Красавище и Чудовица

Жанры: Слэш (яой), Юмор, Пародия, Злобный автор, Стёб
Описание: Епическая сказочка, нетрадиционная с такой же ориентацией. Всё тут не так, не тик-так как-то. Но цветочек аленький есть и даже цветёт, даёт плоды, вот только...
Посвящение:
рекламе на билбордах

В одной прибабахнутой местности в замудреном уезде был городок-поселок, где жила в семье тихого прапорщика третья дочка после двух первых, Чудовица. И была она такой хорошей и замечательной девушкой, что ни в Яндексе не отыскать, ни Гуглом не загуглить, не заметить точно не выйдет! Недурна собой, очи яхонтовые, брови соколиные, губки коралл розовый, а то еще серый бывает, и стройна, и фигуриста, и походочка у ней, да нет, походняк-то как раз у нее был… солдатский такой походняк. И неуклюжая она была, за все цеплялась по дороге, сшибала все, что лежит у края, на все притолоки натыкалась – вечно в синяках да ссадинах.

Да еще веселилась она без причины, и когда потехе уж совсем не время было. Вот, бывалочи, идут с похорон соседи-товарищи, грустные идут, причитают, про покойничка речи скорбные ведут, хвалят его, какой он добропорядочный-то был да достойный человек, жаль, что умер, а Чудовица как возьми смеяться да похабные частушки верещать. А голос-то у ней звонкий был да пронзительный, что твоя пожарная сирена. Всколыхнутся все сотоварищи скорбные, да давай ругать Чудовицу, что перебила их думы печальные, а и печалиться уже потом не могут по нормальному, потому идут в дом к усопшему и спиртягу пьют от горя-горюшка, да протяжные песни горланют, а потом забывают вообще, что то поминки, а не свадьба, танцы-пляски у них начинаются, анекдоты, да и сами уж частушки похабные чешут. А Чудовица, будто бы дело сделавши, довольная домой возвращается, да на богатство свое чудовое любуется.

А богатство у ней и впрямь чудовое было, только ей одной интересное, ни копеечки не стоило богатство то. Потому Чудушкой и звали-величали девку красную, что собирала девка Чудовица гербарий с листвой сушеной, да травой-сеном разным. Где выискала-вычитала, а грамоту-то она одна из сестер, кстати, ведала, не понять, про тот гербарий, да зачем он нужен был ей, никому не рассказывала. Аккуратно складывала между листками книги мудреной циклопедии былинки да травочки с цветочками позасохшими да корешками-мочалками, и разглядывала, да перебирала их в свободное время, когда другие девки вышивкой да кружевом маялись. А уж как дорожила она своим гербарием, никому смотреть не давала, берегла, да под замком в сундуке своем сохраняла!

Однажды у мамки серьги старинные да драгоценные, еще мать жива была да здоровая, чуть не выменяла на растение заморское гадкое, маис называется, да вовремя мамка спохватилась, что Чуды не слыхать да не видать давненько. Отыскали девоньку, отобрали серьги мамкины, глянули на этот маис заморский у торговца иноземного, неведомой силою занесенного в ихнюю тьму-таракань. Объяснили Чудушке, что это кукуруза, что за околицей ее видимо-невидимо для коровы растет. Успокоилась Чудовица, сходила за околицу, сорвала рыльцев кукурузных, что у торговца ей так понравились, да засунула в своей гербарий сушиться.

Девки-сестрицы Чудовицыны тоже из себя хороши да красны были, и женихи мимо них прогуливались-приглядывались, потому девки-сестрицы старались барахлом красивым разжиться при любом случае удобном. То из города папенька что привезет, то какой ухажер прямиком подарит, то по каталогу почтовому выпишут что заморское да мудреное, а потом крутют-вертют, не знают, каким боком оно это на фигуру надевается.

И вот как-то раз очередной поехал их папенька, Кузьмич, старый прапорщик в отставке, в большой город за цветами, тьфу ты черт, за товарами, которые в поселке родном не продавали, не делали. Запряг он в телегу свою жигулю крапчатую и поехал, пинзиновым двигателем попукивая, да газу с туманом подпуская из трубы в заду у коняки своего верного, надысь из ремонта вернувшегося.

- Что вам, девки-доченьки, привезти из города? – спрашивает Кузьмич строгим голосом, так спрашивает, что девки аж вздрогнули сперва.

- Папенька-папенька, привези нам платьев шелковых, да с лентами, да со шляпками, да туфель заморских привези, чтобы пальчики наши нежные грубой кожей не поранили!

- Отставить ленты-шляпки! – рявкнул папенька на девок. – Четко формулируйте целевые задачи! Что конкретно привезть надобно?

- Мне, папенька, привези платье модель 248-Ш-12, размер 42, рост 3, да шляпку модель 23-75-ЛД-8 размер 54 см, туфли модель БГ-578-К, размер 38, красные, - оттарабанила тогда средняя дочка, самая толковая у папеньки.

- И мне что-нибудь такое же, только цветов других, ладно? Мы же с сестрой один размер носим и платьев, и обуви, да и головушки у нас одного обхвата, - присоединилась старшенькая, любименькая дочка.

- А мне, папенька, привези цветочек аленький, вот тебе страничка из книжки библиотечной с рисуночком, а где взять тот цветочек не знаю я, там дальше в книжке тоже листочки вырваны были… - младшенькую дочку Чудовицу папенька тоже любил нежно, но с трепетом – не знал, что еще может вытворить дитятко неразумное, его уму, прапорщика, совсем не понятное. Согласился он, взял страничку, свернул ее и засунул себе… в нагрудный карман, ближе к сердцу чтоб.

Вот вернулся он из города, да привез сестрам все заказы их. А Чудовице только книжицу про цветочек ее аленький. Но и тем девка довольна была, ведь то книжица была целиковая, все листочки ее были новые, да на месте. И пошла она читать про выращивание цветочка аленького. Да сколько света надобно, да удобрения какие класть в горшок, сколько поливать его бедолажного, да когда ж цвести он вдруг соберется.

А в той книжице, в приложениях, был и адрес дан, семена где есть, можно чтоб купить, да курьер чтоб принес домой прям с доставкою.

- Папа-папенька, - молвит Чудушка, - ты снеси письмо про цветок мой на почту, чтоб курьер принес семена мне маленькие, я сама взращу цветик аленький. Для гербария мне его только и не хватает. И для счастья тоже.

- Ну, раз хочется тебе дитятко, будет тебе курьер с семенами маленькими, - и отнес письмо-заказ прапорщик Кузьмич на почту, как положено, да попал он в перерыв обеденный.

Посмотрел солдат на закрытую дверь, по часам своим время сверил – в самое начало перерыва попал он. Тогда решил Кузьмич идти сам по адресу, ведь совсем недалеко казалась эта улица, где чудесные семена отдать обещалися.

Шел Кузьмич улицей, с поворотами, через площадь шел, да через парк с озером, рынок миновал, да мимо библиотеки прошествовал, да еще три раза повернул и на опушку леса забрел. Но дорога шла прямоезжая, да погода стояла так, как надо стоять. И пошел Кузьмич дальше по дороге в лес, ну а там же дорога-то кончилась, а осталися одни направления. Вынул компас Кузьмич, что наградой был ко Дню Победы Великой над нечистой ордой геев-гомиков, то есть над войсками из того самого Запада, где в церквах венчают богом пацанов с мужиками и девок с бабами. Посмотрел Кузьмич на свой компас, с картой сверился, да и понял он, что попал он на Кудыкину гору, куда еще мать его, да бабушка, та, что Кузькина мать, коз гонять запрещали.

Осмотрелся Кузьмич поокрест да тропку тонкую увидел, тропку бледную, что сквозь кусты вела в глушь которую. И по ней пошел смело он, а куда деваться ему было-то, потерялся он даже с компасом, он ведь прапорщик, не полковник был. Шел он по тропе, а она расширилась, да раздалась по сторонам, тут-то Кузьмичу до кустов приспичило отойти с тропинки-дороженьки. А кусты-то малиновые были, а малина уже в самом соку, хоть бери ее да и в корзину собирай.

Кузьмич поглубже в куст проник да принялся поливать корни куста дождиком своим, завершивши процесс, глаза поднял вверх, да и обомлел: на него медведь смотрит. Стоит тоже в кусту том малиновом миша косолапый, он малину ел, и смотрит на Кузьмича так внимательно, мол, что ж ты гадина мой куст не тем удобрением поливаешь. Хорошо, что Кузьмич смелый прапорщик был, а то бы и нужное удобрение под куст наложил бы, даже штанов не снимая. Но нет, удержался бравый прапорщик Кузьмич, только вот развернулся он от медведя и как припустил, дорог не разбирая, по прямой через бурьян да пеньки всякие, через рощицу проскочил, не задумываясь, а когда в глушь зашел, остановился.

Глядит вокруг опять, понимает Кузьмич, что семена ему тут цветочка аленького не даст никто, потому как нету тут никого, место дикое, человеком нехоженое, зверем не рысканое, птицей не лётаное, гадом не ползаное.

И пошел мужик как стоял вперед, расступилися кущи частые, и увидал Кузьмич вдруг чудо-чудное да не возможное совсем: стоит терем в аж три поверха, со светлицею да под куполом витым. А на поляне-то павлины белые гуляют парами, и фазаны с курами-фазанихами по клумбам с цветами чудными топчутся. Музыка откуда-то нежная идет, как свирель поет, льется громче всё.

Разомлел Кузьмич от красоты-лепоты такой невиданной, захотел присесть – тут и скамеечка вся резная-витая да решетчатая появилась, да под зад ему как ударилась, что аж сел Кузьмич сразу на нее и без приглашения хозяйского. Стол возник как из воздуха, яств полон весь да заморских всё. А Кузьмич понял, что он-то без обеда ушел, да медведь ему аппетит раздразнил, взял солдат со стола балыка кусок, да с дижонскою горчицею, да под салат из морской капусточки, фу, вот гадость-то! А мясцо оно ничего еще, вкусное весьма да питательное. Лягушачьих лап не притронулся, а запил все то Кузьмич вискариком, да без содовой, не разбавленным.

Хорошо-о-о Кузьмичу стало враз, сидит на лавочке, развалился, млеет на солнышке, виски из стакана широкого потягивает, хорошо ему, аж про дочь забыл. Вдруг голос ему:

- Слышь, мужик, а ты чё сюда лапти свои принес?

- А? Что? Какие лапти? – встрепыхнулся Кузьмич, аж подпрыгнул вверх с неожиданки. – Я не лапти нёс, а по адресу за семенами маленькими шел от почты для цветочка аленького, тьфу, для дочки своей, для Чудовицы.

Тут узрел Кузьмич того, голос чей. Оробел мужик, подобрался весь, встал он смирно стоять, да чуть честь не отдал. На него прям шел генерал поди, весь в пинджаке от мундира, в эполетах золотых с аксельбантами, да с цепочками, да с пуговицами в ряд, ярче сол-неч-но-го дня пуговицы в ряд… Э… Не оттуда это, но Кузьмич то потом понял, а пока стоял и глядел, рот отверзши до пупа, да дар речи утратив насовсем, наверное.

- Что ж вы, батенька, мне не скажете, ваше имя расчудесное? Я хозяин здесь, в этом замке чудном, а зовут меня здесь Красавище, потому что я весь красив как бог, что с Олимпа вниз чуть не сверзился.

Было, было, на что смотреть на Красавище: голубы глаза цвета неба майского, волос смоль черным-черен был да блестящ его, щеки розовы, да нежны его, губы словно мёд да от диких пчёл, строен парень станом да высок и складен был. Руки белые, не рабочие, ноготки блестят как алмазные, в правом ухе его серьга-капелька, пальчики в перстнях да с каменьями изумрудными. Сапоги на нем из сафьяновых кож, да с рисуночком, каблучки его серебром да отделаны.

А уж как одет, боже праведный! Про кафтан-пинджак дело понято, но штаны его тоже чудные, ведь меж ног висит, как мешок, мотня, а коленочки все обтянуты, словно пёс его зализал совсем, по бокам идет полоса алая, в центре с золотом кружевным шитьём. От карманов брюк цепи-золото многочисленны поразвесились, да звенят они при движениях.

И походочка у Красавища была ровная, да бедром он вёл, как молодушка, плавно-нехотя ноги-ноженьки выставлял он в ряд, не качаясь всё ж. Так дошли они, Кузьмич с Красавищем, до гостиной залы в нижнем поверхе.

- Я мужик простой, Кузьмичом зовут, - объяснял тому бедный прапорщик, - шел на почту я, да в обед попал, вот пошел я сам да по адресу, заблудился я, да медведь меня испугал, зараза, я и ринулся, очертя башку, наугад бежать, путь не ведая.

- А скажи, Кузьмич, ты мне вот чего, ты женат поди, дети тоже есть, а мужская стать тебе нравится?

- Дочки у меня целых три в дому, я жену любил, а теперь вдовец.

Улыбнулся тут во все зубы белые, ослепил Кузьмича тот Красавище.

- Оставайся ты у меня пожить, я тебя кормить буду пряником, утром кофею принесу тебе прям к постели да в кофейнике. Колбасою я накормлю тебя да заморскою со специей, и в бассейн тебя отведу с водой из целебных вод из источников.

Приобнял слегка Кузьмича за плечико, улыбается, близко на ухо речи томные как давай шептать тот Красавище. Голос бархатный, говор пламенный, наш Кузьмич тогда да расчувствовался, порасслабился, да разнежился, ведь по ласкам он стосковавшись был, чай вдовел уже целых десять лет, а уж женщины дольше не было.

- А в бассейне я тебе массаж сделаю, мышцы-косточки все уставшие разомну-разотру, да разогрею до глубин, будешь ты, Кузьмич, да как новенький. Ты мне нравишься, вот исполнишь всё, что тебе скажу, дам семян твоей я Чудовице.

Уж намыл Кузьмича тот Красавище, кожу тер ему на спине да груди, маслом бархатным его умащивал нежной рученькой, да массаж для мышц живота провёл. Заиграло в Кузьмиче естество его, стал ворочаться неподъемный член, да восстал в ответ на ласкания, что Красавище мастерски провел. И сказал тогда молодой пацан:

- Ты мне нравишься, тебя трогаю, возбуждаюсь я, - закатил глаза тот Красавище, да прильнул к лицу Кузьмича, к щеке, - и хочу теперь я тебе служить девкой красною, да желанною. Ты возьми меня прямо в попочку, я тебе в ответ буду двигаться.

- Ох, ты ж гей еси, добрый молодец! - так ответствовал наш Кузьмич ему, - ты мне люб уже, я тебя хочу!

А в глазах прапорщику девка чудится, зад отклячила, да манит его, пляской завлекает. Как вскочил Кузьмич, да ка взял его, прямо враз попал, да по гланды самые. Раскачали они лавку массажную, да в воде целебной и продолжили. Кайф словили одинаковый и в одно и тоже время-времечко.

Да понравилось Кузьмичу в гостях – есть приносят ему, дел не просят, да Красавище такой ласковый, да пригожий есть, тоже ластится. По ночам они, а иной раз днём, в воду булькают, да любовию плоть свою часто балуют. Позабыл совсем прапорщик про дом, про детей своих, дочек миленьких, и про семена сам не вспомнил бы, да Красавище ему как-то раз сам пакет принес.

- Я тебе обещал, мой любимый друг, для Чудовицы семена отдать, пусть растит себе чудо-чудное, цветик аленький. Ты снеси пакет в дом к себе, отдай, что обещано. Да ко мне ворочайся до зари ночной.

- Я все сделаю, да к тебе приду, будем мы с тобой вместе жизнью жить. Я люблю тебя мой Красавище, мой чудесный друг, ненаглядный мой.

- Если ты не воротишься до того, пока скроет крайний луч свой солнышко, мне конец придет, ведь люблю я так – без тебя не жить мне совсем уже. Вот тебе кольцо с ценным камушком, поверни его камнем точно вниз – враз ко мне и воротишься. Обещаешь ли?

- Обещаю, да! Ворочусь к тебе, другу милому, да любимому, мой Красавище!

- Вот подарки твоим дочерям двоим, а Чудовице семена отдашь, пусть растит себе на забавушку.

И Кузьмич тогда да умчался прочь, вмиг домой попал, словно был сосед. Дом стоит себе, девки быт ведут, всё нормальненько, всё по-прежнему. Лишь Чудовица приунылая, ждет-пождет она своего батюшку, обещал ведь ей семена достать, не вернулся он, ой, нет вон идет!

Рада-радостно да на шею бряк, то Чудовица так встречает всех, кого долго ждет. Закачался отец-прапорщик, а ведь был тогда крепким мужиком. И отдал мешок он Чудовице, та забыла враз, что отец пришел, понеслась уже семена сажать да в сыру землю с удобрением.

А Кузьмич двоим дочкам выдал куш – всё понравилось, да историю рассказал свою, что с Красавищем подружился он, что без друга больше милого, то есть прапора Кузьмича, ага, тот Красавище и не выживет, а помрет совсем на закате дня.

Дочки хитрые радовались, все будильники в доме переставили да на час назад, чтобы папенька опоздал к заре, чтобы терем им с тремя поверхами как приданное пригодился бы, да каменья с рук Красавища, да цепочки его золотые все б потырили.

Спохватился наш Кузьмич на последнем луче заходящего в землю солнышка, не успел каменюку вниз свернуть, что на перстне том, на волшебном. А примчался когда, друга стал искать да любимого, уж и звал его, и кричал ему – не нашел. Тогда в залу гостиную брел понуро он.

Вдруг за креслом стон тихий ухом уловил. Глядь, а там от тоски чуть совсем не зачах его друг души, тот Красавище. Без сознания на полу лежит – все смотрел в окно, да закат настиг, так и брякнулся.

- Я пришел к тебе, мой Красавище, - и Кузьмич тогда поднял друга вверх, да на кресло уложил. – Ты прости меня, не моя вина, что чуть позже я появился тут. Я люблю тебя, ты люби меня, мы с тобою, друг, будем тут теперь. Не вернусь я к девкам своим, двум змеям-гюрзам, да к Чудовице, дюже дурочке.

Отмер молодец, да открыл глаза свои синие, посмотрел в упор, проверяючи, правду ль друг сказал. И поверил он в счастье-счастьище, что любимый друг будет с ним теперь до конца их дней да семьёй одной.

А Чудовица, что посеяла семена цветка того алого, получила цвет, да и плод потом, а вкусив его стала девою-лесбиянкою, на подруг своих стала пялиться, да искать себе девку дюжую, чтобы с той любви предавались бы. А гербарий свой продала она, да деньжищ это стоило, что и дом себе, и хозяйство Чудовица да построила.

Сказка кончилась, а мораль тут вот: чужестранных трав вы не кушайте, чужестранные, дюже странные все какие-то получаются.

21.03.15г.