Из книги Формула Бога

Труд объёмный, но достойный внимания. Чтение захватывающее, интересное.

Из книги Формула Бога
— … и пришел к выводу, что большая часть историй в Библии не более, чем мифы. И буквально за один день перестал быть верующим. Тогда я много думал на эту тему и понял, что персонифицированный Бог — идея наивная и даже инфантильная, потому что речь идет об антропоморфном понятии, о фантазии, созданной человеком, чтобы влиять на свою судьбу и искать утешения в часы невзгод.


 Поскольку люди не могли совладать с природой, возникла идея, что она является порождением доброжелательного и по-отечески заботливого Бога, который слышит нас и направляет. Это очень успокаивает и поддерживает, вы не находите? Мы создали иллюзию, что упорной молитвой можно добиться, чтобы Он держал природу в узде и способствовал удовлетворению наших желаний, так сказать, словно волшебник. Когда все идет хуже некуда и мы не понимаем, как это такой благожелательный Бог допускает подобные вещи, мы внушаем себе, что происходящее должно подчиняться какому-то таинственному замыслу, и эта мысль нас укрепляет. Но все это лишено смысла, вам не кажется?


— Вы не верите, что Бог печется о нас?
— Видите ли, господин премьер-министр, люди — один из миллионов видов, обитающих на третьей планете в системе периферийной звезды, расположенной в галактике средней величины, которая включает в себя мириады звезд, и галактика эта как таковая является одной из миллиардов галактик, существующих во вселенной. И вы хотите, чтобы я верил в Бога, который в этой бездне невообразимых масштабов будет утруждать себя заботой о каждом из нас?


— Но Библия говорит, что Он добр и всемогущ. Если Он всемогущ, Он может все, в том числе заботиться и обо всей вселенной, и о каждом отдельном человеке, разве не так?

Эйнштейн хлопнул себя ладонью по колену.
— Он добр и всемогущ, говорите? Но это абсурд! Если Он на самом деле такой, как это желает представить Библия, почему Он позволяет существовать злу? Почему допустил Холокост, например? Если разобраться, эти две характеристики противоречат друг другу, вам не кажется? Если Бог добр, значит, Он не всемогущ, раз не может покончить со злом. А если Он всемогущ, значит недобр, раз допускает существование зла. Одна характеристика исключает другую. Какая из них в таком случае предпочтительна для вас?

— М-да… пожалуй, первая. Я полагаю, что Бог добр.
— Однако с этой характеристикой дело обстоит весьма проблематично, как вы уже, должно быть, догадываетесь. Внимательно почитайте Библию, и вы увидите, что она передает образ не благожелательного Бога, а прежде всего Бога ревнивого, Бога, требующего слепой верности себе, Бога, который внушает страх, Бога карающего и требующего жертв, Бога, способного повелеть Аврааму убить своего сына только ради того, чтобы быть уверенным в его преданности. Однако, если Он всеведущ, Он что, разве не знал, что Авраам Ему предан? Зачем, если Он добр, ему понадобилось подвергать патриарха столь жестокому испытанию? Следовательно, он не может быть добрым.

— Вселенная построена из фундаментальных частиц, — произнес он, ставя чашку на стол. — Сначала думали, что ими являются атомы, поэтому их так и назвали. Греческое слово «атомос» означает в переводе «неделимый». Однако с течением времени физики расширили свои познания, и оказалось, что «неделимое» можно разделить. Были открыты еще более мелкие частицы, — американец приблизил друг к другу указательный и большой пальцы, изображая нечто ничтожно малое, — а именно — протоны и нейтроны, из которых состоит ядро атомов, и электроны, которые подобно планетам, но с неизмеримо большей скоростью вращаются по орбитам вокруг ядра. — Указательным пальцем он сделал несколько быстрых круговых движений вокруг стоявшей на столе чашки, наглядно демонстрируя движение электрона.

 — Если б мы могли увеличить атом до размеров, допустим, Лиссабона, ядро такого атома было бы величиной с футбольный мяч, помещенный в географический центр города. Электрон же в этом масштабе сопоставим с дробиной, которая вращается вокруг мячика-ядра по орбите радиусом тридцать километров со скоростью сорок тысяч оборотов в секунду.
— Ого!
— Этот пример я привел, чтобы вы представляли, сколь мал атом и как много в нем пустоты.
Томаш трижды стукнул ладонью по столу.
— Хорошо, но если в атомах столько пустого места, — заметил португалец, — то почему, когда я стучу по столу, моя рука ударяется о его поверхность, а не проходит насквозь?

— Видите ли, это объясняется действием между электронами сил отталкивания и еще одной штуковиной, называемой принципом запрета Паули, согласно которому две частицы не могут находиться в одном состоянии. А это подводит нас вплотную к вопросу о силах взаимодействия во Вселенной. — Беллами снова поднял пальцы, но на этот раз их было четыре. — Все частицы взаимодействуют между собой посредством четырех сил. Повторяю: четырех, а именно — гравитационной, электромагнитной, сильного взаимодействия и слабого взаимодействия.

 Гравитационная сила, например, самая слабая из всех, но радиус ее действия бесконечен. — Его рука снова описала вращательное движение по «орбите» вокруг чашки. — Находясь здесь, на Земле, благодаря действию гравитационных сил мы испытываем притяжение Солнца и даже центра галактики, вокруг которой вращаемся. Затем идет электромагнитная сила, являющаяся сочетанием электрической силы и магнитной силы. Дело в том, что под действием электрической силы противоположные заряды притягиваются, а одноименные отталкиваются.

 — Он постучал пальцем по столу. — И именно в этом заключается проблема. Физикам стало известно, что протоны несут положительный заряд. Однако действие электрической силы заставляет одноименные заряды отталкиваться, так ведь? А стало быть, раз протоны заряжены положительно, они обязательно должны взаимно отталкиваться. Ученые посчитали и вывели, что если увеличить протоны до размера футбольного мяча и заключить в оболочку из прочнейшего из известных металлических сплавов, электрическая сила отталкивания между ними будет столь велика, что разорвет эту броню, как бумажную салфетку.

 — У Беллами приподнялась бровь. — Это чтобы вы представляли, насколько мощна сила, которая отталкивает протоны друг от друга. — Он сжал пальцы в кулак. — И тем не менее, несмотря на всю мощь этой отталкивающей силы, протоны остаются вместе внутри ядра. Почему? — Американец театрально помолчал. — Физики принялись изучать проблему и открыли новый тип взаимодействия, который получил название сильного ядерного взаимодействия. Его сила столь велика, столь огромна, что способна удерживать протоны вместе внутри ядра.

— Он стиснул кулак, будто его рука была той самой энергией, что удерживает ядро в целостности. — И действительно — сильное взаимодействие по своей величине примерно в сто раз превосходит электромагнитное. Если представить два протона в виде мчащихся в противоположные стороны на высокой скорости встречных поездов, сильное взаимодействие удержит их вместе и не даст удалиться друг от друга.

 — Указательный палец поднялся вверх, точно восклицательный знак. — Однако при всем этом радиус его действия чрезвычайно мал — меньше размера атомного ядра. И если протон вырвется из ядра, он перестанет находиться под влиянием сильного взаимодействия, и на него будут влиять только другие типы взаимодействия. Это понятно?
— Да.


Беллами помолчал, словно размышляя, как доступно объяснить дальнейшее. Повернув голову к окну, он посмотрел на солнце, готовое скрыться за видневшимися вдалеке очертаниями зданий.
— Взгляните на солнце. Почему оно светит и греет?
— На нем происходят ядерные взрывы, да?
— Что-то вроде того. На самом деле это не взрывы, а движения плазмы, первоисточник возникновения которой — протекающие в недрах Солнца ядерные реакции. Вам известно, что такое ядерная реакция?
Томаш пожал плечами.
— Если честно, нет.


— В ходе исследований физики открыли, что при определенных условиях энергию сильного взаимодействия возможно высвободить из ядра атомов. Это достижимо двумя путями — расщепления и синтеза ядра. При разделении одного ядра или при слиянии двух ядер происходит высвобождение колоссальной энергии сильного взаимодействия, связывавшего ядро. Под действием нейтронов начинают расщепляться также ядра ближайших атомов, высвобождая все больше энергии и вызывая тем самым цепную реакцию. Вы уже поняли, сколь велика энергия сильного взаимодействия, не так ли? Теперь представьте себе, что получается, когда эта энергия высвобождается в огромных количествах.

— Происходит взрыв?
— Происходит высвобождение энергии атомных ядер, внутри которых осуществлялось сильное взаимодействие. Поэтому ученые называют данный процесс ядерной реакцией.
Пожилой джентльмен вновь обратил взор на пламенеющий диск, закатывавшийся за черепичные крыши Лиссабона.


— То же самое происходит на Солнце. Ядерный синтез. Ядра атомов сливаются, сильное взаимодействие высвобождает энергию. — Голубые глаза вновь посмотрели в упор на Томаша. — Раньше полагали, что подобное может производить только сама природа. Но в 1934 году итальянский физик Энрико Ферми, вместе с которым я потом работал в Лос-Аламосе, подверг бомбардировке нейтронами уран. Анализ данных этого эксперимента позволил установить, что в результате бомбардировки были получены элементы легче урана. Но как это стало возможно? Вывод был сделан следующий: бомбардировка привела к раскалыванию ядра урана, иначе говоря, вызвала его расщепление и тем самым сделала возможным образование других элементов. Таким образом, стало ясно, что возможно искусственное высвобождение энергии сильного взаимодействия — не через слияние ядер, как это происходит на Солнце, а через их деление.

— И появилась атомная бомба.
— Она самая. Принцип действия атомной бомбы основывается на цепном высвобождении энергии сильного взаимодействия посредством расщепления ядра атомов. В «Малыше», сброшенном на Хиросиму, для достижения этого эффекта использовался уран, а в нагасакском «Толстяке» — плутоний. И только значительно позже, с появлением водородной бомбы стало возможно от расщепления ядра перейти к ядерному синтезу, как это происходит внутри Солнца.


— К работе над новой атомной бомбой Эйнштейн приступил через месяц после встречи. Он руководствовался идеей спроектировать бомбу, которую Израиль сможет легко и быстро изготовить скрытно и с малыми затратами. По имеющимся у нас сведениям, Эйнштейн трудился над этим проектом в течение по крайней мере трех лет, до 1954 года, а может, и до 1955-го, года своей смерти. Чего реально добился наш гений, не известно. Но один из работавших с ним ученых, который регулярно снабжал нас информацией, сообщил, что Эйнштейн как-то признался ему, будто обладает формулой, в которой заложена доселе невиданная взрывная сила, настолько великая, что Эйнштейн, согласно донесению нашего информатора, выглядел… как же это… каким-то звезданутым. — Беллами явно напряг память, мучимый сомнением.

 — Ну да, именно так, — наконец проронил он. — Звезданутым. Именно это выражение и употребил наш информатор.
— Вам известно, где эта формула сейчас?
— Документ пропал, Эйнштейн унес тайну в могилу. А может, он передал формулу кому-нибудь. Говорят, Эйнштейн сдружился с одним молодым физиком, стажировавшимся в Институте перспективных исследований, и именно этот физик…
— Профессор Сиза!

— Следует добавить еще одну деталь, о которой упомянул в донесении наш информатор, сотрудник Эйнштейна, которому несравненный гений поведал о своем проекте. Он сообщил, что Эйнштейн придумал для него кодовое название, Die Gottesformel, Формула Бога.

— Это тело — мое. Я говорю о нем «мое» точно так же, как говорю «это мой телевизор», «это моя машина», «это моя ручка». В данном случае — это мое тело. То есть нечто, принадлежащее мне. — Он приложил ладонь к груди. — Но если я говорю «мое тело», тем самым я подразумеваю, что я не есть тело. Тело мое, но оно не есть я. Тогда кто же я? Я — это мысль, — отец прикоснулся указательным пальцем ко лбу, — опыт, чувства. Вот что такое я. Я есть сознание, а сознание есть я. А теперь — внимание. Не может ли сознание, которое есть я, быть душой?
— Уф… полагаю, что да.


— Проблема в том, что тот я, каковым я являюсь, есть производное циркулирующих у меня в теле химических веществ, электро-химического взаимодействия нейронов, зашифрованной в моем ДНК наследственности и бесчисленного множества внешних и внутренних факторов, которые делают меня таким, какой я есть. Мой мозг — это сложная электро-химическая машина, функционирующая в качестве компьютера, а сознание, представления, которые я имею о моем существовании, — это своего рода программа.

Улавливаешь? Иначе говоря, мозг — это в буквальном смысле hardware, аппаратное обеспечение, а сознание — software, программное обеспечение. В связи с чем встает, естественно, ряд интересных вопросов. Не обладает ли тогда душой компьютер? Если человек — высокосложная вычислительная система, есть ли у него душа? Если вся система умирает, остается ли душа? И если остается, то где? В каком месте?
— Ну, она, наверно… отделяется от тела и… пожалуй… отправляется…
— Отправляется на небеса?
— Нет, отправляется… может быть, в какое-то другое измерение.
— Но из чего сделана эта душа, которая отделяется от тела? Из атомов?
— Нет, думаю, нет. Это должна быть бестелесная субстанция.
— То есть не состоящая из атомов?
— Полагаю, не состоящая. Это… ну… как бы дух.
— Хорошо, это подводит меня к следующему вопросу, — сказал математик. — А вспомнит ли однажды в будущем моя душа о былом существовании?
— Да, говорят, это так.
— Но это лишено смысла, ты не находишь?
— Почему лишено смысла?


— Посмотри, Томаш. Как действует наше сознание? Каким образом я знаю, что я есть я, что я профессор математики, что я твой отец и муж твоей матери? Что я родился в Каштелу-Бранку? Что сейчас я почти полностью облысел… Каким образом я знаю все это о себе?
— О себе ты знаешь, потому что это твоя жизнь, это пережито тобой, сделано тобой, сказано тобой, услышано, увидено и усвоено тобой.
— Точно. Я знаю, что я есть я, потому что сохраняю память о себе самом, обо всем, что со мной было, даже о том, что произошло секундой раньше. Я обладаю памятью о себе самом. А где размещается эта память?
— В мозгу, ясно.


— И нигде иначе. Моя память находится в мозгу, хранится в клетках. Клетки эти входят в состав моего тела. И вот мы подошли к сути вопроса. Когда мое тело умирает, клетки памяти перестают получать питающий их кислород и тоже умирают. Стирается, таким образом, вся моя память, в том числе и о том, что я есть. Если это так, то как, разрази меня гром, душа может помнить о моей жизни? Если душа не состоит из атомов, у нее не может быть и клеток памяти, не так ли? С другой стороны, клетки, в которых хранилась запись памяти о моей жизни, уже умерли. Как при подобных условиях душа может помнить о чем бы то ни было? Ты не находишь, что все это несколько несуразно?


— Но ты так говоришь, будто все мы — машины, вычислительные комплексы. — Томаш развел руки в стороны, как обычно делают, излагая прописные истины. — Вынужден сообщить тебе новость. Мы — не компьютеры, мы — люди, живые существа.
— Да неужели? А в чем разница между теми и другими?
— Хм, мы мыслим, чувствуем, живем. А компьютеры нет.
— Ты уверен, что мы действительно разные?
— А разве не разные, отец? Живые существа — это биологические виды, а компьютеры — всего лишь схемы, «железо».


Мануэл Норонья обратил лицо ввысь, будто взывая к третейскому судье.
— И этот молодой человек закончил докторантуру в университете…
Томаша взяли сомнения.
— Почему ты так говоришь? Разве я ляпнул какую-то глупость?
— Не волнуйся, то, что ты сказал, сказал бы любой биолог. Однако если ты спросишь биолога, что такое жизнь, он тебе ответит примерно следующее: жизнь — это совокупность сложных процессов, в основе которых лежит атом углерода. — Он поднял указательный палец.

— А теперь внимание! Даже самый неисправимый лирик из числа биологов признает, что ключевыми в данном определении являются слова «сложные процессы», а не «атом углерода». Все известные нам живые существа содержат в себе атомы углерода, но не это является основополагающим в дефиниции жизни. Среди биохимиков есть те, кто допускает, что в основе возникновения первых форм жизни на Земле были не атомы углерода, а кристаллы. Атомы — это материя, которая делает жизнь возможной. И не важно, какой это атом, А или В. Представь, что у меня, допустим, в голове был атом А, и по той или иной причине его заменил атом В. Означает ли это, что я только поэтому перестану быть собой?

 — Отец покачал головой. — Мне не кажется. То, благодаря чему я есть я, — некая матрица, информационная структура. Это не сами атомы, а форма организации атомов. — Он кашлянул. — Ты знаешь, откуда происходит жизнь?
— Откуда?
— Из материи.
— Ого, великое открытие!


— Ты не понимаешь, куда я клоню. — Отец стукнул пальцем по краю стола. — Атомы, из которых состоит мое тело, в точности такие же, как атомы, из которых состоит этот стол и любая дальняя галактика. Они все одинаковые. Разница же заключается в форме их организации. Благодаря чему, как ты считаешь, атомы организуются таким образом, что образуют живые клетки?
— Ну… не знаю.
— Может, благодаря жизненной силе? Или духу? Божеству?
— Быть может…


— Нет, сын, — покачал головой Мануэл Норонья. — Атомы организуются в живые клетки благодаря законам физики. И это — центральный вопрос. Подумай, каким образом совокупность неодушевленных атомов может образовать живой организм? Ответ кроется в существовании законов усложнения. Все исследования свидетельствуют о следующем: организация систем осуществляется спонтанно, причем структуры постоянно усложняются в соответствии с законами физики, что может быть выражено математическими уравнениями.

 Был даже один физик, получивший Нобелевскую премию за доказательство того, что уравнения, которые определяют стандарты простого поведения развитых биологических систем, подобны математическим уравнениям, описывающим неорганические химические реакции. Иными словам, живые организмы являются на самом деле продуктом невообразимого усложнения неорганических систем.

 И подобное усложнение является результатом не действия некой жизненной силы, а самопроизвольной организации материи. Одну молекулу могут образовывать, например, миллион связанных между собой особым и весьма сложным образом атомов, взаимодействие которых контролируют химические структуры, по своей сложности сопоставимые с инфраструктурой крупного города. Теперь ты понимаешь, к чему я веду?
— Гм-м… да.

— Тайна жизни не в атомах, образующих молекулу, а в ее структуре, организации. Эта структура существует, потому что подчиняется законам самопроизвольной организации материи. И точно так же, как жизнь является продуктом усложнения инертной материи, сознание есть продукт усложнения жизни. То есть ключевой вопрос — сложность организации, а не сама материя. — Мануэл Норонья выдвинул ящик и достал из него кулинарную книгу, открыв ее наугад. — Посмотри, ты видишь эти буквы? Какого они цвета?
— Черного.


— А теперь представь, что в типографии их напечатали бы не черной, а красной краской. — Он захлопнул книгу. — Изменилось бы от этого содержание? Совершенно очевидно, что нет. Самобытность этой книги создает не краска, какой она напечатана, а ее информационная структура. Я могу прочесть «Войну и мир», набранную гарнитурой «Times New Roman», а в другом издательстве роман решат напечатать гарнитурой «Arial», текст от этого не изменится.

 Это останется «Война и мир» Льва Толстого. И напротив, если уже упомянутая нами «Война и мир» и, скажем, «Анна Каренина», будут набраны одной и той же гарнитурой, это не сделает два разных произведения одинаковыми, не так ли? Значит, определяющим являются не шрифт или его цвет, а структура текста, его семантика, организация. То же и с жизнью. Не важно, что лежит в ее основе, — атом углерода, кристалл или что-то еще. Жизнь создает ее структура.

 Меня зовут Мануэл, и я — профессор математики. Из моего тела могут извлечь атом А или ввести в него атом В, но если при этом вышеуказанная информация защищена и ее структура сохранится неизменной, я буду продолжать быть тем же самым. Во мне могут поменять все атомы и заменить их другими, но я останусь тем же. Кстати, уже доказано, что в течение жизни в нас действительно меняются почти все атомы. А я, между тем, продолжаю оставаться таким же. Возьми «Бенфику» и поменяй в ней всех игроков. «Бенфика» будет оставаться «Бенфикой». Независимо оттого, какие футболисты будут в ней играть. То же самое с жизнью. Как только атомы образуют информационную структуру, определяющую мою идентичность, то есть мою самобытность и функции моих органов, становится возможной жизнь. Понял?
— Да.
— Жизнь — это чрезвычайно сложная информационная структура, и всякая разновидность жизнедеятельности включает в себя обработку информации. — Он снова кашлянул. — Из данного определения следует, однако, один далеко идущий вывод. Если то, что делает жизнь жизнью, является неким стандартом, семантикой, информационной структурой, которая развивается и взаимодействует с миром вокруг нас, мы, в конечном счете, являемся своего рода программой. Материя — это аппаратное обеспечение, а наше сознание — программное. — Палец его вновь коснулся лба. — Мы представляем собой очень сложную и передовую компьютерную программу.
— И какова программа этого… в общем… компьютера?


— Сохранение генов. Некоторые биологи определяют человеческое существо как механизм выживания, разновидность робота, тупо запрограммированного на сохранение генов. Я знаю, такая постановка вопроса выглядит шокирующей, но это так.
— Согласно данному определению, получается, что компьютер является живым существом.
— Несомненно. Живым существом, которое не образовано атомами углерода.
— Но это невозможно!
— Почему же?


— Потому что компьютер лишь реагирует на определенную программу, не более того.
— Как раз это и делают все живые существа, вышедшие, так сказать, из атома углерода, — парировал отец. — Твоя проблема в том, что ты воспринимаешь компьютер как машину, в основе действия которой запрограммирован алгоритм «стимул — ответ», ведь так?
— Ну… да.

— А собака Павлова? В основе ее действий разве не запрограммированный алгоритм «стимул — ответ»? А муравей? А растения? А саранчовые?
— Пожалуй… да, но это… совсем другое.
— Никакое это не другое. Если изучить программу саранчи, узнать, что ее привлекает и что отпугивает, что мотивирует ее действия, можно полностью предугадать ее поведение. У саранчи программа относительно простая. Если происходит событие X, саранча реагирует по модели А. Если происходит событие Y, она реагирует по модели В. Словно машина, созданная человеком.


— Но саранча — это, так сказать, машина природная, естественная, натуральная. А компьютеры — машины, искусственно созданные.
Мануэл огляделся по сторонам в поисках подходящего примера. Внимание его задержалось на окне, за которым, в аллее напротив, поднималось высокое дерево, и в его кроне с ветки на ветку порхал воробей.
— Посмотри на птиц. Гнезда, которые они вьют на деревьях, естественные или искусственные?
— Естественные.


— В таком случае все, что делает человек, тоже естественно. Исходя из антропоцентрической концепции природы, мы все предметы разделяем на естественные и искусственные, однако при этом к искусственным относим предметы, сделанные людьми, а к естественным — созданные природой, животными и растениями. Но подобная классификация условна, ибо она есть результат достижения согласия между людьми. А истина состоит в том, что если человек является животным, как и птицы, значит, он дитя природы, а раз так, значит, все, что он делает, естественно. Следовательно, создаваемое нами столь же естественно, как гнездо, свитое птицами.

 — Отец еще раз кашлянул. — Просто люди согласились меж собой называть создаваемые ими же предметы искусственными, тогда как в действительности они такие же естественные, как то, что создают птицы. Итак, компьютеры, будучи творением природного животного, так же, как и гнезда, естественны.
— Но не имеют рассудка.


— А его нет ни у птиц, ни у саранчи. — Отец поморщился. — Точнее сказать, и у птиц, и у саранчи, и у компьютеров есть ум. Чего у них нет, так это человеческого разума. Однако, например, в случае с компьютерами ничто не гарантирует, что, допустим, лет через сто они не будут обладать рассудком, равным нашему или даже превосходящим его. И если они достигнут нашего уровня, можешь быть уверен, в них разовьется также способность чувствовать и переживать, и они обретут сознание.
— В это я не верю.

На Мануэла Норонью напал кашель — такой глубокий и раздирающий, что у него, казалось, легкие вот-вот разорвутся. Томаш налил ему воды, а когда кашель утих, озабоченно спросил:
— Как ты, отец? Может, тебе полежать?
— Все уже прошло, оставь! — еще не совсем отдышавшись, ответил тот. — На чем мы остановились?

— Я сказал… я не верю, что компьютеры смогут чувствовать, переживать и будут обладать сознанием.
— Ах, ну да! — воскликнул Мануэл, восстановив нить рассуждений. — Ты полагаешь, что у компьютеров не может быть эмоций, не так ли?
— Так. Ни эмоций, ни сознания.
— В таком случае ты ошибаешься. — Он сделал глубокий вдох, нормализуя дыхание. — Видишь ли, эмоции и сознание — результат определенного уровня способности рассуждать. А что такое рассудок?


— Рассудок, думается мне, — это умение составлять сложные суждения.
— Точно. То есть рассудок есть высокая и сложная форма сознания. И для образования сознания не обязательно достигать уровня человеческого рассудка. Например, собаки не обладают таким умом, как люди, но если хозяина собаки спросить, есть ли у его питомца эмоции и сознание, хозяин без колебаний даст тебе положительный ответ. Итак, эмоции и сознание возникают на определенном уровне. В это, конечно, трудно поверить не только тебе, но и большинству людей, которые не знают данной проблематики.

Обычным смертным мысль о том, что машина может обладать сознанием, кажется шокирующей. И тем не менее, большая часть ученых, занимающихся этими проблемами, полагают возможным сознание искусственного интеллекта. И потом… — Указательный палец вновь вознесся вверх восклицательным знаком. — Компьютеры уже сейчас пусть не столь разумны, как человеческие существа, но более разумны, чем дождевой червь. А что отличает разум человека от разума дождевого червя? Сложность. Наш мозг устроен намного сложнее, но принципы работы и тут и там одинаковы: в обоих случаях передаются импульсы. — Он постучал себя по виску.

— А ведь мозг — это органическая масса, действующая как электрическая схема. Только вместо проводников в мозгу нейроны, а вместо чипов, или интегральных микросхем, серое вещество, но по сути это одно и то же. Нервные клетки «выстреливают» импульс, направляемый, допустим, в руку. В этом импульсе содержится конкретная команда, выраженная электрическим зарядом со стандартными, предопределенными параметрами. Импульс с другими параметрами будет нести уже другую команду В точности как в компьютере… По скорости вычисления компьютеры уже превосходят людей. Где они уступают, так это в креативности. Один из зачинателей информатики, англичанин Алан Тьюринг, утверждал, что наступит время, и мы будем беседовать с компьютером, как с человеком.


— И это действительно возможно?
— Ну… по правде говоря, ученые долго придерживались мнения, что это невозможно. — Мануэл кашлянул. — Знаешь, наш брат-математик всегда был уверен, что Бог — тоже математик и что мироздание устроено в соответствии с математическими уравнениями. И уравнения эти, какими бы сложными ни представлялись, поддаются решению. То есть если это не удается, то не из-за того, что уравнение не имеет решения, а из-за того, что ограниченность человеческого интеллекта не позволяет его решить.
— Не понимаю, к чему ты ведешь…

— Вопрос о том, могут ли компьютеры обрести сознание или нет, связан с одной из проблем математики — с самореференциальными парадоксами. Приведу пример. Вдумайся в слова: «Я всегда лгу». Если я сказал правду, сказав, что всегда лгу, значит, я лгу не всегда. Эта фраза содержит в себе внутреннее противоречие. — Он поиграл бровями, довольный собой. — Раньше думали, что данная проблема чисто семантическая и обусловлена особенностями языка, на котором говорят люди. Однако когда это изречение выразили языком математической формулы, противоречие сохранилось.

 Математики долго бились над этой задачей, исходя из убеждения, что она разрешима. Но эта иллюзия была развеяна в 1931 году математиком Куртом Гёделем, который сформулировал две теоремы, получившие название теорем о неполноте. Теоремы о неполноте считаются одним из высочайших интеллектуальных достижений XX столетия, и они повергли математиков в состояние шока. — Мануэлом Норонья овладело сомнение. — Мне сложно объяснить тебе…


— Попытайся.
— Ну, не знаю, — покачивая головой, изрек он и тут же вздохнул, будто собираясь с силами. — Гёдель доказал, что в математике не существует одного общего приема для доказательства последовательности. Есть утверждения, которые истинны, но недоказуемы внутри системы. Его открытие, указав на ограниченность математических методов, выявило прежде не явную особенность строения Вселенной.
— Но какое отношение это имеет к компьютерам?


— Теоремы Гёделя подразумевают, что сколь бы ни усовершенствовались компьютеры, их возможности всегда будут ограничены. Человек, несмотря на неспособность доказать последовательность математической системы, способен понять, что многие утверждения внутри системы истинны. Однако компьютер, поставленный перед подобным противоречием, зависает, его клинит. Следовательно, компьютеры никогда не смогут сравняться с человеком.


— Но тем самым, отец, ты подтверждаешь мою правоту…
— Вовсе не обязательно, — сухо проронил старый математик. — Да, мы можем дать компьютеру формулу, которая, как нам известно, истинна, а компьютер не сможет доказать, что она истинна. Это так. Но и компьютер может проделать с нами то же самое. Формула недоказуема лишь для работающего в данной системе, улавливаешь? Находящийся вне системы способен ее доказать. Для компьютера это так же справедливо, как и для человека. Вывод: создание компьютера, который будет столь же умен, как люди, а то и умнее их, возможно… Как по-твоему, у компьютеров может быть душа?


— Нет, конечно.
— Значит, и у нас, сложнейших компьютеров, тоже не может быть души. Наше сознание, наши переживания, все, что мы чувствуем, — результат колоссального усложнения нашей структуры. Когда мы умираем, чипы нашей памяти и разума сгорают, и мы сами тоже сгораем. — Отец глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. — Душа, мой дорогой сын, не более чем выдумка, прекрасная иллюзия, вызванная жгучим желанием человека избежать неотвратимого конца.


— Знаешь… если быть откровенным, я ничего не могу с уверенностью утверждать. То есть я — агностик, у меня нет уверенности ни в том, что Он есть, ни в том, что Его нет. Я не располагаю доказательствами бытия Бога, но объем моих знаний о Вселенной не позволяет мне так же уверенно заявлять, что Он не существует. — Отец кашлянул. — Видишь ли, с одной стороны, я — атеист. Мне всегда представлялось, что Бога создали люди, что это — чудесное изобретение, которое не только утешает нас и укрепляет, но и закрывает собой, когда требуется, белые пятна в нашем познании мира. Например, человек идет по мосту, и сооружение это вдруг рушится под ним. Поскольку истинные причины разрушения никому не известны, данный факт приписывают божественной воле.

 — Математик втянул голову в плечи, принимая смиренный вид. — Говорят, дескать, на то воля Божия. — Он снова кашлянул. — Это называется «Богом пробелов». Но сегодня, вооруженные современными научными знаниями, мы знаем, что мост обрушился не в результате воздействия на него Бога, а из-за усталости и износа материалов или избыточной нагрузки на конструкцию. Короче говоря, истинное объяснение произошедшего не имеет ничего общего с божественным. Понимаешь? В стародавние времена, когда человек заболевал, говорили, что им овладели злые духи. Сегодня о заболевшем мы говорим, что он подцепил вирус. Сверхъестественное — это не более, чем фантазия, вырастающая на питательном бульоне человеческого незнания о естественном.


— В таком случае сверхъестественного не существует.
— Да, существует всего лишь непознанное естественное. Атеист, составляющий часть моего «я», утверждает, что не Бог создал человека, а человек Бога. — Мануэл Норонья обвел рукой комнату: — Все вокруг нас имеет свое объяснение. Я убежден, что все сущее подчиняется всеобщим законам, которые абсолютны и вечны, всемогущи, вездесущи и всеведущи.
— Несколько похоже на Бога…


Отец тихонько засмеялся.
— Законы Вселенной абсолютны, они ни от чего не зависят; это они определяют физические состояния, а не наоборот. Они вечны, поскольку не изменяются во времени и в прошлом такие же, как в будущем. Они всемогущи, ибо ничто не избегает их воздействия, сила которого распространяется на все существующее. Они вездесущи, потому что действуют повсеместно во Вселенной; нет таких законов, которые бы работали только в одной ее части. И они всеведущи, ибо осуществляют свое действие автоматически, не нуждаясь в том, чтобы системы оповещали их о своем существовании.
— А откуда они происходят, эти законы?
Математик лукаво улыбнулся.


— Тут-то ты меня и поймал. Происхождение законов Вселенной — великое таинство. Эти законы действительно обладают свойствами, какими мы обычно наделяем Бога. — Он кашлянул. — Но тот факт, что нам неизвестно их происхождение, не обязательно означает, что эти законы сверхъестественного происхождения. — Он поднял кверху указательный палец: — Помни! Упоминая о сверхъестественном каждый раз, когда мы не знаем чего-то, мы прибегаем к «Богу пробелов». Церковь, например, в прошлые эпохи объясняла все необъяснимые явления божественным промыслом, а потом испытывала огромные трудности, открещиваясь от этой трактовки.


Коперник, Галилей, Ньютон и Дарвин — наиболее известные случаи… Кстати, имеется определенный набор факторов, которые не позволяют мне безапелляционно заявлять, что Бога не существует. Вселенная таит в себе великую тайну.

До какой степени мы на самом деле свободны в принятии решений? Не окажется ли на поверку, что решения, которые, как мы думаем, приняты свободно, обусловлены бесконечным числом факторов, о существовании которых мы часто и не подозреваем? Не иллюзорна ли свобода воли? Не детерминировано ли, не обусловлено ли все на свете, хотя мы этого не сознаем?
Томаш улыбнулся. Ему было приятно, что отец так увлекся, и нравилось ему подыгрывать.


— А что говорит наука? Мы свободны или нет?
— Насчет этого большие сомнения, — отец лукаво улыбнулся. — Если не ошибаюсь, первым из великих поборников детерминизма был грек по имени Левкипп, утверждавший, что ничто не происходит случайно и у всего есть своя причина. Платон и Аристотель приписывали человеку свободу воли. Такого же взгляда придерживалась Церковь. Это было ей на руку. Если человек обладает свободой воли, с Бога как бы снимается ответственность за творимое в мире зло. Однако благодаря Ньютону и последующим достижениям науки детерминизм стал восстанавливать свои позиции. Маркиз Пьер де Лаплас, один из наиболее значительных физиков XVIII века, пришел к заключению: вселенная подчиняется фундаментальным законам.

Он предложил мысленный эксперимент, которым предсказал, что, постигнув эти законы и зная положение, скорость и направление движения каждого объекта, каждой существующей в мире частицы, мы сможем узнать и прошлое и будущее. Персонаж этого умозрительного построения получил имя Демона Лапласа. Нет ничего неопределенного — все предопределено.
— А что говорит современная наука?


— Эйнштейн разделял эту точку зрения, и теории относительности построены на принципе вселенского детерминизма. Но дело усложнилось с появлением квантовой теории. В 1927 году Гейзенберг констатировал, что точную скорость и точное местоположение микрочастицы одновременно определить невозможно. Так родился принцип неопределенности, ставший…


— Я об этом уже слышал, — перебил Томаш, вспомнив Ариану. — Поведение крупных объектов детерминировано, а малых — индетерминировано. Не эта ли проблема явилась отправным моментом для поиска так называемой «теории всего», способной примирить указанные противоречия?


— Точно, — подтвердил математик. — Сегодня это — великая мечта физики. Ученые находятся в поиске всеобъемлющей теории, которая бы объединила теории относительности и квантовую теорию, а также наряду с другими вопросами решила проблему детерминизма и индетерминизма. Однако важно отметить одну вещь. Принцип неопределенности гласит, что с точностью определить поведение частицы невозможно по причине присутствия наблюдателя. В течение многих лет данная проблема постоянно питала наши разговоры с профессором Сизой… который исчез…

Дело в том, что принцип неопределенности, будучи истинным, спровоцировал то, что мы с ним называли водопадом глупостей. Некоторые физики договорились до того, что частица сама решает, где ей находиться, только при появлении наблюдателя.
— Ну да. Это та самая теория, согласно которой электрон, помещенный в коробку, поделенную на две части, одновременно находится в обеих ее частях, и только когда наблюдатель в нее заглянет, электрон примет решение, в какой части ему быть…
— И это стало предметом насмешек со стороны Эйнштейна и других физиков. Для обличения нелепости подобной идеи они придумывали различные наглядные примеры, самый известный из которых — кот Шрёдингера. — Он откашлялся.

 — Шрёдингер предположил, что если идея о нахождении частицы одновременно в двух местах верна, то и кот, помещенный в ящик вместе со склянкой яда, тоже должен быть одновременно живым и мертвым, что абсурдно.
— Да, — согласился Томаш. — Но разве та же квантовая механика не вписывается в математическую науку и реальную действительность?


— Вписывается, — кивнул Мануэл. — Но вопрос состоит не в этом, а в том, правильна ли интерпретация. Здесь как раз и вступает в действие присущая Вселенной изощренность. Гейзенберг установил невозможность точного определения одновременно местоположения и скорости частицы ввиду присутствия наблюдателя. И данный постулат привел к утверждению, что миру микрочастиц свойствен индетерминизм. Но дело в том, что мы это определить не можем.

 Присутствие наблюдателя — это ключевой момент. Принцип неопределенности никогда не провозглашал, что поведение микрочастиц индетерминировано. Вопрос в том, что оно не может быть определено из-за присутствия наблюдателя и оказываемого им воздействия на наблюдаемые частицы. Иначе говоря, поведение микрочастиц детерминистическое, но недетерминистское. — Отец поднял руку. — Вот она, изощренность, сокрытая с особой изощренностью. Ведь, согласно принципу неопределенности, мы никогда не сможем доказать, что поведение материи детерминистическое, поскольку каждый раз, когда будем пытаться это сделать, наше влияние будет препятствовать получению подобного доказательства. — Отец усмехнулся.

— И меня, и Сизу всегда оторопь брала, почему никто не понимает, что это проблема семантическая, порожденная смешением понятий «индетер-министский» и «недетерминируемый». — Он опять поднял руку. — Но главное в другом. Отрицая возможность того, что мы однажды сможем узнать и прошлое и будущее, принцип неопределенности излагает фундаментальную изощренность Вселенной. Это все равно как если бы Вселенная утверждала следующее: «История определена с самого начала времен, но вам не дано ни доказать этого никогда, ни узнать ее досконально точно». Такова эта изощренность. Из принципа неопределенности мы знаем, что хотя все определено, последняя реалия всегда неопределима. Посредством этой изощренности Вселенная скрывает свою тайну.
Томаш перечитал изречение Эйнштейна.


— «Изощрен Господь Бог, но не злонамерен. Природа скрывает свою тайну в силу собственного величия, а не из коварства». А сентенция о том, что Бог не злонамерен?
— Это то, что я тебе втолковываю, — ответил отец. — Вселенная скрывает свою тайну, но делает это в силу своей немыслимой сложности.
— Понял, — заверил Томаш. — Но недетерминируемость поведения материи относится только к миру атомов, не так ли?
Математик поморщился.


— Видишь ли, на самом деле подобная изощренность существует на всех уровнях.
— Я-то думал, что ты говорил только о квантовой недетерминируемости… — удивился Томаш.
— Так считали прежде. Однако потом были сделаны кое-какие открытия.
— Скажи-ка, Томаш, как ты думаешь, почему мы не можем точно прогнозировать погоду? — Математик указал на небо. — Почему во вчерашнем телевизионном прогнозе погоды синоптики пообещали, что сегодня в Коимбре будет ясно, а мы наблюдаем облачность?

— Откуда мне знать, — рассмеялся Томаш. — Наверное потому, что наши метеорологи балбесы.
Отец снова повернулся лицом к солнцу.
— Ответ неверный, — констатировал он. — Проблема в уравнении. В 1961 году один метеоролог по имени Эдвард Лоренц, дорвавшись до электронно-вычислительной машины, осуществил при помощи нее опыт с долгосрочным прогнозированием климата, основанный всего на трех переменных: температуре, атмосферном давлении и скорости ветра. Эксперимент не выявил бы ничего интересного, если бы экспериментатору не захотелось более детально исследовать некую последовательность. Почти что незначительная случайность.

 Вместо того чтобы в исходные данные задачи ввести прежнюю определенную величину, он посмотрел распечатку первоначального опыта и ввел число, которое в ней увидел. — Мануэл Норонья достал из внутреннего кармана пиджака ручку и разгладил на столе бумажную салфетку. — Это было, если поднапрячь мозги, н-да… пожалуй так… — Он написал четыре цифры: 0,506 — Да, это было число 0,506.
— Ого, ну и память у тебя! — восхитился сын.


— Мы, математики, такие. — Отец улыбнулся и указал на стоявшие на столе чашечки с дымящимся кофе. — Так вот, как и мы с тобой сейчас, Лоренц отправился попить кофейку, оставив ЭВМ обрабатывать данные. А когда вернулся, даже поверить не смог тому, что его ожидало: настолько сделанный машиной прогноз отличался от предыдущего. Разительно. Заинтригованный, Лоренц стал искать, что послужило причиной такого изменения. — Математик постучал концом ручки по салфетке с четырьмя цифрами. — Проанализировав, он понял, что воспроизвел только четыре первых знака более длинной последовательности.


Мануэл Норонья начертал на салфетке другое число: 0,506127.
— Именно такова была начальная цифра. Лоренц осознал, что изменение данных даже на одну совершенно незначительную долю полностью меняет прогноз. Будто один неожиданный порыв ветра властен изменить погоду на всей планете. — Мануэл сделал драматическую паузу. — Лоренц открыл хаос. Теория хаоса — один из удивительных примеров существующих математических моделей. Она позволяет многое объяснить. Фундаментальная идея хаотических систем формулируется очень просто. Минимальные вариации в начале влекут за собой в конечном счете глубочайшие изменения. Короче говоря, малые причины — огромные последствия.
— Приведи пример.
Отец вновь обратил внимание сына на сменявшие друг друга облака, которые отбрасывали порой тревожные тени на Праса-ду-Комерсиу.
— Погода, — сказал он. — Наиболее яркий пример — так называемый эффект бабочки. Взмах крыльев бабочки здесь, в Коимбре, на миллионную долю изменяет величину атмосферного давления в непосредственной близости от нее. Эта неуловимая перемена вызывает эффект домино в молекулах воздуха и через какое-то время приводит к зарождению где-нибудь над Америкой колоссальной бури.

Это — эффект бабочки. А теперь попробуй суммировать эффект взмаха крыльев всех бабочек мира, малейших телодвижений всех представителей животного мира, всего, что движется и дышит. Что из этого получится? — Разведенные в стороны руки как бы подтверждали очевидность слов. — Непредсказуемость.
— Которая ведет к индетерминизму.
— Нет, — запротестовал математик, — непредсказуемость ведет не к индетерминизму, а к недетерминируемости. Поведение материи продолжает быть детерминистским. Но материя организуется таким образом, что невозможно предвидеть ее долгосрочное поведение, хотя оно уже и детерминировано. Если хочешь, можно сказать, что поведение хаотичных систем каузально, то есть причинно обусловлено, хотя и кажется случайным.

— И ты считаешь, что если этот закон действует в метеорологии, он применим также и к другим областям?
— Теория хаоса действует повсеместно. Везде. Может быть, в квантовом мире мы не в состоянии предвидеть со всей точностью поведение микрочастиц по той лишь простой причине, что оно хаотично. Это поведение уже детерминировано, определено, но влияние начальных условий столь мало, что предсказать дальнейшую эволюцию не представляется возможным.

 Именно поэтому на практике квантовый мир кажется нам индетерминистическим. На самом деле поведение микрочастиц детерминистическое, но мы его — это факт — не в состоянии определить. Я полагаю, что обусловлено это, в соответствии с принципом неопределенности, влиянием наблюдения, но также и свойственна хаотическим системам недетерминируемостью.
— Хорошо, но это происходит лишь с такими малыми объектами, как атомы или молекулы…


— Ты заблуждаешься, — не дал Томашу договорить отец. — Хаос присутствует везде, в том числе и в мире макрообъектов. Даже Солнечная система, которая, как нам кажется, обладает предсказуемым поведением, является на самом деле хаотической. Мы этого не замечаем, поскольку наблюдаем относительно медленные перемещения. Однако Солнечная система хаотична. Согласно компьютерной модели, если бы в момент возникновения Земля находилась, например, на сто метров дальше от Солнца, по прошествии ста миллионов лет наша планета вращалась бы по орбите, на сорок миллионов километров отстоящей от нынешней.

Хаос правит нашими жизнями. Представь, к примеру, некто «икс» садится в машину и собирается тронуть с места, но замечает, что прищемил дверцей полу своего пиджака. Что этот человек делает дальше? Открывает дверцу, поправляет пиджак, снова закрывает дверцу и только тогда трогает. Затрачивает на все от силы секунд пять. Когда он выезжает на первый перекресток, из-за угла вдруг выскакивает грузовик. Происходит столкновение, в результате которого «икс» на всю оставшуюся жизнь оказывается прикован к инвалидной коляске. А теперь представь, что «икс» не прищемил пиджак, без промедления тронулся в путь, миновал перекресток на пять секунд раньше и целым и невредимым продолжил поездку. Это тоже теория хаоса. Из-за прищемленной автомобильной дверцей полы пиджака человек потерял пять секунд, в результате чего поломалась вся его жизнь.

 — Отец сделал жест, видимо, выражавший покорность судьбе. — Но обрати внимание: то, что «икс», садясь в машину, прищемит полу пиджака, было определено заранее. Дело в том, что, одеваясь утром, он этот пиджак надел кое-как. И все потому, что с утра он пребывал в дурном настроении. А проснулся не в духе потому, что не выспался. А спал мало, потому что поздно лег. А поздно лег потому, что выполнял срочную работу. И работу эту ему нужно было во что бы то ни стало завершить. У всего есть свои причины, и все влечет за собой следствия, которые становятся причинами других следствий, и так далее и тому подобное. Нескончаемый эффект домино, в котором все детерминировано, но остается недетерминируемым.

Водитель грузовика ведь тоже мог вовремя затормозить, но он этого не сделал, поскольку увидел на тротуаре красивую девушку и засмотрелся на нее. А девушка эта должна была пройти по этому самому месту чуть раньше, но ее задержал дома телефонный звонок молодого человека, который звонил, чтобы просто поболтать. Все суть причина и следствие.
— Погоди-ка, — Томаш провел рукой по волосам. — А если представить, что все данные Вселенной можно ввести в суперкомпьютер. В этом случае мы будем в состоянии увидеть прошлое и будущее?
— Да, в действие вступил бы Демон Лапласа. Прошлое и будущее уже существуют, и если б мы знали все законы и были в состоянии с точностью определить одновременно скорость, направление движения и местоположение всех материальных объектов, мы смогли бы увидеть все прошлое и все будущее.
— Иными словами, теоретически это возможно…
— Нет, теоретически это невозможно.
— Извини, — настаивал Томаш. — Теоретически это возможно, а вот на практике — нет.
— Это — еще одно из изощрений Вселенной, — отец покачал головой. — Даже с теоретической точки зрения знать все о текущем состоянии Вселенной невозможно. Ты никогда не слышал о парадоксе Зенона?
Томаш прищурился.
— Если не путаю, это история, в которой соревновались в беге черепаха и заяц, черепаха стартовала первой, а заяц, который во много раз быстрее, стартовал через какое-то время после нее. По Зенону, заяц никогда не догонит черепаху, потому что расстояние между ними до бесконечности делимо.


— Да, — подтвердил отец. — Парадокс Зенона иллюстрирует математическую проблему бесконечного. Прежде чем пробежать, скажем, один метр, зайцу, по замыслу Зенона, сначала надо пробежать половину этого расстояния. А половина этого расстояния тоже делима, и следовательно, заяц прежде должен пробежать ее половину, которая, в свою очередь, также делима, и сначала надо пробежать ее половину, и так до бесконечности.
— Но что ты этим хочешь доказать?


— Что бесконечное — это непреодолимая проблема в вопросе предсказуемости. — Мануэл Норонья вновь указал рукой на небо. — Вернемся к примеру с погодой. Долгосрочному прогнозированию препятствуют факторы двух порядков. Прежде всего практического плана. Если бы мне были известны все факторы, оказывающие влияние на формирование погоды, я должен был бы их учитывать. Дыхание каждого животного, шевеление всех живых существ, солнечную активность вулканическую деятельность, выхлопные газы каждого автомобиля, дым из каждой отдельной печки и заводской трубы, одним словом — все. На практике учесть все указанные факторы я не имею возможности. Факторы другого порядка связаны с проблемой бесконечного. Если, например, представить, что мне для экстраполяций нужно определить глобальную температуру на данный момент. Предположим, здесь, в Коимбре, я сниму показания в полдень, и термометр покажет… ну… назови мне какое-нибудь температурное значение.
— Двадцать градусов.
Отец снова достал из пиджака ручку и на той же салфетке, на которой уже были написаны цифры, связанные с открытием Лоренцем хоатических систем, записал предложенную Томашем температуру.
— Очень хорошо, 20 градусов, — прокомментировал математик. — Но в действительности данный показатель не является полным, не так ли? Я произвел замер с точностью лишь до единиц. А нам известно, что малые изменения на начальной стадии приводят к большим изменениям в конечном результате. Раз это так, фундаментальное значение приобретает знание, в нашем случае — температурного показателя, с точностью до десятых, сотых и тысячных долей градуса, ты не находишь?
— Хорошо, добавь до тысячных.


Мануэл приписал после запятой еще три цифры: 20,793°.
— Хорошо… а десятитысячные, стотысячные, миллионные и так далее доли градуса? Ведь, согласно теории хаоса, они тоже важны. И мы должны учитывать эти доли градуса, сколь бы ни были малы их значения.
Математик продолжил дробную часть числа: 20, 793679274027934288722°.
— Но даже и этого будет недостаточно, — заявил он, — поскольку каждая последующая цифра тоже может сыграть ключевую роль. Этим я хочу сказать, что при замере надо будет учитывать число с бесконечно длинной дробной частью. А такое разве возможно? Следовательно, сколько ни продолжай дробь, мы никогда не сможем исчерпывающе точно зафиксировать температуру в определенном месте в определенный час. Нам придется до бесконечности уточнять температурное значение. Однако проблема этим не ограничивается.


— Математик ткнул указательным пальцем в поверхность столика. — Температура вот здесь, в этом месте, может несколько отличаться от температуры в точке, расположенной всего в одном метре отсюда. То есть мы должны будем измерить температуру во всей Коимбре. А это тоже невозможно. Легко заметить, что, как и в парадоксе Зенона, мы делим каждый миг на бесконечное множество половин. Для получения данных мне придется измерить температуру в каждой точке. Но поскольку расстояние между точками, сколь бы мало оно ни было, всегда делимо пополам, я не смогу охватить целиком все пространство. То же касается и времени. Между двумя мгновениями могут происходить почти неуловимые колебания температуры, которые также подлежат учету.

 В соответствии с заложенным в парадоксе Зенона принципом, ввиду бесконечной дробности минимальной единицы времени я не смогу осуществить подобные измерения. Идея Зенона заключается в том, что в одном метре столько же пространства, сколько во всей Вселенной, а в одной секунде столько же времени, сколько в вечности, и это — непостижимое свойство Вселенной.
Мануэл взял чашку, одним глотком допил кофе, глубоко вздохнул, потянулся и закрыл глаза, наслаждаясь солнечным теплом.


— Помнишь, в прошлый раз я рассказывал тебе о теоремах Гёделя о неполноте? Они показывают невозможность доказательства всех утверждений, присущих данной математической системе в рамках ее самой. Так вот, теоремы о неполноте выявляют новую таинственную характеристику Вселенной. Она словно говорит нам: «Есть вещи, о которых вы, люди, знаете, что они истинные, но никогда не сможете этого доказать, поскольку я, Вселенная, в силу своего величия надежно спрятала последнюю крупицу этой истины. Мир устроен так, что вы никогда не познаете эту истину целиком». — Мануэл немного помолчал, словно собираясь с мыслями, и продолжил: — Принцип неопределенности, хаотические системы и теоремы о неполноте раскрывают нам невероятную сложность Вселенной.

 — Мануэл обвел рукой небосвод. — Все тайны мироздания выразимы на языке математики. Все связано со всем, даже то, что кажется ни с чем не связанным. Однако даже при помощи математики не удается эти тайны расшифровать. Самое загадочное свойство Вселенной состоит в том, каким образом она скрывает истину. Все детерминировано, но все недетерминируемо. Стремясь проникнуть в глубинную суть вещей, мы всегда наталкиваемся на странную завесу, за которой Творец словно скрывает свою подпись.
 
— Кто знает, что это такое?
— Это случайно не второй закон термодинамики? — спросил худощавый молодой человек в очках.
— Так оно и есть! — воскликнул Луиш Роша. — Второй закон термодинамики! — Указывая на левую и правую части написанного на доске, он пояснил: — Дельта здесь — это изменение параметра, a S — энтропия. Данное неравенство говорит нам, что изменение энтропии Вселенной всегда больше нуля. — Он постучал маркером по доске ниже неравенства. — Второй закон термодинамики. — И, указывая на студента, давшего правильный ответ, спросил: — Кто его сформулировал?
— Клаузиус, профессор. Кажется, в 1861 году.


— Рудольф Юлиус Эммануэль Клаузиус, — профессор нараспев произнес имя ученого, явно увлеченный излагаемым материалом. — Ранее Клаузиус уже сформулировал закон сохранения энергии, согласно которому энергия Вселенной является константой и никогда не может быть ни создана, ни уничтожена, а может лишь трансформироваться. Затем он решил предложить понятие энтропии, обобщавшее все формы энергии и температуры, которая, по его мнению, также должна быть вечной константой. Если Вселенная вечна, энергия тоже должна быть вечной, как и энтропия. Но когда Клаузиус занялся измерениями, он обнаружил, что количество теплоты, потерянной машиной, всегда превосходило количество теплоты, преобразованной в работу, что свидетельствовало о низкой производительности машины. Он распространил опыт на естественные объекты, в том числе и человека, и пришел к заключению, что данное явление присутствует повсеместно.

 После многочисленных экспериментов ученый сдался перед лицом очевидного. Энтропия не является константой и даже всегда увеличивается. Всегда. Так появился второй закон термодинамики. Клаузиус открыл этот закон на примере тепловых явлений, но понятие энтропии быстро распространилось на все естественные явления. Стало ясно, что энтропия существует во всей Вселенной. — Луиш Роша опять окинул взглядом лица слушателей. — Какой вывод следует из данного открытия?
— Старение объектов, — продолжил диалог студент в очках.

— Старение, — подтвердил профессор. — Второй закон термодинамики доказал три вещи. — Он поднял три пальца. — Во-первых, если объекты стареют, значит существует точка во времени, когда они умрут. Произойдет это, когда энтропия достигнет своего максимума, в момент, когда во Вселенной установится равномерная температура. Во-вторых, существует стрела, или ось времени. То есть Вселенная может быть детерминирована, и вся ее будущая история уже существует, но направление ее эволюции всегда от прошлого к будущему. Данный закон подразумевает, что все эволюционирует во времени. И наконец, в-третьих, второй закон термодинамики доказал, что, раз все стареет, значит, был момент, когда все было новым. Более того, был момент, когда энтропия была минимальна. — Снова драматическая пауза. — Клаузиус показал, что рождение Вселенной — это не фантазия.


— Профессор, вы хотите сказать, что уже в XIX веке знали, что Вселенная не вечна? — спросил кто-то из задних рядов.
— Да. Когда был сформулирован и доказан второй закон термодинамики, ученые осознали, что идея вечной Вселенной несовместима с наличием необратимых физических процессов. Вселенная эволюционирует к состоянию термодинамического равновесия, при котором перестают существовать холодные и горячие области и повсеместно устанавливается постоянная температура, что означает тотальную энтропию, или максимальный беспорядок. То есть Вселенная возникает из тотального порядка и от него развивается к тотальному беспорядку, в котором заканчивается. Указанное открытие сопровождалось выявлением и других признаков. Кто-нибудь слышал о парадоксе Ольберса?..

Парадокс Ольберса связан с темнотой ночного неба. Если Вселенная бесконечна и вечна, значит, ночью не может быть темноты, поскольку небо будет обязательно залито светом, проистекающим от бесконечного множества звезд, не так ли? Но темнота существует, что является парадоксом. И решается данный парадокс только через придание Вселенной возраста, поскольку таким образом можно постулировать, что Земля получает только тот свет, который с момента рождения Вселенной успел до нее дойти. Таково единственное объяснение факта существования темноты космоса.
— Следовательно, точка «альфа» действительно существовала? — спросил еще кто-то.
— Точно.

Но требовалось решить еще одну задачу, связанную с гравитацией. Ученые исходили из тезиса, что Вселенная, будучи вечной, является также статичной, и на данной предпосылке зиждилась вся Ньютонова физика. Сам Ньютон, однако, сознавал, что его закон притяжения, согласно которому всякая материя притягивает материю, предполагает в качестве конечного следствия превращение всей Вселенной в гигантский сгусток амальгамированной массы. Материя влечет к себе материю. Тем не менее этого не происходит, и материя остается разбросанной по небу, не так ли? Как же объяснить подобный феномен?

— Не к помощи ли бесконечного прибег Ньютон?
— Да, Ньютон сказал, что стеканию всей материи в единую массу препятствует бесконечность Вселенной. Однако истинный ответ дал Хаббл.
— Телескоп или астроном? — сострил студент, в самом начале лекции со скучающим видом глядевший в окно.

— Астроном, разумеется. В двадцатые годы XX столетия Эдвин Хаббл подтвердил существование галактик за пределами Млечного пути и, измерив спектральные параметры излучаемого ими света, пришел к выводу, что все они удаляются. Более того, Хаббл обнаружил, что чем дальше расположена галактика, тем быстрее она удаляется. Благодаря данному открытию получила истинное объяснение причина, в силу которой, а также в соответствии с законом всемирного тяготения материя Вселенной не спрессовывается в единый громадный сгусток. Оказалось, что Вселенная расширяется.

 — Профессор, стоя в центре подиума, обозрел студентов. — Мой вопрос вам: каково значение указанного открытия для проблемы точки «альфа»?
— Вопрос несложный, — ерзая от нетерпения, поспешил ответить студент в очках. — Если все галактики удаляются друг от друга, значит, когда-то в прошлом они были вместе, составляли единое целое.

— Правильно. Расширяющаяся Вселенная предполагает, что был начальный момент, когда всё находившееся вместе устремилось в разные стороны, во всех направлениях. Кстати, это полностью согласовывается с общей теорией относительности, допускающей идею динамической Вселенной. Таким образом, на основе всех упомянутых открытий один бельгийский священник по имени Жорж Леметр выдвинул в двадцатых годах прошлого века новую идею.


Луиш Роша повернулся к доске и написал на ней два слова.
— Big Bang, — прочел он. — Большой взрыв. — Профессор вновь обратился лицом к студентам. — Леметр предложил чрезвычайно оригинальную идею — рождения Вселенной из колоссального начального взрыва. Это одним махом решало все имевшиеся проблемы с концепцией вечной и статичной Вселенной. Большой взрыв удовлетворял второму закону термодинамики, решал парадокс Ольберса, увязывал нынешнюю конфигурацию Вселенной с законом всемирного тяготения и согласовывался с теориями относительности. Вселенная брала свое начало во внезапном гигантском взрыве… хотя, возможно, более уместно использовать слово «выброс», а не «взрыв».
— А до этого… э-э-э… выброса, что было до этого, профессор? — спросила студентка, видимо, наделенная весьма пытливым умом. — Только пустота?
— Ничего. Вселенная началась с Большого взрыва.
Задавшая вопрос девушка растерялась.
— Да, но… все-таки… что было до выброса? Ведь должно же было что-то быть раньше, или нет?

— Я об этом и толкую: никакого «раньше» не было, — настойчиво повторил Луиш Роша. — Не было вообще ничего, даже вакуума. Большой взрыв подразумевает, что пространства не существовало. Оно возникло с внезапным бурным выбросом, понимаете? Согласно теориям относительности, пространство и время — две стороны одной медали, так ведь? А отсюда следует логическое заключение: если пространство родилось с Большим взрывом, время появилось тогда же. Спрашивать о том, что было до того, как появилось время, все равно, что спрашивать о том, что находится севернее Северного полюса. Это бессмысленно, вы поняли?
Студентка неуверенно кивнула.

— Проблема начального момента, пожалуй, наиболее сложная во всей теории, — отметил профессор. — Как полагают, Вселенная пребывала в состоянии так называемой сингулярности, то есть была сжата вся в бесконечно малую точку, и вдруг произошло извержение. Образовалась материя, возникли пространство и время, а вместе с ними родились и законы Вселенной.
— А что явилось причиной этого, как вы сказали, извержения? — задал вопрос молодой человек в очках.
Студент, скорее всего, даже не догадывался о том, что затронул наиболее деликатный момент в теории Большого взрыва. Перед этой проблемой пасовали сами ученые.
— Видите ли, к данному моменту парадигма причинности неприложима, — веско произнес профессор.
— Вы хотите сказать, что причина отсутствовала?
— То, о чем я говорю, вызывает недоумение. Однако важно, чтобы вы не упустили нить моих рассуждений. У всех событий есть причины и следствия, которые, в свою очередь, становятся причинами других следствий. Так? — Несколько голов кивнули в знак согласия. — Хорошо. Процесс «причина — следствие — причина» подразумевает некую хронологию, не так ли? Сначала возникает причина, затем появляется следствие.

 — Преподаватель поднял руку, обращая внимание на то, что будет сказано дальше. — А теперь заметьте: если в той бесконечно малой точке время еще не существовало, как одно событие могло породить другое? Не было ни «до», ни «после», а значит, не было ни причин, ни следствий, потому что никакое событие не могло предшествовать никакому другому событию.

— Профессор, вы не находите это объяснение несколько неудовлетворительным? — поинтересовался студент в очках.
— И нахожу, и не нахожу. Я лишь пытаюсь объяснить вам, что такое Большой взрыв, исходя из данных, которыми мы располагаем на сегодня. Дело в том, что данная теория, если оставить в стороне проблему начальной сингулярности, решает де-факто парадоксы, порожденные гипотезой вечной Вселенной. Тем не менее не все ученые, как и некоторые из вас, удовлетворились теорией Большого взрыва. Наибольший интерес среди появившихся следом гипотез представляет теория неизменного состояния Вселенной, основанная на идее беспрерывного возникновения низкоэнтропийной материи.

 Материя, согласно указанной теории, рождается не в бурном начальном выбросе, а в перманентном, растянутом во времени процессе относительно небольших вспышек, в результате которых происходит замещение материи, умершей вследствие достижения максимальной энтропии. Если это так, Вселенная может быть вечной. И наука серьезно рассматривала подобную возможность, причем столь серьезно, что в течение длительного времени теория неизменного состояния Все ленной выступала на равных правах с теорией Большого взрыва.
— А разве сейчас эти две теории не выступают на равных правах?

— Нет. Сейчас объясню, почему. Ученые предположили, что масштабный начальный выброс не мог не оставить после себя фоновой космической радиации. Существование подобного отголоска первоисходного извержения Вселенной было предсказано в 1948 году. Указывалось даже, что это остаточное излучение должно иметь температуру около пяти градусов по шкале Кельвина, то есть быть примерно на пять градусов выше абсолютного нуля.

 Но где же, черт побери, было это «эхо»? — Луиш Роша пожал плечами и развел руки в стороны, выражая недоумение. — Поиски ни к чему не приводили, пока в 1965 году два американских физика, экспериментируя в Нью-Джерси с большой телекоммуникационной антенной нового типа, не столкнулись с раздражающим фоновым шумом, напоминавшим свист закипевшего чайника. Экспериментаторы принялись вертеть антенну, ориентируя ее в разных направлениях. Но нервирующий звук не прекращался; казалось, он исходил из всех частей небесной сферы — от отдельных звезд и галактик, космических пустот и удаленных звездных туманностей.

 Попытки избавиться от него продолжались в течение года. Прозванивание контуров электропроводки, проверка надежности контактов, попытки найти другие возможные неполадки, — все усилия обнаружить источник помех оказались безрезультатными. Отчаявшись справиться с проблемой собственными силами, экспериментаторы решили связаться с учеными Принстонского университета, рассказали им обо всем происходившем и попросили помочь с объяснением. И объяснение вскоре нашли: это было «эхо» «большого взрыва».


— Как это эхо? — удивился студент в очках. — Насколько мне известно, в безвоздушном пространстве звук не распространяется…
— «Эхо» — это, разумеется, образно выражаясь. На самом деле американские физики обнаружили реликтовое излучение, который за время, пока шло до нас, трансформировалось в микроволны. Данное явление получило название «космический шум», а проведенные термоизмерения показали, что ее температура составляет около трех градусов по Кельвину, то есть очень близка к предсказанной в 1948 году. — Лектор сделал быстрый круговой жест рукой. — Вам никогда не приходилось при переключении каналов на телевизоре попадать на частоты, где нет трансляции? Что вы видели? А?
— Электрические помехи, профессор.
— Прыгающие по всему экрану точечки и раздражающий треск и шипение, так? Знайте: примерно один процент наблюдаемой картинки обусловлен «эхом» Большого взрыва. — Он улыбнулся. — Если однажды, включив телевизор, не найдете ни на одной программе ничего интересного, советую вам настроиться на канал без вещания и посмотреть рождение Вселенной. Нет более захватывающего реалити-шоу, чем это.
— Эту начальную вспышку, профессор, ее можно доказать математически?

— Да. Кстати, Пенроуз и Хокинг доказали ряд теорем, демонстрирующих неизбежность Большого взрыва при условии достижения гравитацией экстремальных параметров, подобных тем, при которых образовалась Вселенная. — Он указал на доску. — На одном из ближайших занятий мы рассмотрим эти теоремы.
— Но, профессор, объясните, что произошло следом за Большим взрывом. Образовались звезды, да?

— Все, о чем мы говорим, произошло, вероятнее всего, пятнадцать миллиардов лет назад. Энергия, сконцентрированная в точке с нулевым объемом, выплеснулась из нее словно в грандиозном извержении.
Луиш Роша написал на доске знаменитое уравнение Эйнштейна: Е=МС2.

— Поскольку, согласно данной формуле, энергия соотносима с массой, материя возникла из преобразования энергии. В первый миг появилось пространство, которое немедленно начало расширяться. Но пространство неотделимо от времени, так что появление пространства автоматически повлекло за собой появление времени, которое тоже мгновенно начало свой ход. В тот первый миг родилась суперсила, возникли все законы. Температура достигала десятков миллиардов градусов.

 Суперсила начала разделяться на различные взаимодействия. Запустились первые ядерные реакции, в результате которых образовались ядра таких наиболее легких элементов, как водород и гелий, а также изотопы лития. В течение трех минут после Большого взрыва синтезировалось девяносто восемь процентов всей материи, которая существует ныне и будет существовать когда-либо в будущем.
— Атомы, из которых состоит тело современного человека, восходят к тому моменту?
— Да. Девяносто восемь процентов существующей материи возникло из выброса энергии в результате Большого взрыва. Это означает, что почти все атомы, имеющиеся в нашем теле, до того, как попали в него, уже прошли через различные звезды и побывали в составе тысяч организмов.

А каждый из нас состоит из огромнейшего числа атомов, из которых по самым скромным подсчетам примерно миллион уже принадлежал другим людям, жившим задолго до нас. — Он поднял бровь. — А это, в свою очередь, означает, что в каждом из нас имеются атомы, некогда пребывавшие в телах Авраама, Моисея, Иисуса Христа, Будды или Мухаммеда.
По рядам прошелестел легкий шум. Было видно, что вся аудитория теперь внимает каждому слову профессора.
— Однако вернемся к Большому взрыву. Вслед за начальным выбросом энергии Вселенная начала автоматически организовываться и структурироваться, подчиняясь законам, возникшим в первые мгновения.

Через определенное время температурные параметры понизились до критической отметки, и произошло разложение суперсилы на четыре фундаментальных взаимодействия: сначала выделилось гравитационное взаимодействие, затем сильное и под конец — электромагнитное и слабое взаимодействия. Под воздействием гравитации материя организовалась в локальные группы. По прошествии двухсот миллионов лет зажглись первые звезды. Родились планетарные системы, галактики и галактические группы. Первоначально планеты были небольшими раскаленными телами, которые вращались вокруг звезд, сами подобные малым звездам. Остывая, они затвердевали. Так произошло и с Землей, — лектор развел руками и улыбнулся, — на которой теперь живем мы с вами.


— Профессор, вы только что сказали, что планеты, казавшиеся малыми звездами, охлаждались и затвердевали. Из этого можно сделать вывод, что и с Солнцем произойдет то же самое?
Луиш Роша скорчил гримасу.
— Эка вы, однако! Думать о таком с утра — весь день испортить!
Аудитория засмеялась.
— Но это случится или нет? — настаивала студентка.

— Всегда приятно говорить о рождении, вы уже обратили внимание? Все любят новорожденных. А вот что касается смерти… Гм-м, тут совсем другой разговор. Однако, ничего не попишешь, ответ на ваш вопрос — утвердительный. Да, Солнце умрет. Точнее, первой умрет Земля, а уж потом Солнце, после умрет галактика и в самом конце — Вселенная. Таково неизбежное следствие второго закона термодинамики. Вселенная движется к тотальной энтропии. — Драматизм вывода подчеркнул театральный жест. — Все рожденное умирает. Таким образом, от точки «альфа» мы переходим непосредственно к точке «омега».
— То есть к концу Вселенной?

— Да, к концу Вселенной. — Профессор выбросил на правой руке два пальца, демонстрируя их аудитории. — Все указывает, что впереди у нас две возможности.
Повернувшись к доске, он написал на ней по-английски:
 

— Но это еще не завтра произойдет, можно надеяться? — пошутил кто-то из студентов.
По рядам пробежали смешки.
— По расчетам — минимум через сто миллиардов лет. — Лицо профессора Роши снова передернуло нервным тиком. — Я знаю, это настолько громадный срок, что по сути ни о чем не говорит вам, поэтому лучше представим его более понятным образом. Сравним Вселенную с человеком, которому на роду написано умереть в сто двадцать лет. Тогда, могу сказать вам, Солнце возникло, когда этому человеку исполнилось десять лет, а сейчас, когда живем мы, ему пятнадцать лет. То есть впереди у него еще сто пять лет жизни. Совсем не плохо, вам не кажется?

Аудитория согласилась, и Луиш Роша вновь повернулся к доске.
— А теперь рассмотрим второй вариант реализации точки «омега».
На белой поверхности доски появилась следующая надпись черным маркером:
 
— Второй вероятный сценарий — это Big Crunch, или Большое сжатие, — объявил профессор, стоя опять лицом к залу. — Расширение Вселенной замедляется, в какой-то момент вовсе прекращается и переходит в сжатие. — Он плавно развел ладони в стороны, зафиксировал на мгновение на определенной ширине и двинул навстречу друг другу, будто держал между ними большой воздушный шарик, который надувался, достигнул максимального размера и стал сдуваться. — Под воздействием силы гравитации пространство, время и материя начинают конвергировать, сходятся в единую точку, которая, ужавшись до нулевого объема, содержит в себе бесконечную энергию. — Ладони соединились. — Большое сжатие, если хотите, это — Большой взрыв на оборот.

— Как надуваемый и сдуваемый шарик?
— Точно. С той лишь разницей, что сжатие происходит не из-за сдувания, а под воздействием гравитации. — Луиш Роша вынул из кармана пятьдесят евроцентов. — Видите эту монетку? — Он подбросил ее, денежка подскочила примерно на метр вверх и упала ему опять в руку. — Видели? Монета поднялась, на миг замерла в воздухе и вернулась в исходное положение. Сначала она побеждала силу притяжения, но затем была ею побеждена.

Один из доселе молчавших студентов поднял руку, и лектор кивком предоставил ему слово.
— Профессор, какой из вариантов гибели Вселенной представляется вам более реальным?
Луиш Роша постучал маркером рядом с цифрой один.
— Астрофизики склонны считать таковым Великое оледенение.
— Почему?

— На то имеется две причины, и обе вытекают из астрономических наблюдений. Во-первых, потому что для Большого сжатия требуется наличие во Вселенной гораздо большей массы материи, нежели наблюдаемая нами. Видимой материи недостаточно, чтобы силой гравитации спровоцировать сокращение Вселенной. В связи с этим появилась гипотеза о существовании так называемой темной материи, то есть материи, которая вследствие своей слабой интерактивности остается невидимой. Для реализации Большого сжатия темная материя должна составлять около девяноста процентов от общего количества существующей во Вселенной материи.

 Однако такую материю трудно обнаружить. Кроме того, если она и существует, неизвестно, сколько ее на самом деле. — Лектор пожал плечами. — Во-вторых, Великое оледенение представляется более вероятным в силу новых данных, полученных в результате современных наблюдений именно за расширением Вселенной. В 1998 году открыли, что скорость, с которой удаляются галактики, продолжает увеличиваться. Происходит это, вероятно, под воздействием некой неизвестной силы, которую стали именовать темной энергией.

Предсказанная еще Эйнштейном, она берет верх над гравитационным взаимодействием. Большое сжатие предполагает замедление скорости расширения до полной остановки и переход к сокращению Вселенной. А поскольку скорость расширения возрастает, вывод может быть только один. — Он обвел взглядом лица студентов. — Кто-нибудь может сказать, какой?
Студент в очках поднял руку.
— Вселенная движется к Великому оледенению.
Профессор победно взмахнул руками и улыбнулся:
— Совершенно верно!


— Хорошо. Если не ошибаюсь, это ваш первый вопрос: что есть Бог? — Луиш Роша развел в стороны ладони. — Если мы ожидаем увидеть древнего патриарха с бородой и глубоким низким голосом, озабоченно взирающего на Землю и отслеживающего поступки, помыслы и устремления каждого из нас, то ждать доказательств существования подобной личности нам придется, полагаю, вечно. Такого Бога не существует, это всею лишь вымышленная фигура, позволяющая нам наглядно представлять себе нечто, находящееся выше нас.

По сути дела мы сами создали Бога в образе отца-заступника, ибо человек нуждается в ком-то, кто бы его охранял, ограждал от напастей, давал утешение в часы невзгод, помогал принимать неприемлемое, объяснять необъяснимое, противостоять злосчастиям. И этот кто-то есть Бог. Мы представляем себе, что где-то там, высоко, — физик указал вверх, — существует всемерно заботящийся о нас Некто, к Кому можно обратиться за поддержкой в минуты печали, Некто, под Чьим оком и покровительством мы пребываем…
— Но в таком случае, если Бога не существует…
— Я не говорил, что Бога не существует, — поправил его физик.
— Разве?

— Я сказал, что не существует антропоморфного Бога — такого, каким мы его себе представляем в духе иудейско-христианской традиции. И вообще кто он, библейский Бог? Тот, кто велел Абрааму убить сына только для того, чтобы удостовериться, что патриарх хранит Ему верность? Тот, кто обрек человечество на страдания лишь за то, что Адам вкусил яблока? Но разве по здравом размышлении можно верить в столь мелочно-ревнивого и своенравного Бога? Разумеется, такого Бога нет!
— А какой же есть?

— Профессор Сиза верил, что Бог — во всем, что окружает человека. Что это не стоящая над нами сущность, которая блюдет нас и оберегает, а созидательный разум, неуловимый и вездесущий, внеморальный, с которым встречаешься повсеместно, делая каждый вздох, куда бы ты ни ступил и ни посмотрел, который присутствует в макрокосмосе и микромире атомов, который все наполняет собой и всему придает смысл.
— Я начинаю понимать, — заверил Томаш, — профессор Сиза полагал возможным доказать существование этого Бога.
— Да.
— И как давно он пришел к такому выводу?
— Сколько я его знаю, он всегда так считал. Думаю, эта убежденность у него еще со времен стажировки в Принстоне.
— И как можно доказать, что Бог существует?
Луиш Роша улыбнулся.
— Этот вопрос следовало бы адресовать профессору Сизе.
— Тем не менее скажите хотя бы вот что: сами-то вы верите в возможность доказать существование Бога?

— Зависит от того, что вы подразумеваете под доказательством… Как по-вашему, что такое научный метод?
— Процесс сбора информации о природе.
— Вы это определяете так, — принял ответ Луиш Роша, — а я иначе. По-моему, научный метод — это диалог человека с природой. Используя научный метод, человек задает природе вопросы и получает от нее ответы. Главное в том, как он формулирует вопросы и как истолковывает ответы. Не каждый способен вести беседу с природой и понимать то, что она говорит в ответ. Для этого необходимо иметь специальную подготовку, проницательность и прозорливость, а также острый ум, улавливающий тончайшие оттенки. Вы согласны?

— Да.
— Я веду к тому, что бытие или небытие Бога может зависеть от способа постановки вопроса и способности понять ответ. Например, второй закон термодинамики появился как результат вопросов, заданных природе посредством проведения экспериментов с теплотой. На них природа дала ответ, продемонстрировав, что передача энергии осуществляется от горячего тела к холодному, а не наоборот, и что переход всей энергии в полезную невозможен. — Луиш Роша сделал жест рукой, как бы охватывая все помещение ресторана. — Так же обстоит дело и в вопросе о Боге. Надо знать, какие вопросы необходимо задать и как их сформулировать, а после суметь истолковать полученные ответы.

 Именно поэтому, когда речь идет о доказательстве бытия Бога, мы должны быть крайне осмотрительны. Если кто-то надеется, что мы представим ему ди-ви-ди с записью Бога, который созерцает Вселенную, держа в одной руке Скрижали Завета, а другой поглаживая свою густую белую бороду, тот будет разочарован. Подобные кадры никогда не появятся. Однако если мы поведем разговор об определенных ответах природы на специфические вопросы… все может обернуться иначе.
— Какие вопросы вы имеете в виду?
— Ну… связанные с логическим мышлением например. Возьмем проблему Большого взрыва, о котором я рассказывал сегодня на лекции.
— Да, и что?
— Вы спрашиваете что? Разве не очевидно? Ведь если имел место Большой взрыв, это означает, что Вселенная была создана. Но кто же совершил акт Творения? — Физик подмигнул. — А?

— Э-э-э… ну… разве не могло быть естественных причин?
— Разумеется. Мы и говорим с вами о естественной причине. — Луиш Роша постучал указательным пальцем по лбу. — Запомните, профессор Норонья: Бог — это как раз естественное. Разговоры о сверхъестественном, о чудесах и волшебстве… все это глупости. Если Бог существует, то не где-нибудь, а во Вселенной. Бог есть Вселенная. Понимаете? Создание Вселенной явилось результатом не искусственного, а естественного акта, совершившегося в соответствии со специфическими законами и определенными универсальными константами. Однако вопрос всегда возвращается в исходную точку. Кто создал законы Вселенной? Кто определил универсальные константы? Кто вдохнул жизнь в мироздание? — Он ударил ладонью по поверхности стола. — Таковы, любезный профессор, центральные вопросы, диктуемые логикой. Творение связано с Творцом.


— Вы хотите сказать, что посредством логики мы можем доказать существование Бога?
Луиш Роша поморщился.
— Нет, никоим образом. Но логика подсказывает нам путь. — Физик склонился к Томашу над столом. — Послушайте, вы должны понять следующее: Бог, если существует, открывает нам лишь толику Своего бытия, скрывая доказательство этого бытия за завесой элегантных ухищрений. Вам знакомы теоремы о неполноте? Они показывают, что в пределах одной логической системы невозможно доказать все имеющиеся в ее рамках утверждения, в том числе даже если недоказуемые утверждения истинны, теоремы о неполноте тем самым несут в себе глубоко мистический по значению подтекст. Это как если бы Бог мог сказать: «Я самовыражаюсь через математику, математика — Мой язык, но доказательств, что это так на самом деле, Я вам не дам». — Луиш Роша взял хлебец.

— А есть еще и принцип неопределенности, который сводится к тому, что мы никогда не сможем с точностью определить одновременно координаты и скорость частицы. Это как если бы Бог предупредил: «Я уже определил и прошлое и будущее, но окончательного доказательства, что это на самом деле так, Я вам не дам». Мы никогда не сможем получить окончательного доказательства бытия Бога.
— Но каковы же признаки Его бытия?


— Логически его обосновали Платон и Аристотель, а затем Фома Аквинский и Лейбниц. Я имею в виду каузальный аргумент. Основная его идея формулируется просто. Из физики и собственного повседневного опыта мы знаем, что у всех событий есть причина, а последствия их становятся причиной других событий, и так далее, как в эффекте домино. Если у Вселенной было начало, из этого следует, что каждая событийная цепочка тоже имела свой исток. Двигаясь от причины к причине, мы доберемся до момента возникновения Вселенной — того, что сегодня называют Большим взрывом. А какова первопричина всех других причин? Что запустило машину, что привело ее в действие?
— Бог?
Луиш Роша улыбнулся.

— Вполне вероятно, — почти шепотом произнес он. — Если разобраться, гипотеза о вечной Вселенной исключает бытие Бога. Вселенная всегда существовала и существует сама по себе. В вечной Вселенной, без начала и конца, цепь домино-причин бесконечна. — Он поднял кверху палец. — Идея же Сотворения мира, в свою очередь, с неотвратимой неизбежностью предполагает наличие первопричины. Однако следует соблюдать предельную осторожность и не впадать в ошибку, объясняя все «Богом пробелов» каждый раз, когда мы не располагаем ответом на какой-то вопрос, в то время как в действительности есть и другое объяснение. Резюмируя вышесказанное, считаю важным выделить следующее: Творение соотносится с проблемой Творца, и сколько ни углубляйся в суть, мы обречены возвращаться к этому кардинальному вопросу.

— Луиш Роша покачал головой. — С другой стороны, если мы вводим в уравнение величину «Бог», определяя в условиях, что это Он совершил акт Творения, то в дальнейшем сталкиваемся со множеством новых проблем. Первая: где пребывал Бог, если до Большого взрыва не существовало ни времени, ни пространства? Следующая: что явилось причиной Бога? Ведь если все имеет причину, значит, ее имеет и Бог.
— Следовательно, первопричины не существует…


— Или она есть, кто знает? Мы, физики, состояние в начальный момент Большого взрыва именуем сингулярностью. В этом смысле, по аналогии с Большим взрывом, который возник из сингулярности, можно было бы сказать, что сингулярность — это Бог.
Томаш пригладил рукой волосы.
— Данный аргумент представляется интересным, но он не является окончательным, разве не так?

— Да, — согласился физик. — Он не окончательный. Имеется и второй довод, который кажется значительно более сильным. Философы называют его по-разному, что же касается профессора Сизы, то он называл его… аргументом намеренности. Вопрос намеренности, как вам известно, с точки зрения толкования, имеет чисто субъективный характер. То есть имярек может намеренно совершить нечто, но другие никогда не могут быть абсолютно уверены, что это нечто результат намеренного действия. Можно лишь предполагать, строить догадки, и только сам совершивший деяние достоверно знает, намеренное оно или нет.

 — Луиш Роша, повернув руку ладонью вверх, повел ею в направлении Томаша. — Если, допустим, вы опрокинете этот стол, я могу интерпретировать подобное деяние, пытаясь оценить, сделали вы это намеренно или нет. Вы могли сделать это намеренно, но притворились, что произошла досадная случайность. Иначе говоря, только у вас будет абсолютная уверенность относительно предумышленности вашего действия, моя же уверенность всегда будет субъективной, понимаете?
— Да, — заверил Томаш. — Но к чему вы это говорите?
— А к тому, что хочу подобраться вот к какому вопросу: с каким намерением создана Вселенная?

Физик испытующе смотрел на историка.
— На кону вопрос, который стоит больших денег, — прокомментировал Томаш, подражая ведущему телеигры «Кто хочет стать миллионером?» — Итак, каков ваш ответ?
— Если б я его знал, то рискнул бы получить эти деньги, — разразившись хохотом, подыграл ему Луиш. — Однако за более полным ответом нам придется обратиться к профессору Сизе.

— Но он, боюсь, далеко отсюда. Как по-вашему, может ли кто-то еще дать ответ?
Физик глубоко вздохнул, тщательно взвешивая слова, прежде чем произнести их.
— Я полагаю, ответить на него положительно непросто, тем не менее имеются интересные наметки.
— Я весь внимание.

— Весьма яркий довод изобрел в XIX столетии Уильям Пейли. — Физик указал на деревянный пол ресторана. — Представьте, что, войдя сюда, вы обнаружили лежащий на паркете камень. При его виде у вас, наверное, промелькнула бы мысль: какого черта здесь делает этот камень и кто его приволок? Однако если б вы нашли камень на прогулке в поле, никаких вопросов, вероятнее всего, у вас бы не возникло, вы просто подумали бы: он всегда существовал и лежал тут, это совершенно естественная вещь. И тут же забыли об этом.

 А теперь представьте, что я нахожу в поле не камень, а нечто необычное. Будет ли ход моих мыслей точно таким? Разумеется нет. Рассмотрев находку, я пойму, что это часы, то есть сложный механизм, изготовленный искусным мастером для вполне определенных целей. И вот я спрашиваю: по какой такой причине в случае с камнем у вас не возникли такие же рассуждения, как у меня в случае с часами?
Вопрос на мгновение повис в воздухе.

— Мне понятно, куда вы клоните, — заметил Томаш.
— Как член сообщества разумных существ, представителями которого изобретены часы, я знаю о намерениях, предшествовавших их созданию. Однако не принадлежу к числу тех, кто, так сказать, изобрел камень, и поэтому не могу быть объективно уверен в намеренности его создания. Я лишь могу предположить, что какое-то намерение было. С другой стороны, даже человек, никогда раньше не видевший часов, без труда способен прийти к заключению, что перед ним произведение мыслящего ума и умелых рук, не так ли?

— Послушайте, — взмолился Томаш. — Мы говорим о совершенно разных вещах, разве нет?
— А разве да?
— Конечно же да. Вы пытаетесь сравнить сложное механическое приспособление с простым камнем.
Луиш покачал головой.
— Вы не поняли, что я хотел сказать.
— Так объясните!
Физик обвел взглядом ресторан и остановил взгляд на видневшихся за окном зеленых кронах лип и небе над ними.

— Вы обращали внимание, сколь сложно организовано мироздание? Задумывались, до каких мелочей должно быть совершенным устройство Вселенной, чтобы исправно действовала Солнечная система? Или чтобы осуществлялось взаимодействие атомов? Или зарождалась новая жизнь? — Рука Луиша Роши указала на реку, гладкой лентой вытянувшуюся вдоль набережной. — Или чтобы Мондегу текла таким вот именно манером? Вы не находите, что все это устроено бесконечно более сложно и умно, нежели механизм обычных часов?
Томаш остолбенело смотрел на своего собеседника.
— Н-да… действительно…

— Если такая простая вещь, как небольшие часы, придумана и сделана думающим существом и за этим стоит определенное намерение, что в таком случае мы можем сказать о Вселенной в целом? Если человек, который никогда прежде не видел часов, увидев их в первый раз, способен понять, что это — умная вещь, созданная мастером, почему, отмечая грандиозную сложность Вселенной, мы не можем прийти точно к такому выводу? Если все вокруг создано с умом и для определенной цели, почему не допустить, что в возникновении мира есть намерение? Если вещи устроены умно и мы видим это, почему не допускаем, что за этими умными вещами стоит некий разум?

— Но где он, этот разум?
— А где пресловутый часовщик? Как правило, никто не знает имени создателя часов, не правда ли? И тем не менее мы ни минуты не сомневаемся, что изобрел их и сделал обладатель развитого интеллекта. То же самое и со Вселенной. Возможно, я так никогда и не узнаю, кому принадлежит разум, создавший мироздание, но достаточно посмотреть вокруг, и становится ясно, что это творение совершено с большим умом.
— Теперь понял.

— Но если творение совершено с большим умом, а все указывает, что так оно и есть, встает вопрос: адекватно ли, правильно ли изучаем данное творение? — Луиш Роша положил руки на предплечья, как бы обнимая себя. — Посмотрите на мир живых существ. Что есть живое существо? Из чего оно состоит?
— Это — информационная структура, — вспомнил слова отца Томаш.

— Точно, информационная структура. Но складывается эта информационная структура из атомов, не так ли? Атомы соединяются в молекулы. Молекулы образуют клетки. Из клеток формируются органы. А совокупность всех органов и есть живой организм. Констатируя это, будет, однако, ошибкой заявить, что живое существо — не более чем просто собрание атомов, или молекул, или клеток, согласны? Живое существо состоит из квинтиллионов атомов, триллионов молекул, миллионов клеток, но любое его описание, ограничивающееся одними этими данными, пусть и верными, будет грешить колоссальной ущербностью, вам не кажется?

— Разумеется.
— Более полное описание жизни — двупланово: первый план — редукционный, в котором рассматриваются упомянутые атомы, молекулы, клетки и вся механика жизни. Второй — семантический. В нем жизнь предстает как целесообразно функционирующая информационная структура, в которой совокупность больше суммы частей, где целое даже не догадывается о существовании и функционировании каждой из его составляющих. Как мыслящее живое существо, в семантическом плане я сейчас обсуждаю с вами проблему бытия Бога, а в редукционном клетка моей руки в данный момент получает кислород из артериальной крови. Семантическое «я» не подозревает о том, чем занято «я» редукционное, поскольку эти «я» расположены в разных плоскостях. — Физик посмотрел в глаза Томашу. — Вы следите за ходом моих рассуждений?
— Да.

— Прекрасно. Я хочу сказать, что подобная двуплановость обнаруживается во всем. Я могу рассмотреть в редукционном плане, например, роман «Война и мир», понимаете? Для этого достаточно определить состав типографской краски и тип бумаги, которые использовались для печати исследуемого экземпляра книги, сделать их углеродный анализ и уточнить технологические особенности производства конкретных краски и бумаги… Короче говоря, имеется множество аспектов, которые можно проанализировать с точки зрения редукционизма.

И тем не менее ни один из этих аспектов в отдельности, — ни все они вместе взятые — не откроют мне, что такое на самом деле «Война и мир», вы согласны? Чтобы узнать это, мой анализ должен быть не редукционным, но семантическим. То же с музыкой. Я могу разобрать с редукционных позиций битловскую «All you need is love». Будет изучено звучание ударной установки Ринго Старра, определены параметры вибрации голосовых связок Джона Леннона и Пола Маккартни, установлена зависимость амплитуды колебаний молекул воздуха от силы звуков, извлекаемых Джорджем Харрисоном из струн соло-гитары, но ничто из всего перечисленного не даст мне истинного понимания того, что реально представляет собой композиция ливерпульской четверки, ведь так? Чтобы почувствовать эту песню, мне надо ее понять в семантическом плане. По сути, это сравнимо с компьютером.

 Есть аппаратное обеспечение, так называемое «железо», и есть программное обеспечение, так называемый «софт». Редукционные аспекты содержит в себе «железо», в то время как семантика сосредоточена в «софте».
— Все это представляется мне вполне очевидным.
— Коли дело обстоит так, позвольте озадачить вас вопросом.
— Пожалуйста.
— При изучении Вселенной с целью познания ее базовой материи, состава, действующих сил и законов, какого типа осуществляется анализ, редукционный или семантический?
— Э-э-э… по-видимому… редукционный.

На лице Луиша Роши заиграла улыбка.
— А это подводит к следующему вопросу: можно ли сделать семантический анализ Вселенной? Если я способен семантически проанализировать сравнительно простые произведения, скажем, «Войну и мир» или «All you need is love», в состоянии ли я осуществить семантический разбор столь сложного, богатого в проявлениях и умно устроенного произведения, как Вселенная?
— Ну…

— Если анализ краски и типа бумаги отдельного экземпляра «Войны и мира» является очень неполной и крайне ограниченной формой изучения указанного произведения, какого же дьявола исследования атомов и существующих в космическом пространстве сил должны считаться удовлетворительной формой для познания Вселенной? Или во Вселенной нет семантики? Не скрыто ли за атомами некое смысловое послание? Каково назначение Вселенной? Почему и для чего она существует? — Физик вздохнул. — Это проблема, стоящая сегодня перед математикой и физикой. Мы, ученые, слишком зациклились на изучении «краски» и «бумаги», из которых сделана Вселенная. Но дает ли нам это изучение ответ на вопрос: что есть в действительности Вселенная? Не следует ли нам заняться изучением также и семантического плана? Не надо ли нам услышать также и ее «музыку», «понять слова»?

 Не замыкаемся ли мы в размышлениях о Вселенной только на «железе», забывая о столь важном измерении, как «софт»? Вот этими-то вопросами и руководствовался в своей научной работе профессор Сиза.
— Понятно, — в очередной раз констатировал Томаш. — Но как можно изучать «софт» Вселенной?
— Данный вопрос, конечно, следовало бы адресовать профессору Сизе, — задумчиво произнес Луиш. — Но я полагаю, что ответ на него зависит от ответа на другой вопрос, который формулируется предельно просто: то, что мы видим вокруг нас, как в микрокосмосе, так и в макрокосмосе, это творение или сам автор? — Физик показал Томашу открытую ладонь левой руки. — Когда мы смотрим на мою руку, мы видим мое творение или часть меня? А когда смотрим на Вселенную, мы видим творение Бога или часть Бога?

— А вы как считаете?
— Я никак не считаю. А вот профессор Сиза находил, что все является частью Бога. И если он прав, в случае создания единой теории поля, вероятно, в ней будет содержаться описание Бога.
— Современные физики именно этого добиваются, хотят создать единую теорию поля. Хотя, думаю, это им не удастся. Теоремы о неполноте и принцип неопределенности показывают, что замкнуть круг не получится никогда. Всегда в самом, казалось бы, конце мы будем наталкиваться на завесу, скрывающую тайну Вселенной.
— Тогда почему продолжают пытаться сформулировать эту теорию?


— Потому что не все придерживаются такого же мнения, что и я. Есть те, кто считает возможным создать единую теорию поля. Есть даже те, кто полагает возможным составить фундаментальное уравнение, Святой Грааль математики и физики. Уравнение, которое описывает все строение мироздания в целом.
— А такое возможно?

— Быть может… Впрочем, я не знаю, — Луиш пожал плечами. — Знаете, сейчас ширится и крепнет убеждение, что обилие законов и типов силового взаимодействия, существующих ныне во Вселенной, было обусловлено ее пребыванием в состоянии низкой температуры. Однако имеется целый ряд признаков, свидетельствующих о том, что с определенного уровня температура начала повышаться, а силы сплавляться. К примеру, в течение довольно длительного периода бытовало убеждение, что во Вселенной имеется четыре фундаментальных взаимодействия: гравитационное, электромагнитное, слабое и сильное.

Однако относительно недавно обнаружили, что типов взаимодействия в действительности уже только три, поскольку электромагнитное и слабое взаимодействия на самом деле являются одним общим взаимодействием, которое получило название электрослабого. По мнению некоторых ученых, сильное взаимодействие — тоже еще одна, третья грань электрослабого взаимодействия. А если это так, то остается ждать присоединения к ним гравитационного взаимодействия и возникновения единой силы. Многие физики полагают, что когда произошел Большой взрыв, в условиях порожденных им высочайших температур все силовые взаимодействия образовывали одну-единственную суперсилу, которую можно описать математическим уравнением. — Луиш опять наклонился над столом и, понизив голос, произнес: — Скажите, о ком приходит в голову мысль, как только речь заходит о суперсиле, а?

— О Боге?
Физик улыбнулся.
— Ученые наблюдают в настоящее время, что по мере повышения температуры происходит соединение энергии и распад сложных субатомных структур на более простые. Весьма интенсивное тепловое воздействие приводит к упрощению и слиянию сил, образованию, таким образом, суперсилы. В подобных обстоятельствах создание фундаментального математического уравнения становится возможным. Я имею в виду уравнение, способное объяснить поведение и структуру всей материи, а также описать все происходящие процессы. — Как фокусник, совершающий магический пасс, он развел руки в стороны. — Подобного рода уравнение будет, очевидно, всеобъемлющей формулой Вселенной. Некоторые ее называют формулой Бога.

XXVI


— И как можно доказать, что Бог существует?
Луиш Роша улыбнулся.
— Этот вопрос следовало бы адресовать профессору Сизе.
— Тем не менее скажите хотя бы вот что: сами-то вы верите в возможность доказать существование Бога?
— Зависит от того, что вы подразумеваете под доказательством… Как по-вашему, что такое научный метод?
— Процесс сбора информации о природе.

— Вы это определяете так, — принял ответ Луиш Роша, — а я иначе. По-моему, научный метод — это диалог человека с природой. Используя научный метод, человек задает природе вопросы и получает от нее ответы. Главное в том, как он формулирует вопросы и как истолковывает ответы. Не каждый способен вести беседу с природой и понимать то, что она говорит в ответ. Для этого необходимо иметь специальную подготовку, проницательность и прозорливость, а также острый ум, улавливающий тончайшие оттенки. Вы согласны?
— Да.

— Я веду к тому, что бытие или небытие Бога может зависеть от способа постановки вопроса и способности понять ответ. Например, второй закон термодинамики появился как результат вопросов, заданных природе посредством проведения экспериментов с теплотой. На них природа дала ответ, продемонстрировав, что передача энергии осуществляется от горячего тела к холодному, а не наоборот, и что переход всей энергии в полезную невозможен. — Луиш Роша сделал жест рукой, как бы охватывая все помещение ресторана.

 — Так же обстоит дело и в вопросе о Боге. Надо знать, какие вопросы необходимо задать и как их сформулировать, а после суметь истолковать полученные ответы. Именно поэтому, когда речь идет о доказательстве бытия Бога, мы должны быть крайне осмотрительны. Если кто-то надеется, что мы представим ему ди-ви-ди с записью Бога, который созерцает Вселенную, держа в одной руке Скрижали Завета, а другой поглаживая свою густую белую бороду, тот будет разочарован. Подобные кадры никогда не появятся. Однако если мы поведем разговор об определенных ответах природы на специфические вопросы… все может обернуться иначе.
— Какие вопросы вы имеете в виду?
— Ну… связанные с логическим мышлением например. Возьмем проблему Большого взрыва, о котором я рассказывал сегодня на лекции.
— Да, и что?

— Вы спрашиваете что? Разве не очевидно? Ведь если имел место Большой взрыв, это означает, что Вселенная была создана. Но кто же совершил акт Творения? — Физик подмигнул. — А?
— Э-э-э… ну… разве не могло быть естественных причин?
— Разумеется. Мы и говорим с вами о естественной причине. — Луиш Роша постучал указательным пальцем по лбу. — Запомните, профессор Норонья: Бог — это как раз естественное. Разговоры о сверхъестественном, о чудесах и волшебстве… все это глупости. Если Бог существует, то не где-нибудь, а во Вселенной. Бог есть Вселенная. Понимаете? Создание Вселенной явилось результатом не искусственного, а естественного акта, совершившегося в соответствии со специфическими законами и определенными универсальными константами.

 Однако вопрос всегда возвращается в исходную точку. Кто создал законы Вселенной? Кто определил универсальные константы? Кто вдохнул жизнь в мироздание? — Он ударил ладонью по поверхности стола. — Таковы, любезный профессор, центральные вопросы, диктуемые логикой. Творение связано с Творцом.
— Вы хотите сказать, что посредством логики мы можем доказать существование Бога?
Луиш Роша поморщился.

— Нет, никоим образом. Но логика подсказывает нам путь. — Физик склонился к Томашу над столом. — Послушайте, вы должны понять следующее: Бог, если существует, открывает нам лишь толику Своего бытия, скрывая доказательство этого бытия за завесой элегантных ухищрений. Вам знакомы теоремы о неполноте? Они показывают, что в пределах одной логической системы невозможно доказать все имеющиеся в ее рамках утверждения, в том числе даже если недоказуемые утверждения истинны, теоремы о неполноте тем самым несут в себе глубоко мистический по значению подтекст. Это как если бы Бог мог сказать: «Я самовыражаюсь через математику, математика — Мой язык, но доказательств, что это так на самом деле, Я вам не дам».

 — Луиш Роша взял хлебец. — А есть еще и принцип неопределенности, который сводится к тому, что мы никогда не сможем с точностью определить одновременно координаты и скорость частицы. Это как если бы Бог предупредил: «Я уже определил и прошлое и будущее, но окончательного доказательства, что это на самом деле так, Я вам не дам». Мы никогда не сможем получить окончательного доказательства бытия Бога.
— Но каковы же признаки Его бытия?

— Логически его обосновали Платон и Аристотель, а затем Фома Аквинский и Лейбниц. Я имею в виду каузальный аргумент. Основная его идея формулируется просто. Из физики и собственного повседневного опыта мы знаем, что у всех событий есть причина, а последствия их становятся причиной других событий, и так далее, как в эффекте домино. Если у Вселенной было начало, из этого следует, что каждая событийная цепочка тоже имела свой исток. Двигаясь от причины к причине, мы доберемся до момента возникновения Вселенной — того, что сегодня называют Большим взрывом. А какова первопричина всех других причин? Что запустило машину, что привело ее в действие?
— Бог?

Луиш Роша улыбнулся.
— Вполне вероятно, — почти шепотом произнес он. — Если разобраться, гипотеза о вечной Вселенной исключает бытие Бога. Вселенная всегда существовала и существует сама по себе. В вечной Вселенной, без начала и конца, цепь домино-причин бесконечна. — Он поднял кверху палец. — Идея же Сотворения мира, в свою очередь, с неотвратимой неизбежностью предполагает наличие первопричины. Однако следует соблюдать предельную осторожность и не впадать в ошибку, объясняя все «Богом пробелов» каждый раз, когда мы не располагаем ответом на какой-то вопрос, в то время как в действительности есть и другое объяснение.

Резюмируя вышесказанное, считаю важным выделить следующее: Творение соотносится с проблемой Творца, и сколько ни углубляйся в суть, мы обречены возвращаться к этому кардинальному вопросу. — Луиш Роша покачал головой. — С другой стороны, если мы вводим в уравнение величину «Бог», определяя в условиях, что это Он совершил акт Творения, то в дальнейшем сталкиваемся со множеством новых проблем. Первая: где пребывал Бог, если до Большого взрыва не существовало ни времени, ни пространства? Следующая: что явилось причиной Бога? Ведь если все имеет причину, значит, ее имеет и Бог.

— Следовательно, первопричины не существует…
— Или она есть, кто знает? Мы, физики, состояние в начальный момент Большого взрыва именуем сингулярностью. В этом смысле, по аналогии с Большим взрывом, который возник из сингулярности, можно было бы сказать, что сингулярность — это Бог.
Томаш пригладил рукой волосы.
— Данный аргумент представляется интересным, но он не является окончательным, разве не так?

— Да, — согласился физик. — Он не окончательный. Имеется и второй довод, который кажется значительно более сильным. Философы называют его по-разному, что же касается профессора Сизы, то он называл его… аргументом намеренности. Вопрос намеренности, как вам известно, с точки зрения толкования, имеет чисто субъективный характер. То есть имярек может намеренно совершить нечто, но другие никогда не могут быть абсолютно уверены, что это нечто результат намеренного действия. Можно лишь предполагать, строить догадки, и только сам совершивший деяние достоверно знает, намеренное оно или нет. — Луиш Роша, повернув руку ладонью вверх, повел ею в направлении Томаша. — Если, допустим, вы опрокинете этот стол, я могу интерпретировать подобное деяние, пытаясь оценить, сделали вы это намеренно или нет. Вы могли сделать это намеренно, но притворились, что произошла досадная случайность. Иначе говоря, только у вас будет абсолютная уверенность относительно предумышленности вашего действия, моя же уверенность всегда будет субъективной, понимаете?

— Да, — заверил Томаш. — Но к чему вы это говорите?
— А к тому, что хочу подобраться вот к какому вопросу: с каким намерением создана Вселенная?
Физик испытующе смотрел на историка.
— На кону вопрос, который стоит больших денег, — прокомментировал Томаш, подражая ведущему телеигры «Кто хочет стать миллионером?» — Итак, каков ваш ответ?
— Если б я его знал, то рискнул бы получить эти деньги, — разразившись хохотом, подыграл ему Луиш. — Однако за более полным ответом нам придется обратиться к профессору Сизе.
— Но он, боюсь, далеко отсюда. Как по-вашему, может ли кто-то еще дать ответ?
Физик глубоко вздохнул, тщательно взвешивая слова, прежде чем произнести их.
— Я полагаю, ответить на него положительно непросто, тем не менее имеются интересные наметки.

— Я весь внимание.
— Весьма яркий довод изобрел в XIX столетии Уильям Пейли. — Физик указал на деревянный пол ресторана. — Представьте, что, войдя сюда, вы обнаружили лежащий на паркете камень. При его виде у вас, наверное, промелькнула бы мысль: какого черта здесь делает этот камень и кто его приволок? Однако если б вы нашли камень на прогулке в поле, никаких вопросов, вероятнее всего, у вас бы не возникло, вы просто подумали бы: он всегда существовал и лежал тут, это совершенно естественная вещь. И тут же забыли об этом. А теперь представьте, что я нахожу в поле не камень, а нечто необычное. Будет ли ход моих мыслей точно таким? Разумеется нет. Рассмотрев находку, я пойму, что это часы, то есть сложный механизм, изготовленный искусным мастером для вполне определенных целей. И вот я спрашиваю: по какой такой причине в случае с камнем у вас не возникли такие же рассуждения, как у меня в случае с часами?
Вопрос на мгновение повис в воздухе.

— Мне понятно, куда вы клоните, — заметил Томаш.
— Как член сообщества разумных существ, представителями которого изобретены часы, я знаю о намерениях, предшествовавших их созданию. Однако не принадлежу к числу тех, кто, так сказать, изобрел камень, и поэтому не могу быть объективно уверен в намеренности его создания. Я лишь могу предположить, что какое-то намерение было. С другой стороны, даже человек, никогда раньше не видевший часов, без труда способен прийти к заключению, что перед ним произведение мыслящего ума и умелых рук, не так ли?

— Послушайте, — взмолился Томаш. — Мы говорим о совершенно разных вещах, разве нет?
— А разве да?
— Конечно же да. Вы пытаетесь сравнить сложное механическое приспособление с простым камнем.
Луиш покачал головой.
— Вы не поняли, что я хотел сказать.
— Так объясните!

Физик обвел взглядом ресторан и остановил взгляд на видневшихся за окном зеленых кронах лип и небе над ними.
— Вы обращали внимание, сколь сложно организовано мироздание? Задумывались, до каких мелочей должно быть совершенным устройство Вселенной, чтобы исправно действовала Солнечная система? Или чтобы осуществлялось взаимодействие атомов? Или зарождалась новая жизнь? — Рука Луиша Роши указала на реку, гладкой лентой вытянувшуюся вдоль набережной. — Или чтобы Мондегу текла таким вот именно манером? Вы не находите, что все это устроено бесконечно более сложно и умно, нежели механизм обычных часов?

Томаш остолбенело смотрел на своего собеседника.
— Н-да… действительно…
— Если такая простая вещь, как небольшие часы, придумана и сделана думающим существом и за этим стоит определенное намерение, что в таком случае мы можем сказать о Вселенной в целом? Если человек, который никогда прежде не видел часов, увидев их в первый раз, способен понять, что это — умная вещь, созданная мастером, почему, отмечая грандиозную сложность Вселенной, мы не можем прийти точно к такому выводу? Если все вокруг создано с умом и для определенной цели, почему не допустить, что в возникновении мира есть намерение? Если вещи устроены умно и мы видим это, почему не допускаем, что за этими умными вещами стоит некий разум?
— Но где он, этот разум?

— А где пресловутый часовщик? Как правило, никто не знает имени создателя часов, не правда ли? И тем не менее мы ни минуты не сомневаемся, что изобрел их и сделал обладатель развитого интеллекта. То же самое и со Вселенной. Возможно, я так никогда и не узнаю, кому принадлежит разум, создавший мироздание, но достаточно посмотреть вокруг, и становится ясно, что это творение совершено с большим умом.
— Теперь понял.
— Но если творение совершено с большим умом, а все указывает, что так оно и есть, встает вопрос: адекватно ли, правильно ли изучаем данное творение? — Луиш Роша положил руки на предплечья, как бы обнимая себя. — Посмотрите на мир живых существ. Что есть живое существо? Из чего оно состоит?

— Это — информационная структура, — вспомнил слова отца Томаш.
— Точно, информационная структура. Но складывается эта информационная структура из атомов, не так ли? Атомы соединяются в молекулы. Молекулы образуют клетки. Из клеток формируются органы. А совокупность всех органов и есть живой организм. Констатируя это, будет, однако, ошибкой заявить, что живое существо — не более чем просто собрание атомов, или молекул, или клеток, согласны? Живое существо состоит из квинтиллионов атомов, триллионов молекул, миллионов клеток, но любое его описание, ограничивающееся одними этими данными, пусть и верными, будет грешить колоссальной ущербностью, вам не кажется?
— Разумеется.

— Более полное описание жизни — двупланово: первый план — редукционный, в котором рассматриваются упомянутые атомы, молекулы, клетки и вся механика жизни. Второй — семантический. В нем жизнь предстает как целесообразно функционирующая информационная структура, в которой совокупность больше суммы частей, где целое даже не догадывается о существовании и функционировании каждой из его составляющих. Как мыслящее живое существо, в семантическом плане я сейчас обсуждаю с вами проблему бытия Бога, а в редукционном клетка моей руки в данный момент получает кислород из артериальной крови. Семантическое «я» не подозревает о том, чем занято «я» редукционное, поскольку эти «я» расположены в разных плоскостях. — Физик посмотрел в глаза Томашу. — Вы следите за ходом моих рассуждений?
— Да.

— Прекрасно. Я хочу сказать, что подобная двуплановость обнаруживается во всем. Я могу рассмотреть в редукционном плане, например, роман «Война и мир», понимаете? Для этого достаточно определить состав типографской краски и тип бумаги, которые использовались для печати исследуемого экземпляра книги, сделать их углеродный анализ и уточнить технологические особенности производства конкретных краски и бумаги… Короче говоря, имеется множество аспектов, которые можно проанализировать с точки зрения редукционизма. И тем не менее ни один из этих аспектов в отдельности, — ни все они вместе взятые — не откроют мне, что такое на самом деле «Война и мир», вы согласны? Чтобы узнать это, мой анализ должен быть не редукционным, но семантическим. То же с музыкой.

 Я могу разобрать с редукционных позиций битловскую «All you need is love». Будет изучено звучание ударной установки Ринго Старра, определены параметры вибрации голосовых связок Джона Леннона и Пола Маккартни, установлена зависимость амплитуды колебаний молекул воздуха от силы звуков, извлекаемых Джорджем Харрисоном из струн соло-гитары, но ничто из всего перечисленного не даст мне истинного понимания того, что реально представляет собой композиция ливерпульской четверки, ведь так? Чтобы почувствовать эту песню, мне надо ее понять в семантическом плане. По сути, это сравнимо с компьютером. Есть аппаратное обеспечение, так называемое «железо», и есть программное обеспечение, так называемый «софт». Редукционные аспекты содержит в себе «железо», в то время как семантика сосредоточена в «софте».

— Все это представляется мне вполне очевидным.
— Коли дело обстоит так, позвольте озадачить вас вопросом.
— Пожалуйста.
— При изучении Вселенной с целью познания ее базовой материи, состава, действующих сил и законов, какого типа осуществляется анализ, редукционный или семантический?
— Э-э-э… по-видимому… редукционный.
На лице Луиша Роши заиграла улыбка.

— А это подводит к следующему вопросу: можно ли сделать семантический анализ Вселенной? Если я способен семантически проанализировать сравнительно простые произведения, скажем, «Войну и мир» или «All you need is love», в состоянии ли я осуществить семантический разбор столь сложного, богатого в проявлениях и умно устроенного произведения, как Вселенная?
— Ну…

— Если анализ краски и типа бумаги отдельного экземпляра «Войны и мира» является очень неполной и крайне ограниченной формой изучения указанного произведения, какого же дьявола исследования атомов и существующих в космическом пространстве сил должны считаться удовлетворительной формой для познания Вселенной? Или во Вселенной нет семантики? Не скрыто ли за атомами некое смысловое послание? Каково назначение Вселенной? Почему и для чего она существует? — Физик вздохнул. — Это проблема, стоящая сегодня перед математикой и физикой.

 Мы, ученые, слишком зациклились на изучении «краски» и «бумаги», из которых сделана Вселенная. Но дает ли нам это изучение ответ на вопрос: что есть в действительности Вселенная? Не следует ли нам заняться изучением также и семантического плана? Не надо ли нам услышать также и ее «музыку», «понять слова»? Не замыкаемся ли мы в размышлениях о Вселенной только на «железе», забывая о столь важном измерении, как «софт»? Вот этими-то вопросами и руководствовался в своей научной работе профессор Сиза.
— Понятно, — в очередной раз констатировал Томаш. — Но как можно изучать «софт» Вселенной?

— Данный вопрос, конечно, следовало бы адресовать профессору Сизе, — задумчиво произнес Луиш. — Но я полагаю, что ответ на него зависит от ответа на другой вопрос, который формулируется предельно просто: то, что мы видим вокруг нас, как в микрокосмосе, так и в макрокосмосе, это творение или сам автор? — Физик показал Томашу открытую ладонь левой руки. — Когда мы смотрим на мою руку, мы видим мое творение или часть меня? А когда смотрим на Вселенную, мы видим творение Бога или часть Бога?
— А вы как считаете?
— Я никак не считаю. А вот профессор Сиза находил, что все является частью Бога. И если он прав, в случае создания единой теории поля, вероятно, в ней будет содержаться описание Бога.

— Современные физики именно этого добиваются, хотят создать единую теорию поля. Хотя, думаю, это им не удастся. Теоремы о неполноте и принцип неопределенности показывают, что замкнуть круг не получится никогда. Всегда в самом, казалось бы, конце мы будем наталкиваться на завесу, скрывающую тайну Вселенной.
— Тогда почему продолжают пытаться сформулировать эту теорию?
— Потому что не все придерживаются такого же мнения, что и я. Есть те, кто считает возможным создать единую теорию поля. Есть даже те, кто полагает возможным составить фундаментальное уравнение, Святой Грааль математики и физики. Уравнение, которое описывает все строение мироздания в целом.
— А такое возможно?

— Быть может… Впрочем, я не знаю, — Луиш пожал плечами. — Знаете, сейчас ширится и крепнет убеждение, что обилие законов и типов силового взаимодействия, существующих ныне во Вселенной, было обусловлено ее пребыванием в состоянии низкой температуры. Однако имеется целый ряд признаков, свидетельствующих о том, что с определенного уровня температура начала повышаться, а силы сплавляться. К примеру, в течение довольно длительного периода бытовало убеждение, что во Вселенной имеется четыре фундаментальных взаимодействия: гравитационное, электромагнитное, слабое и сильное.

 Однако относительно недавно обнаружили, что типов взаимодействия в действительности уже только три, поскольку электромагнитное и слабое взаимодействия на самом деле являются одним общим взаимодействием, которое получило название электрослабого. По мнению некоторых ученых, сильное взаимодействие — тоже еще одна, третья грань электрослабого взаимодействия. А если это так, то остается ждать присоединения к ним гравитационного взаимодействия и возникновения единой силы. Многие физики полагают, что когда произошел Большой взрыв, в условиях порожденных им высочайших температур все силовые взаимодействия образовывали одну-единственную суперсилу, которую можно описать математическим уравнением. — Луиш опять наклонился над столом и, понизив голос, произнес: — Скажите, о ком приходит в голову мысль, как только речь заходит о суперсиле, а?

— О Боге?
Физик улыбнулся.
— Ученые наблюдают в настоящее время, что по мере повышения температуры происходит соединение энергии и распад сложных субатомных структур на более простые. Весьма интенсивное тепловое воздействие приводит к упрощению и слиянию сил, образованию, таким образом, суперсилы. В подобных обстоятельствах создание фундаментального математического уравнения становится возможным. Я имею в виду уравнение, способное объяснить поведение и структуру всей материи, а также описать все происходящие процессы. — Как фокусник, совершающий магический пасс, он развел руки в стороны. — Подобного рода уравнение будет, очевидно, всеобъемлющей формулой Вселенной. Некоторые ее называют формулой Бога.


— Эта священная часовня — самая почитаемая в Потале. Она существовала еще во дворце, который стоял тут с VII столетия и на месте которого потом была воздвигнута Потала. — Монах сделал паузу. — Вы чувствуете здесь присутствие Дхармакайи? — И, не дождавшись ответа, спросил: — Что вы знаете о буддизме?
— Ничего.
Возникло молчание, нарушаемое лишь отдаленными голосами, распевающими священные тексты.

— Более двух с половиной тысяч лет назад в Непале родился человек по имени Сиддхартха Гаутама. Он был принцем, принадлежал к высшей касте и жил во дворце. Обнаружив однажды, что за стенами дворца жизнь полна страданий, Сиддхартха бросил все и отправился странствовать, а затем поселился в дремучем лесу и стал жить как аскет, постоянно мучимый одним только вопросом: для чего жить, когда всё есть боль? Семь лет он бродил по лесу в поисках ответа. Пятеро аскетов убедили его принять обет воздержания от пищи, ибо верили, что отказ от телесных потребностей рождает духовную энергию, ведущую к просветлению. Постился Сиддхартха столь усердно, что исхудал как скелет. Однако эти усилия оказались тщетными, и он заключил, что телу нужна энергия, которая питает ищущий разум, и решил оставить крайности. Ни роскошь дворцов, ни самоистязание, в его понимании, к истине не вели.

 Сиддхартха избрал срединный путь — путь равновесия. Однажды, совершив омовение в реке и вкусив горсть сладкого риса, он сел медитировать под смоковницей — Деревом Просветления, или, как мы его называем, Деревом Бодхи, и поклялся, что никуда не двинется с места, пока не достигнет просветления. В ночь после сорок девятого дня медитации на него снизошло озарение, разрешившее все сомнения. Сиддхартха стал Буддой, то есть Пробудившимся.
— Но от чего он пробудился?

— От сна жизни. — Джинпа открыл глаза, будто тоже проснувшись. — Будда изложил путь к пробуждению через Четыре Благородные Истины. Первая Истина гласит, что удел человека — страдание. Страдание же вытекает из Второй Благородной Истины — противления людей приятию основного факта жизни, что все преходяще. Все рождается и умирает. Мы страдаем, ибо цепляемся за сон жизни, за обман чувств, за несбыточную мечту сохранить все таким, каково оно сейчас, и не желаем признать, что мир — текущая река. Это — наша карма. Мы живем в убеждении, что являемся самобытными личностями, в то время как на самом деле мы — часть неделимого целого.

— И эту… гм… иллюзию можно преодолеть?
— Да. Именно это устанавливает Третья Благородная Истина. Круг страданий можно разорвать, избавление от кармы возможно, и мы можем достичь состояния полного освобождения, просветления, пробуждения. Нирваны. Именно тут иллюзия личностности рассыпается в прах и приходит констатация, что все составляет единое целое и мы являемся частью этого целого. — Монах вздохнул. — Четвертая Благородная Истина — это священный Восьмеричный Путь, ведущий к преодолению боли, слиянию с единым и возвышению в нирвану. Это путь стать Буддой.


— У нас, буддистов, существует пословица: «Когда ученик готов — будет и учитель». — Он сделал паузу, которая тотчас наполнилась музыкой жизнерадостного чириканья какой-то птички. — Чтобы вы легче поняли суть последнего начинания Эйнштейна, вам надо усвоить Два или три понятия восточных учений. — Тибетец положил ладонь на ствол дерева, подержал ее, затем медленно отнял, соединил руки и опустил на колени, застыв в созерцательной позе. — Буддизм исходит из глубинных корней индуизма, философия которого сосредоточена в анонимных древних трактатах, называемых Ведами.

 Написанные на санскрите, они были священными текстами ариев. Последняя часть Вед носит название Упанишады. Главная мысль индуизма состоит в том, что разнообразие вещей и событий, видимых и ощущаемых нами вокруг себя, суть разные проявления высшей объективной реальности, которая называется Брахман и является в индуизме тем же, чем Дхармакайя в буддизме. Слово «Брахман» означает «рост», «нарастание». Брахман — это реальность в себе, внутренняя суть вещей. Мы сами являемся Брахманом, хотя под влиянием чар изобретательной майи, творящей иллюзорное многообразие, можем и не сознавать этого. Это многообразие не более чем обман. Существует лишь одна реальность, и эта реальность — Брахман.
— Извините, но я не понимаю, — перебил Томаш. — Мне всегда представлялось, что в индуизме целый сонм разных божеств.

— Отчасти это верно. У индуистов и в самом деле много богов, но из священных трактатов со всей ясностью вытекает, что они являются лишь отражением одного-единственного бога. Это все равно, как если Бога назвать тысячей имен и каждое имя считать богом. Сущность все равно останется единой, и разные имена будут называть лишь разные лики целого. — Тибетец развел руки и вновь соединил их. — Брахман — это все и вся в одном. Он есть сама реальность, и это единственно реальная действительность. В основе индуистской мифологии лежит история о создании мира богом Шивой, Царем танца. Согласно этой легенде, материя пребывала втуне, пока однажды в Ночь Брахмана Шива не вступил в огненное коло. И тотчас материя пришла в пульсирующее движение в такт с танцующим Шивой. Своей пляской он побудил жизнь к великому круговороту — цикличному чередованию созидания и разрушения, рождения и смерти.

 Танец Шивы — символ единства и существования. В нем заключены пять совершаемых Шивой божественных деяний: сотворение мироздания, поддержание его в космосе и разрушение, сокрытие природы божественного и предоставление истинного знания. В священных текстах говорится, что танец положил начало возникновению исходного материала для расширения материи и появления энергий и что все созданное животворной силой Шивы устремилось в пространство, первоначально заполнявшее Вселенную. В соответствии с этими священными писаниями, расширение будет ускоряться, в нем все смешается, и в конце танец Шивы превратится в ужасную пляску всеобщего разрушения. — Бодхисаттва склонил голову. — Вам это не кажется знакомым?

— Невероятно, — пробормотал Томаш. — Большой взрыв и расширение Вселенной. Эквивалентность массы и энергии. Большое сжатие.
— Да, сходство наблюдается, — согласился тибетец. — Вселенная обязана своим существованием танцу Шивы, а также самопожертвованию высшего существа.
— Самопожертвование? Как в христианстве?

— Нет, — качнул головой Тензин. — В данном случае понятие «жертва» используется в своем исконном смысле — для обозначения действия, наделяющего объект сакральностью, и не связано со значением «страдание». Индуистская история о сотворении мира — это рассказ о божественном акте создания священного, об акте, совершив который, Бог становится миром, а мир — Богом. Вселенная — это гигантская сцена, на которой развертывается божественное действо. Брахман исполняет в нем роль великого волшебника, преображающего мир при помощи создающей иллюзии майи и влияния кармы. Карма — это созидательная сила, активный замысел божественной постановки, все мироздание в движении.

 Суть индуизма коренится в избавлении от обмана майи и воздействия кармы, в достижении через медитацию и йогу понимания, что все столь разнообразные явления, воспринимаемые нашими органами чувств, суть часть одной общей реальности, что все это — Брахман. — Бодхисаттва приложил руку к груди. — Всё есть Брахман, — повторил он. — Всё. Включая нас самих.
— Но разве буддизм не проповедует то же самое?

— Совершенно верно, — подтвердил тибетец. — Однако эту единую реальность, эту суть, находящуюся в различных объектах и явлениях Вселенной, мы описываем не как Брахман. У нас для этого используется понятие Дхармакайя. Все есть Дхармакайя, все связано невидимыми нитями, вещи являются не чем иным, как разными гранями одной и той же реальности. Но реальность эта, будучи одной и той же, отнюдь не неизменна. Напротив, она отмечена сансарой, а это значит, что вещи постоянно меняются и перерождаются — и это имманентные свойства природы.
— Но в чем же разница между индуизмом и буддизмом?

— И в форме, и в практиках, и в преданиях. Будда принимал индуистских богов, но не придавал им большого значения. Между двумя религиями имеются огромные отличия, хотя суть одна. Реальность единственна и едина, несмотря на кажущуюся множественность. Различные вещи не более чем разные маски одного — последней реальности, которая тоже неперманентна. Оба мировоззрения учат видеть то, что находится за масками, учат понимать, что различие скрывает единство, учат идти к раскрытию единого. Но для достижения одной и той же цели используются разные практики. Индуисты достигают просветления посредством веданты и йоги, тогда как буддисты следуют священным восьмеричным путем Будды.

— Таким образом, ключевое положение восточных учений — это понятие реальности, которая, будучи облечена в различные формы, в своей сущности является единственной и единой, не так ли?
— Да, — подтвердил Тензин. — Ряд существенных моментов этой основополагающей идеи индуизма и буддизма, выделенных еще господствующими течениями философской мысли обоих учений, в дальнейшем были развиты даосами. Вам доводилось читать «Дао дэ цзин», главный трактат о Дао?
— А что такое Дао?
— Чжуан-цзы сказал: «Если один спросит о том, что есть Дао, и другой ему ответит, никто из двоих не ведает, что такое Дао».

Томаш усмехнулся.
— Значит, объяснить Дао невозможно?..
— Дао — это еще одно имя для обозначения понятия, родственного Брахману и Дхармакайе, — возвестил тибетец. — Дао — это реальность, сущность мироздания, единый источник множественного. Провозвестником пути Дао был Лао-цзы, который вывел главное положение этого учения. «Дао дэ цзин» начинается откровением: «Дао, которое может быть изречено, не есть истинное Дао. Имя, которое может быть названо, не есть истинное Имя». — Тензин Тхубтен вслушался в звуки пронесшегося по двору ветерка, с которым, подобно опавшей листве, улетели произнесенные им слова.

 — Дао подчеркивает роль движения при определении сущности вещей. Вселенная балансирует между инь и ян — двумя началами, задающими ритм смены цикличных схем движения, в которых находит выражение Дао. Жизнь, как говорит Чжуан-цзы, это гармония инь и ян. Подобно тому как йога является индуистским путем к просветлению и пониманию, что все есть Брахман, подобно тому как священный восьмеричный путь Будды является буддистским путем к просветлению и пониманию, что все есть Дхармакайя, так даосизм является даоским путем к просветлению и пониманию, что все есть Дао. Даосизм для достижения Дао пользуется противоречием, парадоксами и ухищрениями. — Старец поднял руку.

 — Лао-цзы говорил: «Чтобы сжать вещь, надо ее расширить». — Он склонил голову. — Это весьма изощренная, утонченная мудрость. Через подвижное соотношение инь и ян даосы объясняют изменения в природе. Инь и ян являются двумя полюсами-антиподами, двумя крайностями, соединенными между собой незримой скрепой, двумя разными ликами Дао — воплощения единства всех противоположностей. Реальное находится в постоянном изменении, но перемены происходят циклично, тяготея то к инь, то к ян. — Бодхисаттва снова поднял руку. — Но крайности — это иллюзия единого, а Будда говорил о недвойственности. Слова Будды таковы: «Свет и тень, длинное и короткое, черное и белое могут быть познаны только во взаимоотношении. Свет зависим от тени, а темное от светлого. Между ними нет противоположности, но есть отношение».
— Не понимаю, — признался Томаш, — в чем принципиальное отличие даосизма от индуизма или буддизма.

— Даосизм, рожденный в Китае, не совсем религия, скорее философская система. Тем не менее некоторые его основные идеи созвучны буддизму, как, например, понятия о подвижности Дао и недоступности Дао. Вспомните высказывание Лао-цзы: «Дао, которое может быть изречено, не есть истинное Дао». Вспомните слова Чжуан-цзы: «Если один спросит о том, что есть Дао, и другой ему ответит, никто из двоих не ведает, что такое Дао». Дао запредельно для нашего понимания. Оно невыразимо.
— Забавно, — улыбнулся Томаш. — То же говорит иудейская каббала: Бог невыразим.
— Реальное невыразимо, — торжественно произнес Тензин.

 — Уже в Упанишадах содержится однозначное указание на неосязаемость последней реальности: «То, до чего не достает глаз, не доходит слово, не достигает разум, то мы не знаем, не понимаем, не можем преподавать». Сам Будда, когда один из учеников попросил его объяснить, что есть просветление, ответил молчанием и лишь поднял вверх цветок. После чего произнес слова, известные под названием «Цветочная проповедь». Будда желал выразить, что слова пригодны лишь для объектов и идей, которые нам близки и хорошо известны. Будда говорит: «Имя положено тому, что мыслится сущей вещью или состоянием, и оно отделяет это от других вещей и иных состояний, но если взглянуть, что стоит позади имени, обнаружится все большая и большая утонченность, не имеющая разделений».

 — Старец вздохнул. — Просветление относительно последней реальности, то есть Дхармакайи, не требует слов или определений. Называем ли мы ее Брахманом, Дхармакайей, Дао или Богом, от этого истина не меняется. Мы можем почувствовать реальное в богоявлении, а можем разрушить иллюзии майи и разорвать круг кармы и таким образом достигнуть просветления и прийти к реальному. — Он медленно повел рукой. — Однако что бы мы ни делали и что бы ни говорили, мы никогда не сможем этого описать. Реальное невыразимо. Оно за пределами слов.

Томаш заерзал на подушке и посмотрел на Ариану, которая продолжала сидеть молча.
— Прошу прощения, учитель, — в его голосе слышалось нетерпение. — Все это звучит поистине захватывающе, но не рассеивает наши сомнения, не отвечает на наши вопросы.
— Не отвечает?
— Нет, — констатировал Томаш. — Не могли бы вы все же рассказать о проекте, к которому вас подключил Эйнштейн.
Бодхисаттва вздохнул.
— Фень Ян сказал: «Когда ты в замешательстве и полон сомнений, не поможет и тысяча книг. Когда ты придешь к пониманию, уже не нужны слова». — Он посмотрел на Томаша. — Ваши слова подобны каплям дождя, и это вызывает в памяти одно изречение, — продолжал Тензин. — «Капли дождя стучат по листьям, но то не слезы печали, а беспокойство того, кто это слушает».
— Вы полагаете, я обеспокоен?

— Я полагаю, вы меня не слышите. Вы слушаете меня, это правда, но не слышите. А услышав, поймете. И когда поймете, уже не надо будет слов. Пока же этого не случится, вам не помогут и тысячи книг.
— Тем самым вы говорите, что все это имеет отношение к проекту Эйнштейна?
— Я говорю вам то, что говорю, — произнес тибетец совершенно спокойно. — Вспомните китайскую мудрость: «Учителя откроют тебе дверь, но войти в нее ты должен сам».
— Хорошо, — согласился Томаш. — Я знаю, вы уже открыли мне дверь. Теперь уже можно войти?
— Нет, — почти шепотом сказал Тензин, — теперь вам надо меня услышать. Лао-цзы говорил: «Твори, не прилагая сил».
— Да, учитель.

Бодхисаттва смежил веки, а через пару мгновений глаза его раскрылись.
— Все, что я сейчас рассказал, я изложил в Принстоне Эйнштейну, и восточные воззрения на Вселенную его заинтересовали. Интерес был обусловлен, главным образом, близостью наших представлений и новейших достижений физики и математики. Того, что я обнаружил по прибытии в Колумбийский университет благодаря своему преподавателю.
— Простите, я не понимаю, — вмешалась Ариана. — Близость восточного мышления и физики? Что вы имеете в виду?
Тензин рассмеялся.
— Барышня реагирует в точности, как реагировал Эйнштейн, когда я ему поведал о своем открытии.

— Извините, но подобная реакция естественна для ученого, — не смутилась иранка. — Смешивать науку с мистикой, это… по меньшей мере странно, вам не кажется?
— Нет, если обе говорят одно и то же, — возразил тибетец. — В Упанишадах сказано, что подобно человеческому телу есть космическое тело. Подобно человеческому разуму есть космический разум. Подобно микрокосмосу есть макрокосмос. Подобно атому есть Вселенная.
— Где это сказано?

— В Упанишадах, последней книге Вед — собрании священных текстов индуизма. — Тензин приподнял седую бровь. — Но вам не кажется, что подобное можно найти и на страницах научной литературы?
— Ну… пожалуй… в некотором роде.
Бодхисаттва глубоко вздохнул.
— Вы запомнили слова Лао-цзы о том, что Дао, которое может быть изречено, не есть истинное Дао, и что Имя, которое может быть названо, не есть истинное Имя? А слова Упанишад касательно последней реальности? Запомнили, что до нее не достает глаз, не доходит слово, не достигает разум, и мы не знаем ее, не понимаем, не можем преподавать? А «Цветочную проповедь»? Запомнили, что Будда молча поднял цветок, объясняя, что просветление в Дхармакайе невыразимо?
— Да…

— А теперь я вас спрашиваю: что такое принцип неопределенности? Он говорит нам, что мы не можем с точностью предсказать поведение микрочастицы, хотя и знаем, что поведение это уже определено. Я спрашиваю вас: а о чем говорят теоремы о неполноте? Они говорят нам, что математическая система не способна проверить выражение, если в нем содержится истинное, но недоказуемое утверждение. Я спрашиваю вас: а о чем говорит теория хаоса? Она говорит нам: реальное столь грандиозно и сложно, что предвидеть будущую эволюцию Вселенной невозможно, хотя мы знаем, что эволюция эта уже определена.

Реальное скрывается за иллюзией майи. Принцип неопределенности, теоремы о неполноте и теория хаоса показывают, что в своей сущности реальное недостижимо. Мы можем пытаться приблизиться к нему, можем пытаться описать его, но никогда к нему не придем. В конце всегда будет тайна. Вселенная невыразима во всей полноте, настолько тонко, изобретательно и ухищренно она устроена. — Бодхисаттва развел руками. — А потому вернемся к основному вопросу. Что есть та непредсказуемая, согласно принципу неопределенности, материя, как не Брахман?

Что есть та непроверяемая, согласно теоремам о неполноте, истина, как не Дхармакайя? И что есть то беспредельно сложное и непостижимое, согласно теории хаоса, как не Дао? Что есть в конечном счете Вселенная, как не гигантская невыразимая загадка?.. Имеется еще проблема дуальности. Восточное мышление устанавливает динамическую подвижность мироздания через динамику вещей. У индуистов Брахман означает «рост», «нарастание». Сансара буддистов — это «беспрестанное движение». У даосов Дао предполагает динамичное взаимодействие противоположностей в образе инь и ян.

 Все состоит из противоположностей, а противоположности составляют одно — две крайности соединяются невидимыми узами. Тогда вспомните теорию относительности: энергия и масса — это одно и то же в разных состояниях. Вспомните квантовую физику: материя одновременно является волной и частицей. И опять теорию относительности: пространство и время взаимосвязаны. Все есть инь и ян. Вселенная движима взаимодействием противоположностей.

Крайности оказываются в итоге разными выражениями одного и того же единства. Инь и ян. Энергия и масса. Волны и частицы. Пространство и время. Вселенная едина и динамична. Я рассказывал вам о создании мира пляшущим Шивой, который привел в движение материю, заставил ее пульсировать созвучно своему танцу, придал жизни великую цикличность. Посмотрите на ритм электронов, вращающихся вокруг ядер, на ритм колебаний атомов, перемещения молекул, движения планет. На ритм, в котором пульсирует космос. Во всем есть ритм, во всем есть временная слаженность, во всем есть соразмерность. Порядок возникает из хаоса, как танец вырисовывается из отдельных движений танцора. Вы никогда не наблюдали ритм космоса?

— Что-что? — удивился Томаш.
— Еженощно в воздухе по берегам рек Малайзии сбиваются в стаи мириады светлячков, которые, подчиняясь неведомому ритму, синхронно испускают свет.

Ежесекундно через все органы нашего тела пробегают электрические токи, пульсирующие в ритме неслышимой ухом симфонии, которую исполняет слаженный оркестр из мириадов невидимых клеток.

 Ежечасно трудится желудочно-кишечный тракт, волнообразными сокращениями, подвластными странному ритму, проталкивая пищу в кишечнике. Ежедневно, когда мужчина проникает в женщину и его животворное семя устремляется к яйцеклетке, все сперматозоиды движутся в одном направлении, строго следуя таинственной хореографии.

 Ежемесячно у некоторых женщин, проводящих много времени вместе, необъяснимым образом начинает совпадать менструальный цикл. Что есть все это, если не загадочный ритм вселенской музыки, под которую танцует космический Шива?
— Но это естественно, жизни присуща синхронность, — заметил Томаш. — Синхронность есть в дыхании, в работе сердца, в кровообращении…

— Разумеется, синхронность естественна, — согласился Тензин. — Она естественна именно потому, что жизнь течет в ритме движений танца Шивы. Но не только жизнь. И неживая материя танцует под звуки этой музыки. Это открытие сделал в XVII веке Христиан Гюйгенс. Он обратил внимание, что маятники двух расположенных рядом часов неизменно качаются в такт.

 Все его попытки рассогласовать движение, принудительно изменяя амплитуду, кончались тем, что по прошествии получаса маятники возвращались к прежней синхронности, будто их каждый раз настраивал невидимый мастер. Гюйгенс открыл, что синхронность отнюдь не исключительная прерогатива живых организмов. Неодушевленная материя танцует под те же ритмы.

— Ну да… действительно, весьма странно, — признал Томаш. — Однако нельзя же обобщать, исходя из одного-единственного случая, выявленного применительно к неживой материи, не правда ли? Сколь бы ярким и убедительным он ни казался, это всего лишь единичный случай, и…
— Вы заблуждаетесь, — прервал его тибетец. — Синхронное качание маятников висящих бок о бок часов не единичный, а первый случай в ряду множества подобных открытий. В дальнейшем было обнаружено, что соединенные параллельно генераторы, даже если в момент запуска их обороты не совпадают, автоматически синхронизируются, и благодаря этой странности природы обеспечивается нормальное функционирование сетей электроснабжения.

 Было открыто, что атом цезия как маятник колеблется между двумя уровнями энергии, и ритм его колебаний оказался откалиброван с такой точностью, что на основе этого элемента создали атомные часы, погрешность хода которых за двадцать миллионов лет составляет менее одной секунды. Было открыто, что Луна обращается вокруг собственной оси точно за то же время, что и вокруг Земли, и именно из-за этой поразительной синхронности мы всегда видим только одну ее сторону. Было открыто, что свободно двигающиеся молекулы воды при понижении температуры до нуля градусов сближаются и движутся синхронно, и именно благодаря этому образуется лед. Было открыто, что некоторые атомы при температурах, близких к абсолютному нулю, начинают вести себя как единое целое — квинтиллионы атомов танцуют как слаженный гигантский танцевальный ансамбль.

 Авторы этого открытия удостоились в 2001 году Нобелевской премии в области физики. Нобелевский комитет отметил, что им удалось заставить атомы «петь в унисон». В пресс-релизе комитета использована именно такая формулировка: «Они заставили атомы „петь в унисон“». А в ритме какой музыки, спрашиваю я вас?
Томаш и Ариана молчали, полагая, что вопрос риторический.
— Я спрашиваю вас: в ритме какой музыки? — повторил Тензин. — В ритме космической музыки. Той самой музыки, что вдохновляет танцующего Шиву. Той же музыки, которая заставляет два маятника качаться одинаково. Той же музыки, которая заставляет генераторы координировать вращательное движение. Той же музыки, что заставляет Луну держаться всегда лицом к Земле. Той же музыки, которая заставляет атомы петь в унисон. Вселенная танцует под таинственный ритм. Ритм танца Шивы.
— А откуда он исходит, этот ритм? — спросил Томаш.

Тибетец сделал неопределенный жест, как бы охватывая руками дворик храма.
— Он исходит от Дхармакайи, от сущности мироздания. Вы слышали что-нибудь о связи между музыкой и математикой?
Оба утвердительно кивнули.
— Так вот, музыка Вселенной созвучна законам физики, — заявил Тензин. — В 1996 году открыли, что и живые системы, и неодушевленная материя синхронизируются в соответствии с общей математической формулой. Тем самым я хочу сказать, что ритм космической музыки, в котором сокращаются мышечные ткани пищеварительного тракта, это тот же самый ритм, что заставляет атомы петь в унисон; ритм, в котором синхронно движутся сперматозоиды, это тот же самый ритм, что управляет танцем Луны вокруг Земли.

 И математическая формула, согласно которой организован этот космический ритм, проистекает от математических систем, лежащих в основе организации Вселенной: это — теория хаоса. Хаосу, как установили, присуща синхронность. Хаос только кажется хаотичным, на самом деле его поведение детерминировано и управляется четкими правилами. Несмотря на то, что поведение хаоса характеризуется синхронностью, оно никогда себя не повторяет, и в связи с этим можно утверждать, что хаос детерминируем, но недетерминистичен. Он предсказуем в краткосрочном плане, поскольку подчиняется определенным законам, но его невозможно предсказать на длительную перспективу из-за колоссальной сложности реального. — Бодхисаттва распростер руки. — В конце мироздания всегда сокрыта тайна.
Томаш заерзал на своей подушке.

— Я согласен, все это окутано таинственностью, — сказал он. — А вы полагаете, что безымянные мудрецы, описавшие танец Шивы, знали о существовании этого… этого космического ритма?

Тензин улыбнулся.
— Приведу изречение Будды о том, как мы должны мысленно представлять себе мир: «Звезда в начале ночи, пузырек в бурливом потоке, проблеск света в летнем облаке, трепещущий огонь светильника, призрак и сон».
Прозвучавший ответ озадачил гостей.
— Я имею в виду, что космический ритм неощутим для непросветленных. Надо быть Буддой, чтобы видеть, как этот ритм исходит от вещей. Как авторы священных писаний могли знать о существовании космического ритма, если он неслышим для неподготовленных?

— Возможно, это чистое совпадение, — высказал предположение Томаш. — Может, они просто придумали историю о танце Шивы, красивый миф о начале начал, который потом случайно совпал с открытием существования во Вселенной ритма.
Бодхисаттва мгновение помолчал.

— Вы помните, я говорил, что индуисты проповедуют, что последняя реальность называется Брахман и что разнообразие вещей и событий, которые мы видим и чувствуем вокруг себя, суть не что иное, как различные проявления одной реальности? Вы помните, я говорил, что мы, буддисты, проповедуем, что последняя реальность называется Дхармакайя и что все взаимосвязано невидимыми нитями, а стало быть, все вещи суть не что иное, как разные лики одной реальности? Вы помните, я говорил: даосы проповедуют, что Дао является сущностью мироздания, единой реальностью, из которой проистекает множественность?

— Да.
— Разве может быть простым совпадением тот факт, что западная наука теперь говорит то же самое, что восточные мудрецы высказывали две тысячи и даже более лет тому назад?
— Я не понимаю, — снова был вынужден признаться Томаш.
Бодхисаттва глубоко вздохнул.

— Как известно, восточная мысль провозглашает единство и единственность реального, исходит из того, что различные вещи являются не чем иным, как выражениями одной вещи, и что все связано между собой.
— Да, вы только что уже сказали это.
— Теория хаоса подтвердила, что так оно и есть. Взмахом крыльев бабочка влияет на состояние погоды в другой части планеты.
— Это так.
— Но взаимосвязь материи не ограничивается простым эффектом домино, в котором каждая предыдущая вещь воздействует на последующую. Материя на самом деле взаимосвязана органически. Каждый объект является другим воплощением одного и того же.

— Согласно воззрениям восточной мысли, — возразил Томаш. — Но где же об этом говорится в научных трудах? Я обо всем этом слышу впервые…
Бодхисаттва улыбнулся.
— Вы что-нибудь слышали об эксперименте Аспека?
— Да, — подтвердила Ариана, — с этим экспериментом знаком любой физик.
— Так может, вы объясните, что это такое? — спросил Томаш.
Тензин пристально посмотрел на него.

— Алан Аспек — французский физик, под руководством которого группа исследователей Парижского университета осуществила в 1982 году эксперимент огромной важности. О нем, правда, ничего не сообщали по телевидению и не писали в газетах. По сути говоря, об этом опыте знают только физики да еще некоторые ученые, но я прошу вас запомнить то, что я вам сейчас скажу. — Он поднял указательный палец. — Возможно, в будущем эксперимент Аспека будут помнить как одно из самых выдающихся научных достижений XX века. — Тибетец перевел взгляд на Ариану. — Вы со мной согласны, барышня?

Иранка утвердительно наклонила голову.
Бодхисаттва внимательно смотрел на нее.
— Мудрость дзэн гласит: «Если ты встретишь на пути знающего человека, ничего не говори и не молчи». — Сделав короткую паузу, он повторил: — Не молчи, — и, указывая Ариане на Томаша, продолжил: — Открой ему дверь.
— Вы желаете, чтобы я ему описала эксперимент Аспека?
Тензин улыбнулся.

— Другая мудрость Дзэн гласит: «Когда знание постигает обычный человек, он становится мудрецом. Когда знание постигает мудрец, он становится обычным человеком». — И снова указал на Томаша. — Сделай из него обычного человека.
Ариана переводила глаза с одного на другого, пытаясь привести в порядок мысли.
— Эксперимент Аспека… это, так сказать… — не зная, как начать, она посмотрела на тибетца, словно ища поддержки. — Мне кажется, эксперимент Аспека нельзя описать, если предварительно не рассказать о парадоксе ЭПР, не так ли?
— Нагарджуна сказал: «Знание подобно озеру с прозрачной и свежей водой — в него можно входить с какой угодно стороны».

— В таком случае я должна войти со стороны парадокса ЭПР, — приняв решение, Ариана повернулась к Томашу. — Помнишь, я рассказывала тебе, что квантовая физика предполагала Вселенную, в которой наблюдатель воздействует на наблюдаемое, тогда как теория относительности настаивала на Вселенной, в которой роль наблюдателя не имеет значения для поведения материи?

— Ну да.
— Так вот, когда выяснилась эта несообразность, возникло естественное стремление разобраться, что к чему. Предполагалось и до сих пор предполагается, что не может быть законов, которые зависели бы от размеров материи, то есть чтобы для макрокосмоса законы были одни, а для микрокосмоса — другие, отличные от первых. Законы должны быть едины. Но как тогда объяснить столь резкое расхождение между двумя теориями? Проблема породила множество споров между отцом теории относительности Альбертом Эйнштейном и главным теоретиком квантовой физики Нильсом Бором.

 Чтобы доказать абсурдность квантовой интерпретации, Эйнштейн сосредоточил усилия на весьма пикантном моменте квантовой теории, который заключается в том, что частица принимает решение о том, где ей находиться, только когда за ней наблюдают. В связи с этим Эйнштейн, Подольский и Розен сформулировали парадокс ЭПР, названный по первым буквам фамилий авторов. Основанный на идее проведения измерений над двумя разделенными, но прежде взаимодействовавшими квантовыми системами, этот умозрительный эксперимент имел целью определить, одинаково ли поведение указанных систем, когда за ними наблюдают. Втроем они предложили следующее: поместить две квантовые системы в коробки и разнести их в разные концы комнаты или даже удалить друг от друга на много километров.

Затем коробки следовало одновременно открыть и произвести измерения внутреннего состояния. Если их поведение окажется идентичным, значит, обе системы смогли мгновенно связаться друг с другом. Эйнштейн и его единомышленники указывали, что не может быть мгновенной передачи информации, поскольку ничто не движется быстрее света.
— И что же ответил квантовый физик?
— Бор? Бор ответил, что если бы подобный опыт можно было поставить, выяснилось бы, что де-факто мгновенная коммуникация имеет место быть. Если субатомные частицы не существуют, пока за ними не наблюдают, аргументировал он, тогда их нельзя рассматривать как независимые: материя является составной частью одной неделимой системы.

— Одной неделимой системы, — подхватил Тензин. — Неделимой, подобно последней реальности Брахмана. Неделимой, подобно объединенной невидимыми узами реальности Дхармакайи. Неделимой, подобно рождающему множественность единству Дао. Неделимой, подобно последней сущности материи. Подобно единственному единому, чьим выражением, и не более того, являются все вещи и события. Подобно единой реальности под различными масками.
— Погоди, — возразил Томаш, — но это с позиций квантовой физики. Эйнштейн думал иначе, так ведь?

— Эйнштейн полагал подобное толкование абсурдным, — подтвердила Ариана, — и считал, что если бы удалось реализовать парадокс ЭПР, он доказал бы его правоту.
— Но проблема в том, что парадокс нельзя проверить…

— Во времена Эйнштейна было нельзя, — продолжила иранка. — Однако уже в 1952 году американский физик, член Лондонского королевского общества Дэвид Бом сообщил, что знает способ проверки парадокса. В 1964 году другой физик, Джон Белл из женевского ЦЕРНа, разработал и обосновал принципиальную схему проведения эксперимента. Сам Белл его не осуществил, и на практике опыт был поставлен только в 1982 году Аланом Аспеком и его парижской группой. Это чрезвычайно сложный эксперимент, и его трудно объяснить человеку непосвященному, но тем не менее он был осуществлен.
— То есть французы проверили парадокс?
— Да.
— И что же?

Прежде чем ответить на вопрос Томаша, Ариана украдкой бросила взгляд на Тензина.
— Бор оказался прав. Аспек обнаружил, что при определенных условиях частицы сообщаются между собой. Субатомные частицы могут даже находиться в разных точках Вселенной, отстоять друг от друга в космическом пространстве на колоссальные расстояния, но сообщение между ними мгновенно.
Историк выслушал Ариану с недоверчивым видом.
— Но этого не может быть, — заключил он.
— То же самое утверждал Эйнштейн, и об этом свидетельствует частная теория относительности, — ответила иранка. — Однако Аспек доказал обратное.
— В опыты не могла вкрасться ошибка?

— Ошибки не было, — заверила Ариана. — Эксперимент повторно осуществили в 1998 году в Цюрихе и Инсбруке, используя самое передовое оборудование и высокие технологии, и все подтвердилось.
Томаш озадаченно почесал голову.
— Это свидетельствует об ошибочности теории относительности?
— Нет-нет, она верна.
— Как же тогда объясняется этот феномен?

— Есть только одно объяснение, — сказала Ариана. — Аспек подтвердил свойство Вселенной. Он экспериментально проверил, что во Вселенной имеются невидимые связи, что ее объекты соединены между собой способом, о котором никто и не подозревал, что материя обладает имманентной организацией, которую никто не мог себе представить. Он доказал, что микрочастицы сообщаются между собой на расстоянии, и объясняется это не тем, что они посылают друг другу сигналы, а тем, что они составляют единое целое. Их разделенность — это иллюзия.
— Я не понимаю…

Ариана посмотрела вокруг, пытаясь придумать пример, чтобы доходчиво объяснить смысл изложенного, и наконец что-то явно пришло ей в голову.
— Послушай, Томаш, ты когда-нибудь смотрел футбол по телевизору?
— Естественно.
— При трансляции матча нередко сразу несколько телекамер одновременно нацелены на одного игрока, так ведь? Увидев его изображения, передаваемые поочередно в разных ракурсах, неискушенный телезритель, однако, может подумать, что каждая камера показывает своего футболиста. В одном кадре игрок предстает оглянувшимся направо, а в следующем — его голова повернута налево. И если наш телезритель не знает номеров членов команды или не знает их в лицо, у него может сложиться впечатление, что он видит разных футболистов. В действительности обе камеры показывали одного и того же игрока. Но чтобы понять это, надо было внимательно всмотреться в видеоряд и уловить соответствие между разнонаправленными движениями футболиста. Ты понял?

— Да. Это очевидно.
— Так вот, эксперимент Аспека выявил нечто подобное в отношении материи. Между двумя микрочастицами может пролегать вся Вселенная, но когда одна приходит в движение, другая мгновенно следует ее примеру. Мне думается, так происходит потому, что на самом деле речь идет не о двух разных микрочастицах, а об одной и той же микрочастице. В данном случае существование двух микрочастиц такая же иллюзия, как и создаваемая телекамерами иллюзия, что футболистов несколько. В действительности мы видим одного игрока. И точно так же — одну микрочастицу. На глубоком уровне реальности материя не индивидуализирована, индивидуализированность — всего лишь видимость, воображаемое проявление фундаментального единства. Все замолчали.

— Разнообразие вещей и событий, которое мы видим и ощущаем вокруг себя, суть разные проявления одной реальности, — едва слышно прошептал буддист. — Все связано невидимыми нитями. Все вещи и все события — не более чем разные лики одной сущности. Реальность — это рождающее множественность единство. Это — Брахман, это — Дхармакайя, это — Дао. Священные тексты объясняют Вселенную. Вот что говорит «Праджняпарамита», поэма Будды о сущности всего. — Он закрыл глаза, набрал побольше воздуха и начал распевно декламировать:

Пуста и покойна и свободна от самобытия
природа вещей.
Ни одно существо не обладает
собственным бытием.
Нет ни конца, ни начала,
Ни середины.
Всё иллюзия,
Подобная сну.
Все существа мира
запредельны миру слов.
Их последняя природа, чистая и истинная,
бесконечна как космос.

— Будда так описал сущность вещей? — удивился Томаш. — Невероятно!
Бодхисаттва, исполненный величественного спокойствия, взглянул на португальца.
— Чжоу Чжу сказал: «Путь не труден, достаточно только, чтобы не было „хочу“ и „не хочу“». — Он сделал жест в сторону своего гостя: — «Учителя откроют тебе дверь, но войти в нее ты должен сам».
У Томаша вопросительно поднялась бровь.
— Теперь настал момент, чтобы я вошел?
— Да.

Снова возникло молчание. Историк растерянно смотрел на буддиста.
— Мудрость дзэн гласит: «Оседлай огненного коня своего духа», — продекламировал Тензин и улыбнулся. — У меня, однако, есть пища, которая подкрепит в пути силу вашего духа. Но прежде выпьем чаю. Меня одолела жажда.
— Подождите, — почти взмолился Томаш, — о чем вы говорите?
— О «Формуле Бога».

— А! — воскликнул историк. — Вы еще не объяснили мне, что это такое.
— Я только и делаю, что объясняю вам это. Вы услышали, но не поняли. В том разговоре Эйнштейн сказал нам с «иезуитом» следующее: «Я встречался с премьер-министром Израиля, и он попросил меня сделать одну вещь. Сначала я воспротивился его идее, но теперь принимаю ее и хочу, чтобы вы оказывали мне содействие в осуществлении этого проекта».
— Он так и сказал? Попросил, чтобы вы помогали в создании… э-э-э… атомной бомбы упрощенной конструкции?

У бодхисаттвы вдруг изменилось выражение лица.
— Атомной бомбы? Как это?
— Разве проект «Формула Бога» не имеет отношения к атомной бомбе?
Тензин с удивлением посмотрел на Томаша.
— Нет, разумеется.
Томаш перевел взгляд на Ариану.
— Вот видишь? — улыбнулся он. — Что я тебе говорил?
Иранка сидела, подавшись вперед, чтобы не упустить ни слова.
— Но какова же, объясните, — вырвалось у нее, — конечная тема проекта «Формула Бога»?

— Шунрю Судзуки сказал: «Поняв полностью одну-единственную вещь, ты поймешь все».
Тензин Тхубтен вознес вверх руку и изящным круговым движением, как в китайской гимнастике, опустил ее, а затем, сделав знак проходившему мимо монаху, попросил принести чая. И только тогда вернулся к вопросу своих гостей.
— Это величайшее изыскание из когда-либо предпринимавшихся человеческим разумом с целью получения ответа на главную загадку мироздания.
Томаш и Ариана выжидающе смотрели на него, не в силах подавить мучительное беспокойство. Бодхисаттва улыбнулся:

— Речь идет о научном доказательстве бытия Бога.
К сидевшим под деревом приблизился монах с подносом и, поприветствовав Тензина Тхубтена и его гостей глубоким поклоном, вручил всем чаши, наполненные горячей дымящейся жидкостью. Томаш, учуяв характерный запах, на мгновение отвернулся, чтобы не выдать своего отношения к напитку. Им с Арианой не терпелось поскорее услышать подробный рассказ о проекте Эйнштейна, а вместо этого, кажется, придется глотать тошнотворное пойло.

— Учитель, — обратился к тибетцу Томаш, не осмеливаясь притронуться к чаю, — объясните нам, в чем заключается «Формула Бога»…
Бодхисаттва величественным жестом велел ему умолкнуть.
— Шунрю Судзуки сказал: «Дух новичка вмещает много возможностей, но мало их содержит дух мудреца». Всему свое время. Сейчас настало время для чая.
Португалец без энтузиазма посмотрел на содержимое своей чаши, не находя в себе сил поднести ее к губам. Может, ему следует что-то сказать? Или просто собрать волю в кулак и молча влить в себя маслянистую бурду? А что если поблагодарить и отказаться, не нарушит ли он правил тибетского этикета? Нет ли какого-то хитрого предлога, уклониться от чаепития?
— Учитель, — наконец решился он, — нельзя ли попросить чего-нибудь еще кроме… э-э-э… чая?
— Чего вы желаете, кроме чая?
— Не знаю… ну, немного перекусить. Признаюсь, после сегодняшней дальней дороги я несколько проголодался. — И, взглядом призывая Ариану в союзники, спросил ее: — А ты как?
Иранка кивком головы подтвердила, что она тоже не откажется, если ей предложат поесть.
Бодхисаттва что-то сказал оставшемуся прислуживать монаху, и тот моментально отправился исполнять его указание. Тензин молчал, сосредоточив внимание на своей чаше, будто в целом мире не существовало в тот момент ничего важнее чая. Томаш попытался было спросить его, как дальше развивались события в Принстоне, но старец, пропустив вопрос мимо ушей, ответил нравоучительным изречением.

— Мудрость Дзэн гласит: «И речь, и безмолвие нарушают порядок».
Пока тибетец пил чай, гости не обмолвились ни словом.
Вскоре вернулся монах. На сей раз у него на подносе был уже не чайник, а две миски с чем-то, судя по облачкам пара, горячим. Опустившись на колени, он протянул их Томашу и Ариане.

— Thukpa, — сказал послушник с улыбкой. — Di shimpo du.
Никто из двоих не понял его слов, но оба поблагодарили:
— Thu djitchi.
— Thukpa, — повторил монах, указывая на миски.

Томаш опустил глаза: в миске был аппетитный на вид суп-лапша с мясом и овощами.
Они с удовольствием съели суп, пожалуй, не столько из-за его вкусовых качеств, сколько из-за того, что проголодались. Томаш не относился к числу поклонников тибетской гастрономии. Нескольких дней пребывания в Тибете ему хватило, чтобы разобраться, что местные блюда не отличаются ни разнообразием, ни изысканностью. Он счел положительной стороной китайского присутствия в Тибете бесчисленные китайские рестораны.

Покончив с супом, гости убедились, что бодхисаттва уже допил чай и, похоже, погрузился в медитацию. Прислуживавший им монах собрал посуду и удалился, оставив их ожидать дальнейшего развития событий.


Минут двадцать спустя Тензин открыл глаза.
— Поэт Басё сказал, — без предисловий начал он: — «Не ищи следы старейшин, ищи то, что старейшины искали».
— Извините?
— Ваш поиск излишне замкнут на следах старейшин. Не ищите наши следы — Эйнштейна, Аугушту, мои. Ищите то, что мы искали.
— Но если ваши следы выведут нас к тому, что мы ищем? — спросил Томаш. — Не проще ли достичь цели, следуя по стопам тех, кто ее уже достиг?
— Кришнамурти учил: «Медитация — не средство достижения цели, медитация — это и средство, и цель». Поиск является не только дорогой, ведущей к цели, но и самой целью. Чтобы прийти к истине, надо осилить путь.

— Мы хотим узнать истину, — возразил Томаш, — но вместе с тем нам важно знать, каким путем вы следовали для ее достижения.
Тензин мгновение взвешивал ответ португальца.

— У вас есть свои мотивы, и я должен это уважать, — уступил он. — В древнекитайской поэме «Сай-контан» говорится: «В слишком чистой воде рыба не водится». Хотя ваша вода, возможно, не совсем чиста, и на то имеются причины. Я открою вам все, что мне известно о проекте.
— Во время встречи в Принстоне премьер-министр Израиля бросил Эйнштейну вызов, предложив доказать существование Бога. Эйнштейн ответил ему, что предоставить подобное доказательство невозможно. Однако несколько дней спустя, возможно, чтобы просто дать голове передышку от напряженной работы по созданию единой теории поля, он решил расспросить меня об истолковании вопросов мироустройства в восточной философии.

Как и вас, его поразило сходство того, что записано в священных книгах восточных религий, с последними открытиями в области физики и математики. Заинтересовавшись этим вопросом, он, как иудей по рождению, взялся проштудировать Ветхий Завет на предмет наличия и в нем подобных свидетельств.

Может, в Библии тоже скрыты научные истины? Может, древнее знание содержит больше информации, чем о том известно? Может, религия в большей мере наука, чем доселе полагали?
Тибетец на мгновение умолк, всматриваясь в лица собеседников. Затем взял в руки лежавшую подле него книгу.

— Полагаю, вам это произведение известно. — Томаш и Ариана раньше не обратили внимания на неведомо откуда появившийся рядом с подушкой бодхисаттвы объемистый том и теперь тщетно старались рассмотреть название. — Джангбу принес мне его, пока вы были заняты «тхукпой», — пояснил он, открывая книгу и перелистывая страницы в поисках нужного места.

— Книга начинается так, — бодхисаттва сделал короткую паузу: — «В начале сотворил Бог небо и землю», — продекламировал он. — «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». — Он приподнял худое, обтянутое кожей лицо от книги: — Это начало Ветхого Завета, Книга Бытия. — Тибетец опустил раскрытую книгу себе на колени. — Вся эта часть текста пробудила у Эйнштейна особенно острый интерес в связи с вполне конкретной причиной: описываемое в этом фрагменте совпадает в главных чертах с представлениями теории Большого взрыва. — Он прочистил горло. — Следует помнить и понимать, что в 1951 году концепция происхождения Вселенной вследствие Большого взрыва еще не утвердилась в умах ученых. Большой взрыв был лишь одной из нескольких гипотез и стоял в общем ряду с другими рассматривавшимися тогда возможностями, в частности — теорией вечной Вселенной.

Тем не менее существовало несколько причин, чтобы подвигнуть Эйнштейна склониться в пользу гипотезы Большого взрыва. Во-первых, открытие Хабблом разбегания галактик указывало на то, что раньше они, вероятно, находились вместе и стартовали из одной точки. Во-вторых, парадокс Ольберса имел решение только при условии, что Вселенная не является вечной. В-третьих, второй закон термодинамики устанавливал, что Вселенная движется к увеличению энтропии и, следовательно, был начальный момент максимальной организации и энергии.

 И наконец, его собственные теории относительности основывались на предположении о том, что Вселенная динамична и может расширяться и сжиматься. Таким образом, Большой взрыв вписывался в сценарий расширения. — Бодхисаттва улыбнулся уголком губ. — Была, правда, одна проблема: никто не знал, что мешает силе гравитации противодействовать разбеганию. Решая ее, Эйнштейн предположил существование неизвестной энергии, которую назвал космологической константой.

Позднее он отверг подобную возможность и сказал, что эта идея была самой большой ошибкой в его жизни. Тем не менее сегодня полагают, что изначально Эйнштейн был все-таки прав и что существует неизвестная энергия, которая противодействует гравитации и вызовет расширение Вселенной. Но теперь ее называют не космологической константой, а темной энергией. — Он посмотрел на слушателей. — Вы следите за ходом моей мысли?
— Да.

— Очень хорошо, — с удовлетворением отметил тибетец. — Итак, Эйнштейн решил выяснить, не содержит ли Библия скрытой истины. Он искал не иносказания или моральные истины, а научные законы. Возможно ли их найти в Ветхом Завете? — Тензин вновь посмотрел на гостей, словно ожидая от них ответа на свой вопрос. — Естественно, уже в Книге Бытия он столкнулся с серьезными трудностями. Первые стихи Библии повествуют, не оставляя ни тени сомнения, что мир создан за шесть дней. С научной точки зрения, это абсурд. Конечно, можно было бы сказать, что библейский текст насквозь метафоричен и Бог создал мир в шесть этапов, или придумать что-нибудь еще в таком роде, но Эйнштейн считал, что это было бы жульничеством, подтасовкой, чтобы любой ценой желаемое выдать за действительное. Проблема между тем оставалась.

 Библия утверждала, что мир создан за шесть дней, и это было очевидным искажением. — Старец сделал паузу. — Или нет? — Его глаза перескакивали с лица Томаша на лицо Арианы и обратно. — Как вы думаете?
Иранка не удержалась.
— Как мусульманка, я не хотела бы высказывать опровержений относительно Ветхого Завета, ибо ислам признает его истинным. С другой стороны, как ученый, я не хотела бы отстаивать позицию, что мир сотворен за шесть дней, поскольку совершенно очевидно, что это невозможно.
Бодхисаттва улыбнулся.

— Ваша позиция мне понятна. Заметьте, Эйнштейн, будучи иудеем, не был религиозным человеком. Он верил, что за Вселенной может стоять нечто трансцендентальное, но это нечто — не Бог, повелевший Аврааму убить своего сына, дабы убедиться, что патриарх Ему верен. Эйнштейн верил в трансцендентную гармонию, а не в мелочное господство. Он верил в универсальную силу, а не всеблагое антропоморфное существо. Но возможно ли это найти в Библии? Чем глубже он погружался в анализ священных текстов, тем больше убеждался, что ответ скрывается в Книге Бытия, в частности — в описании шести дней Творения. Возможно ли всё создать за шесть дней?

— Что подразумевается под словом «всё»? — спросила Ариана. — Расчеты, проведенные относительно Большого взрыва, показывают, что материя возникла в первые доли секунды. Еще до того как истекла первая секунда, Вселенная уже расширилась на триллион километров, и суперсила разделилась на гравитационное, сильное и слабое взаимодействия.
— Под словом «всё» в данном случае подразумеваются свет, звезды, Земля, растения, животные и человек. Библия свидетельствует, что человек был создан на шестой день.
— Но этого не может быть.

— То же самое думал и Эйнштейн. Невозможно создать все в течение шести дней. Однако, несмотря на очевидность данного предварительного умозаключения, он собрал нас и попросил при решении проблемы исходить из того, что это возможно. При такой постановке становилось очевидным, что камень преткновения заключается в словосочетании «шесть дней». Каковы были те шесть дней? Задавшись этим вопросом, Эйнштейн предпринял исследование, выходившее за рамки обычного, в которое вовлек и нас. — Вспоминая, Тензин покачал головой. — Я жалею, что у меня нет экземпляра подготовленной им рукописи. Эта работа, мне кажется, является…
— Я ее читала, — перебила его Ариана.

Тибетец не завершил начатую фразу и, нахмурив брови, мгновение молчал.
— Вы читали рукопись, озаглавленную «Die Gottesformel»?
— Да.
— Но как? Аугушту дал вам прочитать рукопись?
— Да… ну… как бы дал. Это долгая история…
Тензин устремил на нее изучающий взгляд.
— И каково ваше мнение?

— Ну, это… как бы сказать… удивительный документ. Мы полагали, что в рукописи речь идет о формуле малозатратной и простой в изготовлении атомной бомбы, однако, ознакомившись с текстом, мы даже… ну, в общем, пришли в недоумение. Как и следовало ожидать, там были уравнения, расчеты, но в целом это все показалось мне непостижимым, неясным по смыслу и непонятно к чему ведущим.
Бодхисаттва улыбнулся.
— Это естественно, что вам именно так показалось, — задумчиво изрек он. — Рукопись создавалась, чтобы быть понятной только посвященным.
— Ах, тогда ясно! — воскликнула Ариана. — Хотя, знаете, у нас сложилось впечатление, что разгадка находится во второй рукописи, на которую ссылается автор…
— Какой второй рукописи?
— Разве второй рукописи нет?
— Конечно нет. — Тибетец снова улыбнулся. — Хотя допускаю, что из-за намеренно усложненной формы изложения такое ощущение может возникнуть. Дело в том, что материал хитроумным способом замаскирован в тексте, понимаете? Главное содержание рукописи надежно спрятано в ней же.

— Но почему Эйнштейн так поступил? — задала Ариана закономерный вопрос.
— Он не желал обнародовать сделанные им открытия, пока не будет получено их подтверждение… До этого мы скоро дойдем, — Тензин поднял руку, призывая к терпению. — Но прежде вам, наверно, все-таки следует уяснить, что же в конечном счете открыл Эйнштейн. Изучая Псалтырь, книгу, почитаемую иудеями почти три тысячи лет, Эйнштейн в 89-м псалме обратил внимание на фразу, которая звучала примерно так, — устремив взор в даль воспоминаний, Тензин воспроизвел по памяти: — «Тысяча лет пред очами Твоими, Господи, как день вчерашний, который прошел». — Теперь буддист уже смотрел на собеседников. — Тысяча лет как один прошедший день? Но что означает это сравнение? Эйнштейн заключил, что это метафора, однако, правды ради, следует отметить, псалом 89 сразу напомнил Эйнштейну его же теорию относительности. «Тысяча лет перед Твоими глазами» — это время, представленное в одном масштабе, а «один прошедший день» — это тот же период времени, но уже в другом масштабе. Время относительно.

— Извините, но мне кажется, что это натяжка, — выразил свое мнение Томаш.
Бодхисаттва глубоко вздохнул.
— Что вам известно о концепции времени в теории относительности?
— То, что известно всем, — ответил Томаш. — Например, я знаком с парадоксом близнецов.
— Можете мне напомнить?
— Зачем?

— Хочу убедиться, правильно ли вы понимаете, что такое время.
— Хорошо… ну… насколько я знаю, Эйнштейн вывел, что время течет по-разному и его скорость зависит от скорости движения в пространстве. Чтобы объяснить это, он привел пример с двумя близнецами, один из которых отправился в космическое путешествие на скоростном корабле, а второй остался на Земле. Через месяц полета первый вернулся на Землю и обнаружил, что его брат превратился в старика. То есть в то время как на корабле пробежал месяц, на Земле прошло пятьдесят лет.
— Верно, именно так, — подтвердил Тензин. — Время связано с пространством, как связаны между собой инь и ян. Поскольку в техническом плане они практически неразличимы, Эйнштейн вывел понятие «пространственно-временной континуум». Ключевой фактор здесь — конкретная скорость, а точка сравнения — константа скорости света.

Таким образом, теория относительности открыла нам, что время не является универсальным. Раньше думали, что оно везде единое, как если бы невидимые вселенские часы отмеряли его одинаково для любой части Вселенной. Но Эйнштейн доказал, что это не так. Что единого всеобщего времени нет и его ход зависит от местоположения и скорости движения наблюдателя. — Бодхисаттва сложил вместе указательные пальцы. — Предположим, имеется два события — А и В. Для наблюдателя, который равноудален от них, оба они происходят одновременно. Другой наблюдатель, находясь ближе к событию А, скажет, что оно произошло раньше события В. А третий, разместившийся ближе к событию В, будет утверждать прямо противоположное. И все трое будут правы. Или, точнее, каждый будет прав по месту своего положения, поскольку время меняется относительно расположения наблюдателя. Единого времени не существует. Это ясно?
— Да.

— Таким образом, получается, что универсального настоящего времени нет. То, что для одного наблюдателя настоящее, для другого является прошедшим, а для третьего — будущим. Вы понимаете, что это значит? Одна и та же вещь еще не произошла и уже произошла. Инь и ян. Событие неизбежно, потому что хотя еще не произошло в одной точке, в другой уже свершилось.
— Это весьма странно, не правда ли?
— Очень странно, — согласился бодхисаттва. — Однако именно это вытекает из теории относительности. Более того, это укладывается в одно русло с утверждением Лапласа о том, что будущее, как и прошлое, уже определено. — Он указал на Томаша. — Рассматривая парадокс близнецов, важно помнить, что восприятие времени наблюдателем зависит от скорости, с которой он сам движется.

Чем ближе к скорости света передвигается наблюдатель, тем медленнее идут стрелки его часов. То есть для самого этого наблюдателя время, разумеется, остается нормальным, минута продолжает быть минутой. А вот всем, кто движется с меньшей скоростью, кажется, что у него часы идут медленнее. Точно так же в глазах наблюдателя, передвигающегося со скоростью, близкой к скорости света, Земля будет вращаться вокруг Солнца неимоверно быстро. Ему будет казаться, что земное время ускорилось и год, то есть один оборот нашей планеты вокруг Солнца, длится лишь секунду, на Земле же год по-прежнему будет годом. В 1972 году на сверхзвуковой самолет установили высокоточный хронометр, чтобы сравнить его показания с другим таким же хронометром на земле. При полете в восточном направлении бортовой хронометр самолета отстал от наземного почти на шестьдесят наносекунд. А при движении в противоположном направлении, с востока на запад, убежал вперед более чем на двести семьдесят наносекунд. Эта разница объясняется сложением скорости самолета со скоростью вращения Земли.

Позже то же самое было подтверждено астронавтами в ходе выполнения программы «Спейс шаттл». Среди прочего Эйнштейн открыл, что пространственно-временной континуум искривлен. Когда материальное тело приближается, например, к Солнцу или другим крупным планетам, под воздействием силы тяготения оно начинает притягиваться к огромной массе, устремляется к ней, как если б вдруг сорвалось с края воронкообразной впадины. Происходит искривление пространства, а поскольку пространство и время связаны, время тоже искривляется. То есть общая теория относительности показала, что в областях высокой гравитации время идет медленнее, а там, где гравитация слабая, — быстрее. Из этого вытекает, во-первых, что каждый существующий в космосе объект обладает собственной, обусловленной его характеристиками гравитацией, то есть время течет по-разному в каждой точке Вселенной. Во-вторых, время на Луне быстрее времени на Земле, а время на Земле, в свою очередь, быстрее времени на Солнце. Из ныне известных объектов обладателями самой мощной гравитации являются черные дыры, а это значит, что экипаж космического корабля, приближающегося к черной дыре, своими глазами увидит возрастающее ускорение и конец истории Вселенной.

— Очень впечатляет, — отозвался Томаш. — Но как это связано с…
— Эйнштейн исходил из того, что шесть дней Творения, описываемые в Библии, следует рассматривать в свете соотношения времени на Земле и пространственно-временного континуума во Вселенной. Когда в Ветхом Завете говорится «день», со всей очевидностью речь идет о земном дне. Библия сообщает, что Земля была создана на третий день. Следовательно, хотя в основу данного измерения положены земные дни, в Ветхом Завете речь идет о третьем дне во вселенском масштабе и о том, что в первые два дня Земли не существовало.

— Подождите, — остановила его Ариана. — Насколько мне известно, гравитационное взаимодействие Вселенной меняется с течением времени. Когда материя находилась в концентрированном состоянии, гравитация была сильнее, нежели позднее.
— Эйнштейн это учитывал. — Буддист сложил ладони, будто лепил снежок. — В самом начале Вселенной материя представляла собой компактный сгусток, сила гравитационного взаимодействия была огромнейшей, и время шло чрезвычайно медленно. — Он разомкнул ладони и стал медленно удалять их друг от друга. — По мере расширения материи сила гравитационного взаимодействия убывала, и ход времени ускорялся.

— И насколько медленнее время текло прежде? — спросила иранка.
— В миллиард раз, — ответил Тензин. — Эта цифра подтверждена измерением первичных световых волн, а каждое удвоение размеров Вселенной соответствовало спрессовыванию времени вдвое. Результаты вычислений таковы: первый библейский день длился восемь миллиардов лет, второй — четыре, третий — два, четвертый — миллиард, пятый — пятьсот миллионов лет и шестой — двести пятьдесят миллионов лет, то есть в сумме более пятнадцати миллиардов лет.
— Согласно научным данным возраст Вселенной колеблется в пределах между десятью и двадцатью миллиардами лет. А последние, более точные расчеты приближаются именно к пятнадцати миллиардам. Например, по недавним оценкам НАСА возраст Вселенной составляет около четырнадцати миллиардов лет, — задумчиво сказала Ариана.
— Н-да, — промычал Томаш. — Забавное совпадение.
Тензин наклонил голову.

— Именно так и подумал Эйнштейн. Забавное совпадение. Настолько забавное, что оно подвигло его продолжить изыскания. Он решил сопоставить каждый библейский день с соответствующими событиями, происходившими во Вселенной. Первый библейский день продолжался восемь миллиардов лет. Начавшись 15,7 миллиарда лет назад, он закончился 7,7 миллиарда лет назад. В Библии говорится, что в это время появился свет, были сотворены небо и земля. Мы же, со своей стороны, знаем, что в этот период произошел Большой взрыв и возникла материя. Образовались звезды и галактики. Второй библейский день завершился, стало быть, 3,7 миллиарда лет назад. В Библии говорится, что в этот второй день Бог сотворил небесную твердь. Сегодня нам известно, что в указанное время образовалась наша галактика, Млечный Путь и Солнце, то есть все, что находится вокруг Земли. Третий библейский день закончился 1,7 миллиарда лет назад. По Библии, формируются суша и моря, появляется растительность. Научные данные свидетельствуют, что в течение соответствующего периода Земля остывает, возникает вода в жидком агрегатном состоянии, а следом за этим незамедлительно появляются бактерии и морская растительность, конкретно — водоросли. Четвертый библейский день закончился 750 миллионов лет назад.

 Библия говорит, что четвертый день Творения ознаменовался появлением на небосводе светил, а именно — Солнца, Луны и звезд.
— Погодите, — вмешался Томаш. — Но разве Солнце и видимые нами звезды не во второй день появились?

— Да, — согласился Тензин, — Солнце и звезды Млечного Пути появились во второй библейский день, но их не было видно с Земли. Согласно Библии, они стали видимыми только на четвертый день. Следовательно, четвертый день в точности соответствует периоду, когда атмосфера Земли стала достаточно прозрачной, чтобы через нее можно было видеть небо. Также он соответствует периоду, когда вследствие действия фотосинтеза в атмосферу начал выбрасываться кислород.

Пятый библейский день продлился пятьсот миллионов лет и закончился двести пятьдесят миллионов лет назад, — нашел он нужное место в книге. — Здесь написано, что на пятый день Бог велел, чтобы воды заселились бесчисленными живыми существами и птицы полетели над землей. Уместно напомнить, что в трудах по геологии и биологии данный период отмечается как время появления многоклеточной жизни, всех морских обитателей и первых летающих животных.

 На шестой библейский день, начавшийся двести пятьдесят миллионов лет тому назад, — палец тибетца скользнул на несколько строк вниз, — Бог повелел, чтобы земля произвела живых существ по роду их, домашних животных, гадов и свирепых зверей по роду их. А затем добавил: «Сотворим человека». — Он поднял голову. — Интересно, не правда ли?
— Но животные существуют уже более двухсот пятидесяти миллионов лет, — заметила Ариана.

— Конечно, — согласился Тензин, — но не те. Скажите, вам известно, что, с точки зрения биологии, произошло двести пятьдесят миллионов лет назад?
— Массовое вымирание?
— Точно так, — негромко произнес тибетец. — Двести пятьдесят миллионов лет тому назад произошло пермское — крупнейшее из известных — вымирание биологических видов. По причине, до сих пор не установленной, хотя некоторые предполагают, что это было столкновение с крупным небесным телом, врезавшимся в Землю в районе Антарктиды, в один миг вымерли почти девяносто пять процентов существовавших тогда видов. Даже насекомых стало примерно на треть меньше, что является единственным случаем гибели инсектов в таких масштабах.

 Пермское вымирание поставило жизнь на нашей планете непосредственно на грань полного исчезновения. Это случилось примерно тогда же, когда начался шестой библейский день. После чего Земля была вновь заселена.
Томаш закашлялся.
— Так рукопись Эйнштейна посвящена этому?
— Да.
— Иначе говоря, он полагал, что в Библии все точно сказано…
Бодхисаттва покачал головой.

— Не совсем так. Эйнштейн не верил в Бога Библии, не верил в Бога мелочного, ревнивого и тщеславного, который требует поклонения и верности. Он считал, что изображенный в Библии Бог — это изобретение человека. При этом, однако, он пришел к выводу, что древняя мудрость заключает в себе глубокие истины, а в Ветхом Завете сокрыта великая тайна истинного Бога. Стоящей за всем разумной силы. Брахмана, Дхармакайи, Дао. Единого, проявляющегося множественным. Прошлого и будущего, альфы и омеги, инь и ян. Того, Который обладает тысячей имен и является всем. Того, Кто облачен в одеяния Шивы и исполняет космический танец. Того, Кто неизменен и непостоянен, мал и велик, вечен и мимолетен. Кто есть жизнь и смерть, все и ничто.

— Эйнштейн полагал, что в Ветхом Завете сокрыто доказательство Бога?
— Нет.
Сбитый с толку, Томаш посмотрел на Тензина.
— Извините, если не ошибаюсь, вы сказали, что Эйнштейн верил, что в Библии сокрыта эта тайна.
— Он начал в это верить, да.
— А потом перестал?
— Нет. Дело в том, что данный вопрос перестал быть предметом веры. Эйнштейн вывел формулу, которая управляет Вселенной, объясняет бытие и представляет Бога таким, каков он есть.

Томаш и Ариана переглянулись.
— И где она, эта формула?
— В рукописи.
Португалец в задумчивости потер подбородок.
— Какова причина, побудившая Эйнштейна скрыть ее? Вы не находите, что если он действительно открыл формулу существования Бога, более естественным было бы возвестить об этом? Зачем ему понадобилось скрывать столь… выдающееся открытие?
— Эйнштейн занимался этой работой с 1951 года до самой своей смерти в 1955 году. Частоты реликтового излучения после Большого взрыва были в то время не более чем гипотезой, чисто теоретическим предположением, сделанным в 1948 году.

 И автор теории относительности не мог себе позволить преждевременно утверждать, что шесть дней Творения соответствуют пятнадцати миллиардам лет существования Вселенной, поскольку расчеты его основывались на этом предположении. Кроме того, тогда еще не имелось столь четких вычислений относительно возраста Вселенной, какими мы располагаем сегодня. С другой стороны, не следует забывать и о том, что в тот период теорию Большого взрыва научное сообщество рассматривало наравне с теорией вечной Вселенной.

Как мог Эйнштейн рисковать своей репутацией? Дабы не давать повод для насмешек, он принял меры предосторожности. Решив фиксировать все свои открытия по данной теме в рукописи, озаглавленной им «Die Gottesformel», он позаботился о том, чтобы если документ попадет в чужие руки, нельзя было разобрать, о чем речь. То есть для защиты информации прибег к хитроумному способу записи текста, так что понять его не мог никто, кроме меня и Аугушту. А в качестве дополнительной гарантии доказательство бытия Бога он зашифровал, использовав систему двойного шифра.
— А ключ?

— Не знаю, — покачав головой, ответил Тензин. — Мне известно лишь, что ключ к первому шифру связан с его именем.
— Н-да, — пробормотал Томаш, — надо будет посмотреть. А где эта зашифрованная информация? Не головоломка ли в конце рукописи?
— Она самая.
— Там шесть букв, разбитых на две группы, и восклицательный знак впереди, — уточнила Ариана.
— Должно быть, так, — допустил Тензин. — Как вы понимаете, я уже не помню точно. Прошло столько лет.
— Значит, принятые Эйнштейном меры предосторожности сводились к этому? — уточнил Томаш.
— Не только, — ответил тибетец. — Эйнштейн, передавая нам рукопись, поставил условие, что документ подлежит публикации только в случае, если подтвердится теория Большого взрыва и будет открыто реликтовое излучение соответствующего диапазона частот. Кроме того, он выразил настоятельное пожелание, чтобы мы продолжили исследования и искали другой путь подтверждения бытия Бога.
— Какой?

— Нам предстояло найти его, — уточнил Тензин. — Лао-цзы говорил: «Когда дорога приходит к концу, ищи новую и продолжай двигаться вперед». Мы с Аугушту пошли потом разными дорогами, чтобы достичь одной цели. После смерти Эйнштейна я вернулся в Тибет и пришел сюда, в монастырь Ташилунпо, где следовал своим путем. Прожив жизнь в медитациях, я достиг света. Я слился с Дхармакайей и стал бодхисаттвой. А путь Аугушту — это путь западной науки, физики и математики. В конце концов требования Эйнштейна относительно условий опубликования рукописи оказались выполнены. Первый шаг к этому был сделан через десять лет после смерти Эйнштейна. В 1965 году два американских астрофизика, занимаясь испытаниями телекоммуникационной антенны в штате Нью-Джерси, столкнулись с идущим со всех сторон Вселенной фоновым шипением.

Сегодня известно, что указанное явление, названное реликтовым космическим излучением, представляет собой первый испущенное Вселенной реликтовое излучение, которое дошло до нас в форме микроволн, и по нему можно измерять космическое время… В начале нынешнего года я получил от Аугушту почтовую открытку. В ней мой друг сообщил, что оба условия, выдвинутые нашим учителем, выполнены. Как вы понимаете, я воспринял это известие с глубочайшим удовлетворением и незамедлительно ответил, приглашая Аугушту приехать сюда и поделиться со мной своим великим открытием.

— Я видел вашу открытку, — заметил Томаш. — Так он сюда заезжал?
Старик-тибетец, вытянув руку, снова приложил ладонь к стволу дерева.
— Да, и мы сидели с ним здесь, на этом самом месте, под этим вот деревом. Он рассказал, что появились дополнительные сведения, которые развеяли сомнения Эйнштейна. В частности, спутник СОВЕ[26],запущенный НАСА в 1989 году для измерения параметров реликтового космического излучения, обнаружил чрезвычайно малые вариации распределения микроволнового фона, что соответствует флуктуациям плотности вещества, объясняющим рождение звезд и галактик.

 Он рассказал и о другом спутнике, WMAP[27], оснащенном еще более совершенной аппаратурой, который с 2003 года передает уточненную информацию о реликтовом излучении, позволяя постоянно детализировать картину рождения Вселенной. И эти новые данные подтверждают гипотезу расширения Вселенной на ранней стадии Большого взрыва. Кроме того, Аугушту сообщил, что завершил исследования, осуществленные с применением другого подхода, и теперь имеется еще одно научное доказательство бытия Бога.
— Какое?

Бодхисаттва развел руками, показывая, что помочь чем-либо бессилен.
— Этого он мне не открыл. Сказал лишь, что собирается объявить об этом научному сообществу и попросил, если ученые обратятся ко мне, чтобы я подтвердил, что был свидетелем изысканий Эйнштейна.
Возникло непродолжительное молчание.
— Но каким может быть второе доказательство? И есть ли возможность это узнать?
— Да, есть. Нагарджуна[28] сказал: «Взаимозависимость есть источник существования и природы вещей, сама же по себе каждая вещь есть ничто».
— Что вы хотите этим сказать?

Бодхисаттва улыбнулся.
— У Аугушту был адъюнкт — профессор, с которым он работал. Он все знает.


 вы когда-нибудь слышали о так называемой теории всего?
— Прошу прощения, не доводилось.
— А что такое теория относительности представляете?
— Ну да, это как раз представляю.

— Так вот. Можно сказать, что подходы к теории всего побудила искать именно теория относительности. До Эйнштейна физика основывалась на трудах Ньютона, которые прекрасно объясняли мир, каким его тогда видели люди. Однако имелись две проблемы, связанные со светом, которые никак не удавалось решить. Первая касалась объяснения причин испускания света нагретыми телами, а вторая — определения постоянного значения скорости света.

— То есть свет на проблему света пролил не кто-нибудь, а Эйнштейн, — скаламбурил Томаш.
— Именно. В 1905 году Эйнштейн предложил разработанную им специальную теорию относительности, в которой установил связь между пространством и временем и постулировал их относительность. Так например, движение тела в пространстве сопровождается изменением времени. Не относительно, а абсолютно только одно — скорость света. Эйнштейн предсказал, что при скоростях, близких к световой, время замедляется, а расстояние уменьшается, то есть происходит сокращение длин и длительностей.
— Это мне известно.

— Очень хорошо, я не буду тратить на это время. Итак, если все, за исключением скорости света, относительно, в таком случае относительны также масса и энергия. Более того: они не только относительны — масса и энергия являются двумя сторонами одной медали.
— Вы имеете в виду знаменитое уравнение Эйнштейна?
На листке черновика Ариана вывела формулу:
 
— Да. Энергия равна произведению массы на скорость света в квадрате.
— Если память мне не изменяет, именно это уравнение дало толчок к разработке атомной бомбы.
— Точно. Как известно, величина скорости света огромна. Возведенная во вторую степень, она выражается невероятным числом, которое указывает, что даже мизерная частичка массы обладает колоссальным количеством энергии. К примеру, возьмем ваш вес. В вас, должно быть, килограммов восемьдесят, да?
— Около того.

— Это значит, что в вас содержится количество материи, достаточное для производства энергии, которая может в течение целой недели обеспечивать электричеством малый город. Единственная трудность заключается в преобразовании данной материи в энергию.
— Это имеет какое-то отношение к сильному взаимодействию, удерживающему в целостности атомное ядро?
Ариана подняла бровь.
— А вы и такое знаете…
— Должно быть, где-то читал.

— Хорошо. Итак, прошу вас сосредоточиться на идее, что энергия и масса — две стороны одной медали. Это значит, что одну можно преобразовывать в другую, то есть энергию трансформировать в материю, а материю — в энергию.
— Иначе говоря, путем превращения из энергии можно получить, предположим, камень?
— Да, теоретически это возможно, хотя преобразование энергии в массу — нечто такое, что в обычных условиях мы не наблюдаем. Но это происходит. Например, при приближении скорости тела к световой время замедляется, а масса данного тела возрастает. В подобных условиях энергия движения переходит в массу.
— Но это хоть раз удалось зафиксировать?

— Да. На ускорителе частиц ЦЕРН[12], в Швейцарии, электроны разгоняли до такой скорости, что их масса увеличивалась в сорок тысяч раз. Есть даже фотографии следов протонов после столкновений, представьте себе.
— Карамба!
— Поэтому никакое тело не способно достигнуть скорости света. Случись подобное, масса данного тела возросла бы до бесконечных величин, а это, в свою очередь, потребовало бы бесконечного количества энергии для приведения его в движение. Одним словом, такого просто не может быть. Отсюда принято говорить, что скорость света — это предельно возможная скорость во Вселенной. Резюмируя: ничто не может достичь скорости света, поскольку если бы некое тело смогло ее развить, масса его стала бы бесконечно огромной.
— А сам свет из чего состоит?
— Из частиц, называемых фотонами.

— А у этих частиц не возрастает масса, когда они перемещаются со скоростью света?
— В этом-то все и дело. Фотоны — это безмассовые частицы, которые находятся в состоянии чистой энергии, и даже время для них не существует. Поскольку они движутся со скоростью света, Вселенная для них является вневременной — она с точки зрения фотонов, рождается, растет и умирает в одно мгновение. — Ариана отпила глоток апельсинового сока и не глядя на Томаша продолжила: — Возможно, вы не знаете, что существует не одна теория относительности, а две…

Как я уже отмечала выше, специальную, или частную теорию относительности Эйнштейн выдвинул в 1905 году. В ней он объяснил целый ряд физических явлений, однако его специальная относительность вступила в конфликт с классическим взглядом на гравитацию, и данную проблему требовалось решить. Ньютон считал, что резкое изменение массы предполагает моментальное изменение силы гравитации. Но такого не может быть, поскольку для этого требуется, чтобы существовало нечто более быстрое, чем свет. Предположим, что в данный момент на Солнце происходит вспышка. Специальная теория относительности предусматривает, что указанное событие на Земле ощутят по прошествии восьми минут, ибо ровно столько времени требуется свету, чтобы покрыть расстояние между Солнцем и Землей.

 По Ньютону же выходило, что эффект должен ощутиться мгновенно. То есть на Земле вспышку должны почувствовать в тот самый момент, когда она происходит на Солнце. Однако это невозможно, ибо ничто не перемещается в пространстве быстрее света, не так ли? Для решения этой и других проблем в 1915 году Эйнштейн создает общую теорию относительности, согласно которой чем большей массой обладает тело, тем более искривлено пространство вокруг него, а следовательно, тем большую силу притяжения это тело имеет. Например, у Солнца притяжение более сильное, чем у Земли, потому что оно обладает значительно большей массой. Это понятно?
— Гм-мм… А можно поподробнее?
Ариана развела руки в стороны.

— Представьте себе пространство в виде туго натянутой простыни, которую мы держим за углы. А теперь представьте, что на эту простыню, посредине, поместили футбольный мяч. Простыня под мячом искривится, ведь так? Если я теперь брошу на нее, скажем, бусину, эта бусина покатится к середине простыни, притягиваемая мячом. Во Вселенной происходит то же самое. Солнце столь велико, что пространство вокруг него искривлено. Если какой-либо внешний объект приблизится к Солнцу с незначительной скоростью, этот объект о него разобьется.

 Если же приблизится объект, сравнимый по своей массе и скорости движения с Землей, то, подобно нашей планете, он станет обращаться вокруг Солнца, не падая на него и не убегая от него. А если таким объектом будет фотон, двигающийся со скоростью света, то при приближении к Солнцу он лишь немного искривит свою траекторию и убежит от светила, продолжая свой путь. В этом состоит суть общей теории относительности. Все тела деформируют пространство, и чем большую массу имеет тело, тем сильнее оно деформирует пространство вокруг себя. А поскольку пространство и время — две стороны одной медали, как и некоторым образом энергия с материей, это означает, что тела деформируют также и время. Чем большей массой обладает тело, тем медленнее течет время вблизи него.

— И какое отношение все это имеет к рукописи Эйнштейна?
— Может, самое прямое, а может, никакого, не знаю. Однако важно, чтобы вы понимали, что рукопись вышла из-под пера Эйнштейна в период, когда он работал над созданием единой теории поля.
— Ах да. Это еще одна теория Эйнштейна? Двух теорий относительности оказалось недостаточно?
— Эйнштейн сначала полагал, что достаточно, но вдруг столкнулся с квантовой теорией. — Ариана вновь склонила голову набок. — Надеюсь, вы знаете, что такое квантовая теория?
— Даже не знаю, что вам сказать.

— Не комплексуйте, — успокоила Ариана. — Некоторые ученые, работавшие над квантовой теорией, так и смогли ее постигнуть.
— Ну что ж, вы рассеяли мои тревоги.
— Итак, вопрос в следующем. Ньютонова физика отвечает потребностям нашей повседневной жизни. Чтобы построить мост или вывести спутник на околоземную орбиту, инженеры обращаются к физике Ньютона и Максвелла. Классическая физика дает сбой только тогда, когда мы сталкиваемся с тем, что не является частью нашей каждодневной практики и опыта, например, когда речь заходит об экстремальных скоростях или о мире частиц.
 Если для решения проблем, связанных с большими массами и высокими скоростям ми, появились две Эйнштейновы теории относительности, то для проблем мира частиц возникла квантовая теория.
— Таким образом, относительность — это для макро-, а квантовость — для микрообъектов.
— Ну да. — Ариана поморщилась. — Хотя важно отметить, что проявления мира микрочастиц макроскопичны, что вполне очевидно. Итак, квантовая теория появилась в 1900 году как следствие труда Макса Планка об испускании света горячими телами. Позже ее развил Нильс Бор, создавший самую известную теоретическую модель атома — ту самую, в которой электроны вращаются по орбитам вокруг ядра, как планеты вокруг Солнца.
— Ну, это — широко известный факт.
— Но гораздо менее известно о необычном поведении частиц. Некоторые физики пришли к выводу, что субатомные частицы способны переходить с одного уровня энергии на другой, минуя переходное состояние.

— Минуя переходное состояние между двумя уровнями?
— Это весьма странное и спорное явление получило название квантового скачка. Его можно сравнить с подъемом человека по лестнице. Мы переступаем со ступеньки на ступеньку без каких бы то ни было промежуточных этапов между ними, ведь так? Между двумя ступеньками нет полуступеньки. Мы как бы подпрыгиваем и сразу оказываемся выше. И есть физики, которые отстаивают идею, что в мире квантов на уровне энергетических состояний происходит нечто подобное. Переход из одного состояния в другое выполняется без промежуточных стадий.

 Нам известно, что микрочастицы перемещаются скачкообразно. Но некоторые исследователи полагают, что когда речь идет о субатомном мире, пространство перестает быть непрерывным и становится как бы дробленым, порционным. То есть скачки совершаются без прохождения через промежуточное состояние. — Ариана опять сморщила лоб. — Должна сказать, лично я так не считаю и никогда не встречала никаких доказательств, это подтверждающих.
— Действительно, эта идея… э-э-э… довольно странная.
Ариана подняла кверху указательный палец.

— Это еще не все. Было установлено, что материя проявляется одновременно в частицах и в волнах. Как пространство и время или энергия и масса являются двумя сторонами одной медали, так же обстоит дело и с волнами и частицами, которые представляют две ипостаси материи. Проблема дала о себе знать, когда возникла необходимость перевести это в плоскость механики, которая позволяет предвидеть поведение материи. В классической и релятивистской физике механика детерминирована.

Если, скажем, нам известно, где сейчас находится Луна, каковы направление и скорость ее движения, мы в состоянии рассчитать местоположение нашего спутника в определенный момент в будущем или прошлом. Например, Луна движется со скоростью тысяча километров в час в левую сторону от наблюдателя, это значит, что через час она переместится на тысячу километров влево. Это и есть механика. Благодаря ей, зная положение и скорость объектов, возможно предвидеть их эволюцию в пространстве. В квантовом мире все функционирует иначе. Даже если мы знаем координаты частицы, определить ее точную скорость нельзя. А если нам известна скорость, мы не можем зафиксировать точное местоположение.

 Это называется принципом неопределенности, идею которого сформулировал в 1927 году Вернер Гейзенберг. Принцип неопределенности сводится к тому, что мы можем знать достоверно либо скорость частицы, либо ее положение, но не то и другое одновременно.
— И как в таком случае узнают о перемещении частицы?

— В этом-то и проблема, что не узнают. Я могу знать местоположение и скорость Луны и таким образом рассчитать ее путь в прошлом и будущем. Но никакой метод не способен точно определить положение и скорость электрона, а потому я не в состоянии вычислить его перемещения ни в прошлом, ни в будущем. Это и есть неопределенность. Чтобы разрешить ее, квантовая механика обратилась к расчету вероятностей. Если, допустим, имеется две щели, через которые может пройти электрон, вероятность прохождения через каждую из них — правую или левую — равна пятидесяти процентам.
— Отличный способ решения проблемы.
— Да, но Нильс Бор усложнил задачу, сказав, что электрон пройдет одновременно сразу через обе щели — и через правую, и через левую. Иначе говоря, он может в одно и то же время находиться в двух местах.
— Но это невозможно.
— И тем не менее квантовая теория это предусматривает. Если мы поместим электрон в коробочку, условно поделенную на две части, электрон будет находиться одновременно в обеих ее частях в волновой форме. Однако стоит нам заглянуть внутрь коробочки, как волна немедленно рассеется, и электрон преобразуется в частицу, находящуюся в одной из частей коробочки.

 Если же мы не будем заглядывать, электрон продолжит пребывать одновременно в обеих частях в форме волны. Даже если обе части разделить не условно, а реально, а получившиеся две новые коробочки разнести, предположим, на расстояние в тысячу световых лет, электрон все равно продолжит оставаться одновременно в обеих. Но как только мы решим понаблюдать, что происходит в ближайшей к нам коробочке, электрон займет место в одной из них.

— Получается, что электрон занимает то или иное место, только когда за ним наблюдают? — с недоверчивым видом изрек Томаш. — Интересная история!
— Первоначально роль наблюдателя была выведена в принципе неопределенности. Гейзенберг пришел к заключению, что наблюдатель не способен знать одновременно точное местоположение и скорость частицы. Однако теория эволюционировала, и действительно, появились сторонники идеи, что электрон занимает то или иное место только тогда, когда за ним наблюдают.
— Но это лишено всякого смысла…

— Точно так же считали другие ученые, в том числе Эйнштейн. Поскольку расчет уступал место вероятности, Эйнштейн объявил, что Бог не играет в кости[13], имея в виду, что положение частицы не может зависеть от присутствия наблюдателей, а уж тем более определяться при помощи расчета вероятности. Частица находится либо здесь, либо там, но не может быть и тут и там одновременно. Не принимая теорию Гейзенберга, физик по фамилии Шрёдингер для изобличения абсурда изобрел парадоксальную ситуацию. Он предложил живого кота поместить в ящик, где имелась запаянная склянка с цианистым калием и способное ее разбить устройство, приводимое в действие квантовыми процессами.

 Вероятность активации данного ударного механизма составляла пятьдесят процентов, то есть склянка с равной мерой вероятности либо оставалась целой, либо разбивалась вдребезги. В соответствии с квантовой теорией, в закрытом ящике два одинаково вероятных события происходят одновременно, и следовательно, кот должен был остаться одновременно и жив, и мертв. Точно так же, как электрон, если за ним не вести наблюдение, одновременно находится в обеих частях коробки. Ну разве это не абсурд?

— Конечно, это ни в какие ворота не лезет!
— И Эйнштейн так же думал. Но дело в том, что теория эта, сколь бы претенциозной и надуманной она ни представлялась, четко состыковывается с экспериментальными данными. Всякий ученый знает, что всегда, когда интуиция вступает в противоречие с математикой, верх берет математика. Так было, например, когда Коперник объявил, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Интуиция подсказывала: «Земля — это центр», поскольку все, казалось, крутится вокруг матушки-Земли.

Но теория Коперника обрела союзников в лице математиков, которые при помощи известных им уравнений убедились, что лишь вариант «Земля вращается вокруг Солнца» находится в полном согласии с математикой. Поверили алгеброй гармонию. И сегодня мы знаем: математика оказалась права. То же самое происходило с обеими теориями относительности. В них много такого, что противоречит логике. Например, идея о расширении времени и прочее в том же духе, но ученые приняли эти концепции, поскольку они соответствуют математическим знаниям и наблюдениям за реальной действительностью.

 Бессмысленно звучит утверждение, что электрон, если за ним не наблюдать, находится одновременно в двух местах. Это противоречит интуиции, однако один к одному состыковывается с математикой и соответствует экспериментальным данным.
— А если так, то…
— Однако Эйнштейн этим не удовлетворился. По одной простой причине: дело в том, что квантовая теория не сочеталась с теорией относительности. То есть одна была хороша для понимания мира макрообъектов, а другая работала при объяснении мира атомов. Эйнштейн исходил из того, что Вселенной не могут править разные законы, детерминистские — макро- и вероятностные — микрообъектами.

Должен существовать единый свод правил. И он начал искать объединяющую теорию, которая бы представляла фундаментальные силы природы как проявление некой единой силы. Его теории относительности свели к единой формуле всю совокупность законов, управляющих пространством, временем и гравитацией. Новая теория, как ему виделось, должна была свести к общей формуле законы, которые обусловливают явления гравитации и электромагнетизма. Он был убежден, что сила, приводящая электрон в движение вокруг ядра атома, сродни той силе, которая заставляет Землю обращаться вокруг Солнца. Он назвал свой вариант единой теорией поля. Именно над ней работал Эйнштейн, когда из-под его пера вышла эта рукопись.
— Полагаете, «Формула Бога» связана с этими поисками?
— Не знаю, — призналась Ариана.

— А если это так, какой смысл во всей этой секретности?
— Послушайте, я не знаю, так ли это. Я прочла документ, и, знаете, он производит странное впечатление. А сохранить его в тайне решил ведь не кто-нибудь, но сам Эйнштейн. По-видимому, у него были на то веские основания.
— Но если «Формула Бога» не имеет отношения к единой теории поля, к чему она имеет отношение? — И словно размышляя вслух, Томаш с выпросительной интонацией продолжил: — К ядерному оружию?

Эйнштейн сказал: «Изощрен Господь Бог, но не злонамерен». Эйнштейн: «Природа скрывает свою тайну в силу собственного величия, а не из коварства».
 Эйнштейн открыл, что изложенная в Библии история сотворения мира совпадает с данными, которые современная наука только недавно признала истинными. К примеру, из Библии следует, что Большой взрыв произошел пятнадцать миллиардов лет назад, и эту же информацию на основе анализа фонового космического излучения недавно подтвердили спутники. Спрашивается: как авторы Ветхого Завета могли знать об этом тысячелетия назад?

Что есть в конечном счете Вселенная, как не гигантская невыразимая загадка?.. Имеется еще проблема дуальности. Восточное мышление устанавливает динамическую подвижность мироздания через динамику вещей. У индуистов Брахман означает «рост», «нарастание». Сансара буддистов — это «беспрестанное движение». У даосов Дао предполагает динамичное взаимодействие противоположностей в образе инь и ян. Все состоит из противоположностей, а противоположности составляют одно — две крайности соединяются невидимыми узами. Тогда вспомните теорию относительности: энергия и масса — это одно и то же в разных состояниях. Вспомните квантовую физику: материя одновременно является волной и частицей. И опять теорию относительности: пространство и время взаимосвязаны. Все есть инь и ян. Вселенная движима взаимодействием противоположностей. Крайности оказываются в итоге разными выражениями одного и того же единства.

 Инь и ян. Энергия и масса. Волны и частицы. Пространство и время. Вселенная едина и динамична. Я рассказывал вам о создании мира пляшущим Шивой, который привел в движение материю, заставил ее пульсировать созвучно своему танцу, придал жизни великую цикличность. Посмотрите на ритм электронов, вращающихся вокруг ядер, на ритм колебаний атомов, перемещения молекул, движения планет. На ритм, в котором пульсирует космос. Во всем есть ритм, во всем есть временная слаженность, во всем есть соразмерность. Порядок возникает из хаоса, как танец вырисовывается из отдельных движений танцора. Вы никогда не наблюдали ритм космоса?
— Что-что? — удивился Томаш.

— Еженощно в воздухе по берегам рек Малайзии сбиваются в стаи мириады светлячков, которые, подчиняясь неведомому ритму, синхронно испускают свет. Ежесекундно через все органы нашего тела пробегают электрические токи, пульсирующие в ритме неслышимой ухом симфонии, которую исполняет слаженный оркестр из мириадов невидимых клеток. Ежечасно трудится желудочно-кишечный тракт, волнообразными сокращениями, подвластными странному ритму, проталкивая пищу в кишечнике. Ежедневно, когда мужчина проникает в женщину и его животворное семя устремляется к яйцеклетке, все сперматозоиды движутся в одном направлении, строго следуя таинственной хореографии. Ежемесячно у некоторых женщин, проводящих много времени вместе, необъяснимым образом начинает совпадать менструальный цикл. Что есть все это, если не загадочный ритм вселенской музыки, под которую танцует космический Шива?
— Но это естественно, жизни присуща синхронность, — заметил Томаш. — Синхронность есть в дыхании, в работе сердца, в кровообращении…
— Разумеется, синхронность естественна, — согласился Тензин. — Она естественна именно потому, что жизнь течет в ритме движений танца Шивы. Но не только жизнь. И неживая материя танцует под звуки этой музыки. Это открытие сделал в XVII веке Христиан Гюйгенс. Он обратил внимание, что маятники двух расположенных рядом часов неизменно качаются в такт.

 Все его попытки рассогласовать движение, принудительно изменяя амплитуду, кончались тем, что по прошествии получаса маятники возвращались к прежней синхронности, будто их каждый раз настраивал невидимый мастер. Гюйгенс открыл, что синхронность отнюдь не исключительная прерогатива живых организмов. Неодушевленная материя танцует под те же ритмы.

— Ну да… действительно, весьма странно, — признал Томаш. — Однако нельзя же обобщать, исходя из одного-единственного случая, выявленного применительно к неживой материи, не правда ли? Сколь бы ярким и убедительным он ни казался, это всего лишь единичный случай, и…
— Вы заблуждаетесь, — прервал его тибетец. — Синхронное качание маятников висящих бок о бок часов не единичный, а первый случай в ряду множества подобных открытий. В дальнейшем было обнаружено, что соединенные параллельно генераторы, даже если в момент запуска их обороты не совпадают, автоматически синхронизируются, и благодаря этой странности природы обеспечивается нормальное функционирование сетей электроснабжения.

Было открыто, что атом цезия как маятник колеблется между двумя уровнями энергии, и ритм его колебаний оказался откалиброван с такой точностью, что на основе этого элемента создали атомные часы, погрешность хода которых за двадцать миллионов лет составляет менее одной секунды. Было открыто, что Луна обращается вокруг собственной оси точно за то же время, что и вокруг Земли, и именно из-за этой поразительной синхронности мы всегда видим только одну ее сторону. Было открыто, что свободно двигающиеся молекулы воды при понижении температуры до нуля градусов сближаются и движутся синхронно, и именно благодаря этому образуется лед. Было открыто, что некоторые атомы при температурах, близких к абсолютному нулю, начинают вести себя как единое целое — квинтиллионы атомов танцуют как слаженный гигантский танцевальный ансамбль. Авторы этого открытия удостоились в 2001 году Нобелевской премии в области физики. Нобелевский комитет отметил, что им удалось заставить атомы «петь в унисон». В пресс-релизе комитета использована именно такая формулировка: «Они заставили атомы „петь в унисон“». А в ритме какой музыки, спрашиваю я вас?
Томаш и Ариана молчали, полагая, что вопрос риторический.
— Я спрашиваю вас: в ритме какой музыки? — повторил Тензин. — В ритме космической музыки. Той самой музыки, что вдохновляет танцующего Шиву. Той же музыки, которая заставляет два маятника качаться одинаково. Той же музыки, которая заставляет генераторы координировать вращательное движение. Той же музыки, что заставляет Луну держаться всегда лицом к Земле. Той же музыки, которая заставляет атомы петь в унисон. Вселенная танцует под таинственный ритм. Ритм танца Шивы.

— А откуда он исходит, этот ритм? — спросил Томаш.
Тибетец сделал неопределенный жест, как бы охватывая руками дворик храма.
— Он исходит от Дхармакайи, от сущности мироздания. Вы слышали что-нибудь о связи между музыкой и математикой?
Оба утвердительно кивнули.

— Так вот, музыка Вселенной созвучна законам физики, — заявил Тензин. — В 1996 году открыли, что и живые системы, и неодушевленная материя синхронизируются в соответствии с общей математической формулой. Тем самым я хочу сказать, что ритм космической музыки, в котором сокращаются мышечные ткани пищеварительного тракта, это тот же самый ритм, что заставляет атомы петь в унисон; ритм, в котором синхронно движутся сперматозоиды, это тот же самый ритм, что управляет танцем Луны вокруг Земли. И математическая формула, согласно которой организован этот космический ритм, проистекает от математических систем, лежащих в основе организации Вселенной: это — теория хаоса.

Хаосу, как установили, присуща синхронность. Хаос только кажется хаотичным, на самом деле его поведение детерминировано и управляется четкими правилами. Несмотря на то, что поведение хаоса характеризуется синхронностью, оно никогда себя не повторяет, и в связи с этим можно утверждать, что хаос детерминируем, но недетерминистичен. Он предсказуем в краткосрочном плане, поскольку подчиняется определенным законам, но его невозможно предсказать на длительную перспективу из-за колоссальной сложности реального. — Бодхисаттва распростер руки. — В конце мироздания всегда сокрыта тайна.

Томаш заерзал на своей подушке.
— Я согласен, все это окутано таинственностью, — сказал он. — А вы полагаете, что безымянные мудрецы, описавшие танец Шивы, знали о существовании этого… этого космического ритма?
Тензин улыбнулся.

— Приведу изречение Будды о том, как мы должны мысленно представлять себе мир: «Звезда в начале ночи, пузырек в бурливом потоке, проблеск света в летнем облаке, трепещущий огонь светильника, призрак и сон».
Прозвучавший ответ озадачил гостей.
— Я имею в виду, что космический ритм неощутим для непросветленных. Надо быть Буддой, чтобы видеть, как этот ритм исходит от вещей. Как авторы священных писаний могли знать о существовании космического ритма, если он неслышим для неподготовленных?

— Возможно, это чистое совпадение, — высказал предположение Томаш. — Может, они просто придумали историю о танце Шивы, красивый миф о начале начал, который потом случайно совпал с открытием существования во Вселенной ритма.
Бодхисаттва мгновение помолчал.

— Вы помните, я говорил, что индуисты проповедуют, что последняя реальность называется Брахман и что разнообразие вещей и событий, которые мы видим и чувствуем вокруг себя, суть не что иное, как различные проявления одной реальности? Вы помните, я говорил, что мы, буддисты, проповедуем, что последняя реальность называется Дхармакайя и что все взаимосвязано невидимыми нитями, а стало быть, все вещи суть не что иное, как разные лики одной реальности? Вы помните, я говорил: даосы проповедуют, что Дао является сущностью мироздания, единой реальностью, из которой проистекает множественность?
— Да.
— Разве может быть простым совпадением тот факт, что западная наука теперь говорит то же самое, что восточные мудрецы высказывали две тысячи и даже более лет тому назад?
— Я не понимаю, — снова был вынужден признаться Томаш.
Бодхисаттва глубоко вздохнул.
— Как известно, восточная мысль провозглашает единство и единственность реального, исходит из того, что различные вещи являются не чем иным, как выражениями одной вещи, и что все связано между собой.
— Да, вы только что уже сказали это.
— Теория хаоса подтвердила, что так оно и есть. Взмахом крыльев бабочка влияет на состояние погоды в другой части планеты.

— Это так.
— Но взаимосвязь материи не ограничивается простым эффектом домино, в котором каждая предыдущая вещь воздействует на последующую. Материя на самом деле взаимосвязана органически. Каждый объект является другим воплощением одного и того же.
— Согласно воззрениям восточной мысли, — возразил Томаш. — Но где же об этом говорится в научных трудах? Я обо всем этом слышу впервые…
Бодхисаттва улыбнулся.

— Вы что-нибудь слышали об эксперименте Аспека?
— Да, — подтвердила Ариана, — с этим экспериментом знаком любой физик.
— Так может, вы объясните, что это такое? — спросил Томаш.
Тензин пристально посмотрел на него.

— Алан Аспек — французский физик, под руководством которого группа исследователей Парижского университета осуществила в 1982 году эксперимент огромной важности. О нем, правда, ничего не сообщали по телевидению и не писали в газетах. По сути говоря, об этом опыте знают только физики да еще некоторые ученые, но я прошу вас запомнить то, что я вам сейчас скажу. — Он поднял указательный палец. — Возможно, в будущем эксперимент Аспека будут помнить как одно из самых выдающихся научных достижений XX века. — Тибетец перевел взгляд на Ариану. — Вы со мной согласны, барышня?

Иранка утвердительно наклонила голову.
Бодхисаттва внимательно смотрел на нее.
— Мудрость дзэн гласит: «Если ты встретишь на пути знающего человека, ничего не говори и не молчи». — Сделав короткую паузу, он повторил: — Не молчи, — и, указывая Ариане на Томаша, продолжил: — Открой ему дверь.
— Вы желаете, чтобы я ему описала эксперимент Аспека?
Тензин улыбнулся.

— Другая мудрость Дзэн гласит: «Когда знание постигает обычный человек, он становится мудрецом. Когда знание постигает мудрец, он становится обычным человеком». — И снова указал на Томаша. — Сделай из него обычного человека.
Ариана переводила глаза с одного на другого, пытаясь привести в порядок мысли.
— Эксперимент Аспека… это, так сказать… — не зная, как начать, она посмотрела на тибетца, словно ища поддержки. — Мне кажется, эксперимент Аспека нельзя описать, если предварительно не рассказать о парадоксе ЭПР, не так ли?
— Нагарджуна сказал: «Знание подобно озеру с прозрачной и свежей водой — в него можно входить с какой угодно стороны».

— В таком случае я должна войти со стороны парадокса ЭПР, — приняв решение, Ариана повернулась к Томашу. — Помнишь, я рассказывала тебе, что квантовая физика предполагала Вселенную, в которой наблюдатель воздействует на наблюдаемое, тогда как теория относительности настаивала на Вселенной, в которой роль наблюдателя не имеет значения для поведения материи?
— Ну да.

— Так вот, когда выяснилась эта несообразность, возникло естественное стремление разобраться, что к чему. Предполагалось и до сих пор предполагается, что не может быть законов, которые зависели бы от размеров материи, то есть чтобы для макрокосмоса законы были одни, а для микрокосмоса — другие, отличные от первых. Законы должны быть едины. Но как тогда объяснить столь резкое расхождение между двумя теориями? Проблема породила множество споров между отцом теории относительности Альбертом Эйнштейном и главным теоретиком квантовой физики Нильсом Бором.

Чтобы доказать абсурдность квантовой интерпретации, Эйнштейн сосредоточил усилия на весьма пикантном моменте квантовой теории, который заключается в том, что частица принимает решение о том, где ей находиться, только когда за ней наблюдают. В связи с этим Эйнштейн, Подольский и Розен сформулировали парадокс ЭПР, названный по первым буквам фамилий авторов. Основанный на идее проведения измерений над двумя разделенными, но прежде взаимодействовавшими квантовыми системами, этот умозрительный эксперимент имел целью определить, одинаково ли поведение указанных систем, когда за ними наблюдают.

 Втроем они предложили следующее: поместить две квантовые системы в коробки и разнести их в разные концы комнаты или даже удалить друг от друга на много километров. Затем коробки следовало одновременно открыть и произвести измерения внутреннего состояния. Если их поведение окажется идентичным, значит, обе системы смогли мгновенно связаться друг с другом. Эйнштейн и его единомышленники указывали, что не может быть мгновенной передачи информации, поскольку ничто не движется быстрее света.

— И что же ответил квантовый физик?
— Бор? Бор ответил, что если бы подобный опыт можно было поставить, выяснилось бы, что де-факто мгновенная коммуникация имеет место быть. Если субатомные частицы не существуют, пока за ними не наблюдают, аргументировал он, тогда их нельзя рассматривать как независимые: материя является составной частью одной неделимой системы.

— Одной неделимой системы, — подхватил Тензин. — Неделимой, подобно последней реальности Брахмана. Неделимой, подобно объединенной невидимыми узами реальности Дхармакайи. Неделимой, подобно рождающему множественность единству Дао. Неделимой, подобно последней сущности материи. Подобно единственному единому, чьим выражением, и не более того, являются все вещи и события. Подобно единой реальности под различными масками.
— Погоди, — возразил Томаш, — но это с позиций квантовой физики. Эйнштейн думал иначе, так ведь?

— Эйнштейн полагал подобное толкование абсурдным, — подтвердила Ариана, — и считал, что если бы удалось реализовать парадокс ЭПР, он доказал бы его правоту.
— Но проблема в том, что парадокс нельзя проверить…
— Во времена Эйнштейна было нельзя, — продолжила иранка. — Однако уже в 1952 году американский физик, член Лондонского королевского общества Дэвид Бом сообщил, что знает способ проверки парадокса. В 1964 году другой физик, Джон Белл из женевского ЦЕРНа, разработал и обосновал принципиальную схему проведения эксперимента. Сам Белл его не осуществил, и на практике опыт был поставлен только в 1982 году Аланом Аспеком и его парижской группой. Это чрезвычайно сложный эксперимент, и его трудно объяснить человеку непосвященному, но тем не менее он был осуществлен.

— То есть французы проверили парадокс?
— Да.
— И что же?
Прежде чем ответить на вопрос Томаша, Ариана украдкой бросила взгляд на Тензина.
— Бор оказался прав. Аспек обнаружил, что при определенных условиях частицы сообщаются между собой. Субатомные частицы могут даже находиться в разных точках Вселенной, отстоять друг от друга в космическом пространстве на колоссальные расстояния, но сообщение между ними мгновенно.
Историк выслушал Ариану с недоверчивым видом.
— Но этого не может быть, — заключил он.

— То же самое утверждал Эйнштейн, и об этом свидетельствует частная теория относительности, — ответила иранка. — Однако Аспек доказал обратное.
— В опыты не могла вкрасться ошибка?
— Ошибки не было, — заверила Ариана. — Эксперимент повторно осуществили в 1998 году в Цюрихе и Инсбруке, используя самое передовое оборудование и высокие технологии, и все подтвердилось.
Томаш озадаченно почесал голову.
— Это свидетельствует об ошибочности теории относительности?
— Нет-нет, она верна.
— Как же тогда объясняется этот феномен?
— Есть только одно объяснение, — сказала Ариана. — Аспек подтвердил свойство Вселенной. Он экспериментально проверил, что во Вселенной имеются невидимые связи, что ее объекты соединены между собой способом, о котором никто и не подозревал, что материя обладает имманентной организацией, которую никто не мог себе представить. Он доказал, что микрочастицы сообщаются между собой на расстоянии, и объясняется это не тем, что они посылают друг другу сигналы, а тем, что они составляют единое целое. Их разделенность — это иллюзия.
— Я не понимаю…

Ариана посмотрела вокруг, пытаясь придумать пример, чтобы доходчиво объяснить смысл изложенного, и наконец что-то явно пришло ей в голову.
— Послушай, Томаш, ты когда-нибудь смотрел футбол по телевизору?
— Естественно.
— При трансляции матча нередко сразу несколько телекамер одновременно нацелены на одного игрока, так ведь? Увидев его изображения, передаваемые поочередно в разных ракурсах, неискушенный телезритель, однако, может подумать, что каждая камера показывает своего футболиста. В одном кадре игрок предстает оглянувшимся направо, а в следующем — его голова повернута налево. И если наш телезритель не знает номеров членов команды или не знает их в лицо, у него может сложиться впечатление, что он видит разных футболистов. В действительности обе камеры показывали одного и того же игрока. Но чтобы понять это, надо было внимательно всмотреться в видеоряд и уловить соответствие между разнонаправленными движениями футболиста. Ты понял?

— Да. Это очевидно.
— Так вот, эксперимент Аспека выявил нечто подобное в отношении материи. Между двумя микрочастицами может пролегать вся Вселенная, но когда одна приходит в движение, другая мгновенно следует ее примеру. Мне думается, так происходит потому, что на самом деле речь идет не о двух разных микрочастицах, а об одной и той же микрочастице. В данном случае существование двух микрочастиц такая же иллюзия, как и создаваемая телекамерами иллюзия, что футболистов несколько. В действительности мы видим одного игрока. И точно так же — одну микрочастицу. На глубоком уровне реальности материя не индивидуализирована, индивидуализированность — всего лишь видимость, воображаемое проявление фундаментального единства. Все замолчали.

— Разнообразие вещей и событий, которое мы видим и ощущаем вокруг себя, суть разные проявления одной реальности, — едва слышно прошептал буддист. — Все связано невидимыми нитями. Все вещи и все события — не более чем разные лики одной сущности. Реальность — это рождающее множественность единство. Это — Брахман, это — Дхармакайя, это — Дао. Священные тексты объясняют Вселенную. Вот что говорит «Праджняпарамита», поэма Будды о сущности всего. — Он закрыл глаза, набрал побольше воздуха и начал распевно декламировать:
Пуста и покойна и свободна от самобытия
природа вещей.

Ни одно существо не обладает
собственным бытием.
Нет ни конца, ни начала,
Ни середины.
Всё иллюзия,
Подобная сну.
Все существа мира
запредельны миру слов.
Их последняя природа, чистая и истинная,
бесконечна как космос.

— Будда так описал сущность вещей? — удивился Томаш. — Невероятно!
Бодхисаттва, исполненный величественного спокойствия, взглянул на португальца.
— Чжоу Чжу сказал: «Путь не труден, достаточно только, чтобы не было „хочу“ и „не хочу“». — Он сделал жест в сторону своего гостя: — «Учителя откроют тебе дверь, но войти в нее ты должен сам».
У Томаша вопросительно поднялась бровь.

— Теперь настал момент, чтобы я вошел?
— Да.
Снова возникло молчание. Историк растерянно смотрел на буддиста.
— Мудрость дзэн гласит: «Оседлай огненного коня своего духа», — продекламировал Тензин и улыбнулся. — У меня, однако, есть пища, которая подкрепит в пути силу вашего духа. Но прежде выпьем чаю. Меня одолела жажда.
— Подождите, — почти взмолился Томаш, — о чем вы говорите?
— О «Формуле Бога».

— А! — воскликнул историк. — Вы еще не объяснили мне, что это такое.
— Я только и делаю, что объясняю вам это. Вы услышали, но не поняли. В том разговоре Эйнштейн сказал нам с «иезуитом» следующее: «Я встречался с премьер-министром Израиля, и он попросил меня сделать одну вещь. Сначала я воспротивился его идее, но теперь принимаю ее и хочу, чтобы вы оказывали мне содействие в осуществлении этого проекта».
— Он так и сказал? Попросил, чтобы вы помогали в создании… э-э-э… атомной бомбы упрощенной конструкции?

У бодхисаттвы вдруг изменилось выражение лица.
— Атомной бомбы? Как это?
— Разве проект «Формула Бога» не имеет отношения к атомной бомбе?
Тензин с удивлением посмотрел на Томаша.
— Нет, разумеется.
Томаш перевел взгляд на Ариану.
— Вот видишь? — улыбнулся он. — Что я тебе говорил?
Иранка сидела, подавшись вперед, чтобы не упустить ни слова.
— Но какова же, объясните, — вырвалось у нее, — конечная тема проекта «Формула Бога»?

— Шунрю Судзуки сказал: «Поняв полностью одну-единственную вещь, ты поймешь все».
Тензин Тхубтен вознес вверх руку и изящным круговым движением, как в китайской гимнастике, опустил ее, а затем, сделав знак проходившему мимо монаху, попросил принести чая. И только тогда вернулся к вопросу своих гостей.
— Это величайшее изыскание из когда-либо предпринимавшихся человеческим разумом с целью получения ответа на главную загадку мироздания.
Томаш и Ариана выжидающе смотрели на него, не в силах подавить мучительное беспокойство. Бодхисаттва улыбнулся:
— Речь идет о научном доказательстве бытия Бога.

К сидевшим под деревом приблизился монах с подносом и, поприветствовав Тензина Тхубтена и его гостей глубоким поклоном, вручил всем чаши, наполненные горячей дымящейся жидкостью. Томаш, учуяв характерный запах, на мгновение отвернулся, чтобы не выдать своего отношения к напитку. Им с Арианой не терпелось поскорее услышать подробный рассказ о проекте Эйнштейна, а вместо этого, кажется, придется глотать тошнотворное пойло.

— Учитель, — обратился к тибетцу Томаш, не осмеливаясь притронуться к чаю, — объясните нам, в чем заключается «Формула Бога»…
Бодхисаттва величественным жестом велел ему умолкнуть.
— Шунрю Судзуки сказал: «Дух новичка вмещает много возможностей, но мало их содержит дух мудреца». Всему свое время. Сейчас настало время для чая.
 Кроме того, Аугушту сообщил, что завершил исследования, осуществленные с применением другого подхода, и теперь имеется еще одно научное доказательство бытия Бога.
— Какое?

Бодхисаттва развел руками, показывая, что помочь чем-либо бессилен.
— Этого он мне не открыл. Сказал лишь, что собирается объявить об этом научному сообществу и попросил, если ученые обратятся ко мне, чтобы я подтвердил, что был свидетелем изысканий Эйнштейна.
Возникло непродолжительное молчание.

— Но каким может быть второе доказательство? И есть ли возможность это узнать?
— Да, есть. Нагарджуна[28] сказал: «Взаимозависимость есть источник существования и природы вещей, сама же по себе каждая вещь есть ничто».
Полагаю, вам известно, что такое Древо Жизни…

— Разумеется, — немедленно отозвался историк. — Древо Жизни является кабалистическим построением объясняющим акт рождения мироздания, это — элементарная единица Творения, мельчайшая неделимая частица, содержащая в себе элементы всего. Древо Жизни состоит из десяти сефиротов, то есть десяти эманаций Бога во время Творения. Каждый из десяти сефиротов в отдельности соответствует определенному божественному атрибуту.
— Отлично! — воскликнул довольный Луиш. — Полагаю, вам также известно, что такое гематрия.

— Естественно, — ответил Томаш. — Это кабалистический метод толкования значения слов и фраз в Библии по числовому значению составляющих их букв еврейского алфавита. Каббалисты утверждают, что Бог создал мироздание при помощи слов и чисел и что каждое слово и цифра несут в себе тайный смысл и откровение. Так, например, первое слово Ветхого Завета — «bereshith», что означает «в начале». Так вот, если слово «bereshith» разделить на две части, то получится «bere», то есть «он создал», и «shith», то есть «шесть». Акт Творения продолжался шесть дней. Это — одна из форм гематрии.

 Первое слово Ветхого Завета содержит в себе шесть дней Творения. Другая форма гематрии — это просто сложение числовых значений букв, из которых состоит слово. В Книге Бытия говорится, что Авраам повел за собой на битву триста восемнадцать рабов. Однако числовое значение имени его слуги Елиезера, согласно подсчетам каббалистов, равно 318, и из этого следует, что Авраам взял с собой только одного своего раба.

— Вижу, вы осведомлены, — отметил Луиш Роша. — В таком случае скажите, какова гематрия, то есть числовое значение самого главного имени Бога?
— Самое главное имя Бога это… Yodhey Vavhey. Но должен признать, я не знаю, чему соответствует гематрия этого имени…
— Можете не считать: гематрия самого главного имени Бога равна двадцати шести. — Физик склонил голову набок. — Сколько букв в еврейском алфавите?
— Двадцать две.

— А теперь последний вопрос: сколько путей мудрости, согласно каббалистам, одолел Бог для сотворения мира?
— Тридцать шесть. Число путей, пройденных Богом при создании Вселенной, соответствует десяти сефиротам Древа Жизни, которые соотносятся с двадцатью двумя буквами еврейского алфавита, плюс еще четыре пути.

— Вы обратили внимание на эти совпадения? Десять кабалистических сефиротов при сотворении мироздания и десять измерений при проявлении фермионов в виде струн, которые образуют материю. — Он выбросил на руке один палец. — Числу двадцать шесть эквивалентна гематрия самого главного имени Бога, и двадцать шесть измерений насчитывает пространство, в котором бозоны проявляются в виде сплетающихся в материю струн. — За первым пальцем последовал второй. — Двадцать две буквы еврейского алфавита и двадцать два скрытых в микромире измерения. — К двум пальцам присоединился третий. — Тридцать шесть путей, пройденных Богом при сотворении мира, и тридцать шесть как сумма измерений, в которых колеблются бозонные и фермионные струны. — Покачивая рукой с четырьмя оттопыренными пальцами, физик хитро подмигнул. — Может, это не совпадения?
— Да уж… и впрямь… поразительно.

— Эйнштейн констатировал, что священные тексты содержат в себе глубокие научные истины, которые во время оно знать было невозможно. Причем относится это не только к Библии! И индуистские тексты, и буддистские, и даосские скрывают вечные истины, то есть такие, которые наука только сейчас начинает приоткрывать. Отсюда вопрос: каким образом древние мудрецы узнали эти истины?
Возникла пауза.
— И каков ответ?

— Не знаю. И никто не знает. Все это вполне может быть совпадением. В конце концов так устроен человек: нам везде хочется находить подобия. Но также может быть, что научные истины, содержащиеся в священных писаниях, как и микрочастицы в опыте Аспека, являются не чем иным, как имманентностью все той же единственной и единой реальности. Стало быть, древние мудрецы постигли их, вдохновленные чем-то глубоким, вечным, вездесущим, но незримым.
— Понимаю…
— Хотя Эйнштейн и профессор Сиза не верили в библейского Бога, оба разделяли убеждение, что Священное Писание скрывает некие тайные истины.
Они выпили по глотку кофе.
— Но несмотря на эти совпадения, Бог, которого искал профессор Сиза, не был Богом из Библии…

— Именно так, — подтвердил Луиш Роша, — это не был Бог из Библии. Профессор Сиза искал творческую, разумную и созидательную силу, не добрую и не злую, внеморальную. — Он глубоко вздохнул. — Очертив, таким образом, область исследования и уточнив его объект, профессор перешел к определению второго вопроса: что значит доказать бытие Бога.
Физик сделал паузу.

— Это вы меня спрашиваете? — на всякий случай осведомился Томаш.
— Да, конечно. Что это значит: доказать бытие Бога?
— Вообще-то… честно говоря, я не знаю.
— Может, это значит изобрести мощнейший телескоп, позволяющий увидеть эдакого патриарха с окладистой бородой, который развлекается, включая и выключая звезды? Или вывести математическое уравнение, описывающее ДНК Бога? Что это такое, в конце концов, доказать существование Бога?
— Хороший вопрос, — оценил Томаш. — А каков ответ?
Луиш Роша показал три пальца.

— Чтобы дать ответ, следует учитывать три момента. Во-первых, Бог изощрен. Теория хаоса, теорема о неполноте и принцип неопределенности позволяют предположить, что Творец скрыл Свою подпись, спрятался за хитроумным покровом, делающим Его невидимым. И это серьезно затрудняет задачу доказательства Его бытия. Во-вторых, Бог недоступен наблюдению, Его бытие невозможно доказать при помощи телескопа или микроскопа.
— Почему? — перебил Томаш.

— Причин несколько, — физик задумался. — Представьте себе, что Богом, как это отстаивал Эйнштейн, является Вселенная. Как тогда можно Его наблюдать во всей полноте и цельности? Профессор Сиза пришел к выводу, что взгляд физиков и математиков на Вселенную в некотором роде сродни взгляду специалистов-радиоэлектронщиков на телевидение. Если инженера спросить, что такое телевидение, он наверняка подробно расскажет о технических аспектах телевещания. Но сочтете ли вы такой ответ полным и удовлетворительным?

— Ну… я бы сказал, что это сугубо профессиональный, узко технический взгляд.
— Вот именно, узко технический. На самом деле телевидение это не только провода и радиосхемы, а гораздо более широкое явление. По телевидению передают информационные и развлекательные программы, оно оказывает психологическое воздействие на зрителей, позволяет распространять идеи, влияет на умонастроения, имеет политическое и культурное значение, короче… это значительно более многогранный феномен, описание которого нельзя ограничивать техническими характеристиками.

— Вы имеете в виду то, о чем говорили в прошлый раз, проблему «железа» и «софта»?
— Естественно, — подтвердил Луиш Роша. — Редукционистский взгляд, зацикленный на «хардвере», и взгляд семантический, охватывающий «софтвер». Физики и математики смотрят на Вселенную, как инженер-электронщик смотрит на телевизор или компьютер. Они видят только атомы и вещество, взаимодействия и управляющие ими законы, а все это, по сути, не более, чем «железо». Но какова идея, которую несет гигантский «телевизор»? Какова суть программы гигантского «компьютера»?

Профессор Сиза пришел к заключению, что у Вселенной есть программа, свой «софт», и что Вселенная обладает измерением, далеко выходящим за пределы суммы слагающих ее компонентов. То есть Вселенная — нечто значительно большее, чем образующее ее «железо». У Вселенной есть своя программа, заложенный в нее гигантский «софт». А «железо» существует лишь для выполнения этой программы.
— Как человеческое существо, — заметил Томаш.

— Точно. Человек состоит из клеток, тканей, органов, крови, нервов. Это — «железо». Но человек больше, чем это. Человек — это сложная структура, обладающая сознанием, человек смеется, плачет, думает, страдает, поет, мечтает и хочет. То есть мы не просто совокупность составляющих нас частей, а нечто гораздо, многократно большее. Наше тело — это «железо», в котором действует «софт» нашего сознания. — Луиш сделал охватывающий жест руками. — Такова также и глубокая реальность существования в более широком плане. Вселенная — это «железо», в котором действует «софт» Бога.

— Смелая идея, — высказал мнение Томаш, — но в ней есть своя логика.
— И она нас отсылает к проблеме бесконечного! — воскликнул физик. — Коли Вселенная это «железо» Бога, возникает ряд любопытных вопросов. К примеру, поскольку люди составляют часть Вселенной, значит, мы часть «железа». Но не является ли каждый из нас сам по себе тоже отдельной вселенной? Не есть ли Вселенная кто-то настолько огромный, насколько мы сами огромны по отношению к своим клеткам? Не является ли каждый из нас Богом своих клеток, а все мы — клетками Бога?

— А вы как считаете? — спросил Томаш.
— Проблема бесконечного непостижимо многослойна, — ответил Луиш Роша. — Мы, физики, все время ищем фундаментальные частицы и каждый раз, когда находим, обнаруживаем, что они состоят из еще более малых частиц. Сначала думали, что фундаментальной частицей является атом. Затем открыли, что атом образуют более мелкие частицы — протоны, нейтроны и электроны. Затем выяснилось, что протоны и нейтроны построены из других микрочастиц — кварков. Некоторые полагают, что кварки слагаются из более малых микрочастиц, а эти новые микрочастицы, в свою очередь, из еще более мелких… То есть микрокосмос бесконечен в своей миниатюризации.

— Это напоминает мне парадокс Зенона, — заметил, улыбнувшись, Томаш. — Все делимо пополам.
— Точно, — согласился физик. — И по той же самой причине — все умножаемо надвое. Например, наша Вселенная. Она необъятно огромна. Тем не менее последние космологические концепции допускают, что она лишь одна из триллионов вселенных. Наша Вселенная родилась, сейчас она в процессе роста и, согласно выводам второго закона термодинамики, должна когда-то умереть. Но бок о бок с ней существуют и будут существовать аналогичные вселенные. Иначе говоря, наша Вселенная — не более чем капля воды в неисчерпаемом океане. — Луиш снова сделал паузу. — Это получило название Метавселенной… Кстати, не исключено, что Вселенная конечна. И будучи конечной, она не имеет предела.

— Как это? Не понимаю…
— Если плыть все время на запад, приплывешь в ту же самую точку, откуда стартовал. — Луиш Роша простер перед грудью сцепленные в кистях руки, обхватывая воображаемый шар. — Это доказывает, что Земля конечна и при этом не имеет границ. Возможно, со Вселенной дело обстоит подобным образом.
Оба допили кофе.

— Все это я говорил в связи с тем, что для ответа на вопрос о доказательстве бытия Бога требуется исходить из трех основных моментов: во-первых, Бог изощрен; во-вторых, мы не можем увидеть Его ни в телескоп, ни в микроскоп. И в-третьих, несмотря на упомянутые препоны, к доказательству бытия Бога можно прийти опосредованно, через обнаружение двух главных признаков: разумности и намеренности. Чтобы узнать, была ли Вселенная создана неким разумом, необходимо, как определил профессор Сиза, дать ответ на основополагающий вопрос: присутствуют ли при возникновении Вселенной: а) разум и б) намерение? Причем ответ должен быть положительным по обоим пунктам одновременно, понимаете?

Например, при рассмотрении вращения Земли вокруг Солнца у нас не возникает сомнений относительно разумности движения нашей планеты, а следовательно, данной ситуации в целом. Однако какова эта разумность, намеренная или случайная? Раз Вселенная бесконечно огромна, при бесконечном множестве различных ситуаций некоторые из них неизбежно дублируются. Стало быть, если разумность какой бы то ни было ситуации случайна, говорить о причастности к ее возникновению Бога неправомерно.

Мы должны определить также, имела ли место намеренность. Проблема однако в том, что понятие намеренности с трудом поддается конкретизации. Это подтвердит каждый преподаватель факультета права. В судопроизводстве одной из главных трудностей является именно определение наличия в деянии подсудимого намеренности. Подсудимый убил человека, но он собирался это сделать или же убийство произошло по неосторожности? Подсудимому известно, что намеренное убийство — более тяжкое преступление, и он пытается доказать, что причинил смерть по неосторожности, не хотел убивать и все случившееся — нелепая случайность. То же и со Вселенной. Наблюдая окружающий мир, мы убеждаемся, что все в нем устроено разумно. Но какая эта разумность, случайная или же за ней скрыта намеренность? А если есть намеренность, то какая? И самое главное, — если намеренность есть, возможно ли доказать ее наличие?

— Не дает ли ответ та притча о часах, которую вы мне поведали в прошлый раз?
— Да, часы Уильяма Пейли — мощнейший аргумент. Найдя случайно в траве часы, даже не зная, что это такое и для чего они служат, мы сразу поймем: наша находка создана разумным существом с определенным намерением. Однако коли подобный вывод справедлив касательно относительно простого механизма, почему он не должен быть справедливым в отношении столь неимоверно сложного и умно устроенного механизма, как Вселенная?
— Вот именно. Разве это не доказательство?
— Это весьма убедительный признак разумности и намеренности, но никак не доказательство.

— Как же тогда можно это доказать?
— Подсказку оставил сам Эйнштейн, — выпрямившись на стуле, изрек Луиш Роша.
— Какую подсказку?
Физик встал.
— Пойдемте со мной, я покажу вам второе доказательство.
— Довольно известное изречение Эйнштейна, — объяснил Луиш Роша. — Однажды он сказал: «Мне действительно интересно узнать, мог бы Бог устроить мир по-другому? Или, иначе говоря, требование логической простоты оставляет какую-то свободу?»
— Это и есть подсказка?

— Да. Профессор Сиза всегда рассматривал эти слова как подсказку к поиску еще одного доказательства. И если как следует разобраться, легко понять, почему. Эйнштейн таким образом сформулировал постановку вопроса о неизбежности Вселенной быть именно такой, какая она есть, проблему детерминизма. То есть — и это является основным вопросом — насколько другой могла быть Вселенная, если бы другими были начальные условия?
— Гм-м.
— Разумеется, в то время ответить на вопрос было невероятно трудно. Тогда еще не существовали необходимые для этого математические модели. Однако десятилетие спустя, с появлением теории хаоса, все изменилось. Теория хаоса предоставила точные математические инструменты для работы с проблемой изменения начальных условий системы.
— Честно говоря, я не понимаю, — признался Томаш. — Что вы подразумеваете под начальными условиями?
— Термин «начальные условия» имеет отношение к тому, что происходило в первые мгновения образования Вселенной с энергией и веществом. Но также необходимо учитывать законы Вселенной, особенности различных взаимодействий, значение природных констант и все, все, все прочее. Давайте рассмотрим, например, случай с константами природы. Вам не кажется, что они являются центральным элементом при проведении подобных вычислений?
— Константы природы?

— Да, — Луиш Роша нахмурил брови, удивленный вопросом. — Полагаю, вы знаете, о чем идет речь, не так ли?
— Вообще-то… нет.
— О, извините, иногда у меня вылетает из головы, что перед мной не собрат-физик! — воскликнул он, поднимая руку в знак того, что просит прощения. — Да, так вот, природные константы — это величины, которые играют фундаментальную роль в поведении вещества. В принципе у них одинаковая величина в любой части Вселенной на протяжении всей ее истории. К примеру, атом водорода одинаков и на Земле, и в отдаленной галактике. Но более того, природные константы входят в число таинственных величин, которые заложены в основе Вселенной и задают многие ее нынешние характеристики, являются своего рода кодом, заключающим в себе тайны существования.

Томаш слушал с увлеченным видом.
— Да? Никогда не слышал ничего об этом…
— Охотно верю, — согласился Луиш Роша. — Многие научные открытия для большинства людей остаются просто-напросто неизвестными. И, тем не менее, означенные константы, как элемент первоосновы, представляют собой таинственное свойство Вселенной и обусловливают все окружающее нас. Установлено, что размер и структура атомов и молекул, из которых состоят и люди, и планеты, и звезды — не игра слепого случая, а результат, определенный значениями указанных констант.

 Профессор Сиза задался вопросом: что если значения природных констант были бы несколько отличными? Если бы сила гравитации была чуть больше или чуть меньше, чем она есть на самом деле. И свет распространялся бы в вакууме с немного более высокой или немного более низкой скоростью, чем это происходит в действительности. Или если бы постоянная минимальная энергетическая единица имела какое-то другое численное значение…
— И что обнаружил профессор Сиза?
Луиш Роша наклонил голову.

— Пару недель назад на моей первой лекции я говорил о проблеме омеги. Вам запомнилось что-нибудь из того, о чем шла речь?
— Вы говорили, что существует два возможных сценария гибели Вселенной. Либо она начнет сокращаться, и в результате произойдет…
— …Большое сжатие…
— …либо Вселенная продолжит бесконечно расширяться, пока не иссякнет вся энергия, и тогда она превратится в ледовое кладбище, то есть произойдет Великое оледенение.
— А что станет причиной, вспомните?
— Кажется, вы говорили о гравитации…

— Точно! — физик одобрительно кивнул. — Как вижу, вы усвоили материал. Если скорость расширения будет превосходить гравитационное взаимодействие, Вселенная продолжит расширяться вечно. В противном случае она вернется к исходной точке. Подобно тому как подброшенная вверх монета в итоге падает вниз. Сначала она преодолевает притяжение, но в конце концов притяжение побеждает. Правда, тогда я сказал не все. Гипотетически существует третий вариант: сила расширения Вселенной окажется точно равна силе гравитации, создаваемой всем существующим в ней веществом. Вероятность, что так произойдет, ничтожно мала — с учетом колоссальных величин противодействующих сил. Было бы чрезвычайно невероятным, если бы, точно совпав, они погасили друг друга…

И тем не менее подобный вариант нельзя сбрасывать со счетов. Вселенная, согласно наблюдениям, расширяется со скоростью, невероятно близкой к критической отметке, отделяющей сценарий Великого оледенения от сценария Большого сжатия. И хотя расширение, как уже установлено, происходит с ускорением, что предвещает грядущее Великое оледенение, этот сценарий ни в коем случае нельзя принимать как данность. Каким бы невероятным нам это не представлялось, Вселенная балансирует на грани между двумя возможностями. Обе силы очень близки к состоянию равновесия, хотя и не достигают его. Если Большой взрыв — событие случайное и неконтролируемое, вероятность пребывания Вселенной в состоянии хаоса, максимальной энтропии становится полной.

Факт наличия низкоэнтропийных структур — великая загадка, столь великая, что некоторые физики даже говорят о невероятной случайности. Будь энергия, высвобожденная Большим взрывом, чуть слабее, материя вернулась бы назад и спрессовалась в сверхмассивную черную дыру. Будь она самую малость сильнее, вещество разлетелось бы в разные стороны и рассеялось с такой скоростью, что галактики не успели бы сформироваться.
— Говоря «чуть слабее» и «самую малость сильнее», величины какого порядка вы имеете в виду? О какой разнице идет речь? Что это — пять процентов? Или, может, десять?
Луиш Роша рассмеялся.

— Нет, — наконец ответил он, доставая тонкий фломастер. — Я говорю о неправдоподобно малых величинах, о вигинтиллионных долях. Согласно расчетам профессора Сизы, чтобы Вселенная могла упорядоченно расширяться, порядок отклонения величины этой энергии не должен превышать отношения один к десяти в сто двадцатой степени. То есть…
Высунув кончик языка, физик старательно выписал на листке 10120:
 
И прикусив зубами колпачок фломастера, оторвал взгляд от единицы со ста двадцатью нулями и посмотрел на собеседника.

— Иначе говоря, произойди в «настройке» сдвиг на микроскопически мизерную, непостижимую малость — и Вселенная уже не стала бы колыбелью жизни.
Томаш вперился в череду нулей, пытаясь представить себе значение этого числа.
— Можно это сравнить, допустим, с моими шансами выиграть в лотерее?
— Ваши шансы неизмеримо выше, — заверил Луиш Роша, смеясь. — Это, пожалуй, сравнимо с тем, что вы, допустим, метнули бы копье, которое, преодолев необозримые пространства, попало бы в цель диаметром один миллиметр, расположенную в ближайшей галактике.

Величина энергии Большого взрыва была откалибрована с такой невероятной точностью, и ее численное значение не выходило за пределы немыслимо узкого коридора. Самое поразительное заключается в том, что энергии высвободилось ровно столько, сколько требовалось для упорядоченной организации Вселенной, не больше и не меньше. Это открытие побудило профессора Сизу заняться изучением Большого взрыва и того, что за ним последовало. — Луиш перелистнул еще несколько страниц. — Например, вопросом возникновения материи. Когда произошел великий созидательный выброс, ее еще не существовало.

Температура была столь высока, что при подобных условиях даже атомы не могли образоваться. Вселенная представляла собой своего рода кипящий суп из частиц и античастиц, которые возникали из энергии и, сталкиваясь друг с другом, аннигилировали. Эти частицы, кварки и антикварки, совершенно одинаковы, но имеют противоположные заряды и при соприкосновении взрываются, снова переходя в энергию. По мере расширения Вселенной температура понижалась, и кварки и антикварки начали образовывать более крупные частицы, адроны, которые вступая в контакт, продолжали взаимоуничтожаться. Таким образом, возникало вещество и антивещество.

 Объемы вещества и антивещества были равны, и при их взаимодействии происходила аннигиляция, а Вселенная по-прежнему состояла из энергии и недолговечных частиц. Условия образования устойчивой материи гипотетически отсутствовали. Однако по какой-то таинственной причине материи вдруг стало образовываться буквально на гран больше, чем антиматерии. На каждые десять миллиардов античастиц возникало десять миллиардов одна частица. Разница почти незначительная, однако этого оказалось достаточно, чтобы начала формироваться материя. Всякий раз, как десять миллиардов частиц и десять миллиардов античастиц уничтожали друг друга, одна частица спасалась. И именно эти выжившие частицы, объединяясь, образовали материю.

— Понятно, — пробормотал Томаш. — Это потрясающе!
— И все благодаря одной «лишней» частице. — Физик вновь начал листать бумаги. — Другой вопрос, где требовалась невероятно тонкая согласованность, это однородность Вселенной. Материя распределена в ней с равномерной, но не одинаковой плотностью. Когда произошел Большой взрыв, флуктуация плотности была невероятно мала, но со временем усиливалась под действием гравитационной неустойчивости материи. Профессор Сиза установил, что данная согласованность — еще одна неправдоподобная случайность. Неравномерность распределения плотности вещества была порядка одной стотысячной, что составляет точное значение, необходимое для структурирования Вселенной.

 Будь она чуть выше, галактики бы быстро превратились в плотные сгустки, образовались бы черные дыры, и условия, необходимые для появления жизни, не успели бы сложиться. С другой стороны, будь она чуть ниже, материя была бы слишком рыхлой, и звезды бы не образовались. То есть чтобы жизнь стала возможна, требовалась именно такая однородность. Подобная вероятность мизерна, но она реализовалась.

Само существование звезд спектрального класса Солнца, способных обеспечить жизнь, — новый счастливый случай. Обратите внимание, — Луиш Роша взял чистый листок и схематично изобразил на нем звезду, — спектр звезды зависит от процессов в ее недрах. Звезды, чрезмерно интенсивно выделяющие тепло, называются голубыми гигантами, а чрезмерно слабо — красными карликами. Первые слишком горячи, а вторые слишком холодны, и у тех и у других, как правило, отсутствуют планетные системы. Большинство звезд, в том числе и Солнце, по своему спектру не выходят за пределы означенных двух крайностей. Взаимодействия и частицы, участвующие во внутризвездных процессах, словно сговорились принять такие численные значения, чтобы преобладали такие звезды, как Солнце.

Изменись на йоту величина гравитации, электромагнитного взаимодействия или отношения массы электрона к массе протона, и не было бы ничего из наблюдаемого нами сейчас… Профессор Сиза решил изучить две важные константы природы, а именно: уже упоминавшееся отношение массы электронов к массе протонов, или контстанту «бета», и электромагнитное взаимодействие, или постоянную тонкой структуры, константу «альфа». Он обнаружил, что даже незначительное увеличение «беты» делает невозможными упорядоченные молекулярные структуры, поскольку электроны приходят в возбуждение, и, как следствие, становится невозможным протекание таких процессов, как воспроизводство ДНК. С другой стороны, именно существующее значение «беты» в связке с «альфой» обеспечивает в недрах звезд температурный режим, необходимый для осуществления ядерных реакций.

 Будь «бета» на пять тысячных больше квадрата «альфы», звезд не было бы. А без звезд не было бы и Солнца, как, в свою очередь, без Солнца не было бы Земли и, стало быть, жизни.
— Неужели отклонение этих величин допустимо в пределах такой узкой вилки?
— Более чем узкой. Но это еще не все. Если значение «альфы» было бы только на четыре сотых выше, в недрах звезд не смог бы образоваться углерод. А если бы значение «альфы» было выше на одну сотую, стала бы невозможна реакция синтеза. А без углерода и ядерного синтеза не появилась бы жизнь. Иначе говоря, для зарождения во Вселенной жизни требовалось именно такое значение постоянной тонкой структуры.
Физик открыл следующую страницу.


— Профессор Сиза изучил сильное ядерное взаимодействие — то самое, что обеспечивает протекание в глубинах звезд реакции ядерного синтеза, лежащей в основе устройства водородной бомбы. Его расчеты показывают, что увеличение значения сильного взаимодействия на четыре сотых привело бы к тому, что на начальных стадиях после Большого взрыва весь существующий во Вселенной водород быстро сгорел бы и перешел в гелий-2. Последствия этого были бы катастрофическими, поскольку звезды чрезвычайно быстро исчерпали бы свои топливные ресурсы и некоторые из них превратились бы в черные дыры еще до того, как сложились условия для появления жизни.

 И наоборот, ослабление сильного взаимодействия на одну десятую отразилось бы на атомном ядре таким образом, что стало бы невозможным образование элементов тяжелее водорода. А без более тяжелых элементов, одним из которых является углерод, жизнь бы не возникла. То есть с точки зрения условий появления жизни значение сильного взаимодействия может колебаться в весьма узком диапазоне. Кстати, процесс перехода водорода в гелий — ключевое условие возникновения жизни — требует абсолютно точной настройки.

 Данное преобразование возможно лишь при процентном соотношении массы водорода и энергии, равном семи тысячным. Если соотношение на одну тысячную меньше, переход не осуществляется, и во Вселенной будет только водород. Если оно на одну тысячную больше, водород быстро иссякает. Иными словами, для возникновения жизни процентное соотношение превращения водорода в гелий должно точно вписываться в указанную величину. И оно точно вписывается. Без углерода самопроизвольное зарождение сложной жизни невозможно, поскольку только указанный элемент располагает гибкостью для образования весьма протяженных сложных цепочек, необходимых для процессов жизнедеятельности. Никакой другой элемент подобным свойством не обладает.

 Но образование углерода возможно только при необыкновенном стечении обстоятельств. — Луиш Роша потер шею, обдумывая, как доступнее объяснить данный процесс. — Для образования углерода радиоактивный берилий должен захватить ядро гелия. На первый взгляд — ничего сложного, однако тут есть проблема: время жизни радиоактивного бериллия ограничено незначительной долей секунды.
Он написал число, отражающее продолжительность жизни изотопа, — 0,0000000000000001 секунды.
Томаш попытался представить, с чем можно сравнить одну десятиквадриллионную долю секунды.
— Но это же ничто, — заметил он, — почти ноль.

— Ну да, — согласился физик. — И тем не менее именно в течение этого невообразимо короткого мига ядро радиоактивного бериллия должно найти ядро гелия, прийти с ним в соприкосновение и захватить его, образовав углерод. Свершиться все это за столь малую долю секунды может только при единственном условии — в момент столкновения оба ядра должны иметь абсолютно равную энергию. Имейся хоть минимальное отличие, как бы мало оно ни было, образование углерода уже не могло бы происходить. Однако, каким бы поразительным это ни казалось, благодаря фантастической случайности энергия ядерных компонентов звезд оказалась одинаковой, обеспечивая слияние ядер.

И на этом счастливые случайности не заканчиваются. Дело в том, что для столкновения, запускающего ядерную реакцию синтеза углерода, гелий располагает еще более коротким временем, нежели радиоактивный бериллий. Ко всему прочему существует еще одна проблема — синтезированному углероду надо затем выжить в кипящем в недрах звезды ядерном котле. А это возможно только при особых обстоятельствах. Благодаря новому поразительному совпадению происходит стечение этих особых обстоятельств, и углерод не трансформируется в кислород. Допускаю, — улыбнулся он, — что человеку, к физике непричастному, это покажется китайской грамотой. Но даю голову на отсечение — любой физик подтвердит, что это абсолютно неправдоподобная удача.

«Джекпот» на четверной комбинации! — Луиш Роша собрал листы с записями и расчетами в стопку и поднял их перед собой, показывая собеседнику. — Последние годы мы с профессором Сизой посвятили сбору, изучению и обобщению невероятных совпадений, которые были абсолютно необходимы для возникновения жизни. Невообразимо тонко согласованных фундаментальных взаимодействий, температурных режимов первых этапов существования Вселенной, скорости ее расширения, а также совпадений, касающихся собственно нашей планеты. Упомяну в качестве примера проблему наклона земной оси.

Ввиду резонансных явлений между вращением планет солнечной системы и соотношением их массы наклон оси вращения Земли должен был бы изменяться нерегулярно, что явилось бы препятствием для существования жизни. Могло случиться так, что, например, каждое полушарие в течение шестимесячного дня жарилось бы под лучами Солнца, а потом в течение шестимесячной ночи леденело под светом звезд. Однако нашей планете неслыханно повезло. Знаете, в чем заключалось везение?
— Нет.

— В появлении у нее спутника. Обладая значительной массой, Луна своим гравитационным полем оказала воздействие на угол наклона земной оси, благодаря чему стала возможна жизнь. В земном ядре содержатся расплавленные никель и железо, и их количества достаточно для образования магнитного поля, удерживающего атмосферу, которая, в свою очередь, задерживает смертоносные солнечные частицы. Целая цепочка совпадений! А то, что углерод является самым распространенным элементом, имеющим твердое состояние в диапазоне температур, при которых вода находится в жидком состоянии? А орбита Земли — ее параметры играют поистине ключевую роль!

 Пролегай она на пять процентов ближе к Солнцу или на пятнадцать процентов дальше от него, этого было бы достаточно, чтобы развитие сложных форм жизни стало невозможным. — Луиш Роша положил рукопись обратно в папку. — Список невероятных совпадений, по-видимому, нескончаем. Это свидетельствует о том, что не только жизнь приспосабливалась ко Вселенной, но и сама Вселенная готовилась к возникновению жизни. Свойства Вселенной в их реальном взаимосочетании являются непременным условием жизни.

Эти свойства могли быть бесконечно многообразны, но реализация любого иного варианта привела бы ко Вселенной без жизни. Чтобы возникла жизнь, огромное число параметров должны быть настроены на строго определенные значения. Мы выявили, что такая настройка существует, — он закрыл папку. — Называется это антропным принципом. Этот принцип устанавливает, что Вселенная намеренно устроена для возникновения жизни.
Историк задумчиво почесал щеку.

— Звучит убедительно, — отметил он. — И тем не менее, хотя шансы выиграть в лотерею невероятно малы, кому-то выигрыш должен выпасть, ведь так?
— Да, конечно, — согласился Луиш Роша. — Единственная разница в том, что в данном случае мы имеем дело со множеством лотерей. Крупная удача нам выпала и с настройкой параметров расширения Вселенной, и с первоначальными температурами, и с однородностью материи, и с совершенно незначительным количественным превышением материи над антиматерией, и с постоянной тонкой структуры, и со значениями сильного, электрослабого и гравитационного взаимодействий, и с пропорцией перехода водорода в гелий, и с тонкой сбалансированностью процесса образования углерода, и с наличием в земном ядре создающих магнитное поле металлов, и с орбитой нашей планеты… одним словом — со всем.

Имей один из многочисленных факторов чуть-чуть другое значение — жизни бы не было. Однако все эти факторы совпали. — Физик сделал неопределенный жест рукой. — Видите ли, это немного напоминает ситуацию, как если бы я отправился в кругосветное путешествие и, проезжая через каждую страну, покупал бы в ней лотерейный билет, а по возвращении домой вдруг обнаружил, что на все купленные билеты везде выпал главный приз. На все и везде! — Он засмеялся. — Если б я выиграл в какой-нибудь одной из стран, это уже была бы фантастическая удача. Если бы я выиграл в двух странах, это, очевидно, был бы неправдоподобный фарт. Но чтобы так повезло во всех без исключения странах…

Я сразу заподозрил бы неладное. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что имело место нечто из ряда вон выходящее, какая-то хитрая многоходовка. Точно таким же образом дело обстоит и с возникновением жизни. Жизни крупно повезло по всем статьям. По всем! — Он поднял палец. — А посему сделать можно только один-единственный вывод: за всем этим стоит некая схема, какой-то сценарий. Хитроумная многоходовка.
Луиш Роша наклонился к собеседнику.

— Я хочу сказать, профессор Норонья, что чем больше мы наблюдаем и исследуем Вселенную, тем больше убеждаемся в присутствии у нее двух фундаментальных характеристик, присущих действию разумной и сознательной силы. Первая, — он выбросил вверх большой палец левой руки, — это разумность самого устройства Вселенной в целом и в частностях. Вторая, — к большому пальцу добавился указательный, — это нацеленность на появление жизни. Антропный принцип показывает, что жизнь — это неизбежный результат действия законов физики и физических констант, пусть их значение и остается загадкой. Открытие антропного принципа и является вторым доказательством бытия Бога.


 — Он едва заметно улыбнулся. — Но есть еще нечто, о чем я вам не поведал. Антропный принцип предствляет собой неопровержимый признак бытия Бога. Иначе говоря, все столь невероятно тонко настроено на обеспечение условий для существования жизни исключительно потому, что Вселенная спроектирована фактически для ее возникновения, не так ли? Однако все же остается сомнение. Маленькое, ничтожное, но из тех, что сидят занозой и не дают покоя. — Он понизил голос почти до шепота. — А вдруг все это и впрямь не более чем вселенская случайность? Пока такое сомнение сохраняется, нельзя с абсолютной уверенностью утверждать, что антропный принцип — окончательное доказательство.

— Ну да, очевидно вы правы.
— Это сомнение мучило профессора Сизу. Он считал, что этот душевный дискомфорт относится к арсеналу тех Боговых ухищрений, о которых говорил Эйнштейн. То есть подобно тому, как истинное, но недоказуемое утверждение не позволяет, согласно теоремам о неполноте, проверить логичность математической системы, эта гипотетическая возможность точно так же незримо препятствовала получению доказательства бытия Бога. Профессору Сизе казалось, что Бог прячет это доказательство в зеркальном лабиринте, и стоит приблизиться к нему, как в самый последний момент оно ускользает. Так продолжалось до начала нынешнего года, пока на профессора Сизу не снизошло откровение.
— Как это? Извините, не понимаю.
— В один из дней, когда профессор Сиза работал у себя в кабинете — он рассчитывал хаотическое поведение электронов в магнитном поле, ему внезапно пришла в голову мысль, которая одним махом устраняла последнее сомнение и превращала антропный принцип из признака в окончательное доказательство. Как я вам уже говорил, Кант полагал, что есть три вопроса, которые никогда не будут решены: бытие Бога, бессмертие и свобода воли.

 Профессор Сиза, однако, верил, что эти вопросы решаемы и, более того, что они взаимосвязаны. — Физик кашлянул. — Проблема свободы воли заключается в том, насколько мы вольны в своих решениях. Довольно долго преобладало мнение, что люди свободно принимают решения, однако научные открытия стали постепенно ограничивать сферу нашей свободы. Было установлено, что принимаемые нами решения, даже если они кажутся свободными, на самом деле обусловлены бесчисленным множеством причин. Все совершаемое нами соответствует, в частности, нашей наследственной программе ДНК, внутренним биологическим и химическим процессам, а также динамически взаимодействует с внешними факторами, зависит от культуры, идеологии и личного опыта.

 К примеру, оказалось, что некоторые люди подавлены и печальны не потому, что так уж плохо живут, а потому, что у них в организме вырабатывается недостаточно серотонина — гормона, регулирующего настроение. А раз так, многие поступки этих людей объясняются всего-навсего дефицитом химических веществ.
— Сама идея, что мы не располагаем свободной волей, что это не более, чем иллюзия, меня смущает…

— Давайте взглянем на научные выводы. Математика детерминистична. Два плюс два — всегда четыре. А физика — это математика в приложении ко Вселенной, где материя и энергия подчиняются универсальным законам и взаимодействиям. Планеты обращаются вокруг Солнца, и электроны крутятся вокруг ядра атома не потому, что им так хочется, а потому, что этого требуют законы физики. Материя самопроизвольно стремится к организации в соответствии с законами Вселенной. И эта организация предполагает усложнение.

 Однако с момента, когда атомы начинают организовываться в элементы, их изучение перестает быть делом физики, и эстафету принимает химия. Следовательно, химия — это усложнившаяся физика. Когда химические структуры и процессы усложняются еще больше, возникают живые существа, характерные особенности которых это способность к воспроизводству и телеологическое поведение, то есть стремление выжить. Биология — это усложнившаяся химия.

 Когда биологические структуры и процессы достигают высокой степени сложности, появляются разум и сознание, поведение которых кажется непостижимым и не подчиняющимся никаким законам. Однако психологами и психиатрами доказано, что любое поведение обоснованно и не происходит само по себе или по благодати Святого Духа. Мы можем не отдавать себе отчета о причинах поведения, но они существуют. Доказано, что мозг принимает решение о том или ином действии прежде, чем это доходит до сознания. Мозг информирует о решении сознание столь тонко и деликатно, что сознанию представляется, что это оно приняло решение. То есть можно сказать: психология — это усложнившаяся биология. Вы следите за ходом моих рассуждений?
— Да.

— Очень хорошо. Я хочу сказать, что когда начинаешь искать простейшую первопричину, обнаруживается, что в основе сознания лежит биология, в основе которой химия, основывающаяся, в свою очередь, на физике, основу которой составляет математика. Напомню, что электрон вращается вправо или влево не потому, что он так выражает свободу воли, а потому, что к этому его обязывают законы физики. Поведение электрона, ввиду его чрезвычайно хаотичной сложности, может быть недетерминируемым, но оно детерминировано. — Луиш Роша приложил руку к груди.

 — Поскольку все мы состоим из атомов, организованных по законам физики в чрезвычайно сложные структуры, наше поведение тоже детерминировано, однако оно недетерминируемо, ибо проистекает от внутренне присущей хаотической сложности. В некотором роде это как погода. Она детерминирована, но недетерминируема из-за сложности влияющих на нее факторов, из-за проблемы бесконечного и из-за того, что минимальные отклонения в начальных условиях в конечном счете приводят к непредсказуемым результатам. Старая история о том, что бабочка взмахом крылышка может вызвать бурю на другом конце нашей планеты.

Психиатры утверждают, что событие в детстве может обусловливать поведение индивида во взрослом возрасте, не так ли? А что это, как не эффект бабочки в приложении к человеческой жизни? Тем самым я хочу сказать, что хотя наши решения кажутся свободными, в действительности они таковыми не являются. Все они обусловлены факторами, о влиянии которых в большинстве случаев мы и не догадываемся.
— Но это значит, — заметил Томаш, — что мы не хозяева сами себе. Если все уже определено, зачем тогда о чем-то беспокоиться… ну, допустим, смотреть налево и направо, переходя улицу?
— Вы путаете детерминизм с фатализмом.

— Но при ближайшем рассмотрении это разве не одно и то же?
— Нет, если смотреть с макрокосмической точки зрения, все детерминировано. Но с микрокосмической точки зрения отдельного человека окажется, что ничто не детерминировано, ибо никто не знает, что произойдет дальше. Имеется множество внешних факторов, которые обязывают нас принимать решения. Например, если начинается дождь, мы решаем открыть зонтик.

Это решение детерминировано, поскольку подчинено законам физики, начался дождь, и нам «софт» определил, что адекватным ответом на такие изменения обстановки будет использование зонта. Свобода воли — это понятие, относящееся к периоду настоящего времени. Однако никто ведь не оспаривает то, что мы лишены возможности что-либо изменить из совершенного нами в прошлом. Это значит, что прошлое детерминировано. А стало быть, раз прошлое и будущее существуют, хотя и в разных плоскостях, значит, будущее тоже детерминировано.
— Получается, мы не более чем марионетки.

— Попробуйте думать иначе. Представьте себе футбольный матч. Допустим, вы записали на видео финал чемпионата мира 2006 года, в котором встретились сборные Италии и Франции. Во время игры футболисты принимают свободные решения, отбирают мяч у соперников, передают другому игроку. Однако, просматривая запись, мы знаем, что матч закончится с ничейным счетом 1:1, и Италия выиграет по пенальти.

 Что бы ни делали в записи игроки, результат определен, и его не изменить. Более того, все действия игроков, которые в момент игры были свободны, теперь детерминированы. Даже удар головой Зидана в грудь Матерацци. — Физик улыбнулся. — Жизнь — это как записанная на видео игра. Мы принимаем свободные решения, но они уже определены… Вы помните Демона Лапласа? Наукой установлено, что все события имеют причины и следствия, причем причины являются следствием предыдущего события, а следствия становятся причиной последующих событий.

 Еще в XVIII веке, рассматривая непрерывный процесс причин и следствий, маркиз Лаплас определил, что нынешнее состояние Вселенной является следствием ее предыдущего состояния и причиной последующего. И, стало быть, если до малейшей подробности знать все о текущем состоянии материи и энергии, мы сможем вычислить прошлое и будущее. Это подтверждается теорией относительности, математический аппарат которой устанавливает, что все минувшее и грядущее записано в изначальной информации Вселенной. Вспомните, что пространство и время — это разные ипостаси одного целого, как бы инь и ян, и исходя из этого Эйнштейн вывел концепцию пространственно-временного континуума.

 Следовательно, как в случае с Лиссабоном и Нью-Йорком, которые существуют, но не в одном пространстве, точно так же обстоит дело с прошлым и будущим, которые существуют, но не в одном времени. Из Лиссабона я не могу увидеть Нью-Йорк, точно так же из прошлого нельзя увидеть будущее, хотя и то, и другое существуют.
— Гм-гмм…
— С другой стороны, время, согласно теории относительности, в разных местах Вселенной течет неодинаково, что обусловлено скоростью материи и силой гравитационного взаимодействия. События А и В происходят одновременно в одной точке Вселенной, а в других ее местах они происходят со сдвигом по времени, где-то сначала происходит А, потом В, а где-то наоборот — сначала В, затем А. Это значит, что в одной точке Вселенной В еще не произошло, но непременно произойдет. И как вы думаете, когда все это было определено?
— Ну и вопрос, однако… Видимо, в начале.

— Да, в тот самый миг, когда появилась Вселенная. Энергия и материя распределились определенным образом, законы и значения констант получили определенное наполнение, и это определило наперед всю историю, которую предстояло пройти материи и энергии. Тем самым я хочу сказать следующее. Факт, что все детерминировано, означает, что прошлое, настоящее и будущее, все, что уже произошло, происходит сейчас и еще произойдет, — все предопределено, даже этот наш разговор. Мы все актеры вселенского театра, и каждый исполняет роль, предоставленную ему в соответствии с всемирным сценарием, написанным невидимым автором, когда начиналась Вселенная.

Недоставало только этого довода, и с его появлением антропный принцип, по убеждению профессора Сизы, превратился в доказательство бытия Бога. Вселенная устроена с изобретательностью и четкой установкой, что выдает разумность и намеренность проекта. И это не оставляет места гипотезам о случайности нашего существования.

XL
Кстати, хотя обнаружено, что расширение Вселенной происходит с ускорением, профессор Сиза полагал, что, судя по наблюдаемым природным явлениям, все указывает на сценарий Большого сжатия. Некоторые галактики уже сейчас удаляются от нас со скоростью, составляющей девяносто пять процентов от значения скорости света. Если бы ускорение продолжалось вечно, в какой-то момент скорость расширения превысила бы скорость света, не так ли? Однако такого не может быть. Следовательно, скорость расширения Вселенной должна начать замедляться, этому нет альтернативы.

— Но это ведь не обязательно означает, что расширение перейдет в сжатие.
— Это означает, что ускорение — всего лишь фаза, и она должна завершиться. А тогда до сжатия один шаг, вероятность которого вытекает из простой, но непреложной истины: у всего есть начало и конец. В этом мы неизбежно убеждаемся при анализе любой системы. Все, что рождается, умирает. Рождаются и умирают растения, животные, экосистемы, планеты, звезды, галактики. Пространство и время, как мы знаем, тоже родились, а значит, и они должны умереть. Однако по сценарию Великого оледенения выходит, что пространство и время, родившись, никогда не умрут, что нарушает универсальный принцип. Следовательно, наиболее вероятной судьбой Вселенной является Большое сжатие, ибо тогда будет соблюден принцип «все рожденное умирает».

— Значит, в какой-то момент материя начнет двигаться вспять, да?
— Профессор Сиза считал, что движения вспять не будет. Ученые считают, что Вселенная может быть сферической — конечной, но безграничной. То есть, отправившись в воображаемое путешествие и двигаясь всегда строго в одном направлении, мы, очевидно, прибудем в пункт отправления. Исходя из теории относительности, согласно которой пространство и время — разные проявления одного континуума, профессор Сиза считал, что время определенным образом тоже сферично. Представьте, будто Земля — это время, и Большой взрыв, из которого оно родилось, произошел на Северном полюсе. Представили?

— Да.
— А теперь представьте, будто на Северном полюсе, то есть в точке Большого взрыва, находится несколько кораблей. Один называется «Млечный Путь», другой — «Туманность Андромеды», третий — «Галактика М87». И все они разом уходят в плаванье на юг разным курсом. Что при этом происходит?
— Ну… они начинают удаляться друг от друга.

— Точно. Поскольку Земля имеет сферическую форму, по мере удаления кораблей от Северного полюса расстояние между ними увеличивается. И скоро они потеряют друг друга из виду. Расстояние между кораблями достигнет максимума на линии экватора, а после экватора, поскольку Земля круглая, оно начнет сокращаться. Корабли постепенно сближаются, вблизи Южного полюса вновь видят друг друга… и сталкиваются на Южном полюсе. В данный момент материя расширяется, расстояние между галактиками увеличивается, они перестают быть видимыми.

И одновременно понемногу умирают, трансформируясь в инертную материю и разливая вокруг холод. Но наступит момент, когда время и пространство, пройдя через максимум расширения, начнут сжиматься. Как при сжатии газа происходит нагревание, так и сжатие пространственно-временного континуума приведет к возрастанию температур. Завершится все Большим сжатием, своего рода Большим взрывом наоборот.
— И что, разве жизнь сможет пережить такое?

— Биологическая жизнь, основанная на атоме углерода? — Луиш Роша покачал головой. — Нет. Данная форма жизни исчезнет задолго до того. Однако разум будет существовать, распространившись по Вселенной и взяв под свой контроль развитие всех процессов.
— Послушайте, вы действительно верите, что разум с крошечной Земли способен взять под контроль необъятную Вселенную?
— Это не так невероятно, как может показаться на первый взгляд. Не забывайте, о чем говорит теория хаоса. Если маленькая бабочка способна влиять на климат планеты, то почему разум не может влиять на, образно выражаясь, климат Вселенной?
— Мы говорим о разных вещах…
— Разве? — удивился физик. — Вы уверены?

— То есть… мне думается, что да. Ведь Вселенная неизмеримо огромнее Земли, или нет?
— Но принцип тот же самый. Если жизнь, выйдя из обычных молекул, по прошествии чуть более четырех миллиардов лет взяла под контроль Землю и влияет на ее эволюцию, что может препятствовать тому, чтобы через сорок миллиардов лет разум взял под контроль Вселенную и оказывал влияние на ее дальнейшее развитие?
— Гм-м… понимаю…
— Механизмы осуществления этого контроля объяснены в ряде научных трудов, главным образом на основе исследований Типлера и Барроу, а потому, с моей точки зрения, не имеет смысла вдаваться в подробности физических и математических построений, касающихся данного процесса. Главное состоит в том, что разум, возникнув раз во Вселенной, никогда не исчезнет. Если для выживания разуму понадобится овладеть материей и силами Вселенной, он ими овладеет.

Историк с отсутствующим видом откинулся на спинку стула, но вскоре, вынырнув из пучины абстракций, повернул к собеседнику напряженное лицо.
— Но каким образом разум сможет пережить Большое сжатие?
Луиш Роша улыбнулся.
— Ответ на этот вопрос зашифрован в рукописи. Это формула, посвященная загадке «эндгейма» Вселенной.
Старый математик улыбнулся, словно открыв источник энергии там, где не рассчитывал ее обнаружить.

— О да. Многие бредут по этой жизни подобно лунатикам. Они одурманены второстепенным, не видят главного. Стремятся приобрести новый дорогой автомобиль, роскошную виллу, одежду от лучших кутюрье. Мечтают похудеть, моложаво выглядеть и вызывать у окружающих восхищение. — Отец несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, восстанавливая дыхание, и посмотрел на сына. — И знаешь, отчего все это?
— Отчего?
— Оттого, что они жаждут любви. Авто, недвижимость, наряды, драгоценности… все это сублимация. — Он покачал головой. — Деньги, власть, обладание дорогими вещами… ничто не заменит любви. Купив машину, дом или модную шмотку, они испытывают недолгое удовлетворение. И тут же принимаются искать, чем бы еще себя потешить. — Мануэл Норонья опять сделал паузу, чтобы отдышаться. — Люди торопятся что-то найти, но не находят. Купив то, о чем мечтали, чувствуют опустошенность. Людям нужна любовь, не вещи.

— Но ты не был таким…
— Да, я участвовал в другой гонке. Мне никогда не было дела до вещей, собственности, богатства, это правда. Свою жизнь я прожил в поисках знаний.
— Это разве не лучше?
— Конечно лучше. Но какова цена этого «лучше»? Она равна тому, что я недодал тебе. — Он попытался в который раз утихомирить дыхание. — Знаешь, я прихожу к выводу, что самое главное — быть чутким и заботливым. Преданным своим близким. Внимательным к окружающим. Только это по-настоящему важно.
— Ты разве не находил смысла в своей работе?
— Находил.
— Вот видишь! Значит, игра стоила свеч.
— Того, что стоили эти свечи, недополучила моя семья…
— О, это ты зря. Мне не на что пожаловаться. И мама не жалуется. И… мы тобой гордимся.
В палате на миг воцарилась тишина.

— Я никогда не понимал, почему люди не замечают очевидного и с самозабвением размениваются на пустяки. Ссорятся, обижаются, занимаются мышиной возней, растрачивают себя на мелочи. И знаешь, это в определенной мере повлияло на мой выбор, на то, что я замкнулся в математике. Я внушил себе, что нет ничего более важного в жизни, чем познание сущности окружающего мира.
— И ты именно это искал в математике?

— Да. Я шел стезей поиска сущности вещей. И теперь вот обнаружил, что, оказывается, все это время искал Бога… Через математику…
— И ты нашел Его?
— Не знаю… Я нашел нечто весьма странное, нечто… необычайное: разумность в устройстве мироздания. Это неоспоримый факт. Вселенная устроена с умом. Бывает, занимаясь расчетами, мы обнаруживаем что-то любопытное, какую-то забавную деталь, которая, на первый взгляд, не имеет значения. Однако потом приходим к пониманию, что этот математический курьез играет фундаментальную роль в строении какой-либо созданной природой вещи.

 Самое удивительное в природе — это то, что даже совершенно разнородные вещи, не имеющие друг к другу никакого отношения… даже они связаны между собой. Когда мы думаем, в мозгу перемещаются электроны. Это ничтожно малое изменение оказывает влияние, пусть микроскопическое, на ход истории в целом… Клетка, формирующая ткани моей руки, не думает, ее можно сравнить с камнем: у нее нет сознания. А вот нейроны мозга — думают. Может быть, они относятся ко мне так, словно я Бог, и не сознают, что я — это все вместе взятые они. Точно так же мы, люди, сами того не сознавая, возможно, являемся нейронами Бога. Считаем, что мы особенные, отделяем себя от остальных, когда на самом деле все вместе составляем часть всего. — Он улыбнулся. — Эйнштейн верил, что Бог — это все, что мы видим, а также все, что не видим.

— Откуда ты знаешь?
— Аугушту рассказывал… Бедняга Аугушту… Он верил в Бога. А я играл роль скептика, который всегда ищет доводы против.
— И что же он говорил?
— Часто цитировал своего учителя. Эйнштейн был для него кумиром. — Отец мучительно улыбнулся. — Знаешь, он бережно хранил все, что получил из его рук. Когда Аугушту исчез, его помощник передал мне запечатанный сургучом пакет с бумагами… Знаешь, я ведь его распечатал… Там листок с автографом Эйнштейна. На нет трижды повторялся выписанный в строчку алфавит, а сверху, над этими строчками, стояло имя Эйнштейна по-итальянски. Видишь, Аугушту даже такие безделицы хранил…

Отец вдруг с хрипом вдохнул и бросил взгляд в сторону двери.
— А где мать?..
— Идет. Скоро будет.
— Ты заботься о ней, слышишь? Если придется отдать ее в дом престарелых, выбери самый лучший…
— Папа!..
— Дай договорить… Не обижай мать, будь к ней внимателен. — Он закашлялся. — Помоги ей достойно дожить… Мысль о смерти несет умиротворение, — прошептал Мануэл. — Уйти хочется с миром… Простить других и чтобы тебя простили… — Он снова задыхался. — Люди страшатся смерти, ибо не отождествляют себя с природой, думают, что мы — это одно, а Вселенная — другое.

Но в природе все умирает. Каждый из нас в некотором роде вселенная, и поэтому мы тоже умираем. — Мануэл нащупал руку сына. — Хочешь, я открою тебе секрет?.. Вселенная циклична… Аугушту рассказывал, что, согласно индуизму, все в мире циклично, в том числе Вселенная. Она рождается, живет, умирает и вновь рождается. Круговорот этот бесконечен, и его называют Днем и Ночью Брахмана. — Мануэл Норонья широко раскрыл глаза. — И знаешь что?.. Индуисты правы…
В тот миг открылась дверь, Томаш увидел мать и вдруг остро осознал, что эта встреча родителей — последняя, что им остаются какие-то мгновения, прежде чем они расстанутся навсегда. Не в силах больше сдерживаться, Томаш заплакал и порывисто обнял отца.

— Боже правый! Неужели?! «See sign Genesis. Yehi or!» — Томаш постучал указательным пальцем по написанной им фразе. — Это и есть знак из Книги Бытия: «Yehi or!»
Томаш ошалело смотрел на Грега, пытаясь постичь грандиозность того, что ему открылось. На него мощным потоком обрушились образы, звуки, слова, представления… Вращаясь с хореографической синхронностью, в такт волшебной музыке, рожденной самым хаотичным из оркестров, они вдруг сложились воедино, и из сумерек проступила величайшая истина.
«Ом».

Создавший Вселенную первоосновный «ом», словно пропетый хором тибетских монахов, глубоким эхом отозвался в памяти Томаша. Всепроникающий звук созидательной мантры пробудил в нем череду воспоминаний о нескончаемом хороводе рождений и смертей, о божественном ритме вечного танца Шивы. Сакральный слог, вибрируя в сознании, открыл ему путь к загадке Альфы и Омеги, уравнению, делающему вселенную Вселенной, таинственному предначертанию Бога, «эндгейму» существования.
Перед ним, нацарапанная на клочке бумаги, лежала формула, попирающая небытие и созидающая все, включая самого Творца.

Криптоаналитик вновь взглянул на Грега, словно очнувшись от долгого забытья. Едва слышно, точно боясь спугнуть чудесное видение, он тихим как дыхание голосом озвучил магическое заклинание, Формулу Бога…
— «Да будет свет!» Это библейское доказательство бытия Бога. «Да будет свет!»
На лице Грега не дрогнул ни один мускул. Оно абсолютно ничего не выражало.
— Извините, но это лишено всякого смысла. Каким образом это изречение доказывает существование Бога?
Криптоаналитик нетерпеливо вздохнул.

— Послушайте, Грег. Само по себе изречение не доказывает существования Бога. Его следует толковать в контексте последних открытий науки. По этом причине Эйнштейн в свое время не пожелал предать гласности свою работу. — Томаш откинулся на спинку сиденья. — Такое подтверждение появилось, и оно показывает, что в Библии, сколь бы невероятным это ни казалось, сокрыты глубокие научные истины. Именно в этом смысле выражение «Да будет свет!» доказывает существование Бога. В Библии говорится, что мироздание началось со вспышки света. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Эйнштейн интуитивно сознавал, что это изречение истинно. Спустя годы после его смерти открытие реликтового космического излучения доказало правильность гипотезы Большого взрыва, и это значит, что в конечном итоге в Библии написано верно: все началось, когда появился свет. Остается вопрос: кто заставил свет появиться?
— Вы имеете в виду Господа…

— Имя не имеет значения. Важно, что Вселенная началась Большим взрывом и закончится либо Великим оледенением, либо Большим сжатием. Эйнштейн больше склонялся к тому, что это будет Большое сжатие. Антропный принцип, в совокупности с открытием, что все детерминировано с начала времен, постулирует изначальную намеренность создания человечества. Но для чего появилось человечество? Каково его предназначение? — Томаш взмахнул своим листком. — Ответ записан в этой формуле Бога. «Да будет свет!» Эйнштейн пришел к заключению, что человечество является не «эндгеймом» Вселенной, а инструментом для достижения «эндгейма». Взгляните на историю Вселенной. Энергия рождает материю, материя рождает жизнь, жизнь рождает разум. А разум? Что рождает он?

— И что же?
— Разум рождает Бога! Человечество создано, чтобы, в свою очередь, создать разум, еще более совершенный, чем биологический. Искусственный интеллект. Уже через сотню-другую лет компьютеры станут умнее человека, а через миллионы лет они будут обладать такими способностями, что смогут выстоять перед лицом вселенских изменений, которые неизбежно приведут к гибели биологической жизни. Вследствие протекающих в космосе процессов живые организмы, основанные на атоме углерода, через много миллионов лет лишатся необходимых условий существования, однако разум, построенный на атомах других элементов, выживет.

 Он распространится по просторам Вселенной, и через миллиарды лет появится единый вселенский компьютер. Однако продолжение его существования неминуемо столкнется с угрозой Большого сжатия. Перед вселенским компьютером встанет проблема: как избежать конца Вселенной? Ответ будет однозначным. — Томаш сделал короткую паузу. — Спасение невозможно, конец неотвратим. Но у великого вселенского компьютера есть один способ обеспечить себе возвращение к существованию: он должен будет до мельчайших подробностей отследить протекание всех процессов, сопровождающих Большое сжатие. Зафиксировать каждую деталь и заложить все это в формулу, которая после Большого сжатия позволит воссоздать Вселенную, причем такую, в которой все вернулось бы к существованию.

Все, в том числе он сам. Формула должна предусматривать с ювелирной точностью спланированное и согласованное целевое распределение энергии, чтобы последующие процессы разворачивались детерминистски — в соответствии с универсальными законами и с использованием констант со строго определенными значениями. Таким образом, вновь осуществится антропный принцип, будут созданы условия для появления в новой Вселенной сначала материи, потом жизни и, наконец, разума.
— И что это будет за формула?
Томаш пожал плечами.

— Это настолько сложная вещь, что создать ее сможет только суперразум. Но формула будет, и об этом метафорически сообщает Библия.
— «Да будет свет!» — прошептал Грег, сверкнув голубыми глазами.
— Именно так. — Томаш улыбнулся. — «Да будет свет!»
— Постойте-ка, — выставил перед собой ладони американец. — То есть вы хотите сказать, что Бог — это… вычислительная система?

— Любой разум основывается на вычислительных способностях, — снисходительно парировал криптоаналитик. — Это я усвоил, общаясь с физиками и математиками. Разум — это вычисление. — Он постучал пальцем по лбу. — Человеческие существа — это своего рода вычислительные биологические структуры. Муравей — тоже биологическая вычислительная структура, но простая, а человек — сложная. Только и всего.
— Тем не менее подобное определение мне представляется чересчур категоричным…
Томаш пожал плечами.

— Хорошо, если вас это коробит, давайте не будем использовать выражение «великий вселенский компьютер». Давайте будем говорить о… ну, допустим… созидательном разуме, великом архитекторе, высшем существе… Имя не имеет значения. Значение имеет то, что разум, как его ни назови, в основе всего.
Глаза Грега остановились на одной точке. До него наконец дошел смысл последней загадки Эйнштейна, и он никак не мог в это поверить.

Ничего больше не сказав, Томаш открыл дверцу лимузина. Дождь прекратился, и в лицо ему дохнуло приятной прохладой. Утро, тихое и меланхоличное после очистительного ливня, окрашивалось в голубые и золотистые тона. С листьев деревьев в такт неспешному дыханию природы падали и с мелодичным звоном разбивались о влажную почву крупные капли воды. Благодатный солнечный свет разливался по лику земли, подгоняя медленно уплывавшие вдаль тяжелые тучи и румяня барашки облаков.

Историк пружинисто выпрыгнул из машины и, подав руку, помог выйти Ариане. Американские «секьюрити», пережидавшие грозу под ветвями раскидистого дуба, окружили «кадиллак», молча ожидая указаний. Грег кивком дал понять, что все в порядке. Охранники расступились.
Прежде чем уйти, Томаш пристально посмотрел Грегу в лицо.
— Удивительно, как это человечество со столь давних времен интуитивно понимало внутренне присущую Вселенной, скрытую в ней истину, — поделился он с американцем. — Вам это не приходило в голову?
— Что вы хотите сказать?

— Перед смертью отец говорил, что по поверьям индуистов все циклично. Вселенная рождается, живет, умирает и вновь рождается из небытия. Мир пребывает в бесконечном круговороте. Согласно их представлениям, акт сотворения мира — это воплощение Бога в мире, который становится Богом.
— Поразительно.
Томаш печально вздохнул.
— Отец вспомнил один афоризм Лао-цзы. Хотите послушать?
— Да.

Слегка дрогнувшим голосом Томаш торжественно продекламировал:
В конце безмолвия лежит отпет,
В конце наших дней лежит смерть.
В конце нашей жизни — новое начало.
Новое начало.


Заключительные ремарки

Когда в 1973 году астрофизик Брэндон Картер сформулировал антропный принцип, добрая часть научного сообщества с головой окунулась в бурные дебаты о месте человечества во Вселенной и высшей цели его существования. Коли Вселенная имела целью появление человечества, не означает ли это, что ему отведено сыграть в ней некую роль? Кто придумал эту роль? И, наконец, в чем она заключается?

До этого, с легкой руки Коперника, в научном мире главенствовала идея, что существование человечества для космоса в целом нерелевантно. Однако в тридцатые годы XX столетия Артур Эддингтон и Поль Дирак обратили внимание на неожиданное совпадение: в космологии и квантовой физике, в самых различных контекстах, то и дело мелькало огромное число — странное 1040.

Шло время, выявленных совпадений накапливалось все больше. Как выяснилось, для того чтобы Вселенная стала такой, какая она есть, природные константы должны были иметь невероятно точно заданные значения, а ее расширение, сделавшее возможным существование людей, должно было происходить при строжайшем, до мельчайших долей единицы, соблюдении указанных постоянных. Последующие открытия привели к пониманию, что основополагающие для возникновения и поддержания жизни условия, такие, например, как появление звезд, аналогичных Солнцу, или образование углерода, сложились в результате невероятной череды последовательных стечений обстоятельств.

Что вытекает из этих открытий? Прежде всего что Вселенная спроектирована с соответственно настроенными параметрами, чтобы как минимум породить жизнь. И этот вывод неизбежно поднимает вопрос о наличии намеренности в факте появления Вселенной.

Оспаривая очевидный вывод, следующий из указанных открытий, многие ученые настаивают на том, что наша Вселенная — один из миллиардов миров, в каждом из которых константы имеют собственные величины, а это означает, что «настроенность» нашей Вселенной на зарождение жизни — чистая случайность, ибо в подавляющем большинстве миров жизнь отсутствует. Проблема подобной аргументации в том, что она не основывается ни на наблюдениях, ни на открытиях. Гипотеза мультивселенности опирается на то, что более всего критикует наука в ненаучном мышлении, — на веру.

Идея цикличной Вселенной, пульсирующей в ритме следующих друг за другом Больших взрывов и Больших сжатий, письменно зафиксирована в ряде мистических мировоззрений, включая индуизм, но в науке она впервые была выдвинута Александром Фридманом[33] и впоследствии развита независимо друг от друга Томасом Голдом и Джоном Уилером. Указанная теория исходит, разумеется, из основополагающей предпосылки — что конец Вселенной состоится по сценарию Большого сжатия, а не Великого оледенения.

Наблюдаемое ныне ускорение в расширении Вселенной предвещает, однако, Великое оледенение, хотя имеется достаточно оснований полагать, что это ускорение временное, а следовательно, вероятность Большого сжатия остается в силе.
В этой книге предложена еще более дерзкая гипотеза. Речь идет о том, что космос устроен для создания жизни, а жизнь как таковая является не самоцелью, но средством обеспечения развития разума, который, в свою очередь, станет инструментом реализации «энд-гейма», то есть высшей цели Вселенной, а именно — создания Бога.

Таким образом, Вселенная предстает здесь как грандиозная цикличная программа, разработанная разумом предшествующей Вселенной с целью обеспечить собственное возвращение в последующей Вселенной.

Будучи чисто умозрительной, возможность подобной пульсирующей — то расширяющейся, то сжимающейся — Вселенной прекрасно согласовывается с рядом научных открытий, хотя мы и не располагаем доказательствами, что до нашей Вселенной существовала другая Вселенная и что она закончилась Большим сжатием. Если так и было, последний Большой взрыв уничтожил все доказательства. Тем не менее остается фактом, что нечто вызвало Большой взрыв.

Нечто нам неизвестное. Следовательно, мы говорим исключительно о возможности, но о возможности, которая, хотя и является метафизической, в основе имеет допускаемую физикой гипотезу.
Если у читателя возникнут сомнения относительно научной обоснованности этой гипотезы, советую обратиться к литературе, которую я использовал при разработке центрального тезиса романа.

 В вопросах, связанных с антропным принципом и распространением разума в космосе, неоценимую помощь мне оказали книги «Антропный космологический принцип» Джона Барроу и Фрэнка Типлера, «Физика бессмертия» Фрэнка Типлера, «Природные константы» Джона Барроу и «Случайная Вселенная» Пола Дэвиса. В основу выводов вымышленной рукописи «Die Gottesformel» легли идеи, изложенные в книге «Скрытый лик Бога» Джеральда Шрёдера. Научная информация общего характера, кое-какие описательные подробности почерпнуты из книг «Теории Вселенной» Гэри Моринга, «Вселенная» Мартина Риса, «Сущность теории относительности» Альберта Эйнштейна, «Эволюция физики» Альберта Эйнштейна и Леопольда Инфельда, «Физические принципы квантовой теории» и «Природа в современной физике» Вернера Гейзенберга, «Хаос. Создание новой науки» Джеймса Глейка, «Суть хаоса» Эдварда Лоренца, «Хаос без аспирина» Зиауддина Сардара и И воны Абрамс, «Хаос и гармония» Тринх Ксуан Тхуана, «Хаос и нелинейная динамика» Роберта Хилборна, «Синхрон» Стивена Строгатца, «Разум Господа» и «Бог и новая физика» Пола Дэвиса, «Дао физики» Фритьофа Капры, «Вкратце о времени» Крейга Каллендера и Ральфа Эдни, «Краткая история почти всего на свете» Билла Брайсона, «Пять уравнений, которые изменили мир» Майкла Гильена и «Как мы верим» Майкла Шермера.

Моя благодарность Карлушу Фьольяйшу и Жоану Кейро, ведущим преподавателям физики и математики Коимбрского университета, согласившимся ознакомиться с рукописью и сделать ценные замечания. Если в книгу закралась какая-либо ошибка, произошло это не по их недосмотру, а исключительно из-за моего неистребимого упрямства. Моя благодарность Самтену — гиду, который сопровождал меня в Тибете, моему издателю Гильерме Валенте и всему коллективу издательства «Градива» за поддержку и самоотверженное сотрудничество и, разумеется, Флорбеле, которая, как всегда, была моим первым читателем и главным критиком.

Формула Бога — Жозе Родригеш Душ Сантуш