единственное, что пролетело быстро — история, ибо на этот урок соизволила прийти Хана.

      Весь этот недочас Джилл сидела как на иголках. Она внимательно смотрела за взглядом своей девушки. Ее полуопущенные глаза все время поглядывали на противного девушке мужлана. Она пыталась соблазнить его. Она махала ресницами, словно те крылья бабочки и так легко взмывают в воздух и медленно, как перышко опускаются. В ее маленьком ротике на губе лежал карандаш, который она прикусывала, как только преподаватель опускал на нее взор. Наблюдав за этим, Джилл случайно разломила карандаш пополам.

      Пролетел урок, и Хана вновь растворилась.

      После уроков Джилл стояла в курилке. К ней подошла одноклассница афроамериканка Ава. В самые первые недели они очень хорошо общались, но почему-то отношения у них не сложились.

      — Мистер Уоллер звал тебя, — сказала она, кашляя, и поспешно удалилась (у девушки была аллергия на табак).

      — Твою мать, — сказала Джилл, потушив сигарету о стену, раскрашенную граффити. — Приспичило же ему!

      — Сто пудово будет опять читать тебе нотацию о курении, — подмигнул Джеймс, лучший друг Джилл.

      Джилл и Джеймс обнялись перед тем как расстаться.

      Мистер Уоллер сидел за своим рабочим столом, проверяя тетради. Он тихо напевал что-то себе под нос, какую-то незатейливую мелодию.

      — Простите... — Джилл проскользнула в кабинет.

      Учитель пригласил девушку сесть за первую парту. Он пытался напустить на себя серьезный и озабоченный вид, но у него это не получалось.

      — Джилл, — начал он и нахмурился по-настоящему (учуял запах табака). — У тебя проблемы с моим предметом. Ты нуждаешься в дополнительных занятиях.

      — Какие еще проблемы? — возмутилась девушка. — Я прекрасно знаю ваш предмет!

      — Мне лучше знать, знаешь или нет. Приходи ко мне во вторник и четверг в этот кабинет...

      — Но...

      — Твоя мать дала согласие, первое занятие сегодня в четыре часа.


      Хана кружила по дому, выбирая платье как можно более эротичное. Она надеялась, что Джилл возьмет ее с собой. Это дико раздражало девушку.

      — Угомонись! — крикнула Джилл, и подруга ее удивившись, села диван.

      — Что?

      — Хватит здесь кружиться и все прочее! У меня с историей проблемы, а ты тут прихорашиваешься! Думаешь, я не вижу?! Если ты течешь по этому старперу ну и вали к нему!

      Это был выплеск эмоций. Ей и правда уже надоело, что ее девушка испытывает симпатию к какому-то мужику! Изначально она старалась терпеть и молчать, в надежде, что все будет как раньше, ведь бывает же такое, но все это слишком затянулась. Еще вначале Джилл сказала "нет", а Хана ее и не слышит.

      — Ты — моя! — кричала Джилл, схватив Хану за шею. — И только попробуй еще раз обмолвиться словом об этом уроде! Иди вон и не возвращайся.

      Хана стояла, ошарашенная таким поведением подруги. Она даже не могла возмутится, ведь это ее дом, но после того, как Джилл почти заплакала и несколько раз сказала "Иди вон! Убирайся!", притопнув ногой, белокурая не посмела ослушаться и ушла в белом платье и разных балетках.

      Джилл шла по опустевшим школьным коридорам. Быть в логове того, кто портит тебе жизнь, все равно, что быть мышкой и сидеть в змеином убежище. Она спешила в кабинет не потому что ей хотелось учить историю, но потому, что она хотела узнать, чем Хане так нравится мистер Уоллер.

      Преподаватель стоял у доски и что-то рисовал. Джилл усмехнулась: этот мужчина старался всем показаться умным и талантливым. Он рисовал, играл на гитаре, пел, вообще создал какую-то группу. Девушку всегда смешило его рвение стал хотя бы чем-то отдаленно напоминающее рок-музыкантом. Джилл сама пела и играла, да, не идеально, но во всяком случае намного лучше, чем мистер Уоллер, и когда он пел, ей хотелось плакать. Другие в классе не разделяли ее мнения, а особенно Хана. Все утверждали, что поет он прекрасно.

      Мистер Уоллер на уроках очень часто отходил от тем. На темах о кризисе, учитель рассказывал о схемах современных брендах. О том, как они вначале себя раскручивают, делая качественные вещи, а после делают откровенное дерьмо, которое ломается года через два, вынуждая покупать людей новые вещи.

      Вообще-то это было познавательно, но когда он повторял это вновь и вновь, начинало бесить. Джилл все время прерывала его и просила вернутся к теме урока. Ей приятно было смотреть, как он немного краснел и вновь начинал вести лекцию.

      И на сегодняшнем занятии он рассказывал и рассказывал, а ученица все смотрела на него. Чего в нем особенного? Сколько ему там? Тридцатник, кажется. Все равно старый. Джилл бесила щетина, которую он не сбивал три дня. Мистеру Уоллеру она совершенно не шла. Он пытался шутить, но девушка даже ни разу не улыбнулась. Все эти приколы ей казались смешными на уровне детского сада, а-ля "скажи триста".

      — Я это прекрасно знаю, — сказала она, когда препод начал рассказывать о короле Англии Эдуарде II. — Его фаворитом был Хьюго Диспенсер, а женой Изабелла Французская, дочь Филиппа Красивого. И вы прекрасно понимаете, что я знаю. А теперь угадайте вопрос, который я собираюсь задать.

      — Зачем ты сюда ходишь? — догадался мужчина.

      — Верно. Ответьте мне, пожалуйста.

      Мистер Уоллер не знал как быть. Он знал, что если скажет правду, то Джилл никому не скажет. Не такая она. Но как его ученица будет относиться к нему? Пошлет далеко и надолго, естественно.

      Он не догадывался, что Джилл все знает и просто хочет, чтобы он сам во всем признался. Потом она бы загнобила его. Ей очень нравилось, когда ситуация была в ее руках.

      Мистер Уоллер начал выдумывать:

      — Я хочу, чтобы ты лучше знала предмет, потому что вижу, что ты — способная ученица...

      — Хватит, а? — устало бросила Джилл. Ей уже надоела ситуация, где взрослым и рассудительным человеком выступает она, а ее преподаватель, причем неглупый человек (высшее образование как никак), как младший школьник пытается оправдываться. — Думаете, я не знаю? Любимицу завели, а она даже не замечает типа, да? Так вот, запомните: мне все известно, при любом удобном случае об этом узнает ваша жена. Ясно?

      Мистер Уоллер переменился в лице: он испугался, а потом разозлился. Ему нравилось, что эта девчонка с характером, но то, что она начинает ему угрожать — выводило из себя. Пусть к Джилл он действительно что-то чувствует, но это перебор.

      Она закинула ноги на стол, ибо уже почувствовала себя королевой. Шантаж — дело тонкое, но за годы своей школьной жизни она освоила его довольно хорошо. Она нагло взглянула на учителя и испугалась, хоть и не показала этого. Он казался ей еще уродливее, чем раньше. И чтобы окончательно довести его, девушка сказала со злорадной усмешкой:

      — По приколу дрочить на малолетних?

      Мистер Уоллер очень быстро схватил ученицу за запястье и поднял, чтобы она смотрела ему в глаза. Джилл стало больно — он слишком сильно сдавил ее руку.

      — Ты кем себя возомнила, девчонка? Я тебе потакать не стану, поняла? Хочешь рассказать? Так рассказывай, только никто тебе не поверит!

      Другой рукой он обнял ее за талию и насильно прижал к себе. Джилл начала брыкаться, поняв: этот урод ее переиграл. Преподаватель начал насильно целовать ее шею, проводя по ней языком. Девушке стало страшно, как никогда, ей было противно, как никогда.

      Он стал водить рукой по ее ногам, приподнимая черную юбку, которую она переодела дома. Желание завладеть той, которая его ненавидела, подвело его, и он отпустил ее запястье. Джилл оттолкнула учителя и ударила его коленом промеж ног, как можно сильнее, схватила сумку и выбежала из класса, оставив мужчину валяться на полу в своем же кабинете.

      Всю дорогу домой она не могла прийти в себе и думала, что ей теперь делать. Джилл по приезду домой решила только одно: рассказать все Хане и уберечь ее от этого педофила.

                3
      Все, что сейчас делала Джилл — нервно курила, глядя в окно. Девушка корила себя за то, что накричала на подругу и выгнала ее из ее же дома. Хана не возвращалась, и Джилл волновалась, что препод-педофил найдет ее.

      Было уже поздно, убывающий месяц таял в огнях города и звезд, как раздался дверной звонок.

      Девушка подскочила так быстро и так резко, что уронила стул, на котором сидела в этот момент. Почти споткнувшись о него, Джилл побежала на первый этаж. Звонок все еще раздражающе пускал звук, когда девушка открыла дверь.

      На пороге стояла белокурая Хана, напившаяся до свинского состояния. Джилл ужаснулась, увидев ее: волосы спутаны, на коленках ссадины. Подруга все еще звонила. Девушка запрокинула руки за голову и подумала: "Это было неожиданно", ведь Хана никогда не позволяла себе столько пить.

      Джилл завела под руки подругу домой, закрыла дверь. Хана упала на пол и стала кидать невнятные проклятия в сторону девушки; она говорила, что та ничего не понимает, что дура, что ревнует по каждому поводу и к каждому, кто движется.

      Девушка заплакала. Скорее от счастья, что она жива и здорова, чем от горя оскорблений летевших в ее сторону. Джилл протащила Хану в спальню, положила на кровать и стала раздевать, целуя. Белокурая лежала на кровати, а Джилл села на нее сверху и обхватила руками ее лицо, прижала свои губы к ее. Плевать, что она пьяная, девушка просто хотела ее сейчас.

      Но организм Ханы не привык к такому обильному количеству алкоголя, он пытался выбросить все ненужное наружу, что ему, собственно, и удалось. Девушку начало тошнить.

      — Твою мать, Хана! — прикрикнула Джилл, слезая с девушки.

      Она перевернула подругу, чтобы рвота падала на пол, а не на постель. Ей было противно, и сработал рвотный рефлекс, который она сдержала. Джилл вышла из комнаты и заперла за собой дверь, оставив девушку одну.

      Черт! Черт! Черт! А се из-за этого дебильного мистера Уоллера, такого идеального и обаятельного! Джилл стало противно и вновь вернулась та злость, из-за которой она прогнала Хану сегодня днем. Этой уличной девке нравится мужлан!

      Джилл сползла по стенке вниз и обхватила голову руками. Она не могла смириться с этим и простить, как бы не любила. Но она ни за что не отдаст Хану этому придурку, который ее домогался.

      Девушке надо было с кем-то поговорить об этом, но с кем? Хана — ее любовница, друг, подруга, сестра и мать. Кому еще кроме Ханы Джилл позволила бы открыться? Она открыла в своем "IPhone" записную книжку и стала листать, листать, пока не добралась до контакта под именем "Джеймс". Джеймс? Джилл улыбнулась.

      — Как все странно устроено в этом мире, да? — спросила она сквозь слезы трубке, в которой были пока что только гудки.
Надежда начинает угасать; он не отвечает слишком долго, это не в его привычках.

      — Алло? — наконец из трубки доносится теплый, но усталый голос.

      — Я тебя разбудила?

      — Дай подумать, — сказал Джеймс, зевая, и девушка представила, как в этот момент он потирает глаза. - Полчетвертого утра. Да нет, не разбудила, я как раз собирался на утреннюю прогулку.

      — Бери ключи и дуй в школу.

      — Мне купить что-нибудь по дороге? — ласково предложил он.

      — Я сама куплю, не траться, — отнекивалась Джилл, но знала, что это не поможет.

      — Я куплю, — по слогам сказал он, ибо начал злиться. Джеймс был из небогатой семьи, а в эту школу "для золотой молодежи" попал благодаря воле случая. Его отец устроился работать туда за половину зарплаты.

      Джилл была немного пьяна; она выпила, чтобы не волноваться за подругу. Водителя она вызывать не стала и поехала на пустом автобусе. Водитель даже зная, что никто не зайдет, останавливался на каждой остановке, как примерный мальчик.

      Картинки ночного Нью-Йорка менялись перед ней. Кто-то говорил ей, что этот город никогда не спит. Но это ложь; ночью город пассивен и наркоторговцы не дремлят, чтобы сбагрить кому-нибудь дозу повыгоднее. Джилл была в разных городах, но Нью-Йорк полюбился. Ей нравилась когда-то динамика дневного города, ей нравились высотки и она могла часами блуждать по Бэй Риджу, Бруклину. Но этот мир меняется, меняется и она. Жаль, что того времени не вернуть, она бы и сейчас погуляла бы по Бруклину с его одноэтажными домами.

      Выйдя на своей остановке, девушка закурила. Улица опустошена, лишь она и дым, растворявшийся во влажном ночном воздухе. Тихие шаги тают в тьме; Джилл идет в школу. Джеймса пока нет, девушка ждет его около главного хода. Изредка она кидает взгляд на здание и думает, не обойти ли ей здание и не проверить присутствие учителей. Быть может, мистер Уоллер также, как и географ остается в школе на ночь, оправдывая выражение "школа - второй дом".

      — Ну привет! — из-за поворота показался Джеймс, неся в руках пакет.

      — И ты не боишься так кричать? — так же громко, как и он, спросила Джилл.

      — Ни капельки, — улыбнулся он. — Ты уже выпила? — спросил он обычным голосом, подойдя ближе.

      — Только ты можешь мне помочь. Пошли.

      Парень передал подруге пакет и отворил дверь. Для посиделки они выбрали кабинет мистера Уоллера, по просьбе Джилл. Ключи от класса стащили на месте охранника.

      Как странно видеть это место пустым, где не ходят подростки. Оно кажется совершенно чужим и жутко злым, каким-то заброшенным зданием, а не школой, которая завтра заполнится солнечным светом и детским гоготом.

      Джилл и Джеймс зажгли лампы и уселись на парты. Первые минуты они пили и курили молча, но потом девушка сказала:

      — Я теряю ее.

      Парень закатил глаза и встал на пол.

      — Я ничего не хочу слышать о ваших лесбийских штучках.

      — Не веди себя, как обиженная девчонка, Джеймс! Пойми меня!

      — А я не могу тебя понять! Я не понимаю вашей "любви"!

      Девушка усмехнулась. Ее смешили эти разговоры. Какая разница кто кого любит? Любовь бывает разных цветов, но это совершенно не важно. На человека его ориентация катастрофически не меняет.

      Она взглянула на друга: кеды, широкие штаны, удлиненная футболка, дреды, пирсинг в губе и брови. Все это было ей очень дорого, но не в том смысле, в котором понимают другие люди.

      Девушка взглянула в его карие глаза. Это глаза брата, не по крови, но по духу. Она попыталась представить, что они с Джеймсом встречаются, целуются, занимаются сексом, но это ее не трогало, не возбуждало.

      — Ты злишься, что я отбила у тебя девчонку? — спросила Джилл, тоже слезая с парты.

      — Нет, но...

      — Конечно, нет. Ты же прекрасно понимал, что она не будет встречаться с тобой, потому что ты не подходишь ей по статусу. Но ты ведь до сих пор любишь ее. Так почему ты не можешь выслушать меня? Мы сейчас с тобой в одной лодке!

      Парень опустил свои руки на плечи Джилл, она была его ниже на полторы головы.

      — С чего ты взяла, что я еще люблю ее?

      — Даже если не любишь, то любил, и должен понять меня.

      Он не нашел что ответить, ведь его подруга права: он понимает ее, и от этогь становится еще хуже. Джеймс взял гитару преподавателя и стал мучать ее струны.

      — Я теряю ее, — повторила Джилл, сев на учительский стол.

      — Да, я слышал, — отрезал парень.

      — Из-за него.

      Джеймс остановил свою игру. Он не понял значения ее слов, сначала он подумал, что из-за него, из-за Джеймса, но если бы то было так, что Джилл так бы и сказала: "Из-за тебя, придурок". Но ведь она сказала не так.

      — Из-за этого треклятого препода, — пояснила она.

      Парень оставил гитару и поднялся с преподавательского стула.

      — Из-за Уоллера? — осторожно переспросил Джеймс.

      Джилл заплакала.

      Он пришел в бешенство. То недотрога, то лесбиянка, а теперь любительница учителей! Шлюха! Шлюха! Трахается со всеми подряд. Бабы, мужики — не столь важно, важно чтобы ее имели хорошо! Как же она достала его!

      Злость Джеймса передалась и Джилл. Они вдвоем начали крушить кабинет ненавистного человека.
Они перевернули парты, сломали стулья, его гитару. Разрисовали доску гениталиями, исписали гадкими словами и обвинениями в педофилии, о важный документы затушили окурки, а некотрые вообще сожгли.

      Джеймс и Джилл смеялись, их злость уходила, сменялась наслаждением от мести. По их венам словно плыл героин, разнося радость, погружая их в экстаз.
Они вышли из школы, пьяные и наслажденные, в обнимку. Ребята не ведали, что творили. Они уселись на скамейку за территорией школы и стали болтать о совершенном, их языки заплетались не столько от алкоголя, сколько от переполнявшего их возбуждения.

      Но вот минута молчания, Джеймс приблизился к Джилл, рассчитывая на поцелуй, но девушка отпрянула.

      — Знаешь, мне кажется, пора домой, — она замолчала. — Спасибо, это был хорошая хорошая ночь, — сказав это, она поцеловала его в щеку и, шатаясь, поплелась домой.

      — Утро, — поправил он ее и тоже отправился восвояси.

      Солнце и правда уже встало. Кто-то шел на работу, у кого-то была пробежка, но все кидали осужденные взгляды на пьяную девочку-подростка в семь утра шатающуюся по улицам.

      В доме Ханы уже вовсю работала домработница. Она осуждающим взглядом встретила Джилл. Интересно, а как она смотрела на свою хозяйку, когда убирала за ней рвоту?

      Девушка хотела было пойти наверх к подруге, но ступеньки плыли перед ней и двоились. Так что она решила спать на диване в гостиной. Ну как решила, за нее это сделала домработница.

      Джилл сначала боролась со сном, она хотела рассказать все Хане, чтобы та не ходила на его уроки. Девушка хотела уберечь ее, но ближайший разговор случился только вечером, когда они обе пришли в себя после обильного приема алкоголя.

                4
      Будильник показал "10:03", и Хана, потянувшись, поднялась с кровати. У нее дико болела голова и хотелось пить. К счастью, домработница оставила на тумбе полный стакан и бутылку с водой. Залпом девушка осушила два стакана. Она раскрыла шторы, которые закрывали окна; солнечный свет ослепил ее.

      Хана подошла к зеркалу в полный рост и посмотрела на себя. На кого она похожа? Спутавшиеся волосы, опухшее лицо, мешки под глазами, сосуды лопнули, мятая одежда. Девушка застонала и вновь упала на кровать. Хана полежала так еще несколько минут, а после решила спуститься вниз.

      Она прошла мимо дивана, на котором, развалившись, спала Джилл. Девушка задержалась около него и смотрела на подругу. Она злилась за на нее за вчерашнее, но она так беззащитно выглядела, когда спала. Джилл была беззаботна и выглядела ребенком. Хана склонилась над ней и поцеловала в щеку.

      На кухне девушка сидела за столом, потягивая воду и просматривая контакты в своем смартфоне. Она порядком ничего не помнила. Джилл накричала на нее, Хана ушла и направилась в бар. Там на встретила знакомого и тот пригласил ее на вечеринку, а что дальше? Все в непроглядном тумане... Даже куча новых номеров не могут помочь ей вспомнить вчерашнюю ночь.

      Хана решила разбудить Джилл. Но разозлилась, поняв, что подруга тоже вчера выпивала.

      — А что я могла поделать? — кричала Джилл, когда белокурая закатила ссору. — Это не важно! Послушай меня!

      Девушка обняла блондинку и положила свою голову на ее грудь. Она боялась за нее, ей было страшно самой. Джилл вспоминала ту неудавшуюся попытку изнасилования с ужасом. Девушки сели на диван, и Хана положила свои ладони в ладони Джилл.

      Девушка смотрела в глаза подруге, почти не моргая. Она не знала, как рассказать все блондинке, с чего начать.

      — Хана, я не знаю рук теплей и мягче, чем твои — сказала подруга и тихо улыбнулась. — Понимаешь, вчера Уоллер пытался изнасиловать меня. — Джилл перестала смотреть девушке в глаза и смотрела только на их ладони, сплетенные в замок; руки белокурой напряглись. — Я прошу тебя держаться от него подальше. Мы не можем знать, что у него на уме. Вдруг он решить изнасиловать и тебя.

      Девушка взглянула собеседнице в глаза. Ее выражение лица говорило больше, чем слова.

      — О Джилл, — Хана прижала подругу к себе и вдыхала запах ее волос. Джилл не видела лица девушки, а оно было скорее рассерженным, чем сожалеющим.

      Девушка поцеловала Хану в губы, та ответила. Они обнимались и принялись снимать друг с друга одежду, медленно, неторопливо, словно пылинки с хрусталя. Джилл нетерепелось целовать нагое тело своей любовницы, гладить ее нежную бархатную кожу, покусывать ее. Хана откинула голову и позволила Джилл целовать свою шею. Белокурая начала возбуждаться; она сняла бретельки с лифа подруги и сжала ее печи от возбуждения. Джилл опустила свою руку в трусики Ханы и стянула их, начала играть с клитором девушки. Джилл спустилась на пол и встала на колени перед промежностью Ханы; та раздвинула ноги. Девушка примкнула к ней, словно то было водой для животного, измученного жаждой. Хана начала стонать. Не тихо не громко, так как надо, как любила Джилл. Девушка проникла вв нее двумя пальцами и начала интенсивные движения, Хана двигалась навстречу, в такт руке, которая доставляла ей удовольствие. Джилл начала ускоряться, дыхание Ханы стала учащаться, а стоны становились громче и чаще. Наконец, Хана выгнулась, как кошка только что пробудившаяся ото сна, и замерла на несколько мгновений. Джилл чувствовала своими пальцами, как все внутри девушки сжималось и пульсировало.

      — Не царапайся, — сказала Джилл, снова целуя Хану и наседая с нее с сверху; спина девушки была разодрана ногтями подруги.

      Джилл села на ногу подруги, оставляя своими губами следы на ее шею, она ласкала ее языком. Джилл начала делать поступательные движения, сидя на ляжке Ханы. Девушка целовала ее грудь, немного прикусывала соски, посасывая их. Джилл обнимала Хану как можно сильнее, словно пытаясь слиться с ней телами. И вот секунд наслаждения, и девушка, обессиленная, падает рядом с Ханой на диван. Их грудь быстро опускается и поднимается, рот ловит воздух и поцелуи, их ноги дрожат от отпустившего напряжения.

      — А ты знала, что восторг плоти может достигнуть столь великой силы, что ощущаешь близость смерти? — спросил Джилл, еще не отдышавшись.

      — Красиво сказано.

      — Это цитата из книги Генриха Манна. Я ее сейчас читаю.

      — Твой Генрих прав.

      Джилл потянулась к кофейному столику и стянула с него футляр для сигарет.

      — Будешь? — предложила девушка.

      — Мне не нравится, что ты все время пытаешься подсадить меня на эту дрянь.

      — Я не пытаюсь. Я даже не хочу, чтобы ты курила. — она подожгла сигарету и через несколько затяжек сказала: "Может, сходим куда-нибудь?"

      — Я с радостью, но сегодня мне надо пересдать зачет по МХК. Вызови Эндрю.

      Джилл что-то прошептала, что-то, похожее на "ладно". Они лежали перевернувшись на диване еще несколько минут, а потом Хана пошла наверх. Джилл глядела ей в спину и думала о том, что же творится у этой девушки в голове.

      Хана сегодня впервые точно знала, что ей надеть и как накрасится. Она впервые собралась так быстро, но осталась одна проблема: мешки под глазами. Лед не помог, и ей пришлось надевать солнечные очки.

      Водитель уже ждал ее около дома, когда она вышла из дома. Не сказав не слова ему, она села в машину, и он повез ее в школу. Картинки дневного Нью-Йорка мелькали перед ней, как слайды в презентации. Хана любила этот город, ей нравилось, что он такой живой и занятой, ей нравились стеклянные высотки и мерцающие щиты по дороге, она любила блеск этого свободного города. Хана всегда называла Нью-Йорк городом своей мечты, говорила, что она идеальная звезда для места скопления блеска и шика.

      В школе была перемена, и все были удивлены, увидев Хану, редкую гостью в этом заведении. Ее внешний вид заставил оборачиваться всех: от ботаников до качков, от уродин до вторых красавиц школы. Даже учителя не устаяли и глядели ей в след. Но они были для нее пустым местом. Все вот эти вот букашки — всего лишь бедный шабаш, а саму Хану Пирс достоин только один человек в этой школе, и она идет к нему.

      Девушка была поражена, увидев класс. Она прижала ладонь ко рту. Здесь все было разгромлено, а учитель разбирал сгоревшие бумажки и уцелевшие. Он ее не заметил, потому что стоял спиной к двери, а Хана тихо закрыла дверь на замок.

      — Мистер Уоллер... — с хрипотцой сказала девушка, делая шаг вперед, и удар каблука об пол прошел эхом по классу.
      — Что ты здесь делаешь? — он немного испугался от неожиданности.

      Хана села на парту, где несколько часов назад сидела Джилл.

      — Не валяй дурака, Джонни, — он гладила воротник его рубашки. — Ты все прекрасно знаешь, знаешь, что я к тебе чувствую...

      — Что вы делаете, мисс? — сердито спросил он, отстраняясь от Ханы. — Во-первых, говорите со мной на "вы", как ни как, я ваш преподаватель, а во-вторых, вам здесь не бордель!

      Хана чуть не задохнулась от возмущения.

      — То есть, как Джилл по углам прижимать, так вы первый! Охренеть!

      Мистер Уоллер очень сильно удивился, что Хана знает, хотя он и предполагал, что Джилл все ей расскажет. Лучшие подруги все-таки. Только сейчас ему стало даже страшно. Что если эти девчонки пойдут в полицию? Против него у него доказательств нет, но все же он будет на подозрении. А если у Ханы в сумке диктофон? Или хуже того, камера?

      — Вытряхивай все, что у тебя есть в этой проклятой сумке! — закричал он. Он был в бешенстве, покраснел.

      — Да пошел ты, педофил сраный! Мы на тебя заяву напишем! — Хана показала ему среднйи палец и направилась к двери, но мужчина больно схватил ее за плечо.

      Мистер Уоллер выдернул у нее из рук сумку и вытряхнул все ее содержимое, стал разгребать его. Он нашел телефон, и хоть он был отключен, ударил его о стену. Мужчина отвлекся и упустил Хану из виду, а та уже выбежала из школы и сказала водителю Эндрю, чтобы тот ехал домой на максимальной скорости.

      Хана всю дорогу дивилась тому, что Джилл была права. Но ее больше поражало не это, а, как бы странно это не казалось, то, что ее предпочли ее любовнице! Этой невзрачной пацанке. Но она не собиралась рассказывать своей подруге о том, что случилось. Хана решила, во что бы то ни стало, добиться того, чего хотела. На светофоре она приказала водителю свернуть направо, а не налево, дорогу домой.
                5
      Хана вернулась домой намного раньше, чем ожидала Джилл. Подруга была даже расстроена, что девушка вернулась раньше, потому что готовила ей сюрприз. Но дело повернулось так, что пришлось удивляться Джилл, а не Хане.

      Девушка изменила прическу. Длинные белокурые волосы с розовыми кончиками пропали, взамен появились короткие каштановые волосы.

      — Ты сплагиатила мою прическу? — ухмыльнулась Джилл, сложив руки на груди.

      — Тебе не нравится? — притворно удивилась девушка и "подплыла" к своей подруге.

      Они стояли друг напротив друга, взявшись за руки, смотрели друг другу в глаза. Когда-то, когда так они стояли впервые они поняли, что влюбились, а что сейчас они чувствуют? Ненависть, ревность, просто желание секса? А где же среди этого та хрупкая любовь, обличенная в доспехи? Неужели она проиграла битву, сгорев в огне, и сейчас лежит на поле боя, истлевая?

      Девушки почти что поцеловали друг друга, как у Ханы зазвонил телефон.

      — Новый? — безэмоционально удивилась Джилл.

      — Я решила сменить не только прическу, — ответила она.

      Отойдя в другую комнату, девушка посмотрела на экран нового телефона.

      Номер был незнаком ей.

      — Алло? — сказала девушка в трубку.

      С конца провода послышался приятный голос женщины:

      — Алло. Это Хана? Хана Пирс?

      — Да, это я. А кто вы?

      — Здравствуй, Хана. Это Сара со вчерашней вечеринки. Мы вчера вроде как подружились, хотя я плохо помню, — женщина усмехнулась. — Послушай, а ты не хочешь встретиться через часик в кафе? Адрес я тебе СМС-кой кину.

      Хана металась. С одной стороны ей очень хотелось познакомиться с тем, кто хотя бы что-то помнит о вчерашней ночи, с другой ей не хотелось бросать Джилл сейчас одну. Подумав немного, она ответила:

      — Нет, прости, я не могу. Может как-нибудь в другой раз?

      — Ладно, — сказала собеседница. — Если что звони, меня зовут Сара, — и бросила трубку.

      Девушка вернулась в комнату. Джилл сидела на кровати и пила вино. Она смотрела в окно и о чем-то думала. Подруга была явно чем-то огорчена.

      Хана бесшумно пошла по белому ковру к Джилл и присела к ней. Девушка закурила, но в этот раз она не предложила сигарету Хане.
— Этот футляр я подарила тебе пару месяцев назад, — сказала бывшая блондинка и взяла подарок в руки. Его делали специально по ее заказу. Он обошелся ей недешево, хотя футляр был совсем простой.

      Джилл не отвечала. Ее словно здесь не было, а сидела кукла с человеческим лицом. Хана стала массажировать ей плечи, и девушка опустила бокал обратно на столик рядом с горящей свечой. Но сигарета все еще была меж указательным и средним пальцем.

      Хана обняла ее, стала целовать в шею, щеки. Джилл не сопротивлялась, но и не принимала активного участия. Она позволила стянуть с себя футболку и леггинсы. Девушка положила ее на кровать и страстно поцеловала в губы. Здесь подруга ответила, она стала раздевать Хану, начиная вести этот «танец». Джилл насела на подругу, согнувшись. Своими руками она держала ее запястья, прижав их к нежной простыне. Колено девушки находится между ног Ханы.

      Дыхание бывшей блондинки учащается, и Джилл в тусклом свете свечей видит, как ее щек коснулся румянец. А девушка губами спускается к груди, ласкает ее, немного грубо и оставляя свои красные следы. Джилл обхватила подругу за талию, и Хана немного вздрогнула от холодности ее рук. Девушка обвила руками ее шею и просто наслаждалась ее ласками.

      Язык и губы Джилл, словно кисть художника, рисует неясные узору на немного смуглой коже Ханы, соски девушки уже затвердели, и подруге теперь не до них дела. Она хочет, чтобы все тело ее любовности дрожало от судорог мышц.

      Девушка знает толк в наслаждении, она словно и есть Хана, чувствует, когда дойдет до финала, и ее ласки становятся тише. Она как охотник, гоняющийся за золотым оленем — аккуратна и насторожена. Ее поцелуи, как сладкая пытка: ты хочешь закончить все это, но процесс слишком сладок, даже приторен.

      Хана раздвигает свои ноги, будто предугадывая действия своей подруги. Джилл своими пальчиками ласкает уже намокшую промежность девушки, но не входит. Она ждет, пока та начнет стонать.

      Хана выгибается, как кошка, когда Джилл вошла в девушку сразу двумя пальцами. Стоны срываются с губ девушки, когда Джилл начинает ускорять темп. Хана обхватывает тело подруги и невольно начинает царапать спину, пытаясь сдерживаться (Джилл очень не любит, когда ее царапают), но тщетно. Красные царапины, словно от когтей тигренка, наливаются кровью на белой спине.

      По телу стремглав пробегает дрожь, и Хана вновь выгибается и падает на постель, неровно дыша. Джилл вынимает из нее пальцы и медленно, как в фильме, ложится на девушку сверху. У нее дыхание сбито меньше, и своей грудью, она успокаивает ее грудь.
Они лежали здесь вместе, но находились в совершенно разных местах. Они думали о своем. Но в этот момент их не было в мыслях друг друга.

      Джилл вздохнула и поднялась с кровати. Она явно была чем-то недовольно, Хана заметила это и поймала ладонь подруги.

      — Что случилось? — озабоченно спросила она.

      — Ничего, — с ложной улыбкой ответила девушка. — Я просто устала. Пойду, прогуляюсь.

      — Я с тобой, — быстро сказала Хана и встала с постели, но Джилл отрезала:

      — Нет. Я пойду одна.

      Джилл вышла из спальни, оставив подругу в догадках.

      На улице начало темнеть, да и холодно стало. Последние зеленые листочки лета начинает поддаваться краскам осени. Стало как-то грустно. Куда пропало это лето? Девушка вспоминает свои теплые деньки, и на ее лице появилась тень улыбки. Она много чего повидала за эти три месяца. Куча новых знакомых, интересных посиделок, случайных встреч, концертов, но все это было. И никогда не повторится.

      В наушниках играет "Bring Me The Horizon — Don't Go". В каждой строке она вспоминает что-то из своей жизни, у каждого слова есть свое олицетворение в ее глазах, непонятное другим. Хочется плакать, смеяться, жить и умереть одновременно. Хочется забиться в уголок, свернуться в комочек и никогда не открывать глаз, но жить; не видеть всех, зато видеть все. Но сейчас она простая девушка, гуляющая по улицам в кедах.

      Она достает футляр и берет из нее сигарету. Это ее любимые, «Richmond — gold cherry». Она гуляла долго, очень долго. Джилл выкурила все двадцать, пока ходила.

      А Хана все это время даже не думала о ней. Когда девушка покинула ее, она разозлилась и сразу набрала незнакомой Саре.

      — Сара? Ты еще не передумала? Кидай адрес, я жду.

      Когда мы в гневе, то совершаем ошибки. Ошибки, которые не исправить, и девушка понимала это, но все равно пошла на встречу.
Они договорились встретиться в одном кафе, которое находилось через два квартала. Хане оно знакомо не было, ведь Джилл никогда не соглашалась на многолюдные кафе и рестораны, словно в них было что-то страшное. Эндрю она теперь почему-то не доверяла и вызвала такси.

      Наконец Хана смогла расправить свои крылышки. Она так давно мечтала выйти в люди во взрослом наряде, а не в образе девочки-подростка.

      Такси прибыло, и девушка отправилась в кафе. По дороге она смотрела на улицы, кишащие народом. Многие вышли, чтобы проводить последние теплые дни и достойно встретить рыжую осень. Возможно ей показалось, а может и нет, но по дороге она заметила Джилл, мерно шагающую по улице против преобладающего течения людей.

      Кафе было довольно-таки невзрачно на вид. Хана никогда не бывала в таких «обычных» местах, в отличие от Джилл. Девушка даже начала немного жалеть, что согласилась встретиться с незнакомкой. В заведении было много народу, но все равно казалось, что здесь их недостаточно, здесь было просторно. Хана стала глазами искать Сару, но ее попытки были тщетны. Она уже подумала, что та решила не приходить, как кто-то коснулся ее плеча.

      — Рада, что ты пришла, — послышался сзади приятный голос. — Извини, что я опоздала.

      Хана оглянулась и увидела перед собой высокую женщину лет тридцати пяти. Она была мила на вид. Карие глаза немного искрили, а уголки розовых, слегка пухлых губ были приподняты. Красивые скулы были умело подчеркнуты, а белокурые волосы лежали на плечах.

      — Привет, — сказала, улыбнувшись, девушка. Сара ей понравилась, так что она даже не удивилась, что дала ей тогда свой телефон.
Женщина повела ее на второй этаж кафе. Народу там было еще меньше, зато выбор столиков большой. Они сели за тот, что бы около панорамного окна.

      Сара мило улыбалась, глядя на Хану. Женщина закурила и предложила девушке, а когда та отказалась, удивилась:

      — А на вечеринке ты выкурила чью-то целую пачку…

      Хана немного смутилась. Ей не хотелось, чтобы такая приятная женщина думала, что у нее есть дурные привычки.

      — Нет, я не курю, — начала оправдываться она. — Курила раньше, но потом бросила… У меня проблемы с легкими.

      Это правда. У Ханы действительно была болезнь легких и ей нельзя было курить ни сигарет, ни кальянов. Но если хотите, она «курила» ингалятор.

      — Это хорошо. Хотя будет хлопотно следить за тобой, чтобы не взяла сигаретки в рот.

      Сара кликнула официанта и попросила два латте.

      — Значит, ты ничего не помнишь? — поинтересовалась она.

      Хана покачала головой; женщина поджала губы и стряхнула пепел в пепельницу.

      — Жаль. Я думала такое не забыть.

      — Не забыть что? — удивилась Хана и напряглась.

      — Наш интересный вечер, — Сара немного поддалась вперед и сказала это почти что шепотом. — Ну попробуй, вспомни, ты была еще не настолько пьяная.

      Девушка сглотнула и попыталась вспомнить что-нибудь из того дня. Но пока ее обрывочные воспоминания были без участия новой знакомой. Но вот что-то прояснилась. Хана целуется с Сарой, они обнимаются, кто-то проливает на них какой-то алкогольный напиток, они смеются, вновь целуются. А дальше они в каком-то непонятном месте, но Хане весело, она смеется, пока Сара гладит ее, трогает за грудь, снимает с себя трусики. Последнее, что вспомнила девушка — это то, как она опустилась на колени и стала своим язычком играть с клитором Сары.

      На щеки девушки напал румянец, и женщина заметила это.

      — Я вижу, ты вспомнила, — ухмыльнулась она.

      — Обычно я себя так не веду. Предпочитаю помнить все свои интимные встречи.

      — Да ладно, — бросила Сара и взяла девушку за руку, которая лежала на столе. — Мне понравилось, — прошептала она.

      У Ханы было желание отпрянуть, но оно продлилось не дольше секунды.

      — Может, закажем выпить что-нибудь погорячее? — предложила она, откинувшись на спинку стула.

      — Только не здесь, — ответила Сара. — Ты, девочка, пить совсем не умеешь.

      Хана немного надулась, хоть и знала, что это правда. Многие, в том числе и Джилл, говорили ей подобное. Ей было все равно. Но то ли возраст новой знакомой, то ли Хана научилась слышать других людей, но Хана решила про себя, что придется немного ограничить себя в алкоголе.

      — Поехали ко мне? У меня есть кое-что поинтереснее, — Сара поднялась и взяла подругу за руку.

      — Почему бы и нет? — Хана снова взяла на себя образ девочки-кокетки, самой популярной в школе. Она прильнула к женщине, которая была выше ее на полторы головы, и они пошли вместе к ее машине.
                6
      Такси привезло двух дам к домам рядом с Центральным парком. Все эти здания выше сороковых этажей, а обитатели в этих квартирах в большинстве своем остаются загадкой.

      Здание, у которого они вышли было олицетворением богатства, а внутри и современной роскоши. Вместе с обычным домом здесь сплетается дорогой отель, занимающий первые тридцать девять этажей; здесь есть бассейн, тренажерный зал, библиотека и даже театр. В каждой квартире окна от пола до потолка, открывающие потрясающий вид на ночной Нью-Йорк.

      «One 57! — подумала Хана. — Похоже, у Сары неплохое состояние, раз она живет здесь!» Хана была во многих высотных зданиях, но никогда в этом. Она много слышала о нем, но чтобы самой сюда приехать не как посетительница отеля, а как гостья жителя квартиры — предел мечтаний. Да, ее отец богат, работает в Белом доме, но его денег не хватит, чтобы купить даже самую дешевую квартиру в «One 57».
Сара повела подругу к одному из двух лифтов.

      — Почему не на том? — спросила девушка, когда женщина нажала на кнопку вызова.

      — Чтобы не пересекаться с постояльцами отеля, — ответила она, и обе зашли в кабину.

      Этаж был безлюден; казалось, что жители не пересекаются не только с посетителями отеля, но и друг с другом.

      Здесь все говорило о богатстве, хоть и было представлено в стиле минимализм. Но ведь, правда, что чем меньше деталей, тем больше мы узнаем о человеке?

      Сара отворила одну из дверей и пригласила Хану первой пройти в квартиру.

      — Ты не чувствуешь себя здесь одинокой? — спросила девушка, оценив большую площадь квартиры.

      — Я здесь не живу, — ухмыльнулась женщина, закрывая дверь. — Можешь не разуваться.

      — А кто здесь живет? — Хана прошла дальше.

      Это была большая квартира-студия. Прямо когда ты заходишь, то можешь видеть огромные панорамные окна, выходящие на Нью-Йорк. Кстати, солнце уже подкралось к горизонту. И ванная комната здесь была большая и с джакузи.

      — Это квартира для вечеринок, — пояснила Сара. — Мы ее называем «съемка». Она принадлежит одному человеку, которого уже второй год нет в Америке. Хозяин наш друг, и он дал нам ключи (точнее мне), чтобы я приглядывала за его домом и убиралась здесь.

      — Как видно, ты не очень-то и спешишь со своими обязанностями, — Хана заметила пыль и пустые бутылки.

      — Я их вообще не выполняю. Говорю же: квартира для вечеринок, а не для уборки, — женщина обняла девушка сзади и поцеловала ее шею. — Вина? — поинтересовалась она, доставала бутылку из бара. Хана кивнула. — Наполнишь ванную?

      Странное место этот пентхаус «One 57». Словно все здесь было пропитано запахом вечеринок, алко-пати и оргий. Здесь в каждом углу можно было найти что-то интересное, например, сейчас Хана зажгла несколько ароматических свечей.

      За окнами — темнота, в пентхаусе — мягкий свет от свечей и тихий блеск бокалов с белым вином. Смех и приглушенный шепот девушки и женщины волнами расплывается по комнате. В глазах Сары похотливый блеск, когда она смотрит на обнаженное тело новой подруги. О нем можно говорить, как в романах о девственных девушках средневековья: мраморная грудь, белая кожа, розовые щеки от теплой воды и смущения.

      Словно невзначай женщина качается бархатной кожи Ханы, как аккуратная кошка проверяет: готова ли жертва? И как оказалось, готова.

      Плавная беседа утихла, забылась в водах джакузи. Сара прильнула к девушке, приобняла ее за талию обеими руками; девушка поставила бокал на бортик и стала гладить женщину одной рукой по спине, а другой — по руке.

      Женщина покрывала бархатную кожу поцелуями, ее губы добрались до ареолы розового соска, уже набухшего. Глубокое дыхание Ханы стало быстрее; она словно сдыхала последние частички кислорода. Сара стала целовать ключицу, плечи, спустилась до ребер.

      Внизу живота Ханы разбивался на миллионы звезд один огромный кристалл, возбуждение разливалось по всему тело, изредка ударяя, как самые слабые заряды тока.

      Сара спустилась к границе воды, напротив плоского живота. Она ласково целовала его, а потом носом разгребла пену, обняла Хану за ягодицы и приподняла его, посадив на край ванны. Всплеск воды резко нарушил тишину, вскоре снова воскресшую.

      Девушка развела ноги, но все равно как-то смущенно. Сара ласкала языком ее клитор, поглаживая пальчиками сужавшуюся дырочку.

      Откуда-то из глубин груди Ханы стали вырываться стоны. Как только женщина услышала их, тут же прекратила свои ласки. Девушка недоуменно посмотрела на нее, но та уже перегнулась через край джакузи и подняла что-то с пола.

      Это была черная маска для сна.

      Протянутая рука Сары предлагала покинуть обитель теплой воды и пены. Хана сомневалась, но игривый взгляд ее партнерши заверил ее, что все нормально.
Капли проходили через кусочки белоснежной пены, пробираясь все ниже и ниже. После ванны стало немного холодно, и тело Ханы покрылась мурашками; Сара закусила губу, заметив, как девушка жмется то ли от холода, то ли от страха.

      Она подвела ее к дивану, который стоял прямо около панорамного окна. Девушка села на обитый прекрасной кожей диван, и капли начали стремиться к нему. Сара надела на нее черную маску и смачно поцеловала девичьи губы.

      Несколько мгновений — никаких движений, как вдруг Сара сводит ее запястья перед грудью и… Что? Связывает их? Да, она сплетает их веревкой. Хана немного испугалась, но вновь женщина успокоила ее, промурлыкав что-то на ухо.

      Почему этот взрослый голос так успокаивает ее? Он как бальзам, как течение тихой реки, как нечто… Как нечто.

      Вновь несколько секунд никаких действий.

      Хана, повинуясь Саре, сползла на пол и стояла теперь на коленях. Хана. На коленях. Впервые дочь очень важного человека в Белом Доме стоит на коленях. Даже Джил не позволяла себе такого. Но как можно противиться такой женщине.

      Сара сидит прямо перед ней; Хана чувствует ее дыхание на своем плече. Она вновь что-то делает. Девушка тянется к маске, забывая, что руки ее связаны. Женщина резко останавливает ее.

      — Доверься мне.

      — Я доверяю, — ответила Хана хриплым голосом, а после добавила: — Честно.

      — Я не причиню тебе боли, а сделаю только приятно, — продолжала Сара. — Ты обещаешь мне повиноваться и не пререкаться?

      — Да, — сказала девушка и подумала, что дает какой-то обет.

      Женщина что-то обвила вокруг ее шеи. Сейчас Хана догадалась, что это. Ошейник. В любом другом случае она бы не позволила делать это с собой, как с паршивой собакой! но сейчас это только возбуждало ее.

      Сара потянула поводок, и Хана, на четвереньках, подползла к ней. Женщина поставила стопу на ее плечо, доказывая свое превосходство. По ногам девушки что-то потекло.

      Хана прильнула к промежности Сары. Она проникла в нее сразу двумя пальцами и сразу стала интенсивно двигать ими. Она почувствовала, как женщина откинулась на спинку дивана и услышала, как она застонала. Она поставила другую на плечо и теперь словно опиралась на нее по мере того, как Хана пыталась доставить ей удовольствие.

      Девушке начало казаться, что именно сейчас ее подруга кончит, но здесь Сара сильно дернула за ошейник, и Хане пришлось прекратить свои действия.

      — Ты все еще доверяешь мне?

      Хана кивнула.

      Сейчас вновь что-то будет, и ожидания не подвели Хану. Но она испугалась, когда что-то проткнуло ей кожу на руке. Испуг прошел, когда по телу разлетелось чувство окрыленности и приятной усталости. Чуть позже Сара облегченно вздохнула.

      Женщина снова заставила девушку ублажать ее. Но сейчас Хану ничего не слушалось: язык расслабился, ноги разъезжались. И ей хотелось, чтобы именно сейчас, неважно кто — женщина или мужчина — отымел ее. Даже неважно, каково будет их количество. Но она все еще продолжала лизать клитор Сары, сама обтекая от возбуждения.

      Наконец, Сара кончила. Но она не спешила ответить Хане своими ласками, сначала она выкурила несколько сигарет подряд, а потом сказала твердо и хрипло:

      — Умоляй.

      Хана не сразу поняла, что хочет от нее Сара, и переспросила.

      — Умоляй меня, чтобы кончить.

      Сколько не находила девушка это унизительным, но это ей нравилось.

      — Пожалуйста, — попросила Хана, немного покраснев (ей нечасто приходится говорить это слово).

      Если бы она могла бы видеть, то заметила, как губы Сары тронула издевательская усмешка. Женщина провела большим пальцем ноги по ее рту.

      — Открой рот, — приказала Сара, и Хана повиновалась.

      Женщина положила свои пальцы на нижнюю челюсть девушки. Она видела, как та измывается от своего желания усладить похоть, и решила пойти ей на встречу.

      — Ну иди сюда, — позвала Сара, убрав свою стопу с белоснежных зубов Ханы, и потянула ее к себе.

      Девушка легла на диван, Сара стала целовать ее, как немного времени назад в джакузи. Она перекинула свои связанные руки через ее голову, обнимая женщину. Сара спустилась к нежному лобку Ханы и впитала его запах.

      Хана, несмотря на то, что было сейчас, ожидала, что женщина обойдется с ней нежно, как и следует с девушкой такого статуса, но, видимо, все эти «статусы» были Саре по колено, и она слишком быстро вошла в нее двумя пальцами. А потом тремя.

      Стон уже перешел на крик, Хана никак не могла понять, что же она все-таки чувствует: боль или удовольствие? Даже когда девушка кончила, Сара не прекращала своих движений, доводя бедную нежную Хану до слез. Она не могла ни кричать, ни стонать. Она просто лежала, обмякнув, по-настоящему умоляя Сару прекратить эту сладкую пытку. Внутри все дико пульсировало и жгло, но наслаждение брало вверх.

      Сара села на ноги Хане и поцеловала ее в щеку, развязывая руки.

      — Ничего, завтра ты будешь молить меня повторить это, — сказав это, она провела своим языком по красным следам от веревок.

      Девушка слышала эти слова, но не до конца поняла их значение, она вообще ничего сейчас не понимала, кроме одного: ей хорошо. А от нескольких оргазмов это или от наркотика, ей было неважно.
                7
      Джил лишилась девственности в тринадцать лет. И случилось это в заграничном лагере, куда ее отправил отец. Она была надоедливым ребенком, а в то время был кризис. Конечно, девочка доставала вечно занятого папу, хоть и не была такой малюткой.

      Яркое палящее солнце мексиканского неба, обжигающие пески... Все начиналось совсем невинно. Она, ее подруга, Анна и друг Марк играли в карты на раздевание. Анне было пятнадцать, Марку недавно исполнилось четырнадцать. Естественно побеждала Анна, ведь опыта в игре у нее было больше. Первому пришлось раздеваться мальчику. Он, кстати, очень сильно тогда нравился Джил. Анна взяла вверх и заставила ребят раздеться окончательно.

      Джил краснела, когда в ее голове ненароком пролетали нехорошие сцены с Марком. Но она покраснела еще больше, когда Анна полезла к нему целоваться, снимая с себя майку. Девочку сильнее возбудило ее тело, чем его.

      Анна не забыла про маленькую подругу и приказала ей взять в руки член парня. Джил не могла не повиноваться, ведь Анна старше и лучше знает что делать. Тем более, что Джил сама этого хотела.

      Она робко коснулась пальцами головки, потом храбрее, а потом взяла член всей ладонью. Она, по советам старшей подругу, стала поднимать и опускать ладошку. Девочка чувствовала, как он начинает твердеть от ее движений, но не могла смотреть на него и зажмурилась. Марк начал глубоко дышать и двигаться ей навстречу, когда она начала работать второй рукой. Анна целовала его, а он ласкал ее соски.

      Анна села Марку на грудь. Или выше? — Джил не видела; она, закрыв глаза, лизала член, взяв его после в рот.

      Девушка стонала. Громко. Казалось, ей было хорошо. Она слезла с парня, Джил вторила ей. Она до сих пор помнит, как под руководством старшей, Марк впервые коснулся ее промежности. Ей стало так приятно, что она невольно вздрогнула.

      А потом он впервые вошел в нее.

      Джил вздрогнула от этого воспоминания. Но скорее от неприязни, чем от радости. Ей были сладки лишь всплывшие в голове касания Анны.

      Чем можно объяснить ее такую ненависть к противоположному полу? Ничем. Это словно было в ней с рождения. Это понять только такие же как и она.

      Сейчас она лежит в постели Джеймса. Нет, никакого секса. Она просто лежит в его кровати, а он спит в другой комнате на диване. Джеймс хороший парень, но слишком влюблен в Хану. А она играет с ним: флиртует, смущается, смеется, ненавидит, не замечает. Ее это забавляет, а Джил раздражает. Нельзя так с людьми.
Почему она проснулась? Ах, да, пришла СМС. Интересно, от кого?

      Девушка потянулась за телефоном, насторожилась прочитав имя отправителя: "Отец".

      "Приезжай в офис. Срочно".

      Слишком коротко для него, да и вообще писать сообщения — не в его вкусе.

      Она быстро собралась и выскользнула из бедненького домика. Закурив сигарету, она вышла на проспект, где живет Джеймс.

      Шумели машины, галдели прохожие. Неприятная обстановка, когда вокруг кружит столько людей. Словно коршуны, они ловили каждую крупинку бессмысленного окружения, словно в этом что-то было.

      Наушники в ушах, во рту сигарета, в голове бегут строчки:

"What ya gonna do
When the sound goes boom
What ya gonna do
Make a make a move
Motherfucker
When the sound goes boom
Watch out I'm back".


      Она села на первый же автобус. Все чаще и чаще она отказывается от удобной машины. Здесь же она вызывает личного водителя, чтобы с удобством доехать до отцовского офиса. А сейчас она погружается в свой тихий внутренний мир.

      Столько воды утекло от тех моментов, когда в душе было тепло. Но они навсегда остались с ней, внутри нее, символом ее беспечного счастья. Иногда она что-то вспоминает — и сразу становится теплее. Она вспоминает, как они когда-то, такие маленькие и смешные с огромными рюкзаками, садились в поезд, который должен был увезти их в прекрасную неизвестность,за сотни километров от дома. Тогда они были еще едва знакомы, будущие походные друзья, начинали общаться, и стирались границы, и ещё недавно чужие люди становились всё ближе. Так они с соседями по полкам просто сидели рядом в темноте и говорили обо всём и ни о чём до глубокой ночи. А за окнами менялись пейзажи, чем дальше от дома — тем интереснее. И в первую же ночь в поезде мы видели из окна море с лунной дорожкой по нему. А спать на мягких кожаных полках, а чай пить из стаканов с подстаканниками - это ж так здорово! А границы пересекать как весело!

      Жаль, что подобное случалось в жизни Джил редко. Все-таки дочка должна воспитываться в соответствии со статусом отца. С детства все серо и нудно — учеба, игра на пианино, скрипка, танцы, спортивные секции, иностранные языки. На на лето — в другие страны, подальше от Америки, от дома. Где она только не была, чего не видела, но не это ей от жизни надо! Как этот старый дурак не поймет? Почему мать ему не объяснит? Ах, ну да, ей же плевать. Магазины, шмотки, путешествия — вот это по ее части.

      За окном плывет пейзаж улиц, всплывают воспоминания связанные с Ханой. Что с этой девушкой? Почему она так ведет себя? Почему Джил до сих пор любит ее, хоть и понимает, что эта не та Хана, в которую она влюбилась. Та была другой. Совершенно другой. Нельзя сказать какой именно, она ведь изменилась не поверхностно, а глубоко в душе. Такие изменения может заметить только любящее сердце.

      Из груди вырывается тяжелый вздох, ноги выходят из людного автобуса и идут прямо на высотное здание, полностью принадлежавшее ее отцу. Что могло его сподвигнуть вспомнить о собственной дочери? Неужели он узнал, что она снова "якшается с этой Ханой"? Джил держала в тайне не только любовь к девушке, но и вообще само их общение. Не то чтобы они запрещали ей это, нет, хоть они и были против ее подруги, просто девушка не любила открывать родителям своих друзей. Уж слишком они любили обливать их грязью. Им было бы удобнее, если бы она дружили с детьми выгодных людей. А что Хана? Да, ее отец работает в Белом доме, но вряд ли она поможет, если что случится!

      Первый этаж, второй, седьмой, двадцать шестой, тридцать девятый. Она на месте. Двери лифта плавно расступились в стороны, стены словно огибали девушку, и она чувствовала себя неуютно. В кабинет отца она вошла немного робея.

      Мистер Дэйд сидел за рабочим столом и заполнял какие-то бумаги. Когда Джил зашла, он не взглянул на нее, а только пробурчал себе под нос "садитесь". Через несколько минут он наконец решил посмотреть на дочь.

      — Здравствуй, — сказал он, не откладывая ручки.

      Джил молча кивнула головой.

      — Понимаешь, — начал он как-то неуверенно, что даже немного напугало девушку. Он откашлялся, потом встал и начал ходить взад-вперед по кабинету.

      — Говори уже, — бросила девушка. — У меня есть дела.

      Отец снисходительно улыбнулся и сказал:

      — Да-да, ты с детства у нас такая занятая особа.

      "Издевается?" — подумала Джил, хотя в его интонации ничего издевательского не было.

      — Сколько у тебя осталось денег на счету? — спросил он.

      — Ты что, совсем? — злобно спросила девушка. — Ты хочешь меня еще и денег лишить?!

      — Нет-нет. Скорее в долг попросить, но не сейчас, — затараторил он, затем сразу перешел на серьезный тон и повторил, — Нет. Дело серьезнее.

      Джил напряглась.

      — Те деньги, что у тебя есть экономь. Я банкрот. Через пару часов меня выкинут из моего теперь бывшего офиса. А на этой неделе ты отправишься к бабушке в Австралию. У нее еще есть запас средств, которые мы оставляли на черный день. Если что, билеты с открытой датой. Можете идти.

      "Можете идти". Ее отец часто путал членов семьи и коллег. Девушка не выдержала. Она сказала:

      — Джил.

      Отец недоуменно взглянул на нее исподлобья:

      — Прости?

      — Джил. Меня так зовут. Прикол, да?

      — Я знаю. Но не понимаю…

      — Нет, похоже, ты не знаешь! — не выдержала Джил, она вскочила и подошла к двери, схватившись за ручку. — К бабке я не поеду, понял? Только попробуй снять деньги с моих счетов! Это плата за то, что у меня не было отца!

      А больно говорить такое собственному отцу, которого некогда любила. Да и вообще сложно говорить человеку «ненавижу», даже боком. Но не плакать же теперь? Поздно пускать слезы, поздно исправлять отцу свои ошибки.

      И вновь не к кому бежать. Может… Может быть, Хана хоть сейчас поможет ей? Вновь полюбит, когда Джил кинется к ней на грудь и заплачет?
                8
      «Дом не там, где вы родились, но там, где вас ждут». А где дом одинокой Джил, что бесцельно кружит по квадратным улицам? Где ее ждут, принимают, любят, в конце концов?! Слово «дом» слетало с ее губ, как проститутка. И отчий дом, и ее дом, дом любимой девушки, лагеря. Все было домом, но ничто им не являлось.

      Больно заходить в родное место, где было пережито много незначительных для всех, но важных для тебя самого моментов, а там пусто. Нет даже фантома и тени человека, которому хочется броситься на грудь и расплакаться, как маленький ребенок, плакать и плакать, пока не иссохнешь весь.

      Вроде та же мебель, маленькие безделушки, стены, а правды в этом доме нет. Нет, это тоже не том. Так, всего лишь временный приют, бьющий бичом по живому. Пустынная обитель льда и хлада встречает грозными объятиями хрупкую заплаканную девушку.

      Ей надоело быть сильной, притворяться той, кем она не является. Но кто полюбит Джил, сбросив она маску?

      Ее отец — банкрот. Джил разбалована безотказными родителями, не умеющая экономить, а на ее кредитной карточке не больше двадцати тысячи долларов. Для кого-то это космическая сумма, на которую можно прожить и полгода, для Джил же — это одно платье. Видна разница менталитетов разных слоев населения?

      Джил раздевается, кидает вещи куда попало. Она идет в ванную, умывается. Чистая вода теперь загрязнена косметическим шлаком и быстро смывается в раковину, а после она смешивается с нечистотами большого города. Про себя девушка отмечает, что именно на это сейчас и похожа ее жизнь.

      Даже в душ заходить не хочется, пусть она будет пахнуть потом — она разбита, этот пустяк ее совершенно не волнует. Подумаешь, запах. «Versace» без проблем справиться с этой проблемой.

      Час, второй, она сидит то там, то здесь размышляя обо всем сразу и не думая ни о чем. Она ждет Хану. Как верная собачонка, как нечто зависящее от нее, как от наркотика.

      Здесь они смотрели ужастик, Джил ласково прикрывала ей глаза, когда начиналось что-то очень страшное, здесь они целовались под омелой в Рождество, танцевали, глядя друг другу в глаза, и тогда не нужно было слов, чтобы показать их любовь; здесь они понимали друг друга на уровне касаний, а здесь сидели пьяные-пьяные и просто смеялись. А смеялись, потому что были счастливы.

      Это плыло дымкой воспоминаний во взгляде девушки. Где это сейчас? ГДЕ?! Хочется кричать, биться в истерике, бить головой стены, кусаться… вернуть все. Сердце ноет, больно, обидно. Нет столько наречий, чтобы сказать, что сейчас в душе Джил.

      Туманное утро сменяет ночь. Девушка просыпается. Ничего не изменилось спустя девять часов: тот же пустой взгляд, заплаканные глаза и синяки под глазами. Только добавились окурки от сигарет. Докурены они или нет, только начаты, или темный пепел у самого фильтра, все они лежат в какой-то чашке. Во рту противный вкус смолы, а горло першит, она сожгла его. Джил сплевывает все в «пепельницу».

      Идет время, а дома никого кроме нее и воспоминаний нет. Но наконец, дверь отворяется. Во взгляде Джил рождается слабый огонек.

      — Ну, Джил! — протянул на первом этаже знакомый голос. — Зачем ты курила в доме?! Я же просила.

      Хана поднимается по ступенькам, бурча себе под нос что-то не членораздельное. Ее бормотание прерывается, как только она показывается в комнате.

      — Джил, — бесцветным тоном прошептала она. — Что случилось?

      Хана подбежала к подруге, сидящей на кровати, и обняла, прижавшись губами к ее щекам.

      — Мой отец банкрот, — ответила Джил, но сразу же перевела тему. — Где ты была всю ночь?

      Хана растерялась. Она явно не знала, что ответить. Но она быстро нашлась:

      — Я ночевала у отца. Как банкрот? Джил, не переживай так, пожалуйста, умоляю тебя. Я помогу, только попроси.

      «Неправда, — подумала девушка. — Не у отца». От бывшей блондинки пахло вином. Джил начинает беспокоить то, что Хана в последнее все больше и больше пьет. Это было классно и прикольно год назад или два, когда они впервые знакомились с алкоголем, и хотелось все больше и больше, но не сейчас, когда они уже выросли, пережили этот период.

      Но как тепло сердцу слышать слова от такого дорого ему человека. «Не переживай»… Пусть от нее пахнет алкоголем, пусть она шляется по пабам, клубам, барам. Пусть. Самое главное, что, не смотря на это, она до сих пор верна своей девушке, и не предает ее.

      Джил прячется на груди Ханы, закутывается в ее объятия. Чего-то не хватает. Ах, да, нет тех прекрасных белых волос с розовыми кончиками, нет того обожаемого персикового запаха. Джил начинает гладить девушку по спине, целует ее ключицы, поднимается выше и выше. Касается розовых пухлых губ. Но ответа нет, Хана не целует ее. Девушка недоуменно взглянула на подругу.

      — Ты чего? — спросила Джил.

      — Джил, зайка, я не хочу, — робко ответила Хана и отстранилась от девушки.

      Хана не врала, она действительно не хотела Джил. Дело не в том, что она ее разлюбила, а в том, что у них с Джил слишком обычный секс. В нем нет того накала, которого она испытала с Сарой. Джил мила, начитана, умна, но она утеряла огоньки страсти и бунтарства в глазах Ханы. Не могла она ей уже доставить удовольствия и адреналина. Но Хана до сих пор ее любит.

      Минута молчания вышла.

      — Пойдем лучше выпьем? — предложила девушка.

      Джил насторожилась. Сейчас же она решилась поговорить о своих беспокойствах с Ханой.

      — Послушай, — начала и тут же запнулась. Хана попросила продолжать, — Ты в последнее время слишком много пьешь. Меня это волнует.

      Девушка рассмеялась и заботливо взяла подругу за ладонь.

      — Ты чего, детка? Я же не алкоголичка, не волнуйся за меня. Я контролирую себя.

      Как ни странно, но как только ее звонкий голос заструился, Джил начала ей верить и успокоилась. Все-таки Хана и вправду никогда не давала повода думать, что у нее проблемы с алкоголем.

      — Пообещай мне, — сказала Джил почти шепотом, — что этот день посвятим всецело друг другу?

      — Обещаю.

      Раньше, когда они давали такое обещание, они весело проводили время в парках аттракционов, кино, парках, кафе… Много, где они побывали. Весь Нью-Йорк знал их как последних тусовщиц и королев ночного города. А что сейчас?! Сами Хана и Джил затихли, уткнувшись в школьные учебники и тетрадки! Или же родители прикрыли их каждодневные вписки, где алкоголь лился ниагарским водопадом, где сигаретный и кальянный дым создавали непросветный туман, а секс был в каждой комнате? Разные слухи ходили о них, даже предполагали, что они поссорились. Кстати, почти никто из их компании не знал, что они лесбиянки.

      — Зачем? Что мы там забыли? Давай лучше скачаем фильм, посидим дома или просто прогуляемся в парке? — говорила Джил, которая совершенно не хотела куда-то сейчас собираться. Но сегодня в этом отношении она уступила.

      Сборы занимают продолжительное время. Джил и Хана долго подбирали что надеть. Это не подходит, здесь фасон ужасный, это не в моде, это велико. Девушки подбирают себе наряд в лучших традициях этого сезона, далее — яркий мейк-ап. Он не должен смыться, не должен поблекнуть, но не должен выглядеть вызывающе, если только немного игриво. Лак н ногти, лак на волосы, тушь, тени, тоналка, помада, блеск, сережки красивее.

      Время пришло, пора выдвигаться. Джил хотела позвать Джеймса, ибо ему редко счастливилось бывать в подобных крутых клубах, да и вообще, девушке было бы приятно, если бы два дорогих человека веселились бы вместе с ней, но нет. Этот день они обещали посвятить лишь друг другу.

      А Хана, в свою очередь, хотела как можно скорее встретиться с Сарой. Пока она собиралась, не прекращала вести с женщиной активную переписку. Тяжело было выбирать между любой девушкой и той, которая заставляет не забывать о себе ни на минуту. Да, Сара волшебна.

      Хана заранее вызвала своего водителя. Как приятно было вновь сидеть в этом кожаном салоне и знать, что через пару минут, под платом они вновь погрузятся в мир ночных клубов.

      Нью-Йорк снова возрождается в свете луны и городских фонарей. Молодые люди шумными компаниями скитаются по улицам, смеясь и выпивая. Все стягиваются к клубам и домам друзей, где сейчас начинаются вечеринки.

      Когда-то и Джил с Ханой блуждали здесь в компании друзей. А где же сейчас эти «друзья»? Где же те, кто когда-то слыли стоящими за свой район. Они звали себя «стоунерами». Идиоты на понтах они, а не стоунеры.

      Внизу живота начинает рождаться возбуждения, в глазах виднеется огромная неоновая мигающая вывеска самого крутого клуба этого города. Они на месте.
Съехавшиеся машины образуют неразбериху, но Эндрю — искусный водитель, он без проблем пробирается среди всех этих неумех, подвозит девушек почти что к самому входу. Он выбегает из машины, открывает им дверь, они выходят.

      Толпа людей, собравшихся здесь, обращает свои взгляды к ним. Школьники, думающие, что сумеют пробраться туда, узнают двух своих ровесниц и завистливо смотрят на них с открытыми ртами; студенты-парни замечают двух красоток, с которыми они уже нарисовали себе вечер, а студентки смотрят на двух подруг с одной лишь мыслью: «Шлюхи, мать твою».

      Джил и Хана идут на дорожку, куда проходят лишь по приглашениям. Им бояться нечего, их имена всегда в списке. По крайней мере, имя Ханы — точно. Старые знакомые узнают их, машут руками, свистят вслед, кричат что-то вроде: «С возвращением!», «Давно вас не было!» и остальным.
Под множество взглядом они без проблем проникают в место, куда шлак из серых районов пытаются пройти месяцами.

      Музыка бьет по ушам, отдает в голову, басы рвут колонки, пол содрогается под кучей прыгающих и танцующих человеческих тел. Девушки смотрят друг на друга и улыбаются. Все как несколько времени назад. Хана тянет Джил к бару. Они заказывают текилу и выпивают сразу две стопки. Далее — танцпол.

      Джил не любит такие ночные клубы с попсой и унцацой, но алкоголь забивает за «свою атмосферу» всех этих пустых, потных, трясущихся людей и просто пытается насладиться тем, что Хана сейчас здесь, и они счастливы вместе.

      Светоиллюминации пробиваются сквозь темноту, врезаясь в лица, убегая с них. Люди здесь веселятся лишь с того, что они пьяные и просто двигаются. Даже не танцуют. Это бессмысленно и глупо. Но действительно весело.

      Алкоголь начинает вбиваться в голову, и Джил начинает тошнить. Она отходит в туалет, не взяв с собой Хану. Пусть та танцует. В туалете также аншлаг. Полупьяные, пьяные блюют в туалетах или же неудачно прихорашиваются перед зеркалами. Джил заходит в кабинку, простояв долгую очередь, и наконец, из нее выходит весь алкоголь вперемешку с желчью. Плохо пить на голодный желудок, что же ты забыла?

      Девушка, очистившись, выходит на свежий воздух и закуривает черный «Marlboro». В глазах все кружится. Сигарета почти сгорела, но Джил так и не успевает ее выкурить — ей приходит на телефон СМС.

      Окурок летит на асфальт, всего каких-то пару миллиметров и метров, и он затушится. Что же может случиться за такое короткое время? С первого взгляда ничего особенного, ничего катастрофически страшного. Но не в этот день. Джил открывает на своем «IPhone» СМС и видит фото.
Окурок тушится ее слезами.

      Там фото Ханы. Хана, ее любимая и дорогая Хана стоит в масочке для сна, связанная, на коленях. В непотребных позах представляется здесь она, в позах, в которых ее видела только Джил.

      Как больно. Очень больно.

      Вот так, вмиг, разбилось на многочисленные осколки то, что собиралось годами. Впервые голову Джил посетила мысль о смерти. Это столь ужасно, что лучше действительно умереть. Тяжело. Обидно. Хана взяла ее с собой в небо, туда, где никто никогда не был, помогла отрастить крылья, но резко они сгорает, рука, которая держала тебя, отпускает, и ты летишь вниз, словно сорвался с обрыва. Сквозь облака воспоминаний, где были радость, боль, счастье, отчаяние. Разбиваешься в кровь о землю, лежишь и не можешь подняться, а сверху, вперемешку с дождем на тебя падают перья из твоих же крыльев.

      Смачивая экран слезами, девушка набирает ответ: «Кто ты?». Через пару мгновений приходит видео. Со скрежетом в разбитом сердце, она открывает его.

      «— Доверься мне. — Я доверяю. Честно. — Я не причиню тебе боли, а сделаю только приятно. Ты обещаешь мне повиноваться и не пререкаться? — Да», — это прозвучало на видео. Это говорила Хана!

      Дальше на Хану надевают ошейник и дергают как собачку, а той нравится! Она улыбается! Та, которая снимает это (а то была именно женщина! Джил поняла это по рукам), показывает Хану сзади, и видно, что она возбуждена до предела.

      «Я та, которой она доверяет», — пришло следом.

      Теперь ясно, где она прошаталась всю эту ночь.Я как сладко лгала, глядя прямо в глаза. Нет, у этой твари совести нет!

      Как она посмела предать ее?! Почему Хана, как последняя дворовая сука, течет и позволяет на себя одевать ошейник?! От этого становится еще хуже. В сердце что-то жжет. Джил уверена, что оно сейчас просто сгорело.

      Джил заходит в клуб, ищет Хану. Она находит ее в вип-зоне, где она, покуривая кальян, флиртует с каким-то афроамериканцем.

      «Шлюха. Просто шлюха», — думает Джил. Она подходит к барной стойке выпивает несколько рюмок виски, вызывает Эндрю и ждет его на улице.

      Джил хочет, ей нужно уйти как можно дальше от этой проститутки.

      — Мэм, а где мисс Пирс? — спросил Эндрю, усаживая пьяную девушку в салон.

      — Эт… а… шлюх не… — пытается выговорить напившаяся в хлам Джил, но у ничего не получается.

      Водитель понимает, что его хозяйка не придет, и он решает отвести Джил одну. По дороге она то засыпает, то просыпается вновь.

      — Эндрю, — зовет девушка. — Давай потрахаемся?

      — Мисс Твисс, вы пьяны, — сдержанно ответил он, покраснев.

      — Слабак, — пьяно буркнула Джил, закривая.

      — Не курите в салоне.

      — На хер пшел, — грубо ответила Джил, что никогда себе не позволяла. — Лучше найди… мне все о-об однм чловеке, — и назвала одно имя.

      Эндрю не обязан выполнять ее поручения, он и не хотел, но по дороге он слушал пьяные россказни Джил. Многие его подозрения оправдались, он знал, что они встречаются, но и предположить не мог, что у них все так серьезно. А потом, уже к концу дороги, Джил начала пихать ему в лицо смартфон с фотографиями голой Ханы, показала видео.

      Она все повторяла, что он должен найти все о том человеке, чье имя она назвала. Она твердила это, пока он не положил ее на кровать.

      — Давай все-таки потра… — начала старую песню Джил, но как только голова ее коснулась подушки, то сразу заснула ребяческим сном.
                9
      Когда мы видим предательство других людей, никак не затрагивающее нас, нам откровенно плевать. Мы посочувствуем, но лишь на словах. Нас не волнует чужое горе, да и почему, собственно, должно? Это есть психология людей, ее нельзя взять и переделать насильно. Нет людей, которые искренне соболезнуют чужому предательству.

      Но когда нож врезается в нашу спину, мы понимаем, как тяжко было тем людям, которым мы лживо говорили: «Понимаю». Предательство — это низшая ступень, куда может ступить человек, согнуться там и гнить, гнить, гнить.

      Больно чувствовать предательство человека, которого ты обожествлял, превозносил выше всех небес, называл сердцем Всемогущей Вселенной. А он лишь Черная Дыра.

      И пройдут десятки лет, но боль от первого предательства не затихнет никогда. Первое предательство, как первая любовь, как первое дыхание, но если здесь идет жизнь и радость, то с предательством идет лишь гнет и страдание. Предательство заставляет нас действительно расти, ибо мы на своей шкуре понимаем, что значит вырасти. Мы слышали, что такое взрослая жизнь — счета, семья, собака, работа. Но ничего из этого не стоит понятия жизни в ее жестком смысле.

      Вчера предательство посетила еще одного человека — Джил Твисс. Если сказать вам, что это хороший человек, то это значит солгать вам, если сказать, что плохой, то тоже. Это обычная девушка, со своими правильными и неправильными поступками, со своими ошибками, проблемами, радостями. Последней радостью в ее жизни была любовь. Она полюбила ту, которая помогла понять ей многое. А сейчас эта девушка предала ее. Эта чертова Хана Пирс! Предала! Предала! Предала!

      Серое небо осени. Скоро будет дождь, голубые кусочки неба убежали к уголку горизонта и уходят вдаль, где нет предательств. Они блуждают, блуждают, а потом умирают, потому что предательство есть везде.

      Панельные дома, словно копии, стоят ровными рядами вдоль улиц. Все они высотные, белые. На улицах никого, и листва давно слетела с деревьев, и трава давно зачахла. Угнетающая улица, но здесь нечему удивляться: здесь жили военные, лишних деталей здесь ненужно.

      — В каком же дерьме он живет, — сказала Джил, держа в руках листок, принесенную с утра Эндрю.

      Девушка обернулась и увидела лишь уезжающую персональную машину бывшей подруги. Обратно идти нельзя.

      Сверяясь с информацией с листка, Джил идет к одному из однотипных домов. Здесь ужасно легко запутаться.

      Ее сердце быстро стучит, она искусала себе всю нижнюю губу, что та начала обильно кровоточить. Чем ближе Джил к нужному дому, тем быстрее она начинает курить. Все больше и больше. И вот уже видна та самая дверь подъезда. Даже зайдя в него, она не прекращает курить.

      Девушка готовится нажать звонок, докуривая очередную сигарету. Ее рот уже полностью отдался вкусу смолы и неприятному запаху ненастоящего табака. Еще раз проверяет зарядку на смартфоне. Уже 97% процентов! Так мало! Но должно хватить.

      Наконец, она с силой жмет на звонок. В квартире раздается неприятный звук. Нет ответа. Как же так? Сегодня выходной! Еще раз. Слышаться шаги и нервный голос мужчины: «Да иду я! — потом чуть тише, но у самой двери, — кого там принесло?»

      Снова тишина. Видимо, узнав, кто его гостья в столь ранний час, он опешил. Дверь медленно отворилась, и перед Джил предстал ее классный руководитель, мистер Уоллер.
Похоже, он только проснулся; преподаватель был одет в футболку и шорты.

      — Джил? — удивился он, а потом заметил сигарету в ее руке. — Брось сигарету.

      «Стань такой же, как и всегда!» — приказывает себе девушка и повинуется своим словам.

      Джил смотрит на своего преподавателя сверху вниз, пусть он и прилично выше нее. Она показательно делает свою предельную затяжку и выдыхает весь дым на преподавателя; окурок кидает в подъезде и заходит, как своя, в его дом.

      — Ты зачем пришла, Джил? — спросил учитель, закрывая дверь.

      Девушка подошла к нему ближе, положила руки на грудь и посмотрела в глаза. Он же должен понять, что ей нужно? «Секс, — подумает он. — Не устояла и решила попробовать, каково это». Но догадки его неверны. Пока он поверхностно плавает в своих грязных мыслишках, здесь происходит мистерия Содом и Гоморры. Это месть.

      Из губы Джил предательски потекла струйка крови. Он провел по губе большим пальцем, вытирая кровь, а потом поцеловал девушку. Пока он возбуждался, девушка готова была расплакаться от того, что ее целует мужчина. Он водил своим руками по ее телу, а когда он начал раздевать ее, она прервала его:

      — У тебя же есть презервативы?

      — Первый раз можно и без них, — ответил он, продолжая целовать ее.

      — Это не первый, — Джил немного оттолкнула его.

      Кажется, он немного удивился, хоть и предполагал это. Мистер Уоллер быстро взял себя в руки и пошел в ванную, а девушка тем временем проскользнула в ее комнату. Он действительно живет довольно-таки бедно, хотя он дома, кажется, почти не бывает. Но это по его рассказам, а он же всего лишь врун. На столе Джил заметила ноутбук с включенным порно, а рядом с ним бутылку пива. Девушка покачала головой — и этому человеку она сейчас даст!

      Она взяла свой телефон и поставила его с включенной камерой на книжную полку, придвинула книгу. Если не присматриваться, то его не будет видно. Джил присела на кровать, и тут же появился учитель. Он положил презервативы на тумбочку рядом с кроватью и сел рядом со своей ученицей. Он снова гладил ее, целовал в губы в шею, а она принимала все это, глядя в потолок, чтобы слезы не лились по ее щекам.

      Уоллер начал расстегивать ей джинсы и, медленно стягивая их, целовал каждый оголенный сантиметр ее кожи. Одной рукой он сцепил ее руки над ее головой, а второй снимал с нее толстовку, лифчик. Когда его рука дошла до трусиков, то тело Джил предательски дрогнуло.

      — Боишься все-таки? — спросил он, ухмыльнувшись. — А говорила, что это не первый раз.

      — Я не боюсь, — жестко ответила девушка, но немного покраснела.

      Мужчина склонился над хрупкой девушкой и, покусывая, поцеловал ее в губы. Он начал покусывать и соски, оттягивая их. Его рука отпустила ее руки, его ладонь проскользнула между ног Джил. Он ласкал ее клитор, иногда проникая в нее пальцами. Джил совершенно не нравилось, но притворяться она умело, а потому начала немного постанывать.

      — Раздевай меня, — шепнул Уоллер ей на ухо, обдавая его горячим дыханьем.

      Поначалу Джил опешила, но выхода не было. Она начала немного робко приподнимать его футболку, но потом ее движения стали увереннее, она почти без страха сняла с него шорты. Она была голая, он остался в одних трусах. Девушка видела, что Уоллер возбужден. Опустив ресницы и отведя взгляд, Джил начала стягивать с него трусы.
Она с тихим ужасом в глазах смотрела на его член. Нет, она не может! Не может, не может, не может! Вот поэтому она их ненавидит.

      Безответственные. Эгоистичные. Инфантильные. Ленивые. Вруны. Основной интерес — было б что пожрать и кого трахнуть. Бросают беременных женщин и детей. Насилуют. Не следят за собой, обслужить себя не в состоянии, не помогают по дому, ни с детьми. Считают, что женщины им априори обязаны. Да черт там был! Как кто-то хорошо сказал - в современном мире мужчины нужны только для переноски тяжестей и донорства спермы. Все! Больше от них толку нет. И этот треклятый урод тому пример.

      Но она сделает это, что ей было больно.

      Джил впервые берет в рот головку члена. Кажется, тошнота подступила к ее горлу. Но она берет его полностью в рот и начинает неуверенно делать поступательные движения. Вдруг он схватил ее за волосы и начал двигать ее головой, доставляя себе удовольствие. Чем дальше все шло, тем большую инициативу он брал.

      Он резко вошел в нее. Да, она действительно не девственница. Мужчине стало даже как-то обидно, что не он первый ее партнер. Но сейчас ему хотелось гладить, ласкать это молодое тело, сливаться с ним в одно целое. Он знал, что Джил любит его, что она все равно когда-нибудь придет к нему, ей все равно никуда от этого не деться.

      Джил хваталась за одеяло и плакала в подушку от стыда, никак не от удовольствия или от счастья. Она плакала от самой важной, как ей казалось причины — она слаба. Она не смогла не плакать, она не смогла притвориться как надо. Но, видимо, ему было на это совершенно наплевать, он всего лишь удовлетворяет свою низкую потребность. А среди слез проскользнула и улыбка: она же отомстила.

      Казалось, что время течет неумолимо медленно, но Уоллер, наконец, кончил и обмяк на девушке, прерывисто дыша. Он лег на спину рядом с ней и пытался отдышаться, а она смотрела в потолок. Джил уже не плакала.

      — Эй, ты чего? — спросил он, взглянув на, как он считал влюбленную в себя девушку, а потом самодовольно добавил: Неужели я так хорош, что ты и говорить не в силах.

      — Принести тебе воды? — мистер Уоллер быстро надел шорты и поднялся, Джил молча кивнула.

      Как только он вышел из комнаты, девушка вскочила с постели, схватила телефон, выключила на нем запись и начала поспешно одеваться.

      — Эй, куда ты собираешься? — мужчина появился в дверном проеме с двумя стаканами воды.

      — Не хочу оставаться наедине с нарцисстичным ублюдком, — ответила девушка, проходя мимо него. Как бы случайно она задела плечо учителя, и стакан, который он держал в этой руке, упал на пол, разбившись и разлив прозрачное содержимое.

      Он не сразу понял, что произошло, но как только осознал всю ситуацию, быстро поставил второй стакан и выбежал вслед на Джил.

      — Дорогая, что случилось? — Уоллер приобнял ее за плечи, пока она надевала ботинки.

      — Озабоченная свинья и самовлюбленная, отвратительная, противная обезьяна, убери от меня свои грязные руки!— Джил повернулась к нему, и из глаз скатилась застоявшаяся слеза. Девушка дала ему пощечину и быстро выбежала из квартиры.

      Ждать лифт времени не было, да и желания тоже. Джил побежала по лестнице, пролеты были словно короткие ступени, и путь кружил и кружил, маня ее еще ниже, в самую глубь пустоты. Как только она вырвалась из этого проклятого дома и живой воздух, ничем не спертый, ударил ей в легкие, ее стошнило.

      Ей было плохо, не столько физически от только что пережитого, сколько морального от этого позора. Слезы лились ручьями с ее щек, а она сама брела по улицам, не зная куда.
«Не такая уж ты и сильная, Джил, — пронеслось у нее в голове, словно этого говорил другой человек, — такая же слабая, как и тогда».

      Все что она могла — это уехать из этого злосчастного места домой. Но вот только что теперь для нее дом? С Ханой она жить больше не собирается. Никогда. Она заберет сегодня вещи и куда-нибудь уйдет. Куда?

      Эти люди в автобусе краем глаза могли заметить ее, но они не могут даже догадываться, что она сейчас пережила. Из-за этого хочется убить их. Но в чем они, собственно, виноваты? Да во всем! Во всем! Во всем! Эти люди, другие люди, все люди во всем виноваты! Эти люди счастливы, а из-за их счастья страдают другие, возможно, даже те, кого они любят.

      И вот вновь за окнами плывет пейзаж города, совсем знакомый, это же ее район. Ноги сами несут ее куда-то, и это оказывается тихая кафешка около дороги, где они частенько зависали с друзьями. И с Ханой. Джил заказывает кофе, но даже не прикасается к нему, когда его приносят. Она только лишь размешивает сахар маленькой аккуратной ложечкой.
Ото сна ее пробуждает голос за спиной:

      — Привет, Джил.

      Девушка оборачивается и видит перед собой высокую женщину лет тридцати пяти на вид. Ее розовые пухлые губы усмехались, а карие глаза искрили, глядя на давнюю знакомую. Поправив белокурые волосы, женщина присела за столик напротив девушки.

      — Алиса, — зло сказала Джил.

      — Но, но, но! — погрозила женщина указательным пальчиком. — Уже год меня все зовут Сарой, так что ты тоже, будь добра, уживись с моим новым именем, — сказав это, она подозвала официанта и заказала себе кофе.

      — Выглядишь убитой, — Сара сделала небольшой глоток кофе, — может, поговорим?

      — Я тебя даже знать не хочу, не то, что разговаривать.

      — Как грубо. Послушай, Джил, я тоже тебя ненавижу, но и люблю же. Столько воды утекло за то время, что ты переехала. Думаю, обиды уже забыты. Что нам стоит начать все заново?

      — Знаешь, что… — начала девушка, но старая знакомая прервала ее:

      — Давай хотя бы вернемся к дружбе? Предлагаю пройтись.

      Девушка покачала головой, сам не веря в решение, которое только что приняла.

      — Хорошо, пошли.
                10
      Этот парк с прудом — оазис тишины среди шумливой городской суеты. Тонкие извилистые дорожки гравия — не чета асфальтированным дорогам, в коих души нет. Две пары ног неторопливо шагают вперед.

Ветер проносится мимо, играя с волосами и овевая приятным холодным природным дыханием лица двух давних знакомых девушек. Одна из них лениво курит, медленно поднося коричневую сигарету к розовым губам. Казалось, нет ничего странного в их прогулке, вроде все мирно и безобидно. Кроме одного — они ненавидят друг друга.

      — После тебя я стала ненавидеть курящих девушек, — сказала Сара после долгого молчания.

      — А я после тебя стала ненавидеть дряхлых и старых шлюх со страпоном вместо мозгов, — на выдохе ответила Джил.

      — Ты все так же остра на язык, — грустно ухмыльнулась женщина, — Меня это в тебе и привлекло. Может, расскажешь, что у тебя в жизни произошло за эти три года?

      — Думаю, раз ты смогла найти меня здесь, то в интернете тебе это тоже труда не составило.

      — Не составило, — блондинка остановилась около лавочки, — только ты меня в черный список кинула везде, где только смогла.

      — А что я должна была сделать? — девушка подошла ближе к давней подруге и смотрела ей в глаза. — Принять тебя с распростертыми объятиями и сказать «привет»? Алё, я не мимимишная робкая девочка!

      — Да ну? — уже грубо спросила Сара, приподняв подбородок девушки указательным пальцем. — Мне помнится, ты была хорошей псиной.

      — Идти к черту, — спокойно ответила Джил, убрав ее руку от своего лица.

      — Не кипятись, — улыбнулась женщина. — Я тебя искала не для того, чтобы ссориться снова, а чтобы помириться. Давай забудем все.

      Джил удивилась этим словам. Она чувствовала, что они искренне. Но не коварна ли искренность этой женщины?
В голове всплыла первая их встреча.

      Джил ходила тогда еще с короткими нежно-фиолетовыми волосами, а одежда ее состояла из более мешковатой и необычной одежды, чем сейчас. В прохладный и дождливый день она прогуливалась по городу, как вдруг в ее безмятежность забрался голод. Чтобы быстро перекусить она зашла в одну кафешку, расположенную довольно непривычно: в подвале. Помещение было довольно темным, с красными лампами, но оживленным, и в нем явно витала атмосфера 18+, куда Джил вход был воспрещен, но никто из присутствующих не обратил, что среди них разгуливает дитя. Играла музыка, и, если девушка не ошиблась, это было «seekae – test».

      Сев за столик, который прикрывала ширма, Джил закала какую-то сладость со странным названием, впрочем, здесь все было немного странным. За соседними столиками были очень шумные компании, курившие кальян. Там были и парни, и девушки. Они громко разговаривали, смеялись, матерились. Немного времени спустя девушка признала нескольких среди них старшеклассников элитной школы, в который училась на тот момент.
Джил не успела заметить, как вдруг к ней присела женщина. Она была очень элегантна, взгляд карих глаз пронизывал и тело, и душу. Женщина встряхнула длинными шелковистыми волосами и представилась:

      — Я Алиса. Ты не против, что я присела здесь?

      Джил только молча кивнула, но, видимо, женщину не устраивал немой ответ и вообще молчаливость девушки.

      — Что такая ангельская малютка забыла в таком гнилом месте? — спросила Алиса, прикуривая сигарету.

      — Угостите? Никогда не курила таких, — сказала Джил, взглядом указав на пачку дорогих «sobranie».

      — Видимо, не такая уж и ангельская, — улыбнулась женщина, протягивая одну цветную сигаретку.

      — То, что человек курит — не значит, что он плохой, — ответила девушка.

      — Но не в таком юном возрасте.

      И так, слово за слово, у них началась протяжная беседа, которая словно не прекращалась никогда и даже сейчас, когда они встретились спустя столько времени — их разговор ни разу не прерывался. А тогда беззащитная Джил даже не успела заметить, как ползала, обмотанная веревками, перед незнакомой женщиной, которой пообещала называть ее никак иначе, как «meine fr;ulein».
Прошел миг молчания, в который произошло одно важное событие, и Джил, глубоко и устало вздохнув ответила:

      — Да о каком, черт побери, мире между нами может идти речь? Ты — старая, извращенная, пустая и гнилая мразь, которую я ненавижу, — эти слова вылетели так легко, так просто, словно это была непорочная истина.

      — В твоих словах нет ненависти, не надо врать, — ответила Сара, — сколько не занимайся самообманом, а ты меня любишь.

      — Ненавижу. Как можно испытывать симпатию к тому, кто обменял тебя на паршивую шавку с помойки?

      — Я ошиблась, — почти со слезами на глазах говорила женщина, — я понимаю, какую боль причинила тебе, но я не хотела, я просто увлеклась игрой с той девчонкой.

      — Пусть людям и можно ошибаться, но тебе — нет. Ты не человеком себя считаешь, да и я тебя когда-то боготворила, так что иди на свой Олимп, надень лавровый венок и смотри на всех с высока, как и раньше. А меня больше не трогай! Никогда! Я не хочу слышать о тебе даже тогда, когда ты умрешь, а с твоими играми с наркотиками, это будет совсем скоро, уж поверь мне! Уходи! Я не хочу тебя видеть! — последние слова Джил прокричала, срывая голос. Люди, гуляющие в парке, обернулись на нее и недоуменно смотрели на эту женскую парочку.

      — Я никуда не уеду из Америки. Мне здесь нравится, не то, что в Германии. Не смей разговаривать со мной в таком тоне, ясно? Или хочешь, чтобы мамочка наказала тебя? — она говорила холодно, высокомерно, но завораживающе и волшебно, олицетворяя в себе настоящую королеву холода. А на последних словах она схватила Джил ладонью за щеки и сажала их, немного потрепав.

Девушка резко убрала руку Сары от своего лица, на котором остались следы от ее пальцев.

      — Не прикасайся ко мне, — каждое слово Джил произнесла отдельно, а потом развернулась и ушла. Сара не стала бежать за ней и унижаться, прося прощения. Женщина лишь недовольно поиграла скулами и набрала на своем телефоне номер.

      — Не хочешь сегодня опробовать новую игрушку? — игриво спросила женщина у своей собеседницы, почти мурлыча в трубку, — я закажу тебе таких на пять часов вечера, чтобы успеть встретить с тобой прекрасный закат.


      Джил пришла домой, никуда не заворачивая. Ей были противны улицы, кишащие людьми, сами эти люди вообще все, что только есть в этом отвратительном мире. Ее предала любимая девушка, можно считать, изнасиловал ненавистный человек, и вернулась женщина из прошлого, которая убила ту ее жизнь.

      Девушка оглянулась. Она действительно дома, не в том месте, которое она назвала домом, а в настоящем. Здесь она живет с семьей. Настоящей семьей, где ее по-настоящему любят, пусть и не говорят этого и почти не показывают. Джил села на белый диван и обняла подушку. Через минуту она уже вовсю ревела, пачкая белоснежную наволочку своей тушью, помадой, румянами. Ей так плохо, что кажется, лучше умереть, чем жить в таком душевном дерьме.

      Она сидела час, два, тихо пуская слезы от своего горя и замечая, как изменилась ее квартира. Здесь не было много вещей, к которым она привыкла за пару лет, живя в этом городе. Они словно растворялись в воздухе, не оставив и следа здесь, кроме призрачной тени в ее голове.

      Как странно, что жизнь ее так быстро изменилась в худшую сторону. Как так произошло? Почему все так сразу свалилось на нее. Из оков убивания своей личности ее вывело оповещение о сообщении. Желания открывать сообщение не было, но что-то все же заставило ее это сделать.

      К смс-ке были приложены фотографии и видео. Там снова была Хана, но на этот раз Джил узнала отправителя. Это была Сара. Джил несколько раз прочитала короткий текст сообщения, складывая кусочки картины в своей голове: «Тебя кинула не только я».

                11(Конец)
      «Тебя предала не только я». Эти слова перерождались в голове с тяжелым выдохом, словно легкие были полностью заполнены табачным дымом. Держа «IPhone» в одной руке, а другой, потирая глаза, Джил пыталась сдержать слезы.
Ее лицо исказилось от боли, которую испытывала ее душа. Все еще еле сдерживалась, она села на белый диван и просто молчала, пока из ее закрытых глаз не полились крупные прозрачные слезы. И лицо словно становилось все уродливее и уродливее, отражая внутреннее состояние. Она выронила телефон из руки, он упал на мягкую обивку дивана, и просто ревела, громко всхлипывая и скуля.

      Девушку словно выпотрошили наизнанку и пропустили через мясорубку. Так больно, так невыносимо, и не знаешь, что тебе делать — то ли носится по дому и все крушить, то ли просто обмякнуть и уйти в себя.

      Джил и метала все вокруг, и просто плакала, полностью уйдя в себя. Она достала из бара бутылку виски и, пив прямо из горла и дымя, как паровоз, она кричала, пытаясь излечиться от боли. Виски обжигал горло, и в груди начинало все пылать. Голова дико раскалывалось и все болело. Ничего, кроме смерти совершенно не хотелось.

      Она знала, она чувствовала, что Хана уже давно плевала на свою подругу, что эта девушка трахается со всеми подряд, но Джил терпела. Она надеялась что это всего лишь помутнение, что Хана забылась из-за того, что так сильно переживает развод родителей. Перебесится и забудется, да… Как же наивно так думать, сколько же раз повторять, что самообман только во вред себе?!

      Вот и завял цветок* прекрасной и чистой души.

      И с кем? С этой чертовой потаскухой Алисой, старой развращенной и дряхлой старухи, которая разве что собак еще не имела и не обкалывала наркотиками!

      Что же теперь станется с Ханой? Да ничего. Плевать на эту шлюху. Плевать на всех, здесь только моральные уроды. Разгромив гостиную, порезав диван, на котором Джил плакала несколько минут назад, девушка села на пол и взяла свой смартфон. Дрожащими руками она открыла то видео, где занималась сексом со своим учителем и сделала несколько скринов. Она отправила их на телефон Хане.

      Джил почти что взяла себя в руки, она почти не плакала, и была бы полностью в себе, если бы не виски и не такое количество табака. Ее тошнило.

      Девушка поднялась на второй этаж и зашла в спальню. Тихая, уютная комната, в которой по вечерам царила действительно ламповая атмосфера. Мягкая кровать, маленький гардероб, на котором всегда валяется какой-то милый хлам. И здесь все полетело на пол.

      Противна эта комната, все эти вещи, даже воздух здесь отвратителен. Ненавистно все до последней молекулы.

      Джил собрала все свои вещи, свалила их в чемоданчик, который обычно брала с собой в путешествия по другим штатам или странам, и, потушив сигарету об обои, вышла из комнаты.

      — Алло, Джеймс? — язык заплетался. — Ты можешь приехать за мной? На машине, пожалуйста. Я у Ханы.

      — Джил? Ты что, опять пьяная? Я сейчас быстро приеду, никуда не уходи! — парень говорил очень взволнованно.

      Девушка осталась ждать его. Она стояла на пороге дома бывшей подруги с почти пусто бутылкой виски в одной руке и с чемоданчиком с вещами в другой, слезы ручьями лились из глаз, и боль сжимала сердце. Джеймс приехал, когда была докурена пачка и до конца опустошена бутылка.

      — Ну Джил! — нахмурив брови, сказал парень. — Нельзя так бухать, ты все-таки женщина! А женский алкоголизм — это ужасно.

      — Иди в задницу, — ответила ему девушка, поднимаясь с порога, на котором сидела, и откидывая стеклянную бутылку. — Отвези меня к отцу.

      — В таком состоянии? Как ты с ним говорить будешь?

      — Мне не надо будет с ним говорить. Поехали быстрее.

      Джеймс взял девушку на руки и понес к машине. От нее дико пахло алкоголем, и она уже засыпала. Он положил Джил на заднее сиденье, поставил вниз ее чемоданчик и поехал туда, куда она просила. Он ехал знакомой дорогой, потому что иногда подрабатывал в той фирме курьером.

      — Джил, — позвал парень подругу, потрепав ее за ногу. — Мы приехали.

      — Что? — голос ее был сонным, но немного протрезвевшим. — Сколько мы ехали?

      — Полтора часа, — кратко ответил Джеймс. — Что дальше?

      — Подожди меня здесь.

      Девушка вышла из машины и быстро, как только могла, отправилась в высотное здание. Стараясь идти там, где меньше всего народу, она поднялась на этаж, где располагался кабинет ее отца. Дверь была опечатана. Джил оглянулась, чтобы проверить — нет ли кого рядом. Убедившись, что она здесь одна, девушка подошла к двери и резко сорвала опечатку с двери, проникая в кабинет.

      В помещении царил полный разгром. Тяжело было подойти к столу, ни разу не наступив на какую-нибудь бумагу или папку. Пошатываясь, Джил шла к своей цели, думая только об одном. В ящиках все было перерыто. Но спустя пять минут поисков, она нашла то, что искала — один билет с открытой датой до Австралии. Взяв его, она вышла из кабинета, захлопнув дверь.

      — Эй, что ты там делаешь? Туда нельзя! — из-за угла показался один из сотрудников офиса.

      Адреналин, поступивший в этот момент в кровь, заставил девушку окончательно протрезветь. Она быстро запрыгнула в лифт, который благо был на этаже. Слава богу, коридоры здесь были длинные, и мужчина не успел добежать до нее. Но сейчас, скорее всего, он побежит к охраннику.

      Казалось, что лифт ехал слишком медленно, сердце дико колотилось, оно почти выпрыгнуло из груди, когда девушка приехала на первый этаж. Она пулей выскочила из лифта и почти что перебежала фойе, когда увидела, как тот самый мужчина подошел к одному из многочисленных охранников.

      Джил обернулась, когда открыла стеклянные двери здания, и увидела, что поднята тревога. Она быстро среагировала и побежала к машине.

      — Быстрей! Быстрей! В аэропорт! — крикнула она Джеймсу.

      Парень резко нажал на газ, и машина отправилась в путь.

      — Что произошло? Зачем в аэропорт?

      — Мой отец банкрот, его кабинет опечатан. Я уезжаю в Австралию.

      — Что?! Ты шутишь?

      — Нет! Больше никаких шуток. Мне осточертела эта Америка, я родилась не в той стране! Ненавижу здесь все, что только можно. Все люди — прогнившие, бездушные твари! — Джил смотрела в окно, говоря это.

      — Ну спасибо, — сказал Джеймс, поникнув.

      — Я не имела в виду тебя, — Джил покраснела. Она не хотела обидеть своего единственного друга.

      Далее они ехали молча. Джил смотрела в окно, думая о том, что теперь ее ждет.

      — Мы на месте, — поникнув, сказал парень, когда они остановились около аэропорта.

      — Спасибо, Джеймс, — тихо поблагодарила девушка и вышла из машины; парень не пошел за ней.

      Она шла тихо, везя чемоданчик. Джил уже подошла ко входу в здание аэропорта, как вдруг ее окликнул друг:

      — Джил подожди!

      Девушка обернулась и увидела, как парень подбежал к ней, немного запыхавшись.

      — Что? — спросила она, глядя на свои наручные часы, чтобы проверить время.

      — Это конец? — спросил он.

      — Конец наступил давно, Джеймс. Пора начинать новые истории, более спокойные, — ответила девушка и закурила, она протянула последнюю сигарету другу, и он ее принял.

      — Почему ты так просто убегаешь от проблем? Что за глупая позиция? Ты не можешь так просто взять и улететь на другой континент!

      — У меня больше нет проблем, все уже решено. Осталось только забыть, как глупый сон. Меня здесь ничего не держит.

      Парень не нашелся, что ответить. Они стояли, молча докуривая сигареты.

      — Прощай, — наконец сказала девушка, бросив сигарету и поцеловав парня в губы. И пусть это так не выглядело, но даже сейчас поцелуй был дружеским. — Спасибо, что любил меня.

      Она покинула парня, оставив его в одиночестве.

      Уже в самолете, глядя на облака, девушка думала о том, что Америка ее больше не тронет в жизни. Но так сложилось, что надеждам не свойственно сбываться.
_____________________________
*;(;;) — с яп. "цветок".