Человек, который спас планету

 Амаяк Тер-Абрамянц

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПАС ПЛАНЕТУ

     Было это тёплым августовским вечером, когда по дворам пятиэтажек пронёсся клич: «Кино показывают! Бесплатно!» - «Где?» - « Да прямо на улице на пятиэтажке напротив !» Первыми туда, конечно, рванули мальчишки района и я с моим другом Вовкой. А в мальчишеском сердце ёкнуло искорка надежды  –«Бесплатно!!!»» - может это и есть первый знак обещанного коммунизма! Ведь не всё сразу будут вводить бесплатно, а постепенно: начнут с кинотеатров, а потом уж и до магазинов доберутся!
      Толпа ребят стояла, а кто уселся на траву (взрослых было немного) напротив торца краснокирпичной пятиэтажки, на котором был уже вывешен огромный, закрывающий пару этажей экран.
      - А о чём кино-то?
      - Про войну!
      - Здорово!
     Толком больше никто не знал, только позади зрителей молчаливые дядьки налаживали киноаппаратуру. 
     И вот белое  полотно экрана под редкие аплодисменты осветилось и мы увидели вспышку и вырастающий гриб ядерного взрыва, очень похожий на шапочку бледной поганки, которая не раз встречалась через дорогу в лесу .волну катящуюся от её основания во все стороны и сшибающую и уносящие деревья как солому, сметающую и воспламеняющую стенки домиков посёлка…
     Скучный голос диктора что-то говорил, наверное, о том, что «военщина» США хочет таким образом уничтожить первое в мире социалистическое государство, чтобы удержать над миром собственную власть. Потом рассказывали про Хиросиму и Нагасаки, на экране возникли развалины городов, превращённые за считанные секунды в груды мусора, умирающие от лучевой болезни истощённые и безволосые с отслоенной кожей детишки… а мы думали, что это киножурнал, который тогда всегда предваряли любой фильм в кинотеатре и ждали. Нам показывали способы защиты о ядерного удара – фигуры с хоботами безобразных противогазов, бомбоубежища, которые должны быть под каждым домом (а под нашим, кстати, не было!). Звучало страшное слово «радиоактивность» - она невидимая – от неё лысеют и умирают. Запомнилась картина превращения московского метро в бомбоубежище: эскалаторы отключались. Огромная каменная плита между эскалаторами и самой станцией вдруг медленно поднималась и герметично закупоривала вход в станцию, чтобы к собравшимся в ней людям не проникала радиоактивная пыль, и мне вдруг стало понятно значение металлических серебристых линий на полу перед входом на платформу станции – я то думал, что это для красоты, а оказалось эти железные швы – очерк ворот между жизнью и смертью.
     Возвращались домой немного растерянные: художественный фильм нам так и не показали….
     - Пап, а что будет ещё война?
     - Нет, - качал головой отец, перенёсший ленинградскую блокаду и дошедший до Берлина, закуривая убийственный беломор - второй такой войны человечестве не выдержит! А потом, сейчас страх сдерживает – ведь ядерное оружие и у них и у нас… Нет! – качали головами люди его поколения – эта война последняя в истории! Ну, может, кроме каких-нибудь мелких - в пустынях Африки или в далёких джунглях Азии…
     А через дорогу от нашего дома в дубовой роще, переходящей в дальние голубые холмы лесов, ещё тут и там встречались следы прошедшей войны – ямы землянок, превращавшиеся весной в пруды, в которых появлялись гроздья крупной полупрозрачной серой икры, из которой вылуплялись чёрные страшненькие и юркие тритоны, обитающие только в воде, а из них в свою очередь появлялись лягушки, оглашая дубраву кваканьем. Ямы эти, бывшие землянки были заросшие осокой, ряской и на дне иногда что-то блестело – то солдатский котелок, то пряжка, а одному счастливцу удалось выловить алюминиевую слегка помятую немецкую фляжку с гравировкой девы Марии. И хотя боевые действия сюда чуть-чуть не дошли, здесь находилась полоса обороны, ребята в земле то и дело откапывали патроны. Один такой довольно крупный и ржавый достался моему другу Вовке. Мы уже знали, что в костёр их бросать нельзя – были случаи жертв после такого баловства. Вовка взял плоскогубцы, вывинтил пулю и высыпал на фанерную доску дорожку грубого помола, напоминающие маленькие квадратики пороха. Он поднёс зажжённую спичку к началу дорожки, порох моментально вспыхнул, и пламя бодро пробежав по извилистой дорожке, погасло.
 
      Было мне тогда лет тринадцать и очевидно этот фильм нам показали во время кубинского кризиса, об опасности которого мы и представления не имели. Партия устами её полуграмотного лидера торжественно объявила, что коммунизм в отдельно взятой (нашей)стране наступит через 20 лет. А партия никогда не ошибается - это мы усвоили со школьных уроков и,затаив дыхание считали месяцы, годы и ложились спать в сладком сознании что стали ещё на день ближе к коммунизму. Нам объявили, что за это время жизнь людей будет улучшаться и, главное, СОЗНАТЕЛЬНОСТЬ людей будет повышаться и повышаться.   
     Шли дни, месяцы,  годы, мы взрослели и начинали отмечать невольно, что по сути вокруг ничего не меняется: такие же очереди за продуктами и промтоварами, особенно импортными, если не более, люди даже злее друг к другу становятся, раздражительнее, а пьянство и алкоголизм ширились подобно эпидемии чумы. Падало общее качество жизни, качество работы, исчезало чувство ответственности за дело, за слово, обсчитать, вынести с завода продукцию и обменять на бутылку, приворовать становилось делом обычным и даже в некотором роде умением уважаемым, получившим в народе оценку как "умение жить!" ... Уж какая там сознательность - с нею дело как раз ухудшалось, поговорка появилась: "Хочешь жить - умей вертеться!" ! Мы росли, стали задумываться по мере сокращения объявленного резерва времени... "Был бы Ленин жив, - вздыхали некоторые мальчишки, - был бы коммунизм! Он бы что-нибудь точно придумал бы!!" А в некоторые головушки вдруг проникал крамольный вопрос: "А может СИСТЕМА не срабатывает и её надо изменять?! - но вслух об этом заявлять ещё боялись. Наши правители хотели чтобы во всём мире был социализм и ничего не менялось, как у нас, но буржуазные США не хотели людям добра и всячески нам мешали, линчевали негров и готовились к войне...Но чем грубее и навязчивее становилась коммунистическая пропаганда, чем более явной становилась её лживость, тем больше росла обратная реакция  - уверенность, что там, на западе, сидят в правительствах культурные гуманисты, желающие миру лишь добра и мира дяди и тёти и люди, которые честно работают, живут богато и благополучно, как при нам обещанном коммунизме!Ну а бездельники идут под мосты Сены в клошары... как справедливо всё там образовалось! И грядущая война, к которой готовились, казалась ещё большим безумием! Вот если бы не эта коммунистическая система каким-то чудом сгинула, - мечталось, - если бы разрешить частную собственность и многопартийность и свободу слова, ах, казалось нам, с какой радостью нас бы приняла в свои объятья цивилизованная Европа и исчезла бы навек угроза не то что ядерного апокалипсиса, но и войн вообще (во всяком случае в Европе)... мы и не подозревали что даже крупное государство может быть уничтожено таранами безъядерных войн, как это случилось с Югославией, как это стало грозить России и Украине...               
     В международной политике положение балансировало на грани войны из-за этого тупого следования столетней давности идеологии, напоминало ситуацию: стоят два человека с пистолетами прижатыми к виску соседа, не желая уступать ни на сантиметр другому, и любое подозрительное движение  закончится одновременным залпом друг в друга. 
       Время от времени шли разговоры о ядерном разоружении, но шли туго, а военные заводы производили и производили по налаженному конвейеру всё большее количество ядерного оружия, газеты грозно сообщали об усилении «борьбы за мир» нашей партии, пугая домохозяек, которые паниковали и сметали с полок магазинов крупы, макароны и соль.
     Тем временем наши и зарубежные учёные провели множество взаимоподтверждающих расчётов и  исследований, доказывающих бессмысленность ядерной войны: к тому времени у нас и США накопилось столько ядерного оружия, что, мы могли уничтожить США 50 раз, а американцы СССР раз 100, планета станет в радиоактивной пустыней, всё живое вымрет – дымы от пожаров на сотню лет закроют солнечный свет и на земле наступит резкое похолодание на сотню лет – ядерная зима… Но оружия накопилось столько, что уже оно, а не человеческий ум начинало диктовать ход исторических событий, подталкивая человечество к апокалипсису.
     Все люди знают, что когда-нибудь умрут, однако живут об этом не задумываясь, так и для нас было очевидно, что мир, вместе со всеми его культурными сокровищами, идёт к ядерной катастрофе (коммунисты никогда не отступали!),  человечества погибнет (ведь и незаряженное ружье раз в году стреляет), и тем не менее, это  настроения нашим встречам не портило, лишь придавая иногда им оттенок ностальгии: знание это было какое-то  абстрактное, катастрофа общая,  не от нас зависящая, мы умрём быстро и молодыми. В сказочку про коммунизм народ уже не верил. Но мы, молодёжь тех лет не были революционерами, и не видели никаких сил способных остановить движение социалистического паровоза в ядерную топку, настолько был силён контроль КГБ над каждым гражданином: любое антигосударственное шевеление грозило карательными мерами, начиная от задушевной беседы в кабинете следователя КГБ, кончая психбольницей или мордовскими лагерями...
    Но...
    благодаря нашим родителям прикладывающим все усилия чтобы хоть их дети пожили как люди, мы были свободны от быта, философствовали, путешествовали и, ощущая трагикомичность и карикатурность существования, собственный избыток молодых сил и невозможность что-либо изменить, временами дурачились, зачитывая между кружками пива, искусственно хмурясь и загробно понижая голоса, строки Фёдора Сологуба:

В поле не видно не зги.
Кто-то зовёт: Помоги!
     Что я могу?
Сам я и беден и мал,
Сам я смертельно устал,
      Как помогу?...

После этого обычно следовал демонический жизнерадостный смех над трагикомичностью жизни, в центре которой нам пришлось оказаться. А помочь в нашем личном окоёме мы вполне могли: и друг другу, и прохожему с приступом стенокардии, вызывая скорую помощь, и дать по физиономии хулигану при случае даже иногда были в состоянии, ну а я, работая на скорой помощи, занимался помощью людям через трое суток на четвёртые... Но это казалось мелким, не героическим, а героическое  предполагало выйти против государства. Героем в условиях СССР стать было невозможно, не став мучеником, не принеся всю свою жизнь в жертву, а мы не были готовы на последнее, мы слишком любили жизнь, пиво, женщин, природу, море, путешествия, не хотели тревожить родителей… противостояние государству означало бы безусловную гибель той довольно комфортной жизни, которую мы не были готовы оставлять. И потому, мы и себя то всерьёз не воспринимали, иронизируя и над властью, и над самими собой.
      Единичных настоящих героев сажали в тюрьмы, психбольницы, убивали… Героизм, открытый вызов лжи наших правителей не оставлял ни малейшего шанса на выигрыш, и большая часть мыслящего общества ограничивалось лишь кухонными посиделками с вином, иронией, запрещёнными политическими анекдотами, стихами, гитарой крамольной, свечами или туристскими кострами, походами в горы, а главное, чувством необыкновенной внутренней свободы, которую нам давала вера в друзей. 
     Я предполагал возможность изменения строя лишь сверху… когда тщеславным деткам и внукам власть придержащих надоест самим эта система, вынуждающая скрывать своё могущество и богатство. Или, что хуже, могло произойти возвращение сталинизма, страха, массовых репрессий: не даром всё чаще за лобовым стеклом городского автобуса или грузовика появлялись переснятые чёрно-белые фотки усатого вождя народов в кителе с трубкой и без трубки… В оценке нашего будущего всё казалось ясным. Существовали две противоположные социальные системы, одна из которых, коммунистическая,  претендовала на покорение всего мира и подавила любое протестное движение как минимум на полвека. Запад же казался стоящим в оборонительной стойке, светочем гуманизма и средоточием всяческих благ, тем самым коммунизмом, который нам обещали вначале…
       Нам оставалось дурачиться, совершать непонятные окружающим поступки, не укладывающиеся в понятия для большинства. Не могу забыть, когда мы с нашим главным критиком и знатоком Шопенгауэра распевали декадентские стихи. Мы плыли в лодке ввиду прекрасной Ялты с бутылочкой грузинского вина, припрятанной под нос палубки, над уходящей в синий мрак глубиной моря и орали в ритм весельным гребкам, аранжируя на манер народный, на сей раз стихи бедного Константина Бальмонта:

Хорошо меж подво-одных стеблей.
Бледный свет. Тишина. Глубина-а.
Мы заметим лишь тень кораблей.
И до нас не доходит волна.

Неподвижные стебли глядят,
Неподвижные стебли растуть.
Как спокоен зеленый их взгляд,
Как они бестрево-ожно цветуть.

Безглагольно глубокое дно.
Без шуршанья ,б.., морская трава-а.
Мы любили, когда-то, давно, (и-эх!..)
Мы забыли, б.., земныя слова.

Самоцветные камни. Пясок.
Молчаливые призраки рыб.
Мир страстей и страданий далек.
Хорошо, что я в море погиб.

    С соседних лодок на нас посматривали с удивлением советские люди, крутили у виска.

     Мы были уверены, что всё кончится идиотской ядерной войной…
           Ведь для войны не надо было бы даже нового политического конфликта: Существовали ядерные боеголовки нацеленные друг на друга, а сколько технических сбоев нужно было предусмотреть!? Я помню прочитанную книжку нашего «политиздата» об американских ядерных бомбардировщиках Б-52. Там описывался случай, когда американские локаторы приняли за нашу ядерную атаку стаю летящих с севера гусей, но Бог миловал… А это значит и с нашей стороны могли быть различные сбои! А о скольких мы не знали и спокойно пили себе пиво! И, несмотря на все старания, все случайности предусмотреть невозможно,  и мы не раз стояли на грани гибели земной цивилизации, хотя ничего не подозревали и лопали преспокойно пиво, рассуждая что в такой стране не имеет смысла заводить семью и иметь детей….Шла гонка вооружений, шли переговоры по ограничению стратегического ядерного оружия, но вопрос упирался в контроль, который наше правительство боялось к огня и, не зная арсенала противника, мы выжимали из нашей промышленности всё что могли. Практически вся страна была превращена в военный лагерь, территории равные многим вместе взятым европейским государством были закрытыми, романтическая эра пересекающих по тайным тропам  шпионов прошла: через границу  не могла и мышь проскочить незамеченной – огромные полосы освещаемые прожекторами ночью, вышки соединённые сплетениями колючей проволоки под электрическим напряжением,  с автоматчиками, открывающими огонь без предупреждения по желающим расширить свой кругозор перебежчикам на запад, с широкими без травинки хорощо выровненными контрольно-следовыми нейтральными полосами (я видел такую из окна поезда «Москва-Ереван) а через морскую границу, прощупываемую эхолокаторами не мог проскочить незамеченным и  теннисный мячик, а  не то что аквалангист. Казалось, мы обречены, если Господь, в которого мы слабо верили, чего-нибудь не придумает.
      Но ощущение надвигающейся катастрофы где-то на уровне подсознания было и проявлялось оно не только в разговорах, но и в кошмарных снах. Помню один такой. Я солдат. Сплю . И вдруг боевая тревога. Солдаты сыплются с коек и мы бежим к расчётам и понимание, что это КОНЕЦ выступает липким холодным потом. Другим зрением я вижу нашего генерального секретаря в боярке – зимней шапке, он усаживается в машину, которая мчит его по подземной дороге к спасительному подземному городу.
      Об этих сверхсекретных городах иногда просачивался слух… Вход в них через систему метро и у этих входах электричкам в любом случае останавливаться или снижать скорость запрещено. Строятся они для нашего партийного руководства, брешущего с трибун и через СМИ о всеобщем равенстве, для их семей, обслуги и охраны. Там даже солнце искусственное якобы придумали и запасы на сто лет, пока не кончится ядерная зима и на землю можно будет вылезать, не получив гибельного излучения. Как в плохом фантастическом романе…Начало нового человечества… С самого его дерьма! Естественно власть возьмут в итоге гориллы охранники… С некоторых пор я стал приглядываться в окна вагона метро, пытаясь обнаружить эти секретные входы. А это когда-нибудь случится, я знал, ведь поезда метро иногда вынуждены останавливаться по не зависящим от них причинам. В обычном движении стены тоннеля сливаются в серый поток, вереницы фонарей и ничего не разглядишь. Но однажды поезд по какой-то причине резко затормозил, стал двигаться медленно и я увидел в стене тоннеля квадратную дыру куда-то ведущую с уходящими в неё толстыми кабелями. Поезд быстро набрал ход, и дыра исчезла, только я вдруг почувствовал приступ тошноты: я почти был уверен – это именно тот вход! И мрачное тошнотворное состояние не покидало меня весь день.
      Однако в суете быстро отряхивались мрачные сюжеты и обычная жизнь продолжалась. А между тем в то же самое время, когда мы пили пиво, обсуждали и читали книги, ели, спали, ходили на работу и случилось именно такое, о чём я узнал лишь в конце двухтысячных из телепередачи… Всего лишь в сорока километрах от нас мир спас человек, И это не было боевиком американским, где накачанный мускулистый Стивен Сигал, Шварценеггер или ещё какой красавец (почти во всех сказочных американских боевиках герой в одиночку спасает мир.). Это произошло всего в сорока километрах от нас на засекреченной скрытой в лесу базе противоракетной обороны.
     Станислав Евграфьевич Петров (Запомните это имя земляне и молитесь!) в одиночку спас мир! Внешне он совсем не походил на американских супергероев спасителей – худощавый и немного нескладный офицер… Он нёс обычную смену, и внезапно компьютерная система дала чёткий сигнал, что с территории США произошёл пуск межконтинентальных ракет.
     Вот как описал этот случай корреспондент:
«26 сентября 1983 года подполковник Станислав Евграфович Петров дежурил на командном пункте раннего обнаружения пусков ракет противника в Серпухове. Он управлял новейшей компьютерной системой слежения, которая могла засечь запуск боевой ракеты с гарантированной точностью. И именно в это дежурство электронная машина сработала. Взвыла сирена, огнём вспыхнули красные предупредительные кнопки. Система показывала, что с территории США в сторону СССР взлетели несколько баллистических ракет.
На Петрова навалилось колоссальное напряжение. По уставу надо срочно докладывать на самый верх. И Андропов, руководитель страны, долго думать не будет, он обязан спасти страну. Массированный ответный удар гарантирован. Казалось, вот он и наступил, ядерный апокалипсис! Петров уже держал в руке трубку спецсвязи, но что-то не давало ему сделать последний шаг. В информации компьютера были непонятные детали. Смущало то, что нападение на страну произошло только с одной американской базы и малым количеством ракет.
Это выглядело или как глупая провокация, поскольку ответным ударом Америка будет просто уничтожена. Или компьютер выдал ошибочное предупреждение. Быстро оценив ситуацию, Станислав Петров дал отбой боевой тревоге. Приняв на себя огромную ответственность, подполковник решил, что всему виной компьютерный сбой. Он оказался прав – датчики сработали от бликов солнечного света на облаках в высоких слоях атмосферы.
После доклада по инстанции начальство сгоряча обещало подполковнику золотые горы. Спас мир от ядерной войны! Герой! Но ажиотаж быстро прошёл, и к Петрову возникли вопросы. Почему сразу не доложил, почему нарушил устав, где своевременная запись в дневник дежурства? Нет, наказаний подполковник избежал, но и героем страна его не признала. Станислав Петров вскоре вышел в отставку и до сих пор скромно живёт в Подмосковье.»
     Учёные потом клялись, что вероятность такого случая была одна на тысячи… Потели от страха…

      Вот такая была история (а, возможно, и не одна?), когда мир висел на волоске… Я помню мелькнувший про него сюжет по телевидению, сразу затопленный мусором голозадой попсы, дебильной рекламы и словоблудием пиарящих себя политологов: удаляющаяся по лесной тропинке худощавая несколько нескладная фигура в холщовой рубашке, рабочих брюках  и с ведром в руке – видно шёл на родник за водой. Спаситель мира!!! Как он не похож на кочующих в блеске славы по киноэкранам голливудских «спасителей мира» - мускулистых, великолепных самцов – Шварцнеггера, Сталоне, Сигала…
«Мир узнал о подвиге подполковника Петрова только в 1998 году. Единственной наградой офицеру, который не дал планете погибнуть в страшном огне, стала хрустальная статуэтка от ООН – «Человеку, предотвратившему ядерную войну».
     Около месяца назад о нём вдруг вспомнили. На экране появилось немолодое усталое лицо с недоверчивым взглядом из-за очков, с двумя глубокими вертикальными носогубными морщинами. За две-три минуты телеящик напомнил историю тридцатичетырёхлетней давности и сообщил о его смерти в возрасте 77 лет. Официальных соболезнований не последовало: сразу началась реклама аппетитных чизбургеров.